Czytaj książkę: «Когда я встречу тебя вновь. Книга 1: Любить нельзя забыть»

Пролог

Я пряталась от мамы в кустах, что росли вдоль металлического забора на территории санатория, где мы отдыхали. Она позвала меня на процедуры, назначенные врачом, но я терпеть не могла электрофорез и убежала от нее в парк. Вокруг было полно незнакомых цветов и кустарников, которые разноцветным ковром устилали территорию санатория и порхающие над ними бабочки так и норовили выдать мое укромное местечко. Они пролетали мимо меня и только неприязнь к электрофорезу удерживала меня от желания побежать за ними вдогонку.

Мы с родителями отдыхали в санатории уже неделю, я быстро освоилась на местности и не боялась потеряться. Со своего тайного уголка я наблюдала, как мама сновала по дорожке, спрашивая всех постояльцев санатория, попадавшихся на ее пути, не видели ли они светловолосую голубоглазую девочку семи лет с длинной косой в зеленом платье. Кто-то равнодушно коротко отвечал, что не видел и спешил дальше по своим делам, а кто-то проявлял участие и подключался к поискам, пытаясь выяснить у мамы подробности моего исчезновения, и не могу ли я прятаться в самом корпусе. Они разбивались по группам, одна из которых уходила искать меня в санатории, другая исследовала территорию снаружи. Папа же находился на процедурах и не знал, что вокруг меня поднялась такая суматоха.

– Привет, – услышала я позади себя голос.

От неожиданности я вздрогнула, резко обернулась и увидела за металлическим забором высокого ребенка с неприкрытой головой. Он стоял в тени густо цветущих розовыми цветочками кустарников, росших по ту сторону ограды, и держался за ее прутья. Я прежде не видела таких черных глаз и столь угольно-темных волос. Они свисали до самых плеч и приводили меня в замешательство в определении пола этого ребенка. Выцветшие синие шорты до самых колен и красная в белый горошек рубаха на выпуск с отсутствующей пуговицей в самом низу указывали, что передо мной мальчишка, но его длинные волосы не вязались с привычным моему восприятию образом мальчика. Какое-то чудо-юдо. На его подбородке я заметила ямочку и сначала решила, что она возникла в результате какой-то травмы, но ямка выглядела аккуратной и ровной, и, в конце концов, я пришла к выводу, что это врожденный дефект, который не портил его лица, но и не делал его краше.

Я приложила указательный палец к губам, призывая к тишине.

– Ты от кого-то прячешься? – спросил «чудо-юдо» по-русски, но что-то в его говоре отличало речь от русской. Кажется, это называется акцентом.

– Да, от мамы, – тихо ответила я.

– Почему?

– Не хочу идти на электрофорез.

– Куда?

– На электрофорез.

– Это кто такой?

– Это такая процедура. Лечебная. Но мне она не нравится.

– А зачем ты на нее ходишь?

– Так доктор прописал.

– Зачем он ее прописал?

– Потому что папа сказал доктору, что я много болею.

– Папа тебя не любит?

– Нет. Любит и даже очень. Но он врач и думает, что этот электрофорез меня вылечит. А он бьет меня током, и мне это не нравится.

У «чудо-юдо» глаза стали по пять копеек.

– Током? Это же больно! Я бы тоже сбежал.

Его ответ окончательно убедил меня, что он – мальчик.

– Не больно, но мне неприятно.

По дорожке парка снова забегали люди, кто-то заглядывал в кусты, и мне пришлось присесть возле одного из кустарников, прижавшись к его листьям, чтобы остаться незамеченной. Мое зеленое платье сослужило для меня добрую службу, слившись с листвой. Мальчика я знаками просила соблюдать тишину и не выдавать меня.

– Они ушли, – сказал он.

Я поднялась, огляделась по сторонам, и, убедившись, что никого рядом нет, подошла к забору. Мальчик был выше на целую голову и от этого казался старше на несколько лет. Под его ногтями я заметила грязь и представила себе, как возмутилась бы моя мама, если бы обнаружила такое у меня. Она во всем любила чистоту и порядок и не допускала, чтобы я была грязной и неопрятной.

– Ты тоже живешь в этом санатории? – спросила я.

– Нет.

– А почему ты один?

– Я с мамой. Она там.

И мальчик показал пальцем налево от себя. С моего места ее не было видно, но я и не стремилась обнаружить ее. Вдруг она выдаст меня маме.

– Как тебя зовут? – спросила я.

– Юра́ш. А тебя?

– Лиза. А что за странное имя у тебя?

– Меня так мама называет.

Ну точно чудо-юдо.

– Сколько тебе лет? – спросила я.

– Не знаю.

– Почему не знаешь?!

– Я не хожу в школу.

– Такой большой и в школу не ходишь?!

– Мама сказала, в школу я пойду осенью.

– В первый класс?

– Да. Кажется, так.

– Ты дурак? Почему тебя раньше в школу не отдали?

– Я не дурак!

Мальчик нахмурился, отпустил решетку и сжал кулаки.

– А читать ты умеешь?

– Нет. Я же в школу не хожу!

– И я не хожу, но читать умею. И считать тоже. Меня мама научила. Она учительница.

– А зачем ходить в школу, если мама учительница? Она не может тебя сама учить?

– Она учительница только по двум предметам, а в школе учат намного больше.

– Читать и считать умеешь, зачем больше?

– Ты и, правда, дурак!

Я рассмеялась. Мальчик обозлился, вздул ноздри и топнул ногой.

– Не называй меня так!

Я услышала за спиной голоса и быстро шмыгнула в кусты, призывая мальчика замолчать.

– Вот возьму тебя и выдам! – сказал он. – И тогда узнаешь, какой я дурак.

Я цыкнула на него.

– Хорошо, – шепотом сказала я, – ты не дурак. Только помолчи, пожалуйста.

В этот момент к нему подошла какая-то бабушка. Она проходила мимо, услышала его голос и заглянула за кустарник. Ее лицо было испещрено морщинами, и именно так я представляла себе старуху, которой сто лет. Она взяла мальчика за плечо.

– Девочка, а ты почему одна?

– Я мальчик!

– Ох, а космы-то отпустил, как у девчонки. А родители твои где?

– Мама там.

Он вышел на тротуар и показал в ту же сторону, что и раньше.

– Видите там женщину? Она гадает. Это моя мама.

Старуха резко одернула свою руку от мальчика и отряхнула ее о другую руку, словно вымазалась в грязи.

– Цыган?! – ее участливый тон как ветром сдуло. – Тогда понятно.

И она пошла дальше своей дорогой. Голоса позади меня стихли, и я вылезла из своего укрытия. Подошла к забору и с любопытством воззрилась на мальчика.

Мне не доводилось видеть цыган, но я помнила, как мама пренебрежительно рассказывала нам с папой о своей встрече с цыганами на рынке. Кажется, цыгане хотели кого-то ограбить, и только благодаря маминой бдительности преступление удалось остановить. Она называла их мерзавцами, мошенниками и грязными оборванцами, и я сделала для себя выводы, что цыгане – скверный народ и лучше держаться от них подальше.

Я снова пробежала взглядом по мальчику. Я не знала, как выглядят мошенники и мерзавцы, но грязным оборванцем его назвать не могла. Его одежда хоть и выглядела изрядно поношенной, но была чистой и целой. Только пуговицы одной не было. И даже грязь под его ногтями и спутанные и лохматые волосы не характеризовали его как грязнулю. Возможно, его волосы спутал ветер, а ногти замарались от игры в земле – мне же неизвестно, чем он занимался до встречи со мной.

– Ты – цыган?

– Да.

– А твоя мама – цыганка?

– Конечно.

– А мне она может погадать?

Юраш прищурился и посмотрел на меня оценивающе из-под своих пушистых черных ресниц.

– Не знаю. У тебя деньги есть?

– Нет. Но у меня есть сережки.

Я показала мальчику на свои уши. В них были вставлены золотые серьги на петельке в виде бабочки.

Он несколько секунд продолжал меня буравить своим пронзительным взглядом, а потом сжал губы, и, как будто смирившись с неизбежным, сказал:

– Пошли.

Я прокралась вдоль забора, не забывая следить за тем, чтобы не попасться никому на глаза. От остальной территории парка, а, главным образом, от асфальтовой дорожки, меня отделяли пышно цветущие кустарники, и я надеялась, что их листва служит мне надежным прикрытием. Я добралась до ворот и выбежала наружу.

Цыганка гадала молодой женщине по руке на другой стороне улицы, где за пальмами и кустами прятались невысокие дома, отличающиеся внешней отделкой и этажностью. Мимо проходили люди: одни из них шли на пляж, другие – оттуда возвращались, в их движениях не было спешности, но я замечала, как они ускоряли свой шаг или переходили на другую сторону, завидев цыганку. Словно она была прокаженная.

Мальчик, взяв меня за руку, повел к своей матери. Машин на дороге не оказалось, и мы беспрепятственно пересекли ее. Приблизившись к цыганке, я разглядела ее лучше. Крупная и высокая женщина с маленькими хитрыми глазками и длинным крючковатым носом. Своей одеждой и манерой поведения она не походила ни на одну из женщин, которых мне приходилось встречать ранее. На ее голове был легкий красный платок, из-под которого свисали длинные черные кудри, а тело украшали синяя юбка в пол с красными маками, пестрая кофта с длинными рукавами и пару крупных бус из желтого и синего стекла, и от этого обилия цветов у меня зарябило в глазах. Неужели именно так и выглядят мерзавцы и мошенники?

Женщина отпустила клиентку, спрятав полученные от нее деньги под лиф своей блузки, и воззрилась на нас. Ее сын заговорил с ней на непонятном мне языке, указывая на меня пальцем, и мне стало неуютно, потому что я подумала, он жалуется ей на то, что я назвала его дураком.

Но вместо того, чтобы осерчать на меня, женщина коснулась моего лица, провела пальцами по ушам и улыбнулась. От этого ее нос почти коснулся губ. Улыбка цыганки мне показалась доброй и приветливой, и, несмотря на ее диковинный наряд, я расслабилась и расположилась к ней.

– Что ты хочешь узнать у меня, деточка?

Я протянула к ней правую руку.

– Скажите мне, я выйду замуж за Марка?

Одной рукой женщина взяла мою кисть, а второй накрыла ее своей ладонью. У нее были короткие круглые ногти, окрашенные красным лаком. Местами он облупился и обнажал грязь под ногтями женщины. Но, как и в случае с мальчиком, это был единственный признак ее нечистоплотности, в ее одежде я не заметила неряшливости.

– Кто такой Марк? – спросила она.

В ее голосе я слышала убаюкивающие нотки, с какими мама читала мне на ночь.

– Это мой друг.

– Ты хочешь за него замуж?

– Нет… не знаю. Я просто подслушала, как мама говорила с тетей Мариной, это мама Марка, что было бы неплохо, если бы мы с ним поженились, когда вырастем.

Цыганка убрала свою ладонь и взглянула на мою руку, повертела ее так, словно она была переливным календариком, и, чуть согнув мои пальцы в пригоршню, сказала:

– Детская рука очень непредсказуема. Линии еще нечеткие. Твоя судьба только формируется на ней. Я не могу знать, что будет в твоей жизни так далеко вперед.

– Что это значит?

– Я не вижу линию брака на твоей руке. Ее еще нет. Ты слишком юна.

– Но она появится, когда я вырасту?

– Скорее всего, да.

– И у него этой линии нет? – я показала на ее сына, стоявшего справа от матери.

– У него очень слабая, но есть. Он цыган, а цыгане рано женятся. Поэтому линия брака уже обозначена на его руке.

– А если у меня никогда эта линия не появится, это значит, что я не выйду замуж?

– Если ты очень захочешь, то судьба нарисует тебе линию брака на руке. Ты хорошая девочка, у тебя добрые глаза и красивая улыбка. Ты обязательно встретишь свою любовь и выйдешь замуж. Только живи по совести, не сворачивай с честного пути, и жизнь тебя отблагодарит по заслугам.

– А что вы видите сейчас?

– Я вижу, что ты много болеешь, и родители привезли тебя лечиться.

– Да, верно. Я буду здоровой?

Женщина расправила мою руку и чуть наклонилась.

– Да, обязательно. Скоро твои болезни пройдут, и ты будешь здоровой.

Цыганка отпустила мою руку, и я потянулась к серьгам, хотела их снять и отдать женщине.

– Нет, деточка, – она аккуратно отвела мою руку от ушей. – С детей я не беру деньги и украшения. Иди с богом, он будет тебя направлять.

– Спасибо, вы очень хорошая.

Женщина погладила меня по голове.

– И тебе спасибо на добром слове.

– Лиза! – услышала я крик мамы. – А ну убери от нее свои грязные руки!

Цыганка поспешила отвести руку от моей головы. Я испуганно повернулась к маме. Она неслась ко мне с территории санатория, в ее покрасневших от слез глазах я увидела гнев и страх одновременно. Словно надо мной нависла страшная опасность, и если она не успеет ее предотвратить, то я обязательно погибну.

– Юраш, пойдем, – сказала цыганка и потянула сына за собой.

Я бросилась к маме, чтобы остановить ее. Вслед за ней бежали две другие женщины, и о чем-то причитали. Я слышала грубость в их голосе, но не вполне разбирала, о чем были их речи.

– Что она с тобой сделала?

Мама упала передо мной на колени прямо на асфальт и стала разглядывать со всех сторон. Первым делом проверила серьги в моих ушах.

– Она тебе не навредила?

– Нет, мама. Она очень хорошая. Она мне погадала и даже сережки не взяла.

– Вот мерзавцы! – в сердцах воскликнула мама. – Уже и до детей добрались. Куда милиция смотрит?

– А что толку от милиции? – поддакивала одна из женщин в белом халате. – Подержат в камере, да отпустят. У нас тут постоянно так.

– Зачем ты убежала, негодница? – продолжала скулить мама. – Ты знаешь, как я за тебя перепугалась? А если бы эта мошенница украла тебя? Для цыган это в порядке вещей. И как бы ты потом жила с ними без нас? А мы с папой как?

Она стала меня обнимать, но не переставала ругать и причитать, по ее щекам катились слезы.

– Мама, все хорошо. Меня никто не обидел. Но я не хочу на электрофорез.

– Так ты из-за него убежала? Ладно, я поговорю с папой. Пошли в санаторий. И больше не убегай.

Мама поднялась на ноги, и, взяв меня за руку, потянула за собой. Я обернулась и бросила последний взгляд в ту сторону, куда уходила цыганка со своим сыном. Я увидела их на углу улицы. Мальчик, насупившись, наблюдал за нами и даже не улыбнулся, когда это сделала я, помахав ему рукой. Меня обозлило его равнодушие, и тогда я покрутила пальцем у виска, высунула ему язык и скрылась за воротами…

Глава первая

Меня разбудил запах выпечки, который проник ко мне в комнату через полуоткрытую дверь. В смешении ароматов я отчетливо ощутила ваниль и корицу. Не открывая глаз, я стала фантазировать, чем меня решила удивить мама. Обычно с ванилью она пекла булочки или пирожки с ягодой, а корицу добавляла к яблокам – могло ли это означать, что она приготовила яблочный пирог? Он у нее получался плотным и рассыпчатым, а сметанная заливка придавала ему нежности и мягкости, и нам с папой он очень нравился. Я открыла глаза и улыбнулась. Как замечательно, когда твоя мама домохозяйка и с утра тебя ожидает свежий и аппетитный завтрак!

Я бы повалялась в кровати дольше, но мой взгляд упал на компьютерный стол с новым монитором, и поняла, что времени на безделье не осталось. Я не подготовила доклад к конференции, которая состоится уже завтра, и чтобы с ним закончить, надо ехать в библиотеку.

Я скинула с себя одеяло, потянулась, зевнула и села на кровати. Две недели назад мы закончили ремонт в моей спальне, но я до сих пор не могла привыкнуть к переменам в ней. Новая мебель, белая и компактная, молочные тисненные обои с вплетенными серебряными нитями, мягкий серый ковер с рисунком в виде извилистых линий и легкие мерцающие шторы – вот и всё убранство отведенных мне десяти квадратных метров. Комната стала светлой и просторной и дышала свежестью и чистотой.

Раньше в моей комнате был магнитофон, и я любила послушать поп-музыку, напевая любимые хиты перед зеркалом, используя вместо микрофона флакон из-под лака, но после ремонта мы перенесли его в зал, а на полку, надстроенную над столом, поставили принтер, который мне нужнее. Я не обладала вокальными данными и представьте, как обрадовались соседи, когда вопли из моей комнаты прекратились и ничто больше не тревожило их чувствительный слух.

Я заправила кровать, накрыв ее стеганым покрывалом голубого цвета, и выровняла складки. На полу сидел мой любимый плюшевый медведь, которого мне подарили на восьмой день рождения, и сколько бы не менялся интерьер моей комнаты, медвежонок оставался единственным неизменным его атрибутом. Его черные бусины глаз смотрели мне прямо в душу, и хоть у него и не было рта, но мне казалось, что он мне улыбается. Его шерсть свалялась, глаза несколько раз отрывались и мне приходилось их приклеивать, но это был кусочек моего детства, и расставаться с ним я не собиралась.

Я усадила бурого медведя на кровать и, оставшись удовлетворенной ее убранством, подошла к окну открыть шторы. Гладкие и нежные занавески, сшитые из того же материала, что и покрывало, легко распахнулись в разные стороны, и солнечные лучи озарили часть обоев на стене. Они засверкали разными цветами, словно граненные бусины.

Поправив складки на тюли, к которым мама относилась весьма придирчиво, я взглянула на свое отражение в зеркале. С дверцы плательного шкафа на меня смотрела невысокого роста девушка двадцати лет с небольшим вздернутым носом и яркими голубыми глазами, обрамленными густыми светлыми ресницами. Короткая атласная сорочка черного цвета на бретелях с кружевной вставкой на груди подчеркивала все мои прелести и высвечивала округлую упругую грудь и стройные ноги. Длинные золотистые волосы, ниспадающие по моим плечам, прикрывали ягодицы и не безосновательно являлись нашей с мамой гордостью. Мы растили их больше десяти лет, и наши ожидания оправдались. Их блеск, густота и мягкость вызывали всеобщую зависть и выделяли меня в любой компании. Я люблю, когда мама их расчесывает и заплетает в красивые косы. Пусть они уже не в моде, но я редко ей следую и в своем образе ценю удобство и комфорт.

Я давно отказалась от челки, которую в школьные годы начесывала и укладывала на левый бок. Она напоминала птичье гнездо, и, разглядывая фотографии тех лет, я смеялась, не понимая, как такое могло быть модным. Без челки сердцевидная форма моего лица стала заметнее, и казалось, сама любовь участвовала в моем сотворении. А, впрочем, в этом я нисколько не сомневалась.

Я обратила взгляд на свои чуть впалые щеки и заостренный подбородок, по которым никто бы не сказал, что мой завтрак состоит из сдобных булок, провела по ним пальцами и насладилась гладкостью кожи. Как чудесно быть молодой и красивой!

Я переоделась в майку и шорты, в которых ходила дома, умылась и вошла на кухню.

– Доброе утро, Лиза, – сказала мама. – Не ожидала, что ты так рано встанешь.

– Доброе утро, мама. Уже девять часов, разве это рано?

Я опустилась на диванчик мягкого кухонного уголка. Мама суетилась около плиты.  Она вооружилась толстыми прихватками, вынула из духовки форму с шарлоткой и поставила ее на стол. Все-таки я ошиблась. Она испекла пирог, но не тот, о котором я подумала.

Небольшой телевизор, забравшийся на холодильник, транслировал бразильский сериал, но мама практически его не смотрела, вероятно, потому что видела эту серию накануне вечером. Подтверждала это и рябь на экране, которую она не пыталась устранить, как случалось при просмотре новой серии.

– Куда-то собралась?

– В библиотеку. Нужно закончить с докладом к конференции. Она уже завтра.

Мама достала из шкафа большое круглое блюдо и стала перекладывать пирог из формы.

– Как обычно дотянула до последнего?

– Надеялась, на меня снизойдет озарение.

– Зачем ты вообще вызвалась на эту конференцию? Насколько я знаю, на них ходят особо одаренные студенты. Ты разве из их числа?

– Спасибо, мама, за высокую оценку моих умственных способностей. Но я не вызывалась. Мне предложили выступить, и я решила рискнуть.

– Откуда такое рвение?

– Тем, кто будут выступать, Дмитрий Сергеевич обещал экзамен автоматом.

– Ясно, тогда дерзай.

Мама достала из шкафа баночку с сахарной пудрой и посыпала ее на пирог.

– Кашу будешь? – спросила она.

– Да, положи, пожалуйста.

– Накормлю тебя, и хочу на кухне генеральную уборку сделать. Давно не убиралась в шкафах, и фартук надо помыть.

Я пробежала глазами по кухонному гарнитуру. Мама ежедневно протирала стены и дверцы шкафов, когда заканчивала готовить, и в их чистоте сомневаться не приходилось. Внутри она тоже следила за порядком, и чем вызван ее порыв прибраться – непонятно.

– Мама, ты делала это две недели назад.

– Разве? Нет, это было перед восьмым марта, уже больше месяца прошло.

– И все равно не так давно. Ты трешь кухню каждый день, откуда грязи взяться?

– В шкафах пыль. Я так не люблю.

– Подожди до выходных, я тебе помогу.

– Ерунда, сама справлюсь. Чем мне еще заниматься?

Вот такая она – моя мама. Ни минуты покоя. Дом основа основ и она не устает за ним следить. При этом не забывает ухаживать и за собой.

Ей всего сорок два года, морщинки едва тронули ее серые чуть вытянутые к вискам глаза, и многие удивляются, что ей больше тридцати пяти. Однажды кто-то даже принял ее за мою сестру, хотя внешне мы не похожи, и только в каких-то жестах и мимике обнаруживалось сходство. Год назад мама состригла свои длинные русые волосы, которые ничуть не уступали моим, сначала до плеч, а потом и вовсе коротко, обнажив уши, потому что решила, что в ее возрасте уже негоже носить такую шевелюру. Это как-то легкомысленно. В чем легкомысленность я не поняла, но с короткой стрижкой мама мне тоже нравилась. В чертах ее лица на было изъянов, и оно заслуживало того, чтобы сделать на себе акцент.

Мама подала мне кашу, я нарезала к ней сыр и стала завтракать. Между тем спросила у нее, не слышала ли она прогноз погоды.

– Дождь обещали.

– Дождь? – я посмотрела в окно.

Сквозь полупрозрачные шторки я видела голубое небо и ни единого намека на облака, не говоря уже о тучах.

– Сказали, что будет во второй половине дня. Ты лучше возьми зонт. Он у тебя маленький, места много не займет.

Закончив с завтраком, я заплела косу и накрасила тушью глаза. В шкафу я выбрала синее платье из хлопка с широкой юбкой, V-образным вырезом на груди и с молнией на левом боку. Моя любимая длина рукава в три четверти согревала плечи и оставляла запястья открытыми, придавая простоватому прикиду изюминку.  Подобрав к платью светлые капроновые колготки, я посчитала свой образ завершенным и поехала в библиотеку.

Я планировала сделать ксерокопии с нескольких источников и вернуться с ними домой, чтобы сформировать доклад на компьютере, и распечатать на принтере. Задача была ясна, и сложностей не предвиделось.

Но, как любит говорить мой отец: «Мы полагаем, а бог располагает». Ксерокс в читальном зале сломался, о чем извещала табличка с рукописной информацией о его технической неисправности, и я, вооружившись тремя набранными мною источниками литературы, поспешила найти свободный стол, и приступить к поиску необходимой информации по теме: «Екатерина II и ее роль в истории России».

В просторном помещении читального зала находились четыре ряда светлых деревянных столов. Возле окон небольшие квадратные столики с тремя венскими стульями, а по центру длинные столы, рассчитанные на десятерых человек, и, приходя в библиотеку одна, я обычно занимала место у окна, но в этот раз свободного не оказалось, и я пристроилась в центральном ряду, положив свою сумку на соседнем стуле.

На другом конце стола обосновалась еще одна девушка, вероятно, тоже студентка. Она мельком взглянула на меня, словно хотела удостовериться, не близко ли к ней я расположилась, и, убедившись, что я не собираюсь сидеть с ней рядом, снова погрузилась в свои тетради.

Тишину в зале нарушали шелест страниц и легкое шептание двух девиц, которые отвлекались на болтовню чаще, чем обращались к своим работам. Они сидели в двух рядах от меня, и я замечала, как посетители библиотеки косились на них, не решаясь сделать замечание. Когда девушки обнаруживали на себе взгляды, они откидывались на свои стулья и, делая умный вид, погружались в книги, но вдруг одна из них что-нибудь вспоминала и вновь склонялась к подруге, начиная нашептывать ей свои воспоминания. И так без конца.

Я постаралась отключиться от их болтовни и взялась за просмотр книг. Две из них были полностью посвящены Екатерине Великой, ее биографии, политике, реформам и любовным романам, а третья содержала одну главу с краткой информацией по теме. Короткие выдержки из литературы я уже набросала на черновики в свои прошлые выходы в библиотеку, но ни своих взглядов на изучаемую тему, ни анализа, ни выводов я не сделала. И как связать все воедино в своем докладе я не понимала.

Еще одним препятствием для меня был регламент в десять минут, в который я должна уложиться со своим выступлением, и дополнительно пять минут отводится на вопросы и ответы. Итого за пятнадцать минут мне надо раскрыть свою тему, при этом звучать ярко и интересно, чтобы слушатели не заскучали и не начали зевать.

Я не умела выделить главную мысль и коротко обрисовать ее на бумаге. Мне казалось важным все, и, опустив какие-то незначительные детали, я будто бы делала содержание своего доклада усеченным и неинформативным. Я писала и зачеркивала, писала и зачеркивала. То мне казалось, что я чересчур углубляюсь по какому-то пункту своего плана, то не добираю по-другому, то листы исписанной бумаги увеличивались, то после очередного зачеркивания, резко сокращались. Через час я зачеркнула все и начала заново. Решила писать и не заморачиваться по поводу объема. Я запишу все, а потом подумаю, что выбрать из этого и оставить в своем докладе. Но исписав несколько страниц и не видя им конца, я удрученно откинулась на спинку стула и тяжело вздохнула.

Я неплохо училась. Все зачеты и экзамены сдавала вовремя и без троек. Изучение конспектов по лекциям, начитываемых преподавателями, сложностей не вызывало. Все, что я записывала с их слов, я легко усваивала и возвращала устными ответами на семинарах. Сложности возникали у меня с письменными работами – рефератами, докладами или курсовыми. В этих работах требовалось проводить анализ, искать причинно-следственные связи, делать выводы и отражать собственное мнение. А с этой частью я справлялась с трудом. И лучше бы я сдала на два экзамена больше, чем написала одну письменную работу. Но я рискнула и согласилась подготовить доклад. Однако, по всей видимости, переоценила свои силы, и теперешние мучения как расплата за самонадеянность, спровоцировавшую меня откликнуться на предложение одного из наших преподавателей выступить на студенческой конференции с докладом.

Вновь зашептавшиеся девицы оторвали меня от рукописей, и я решила поискать среди посетителей библиотеки знакомые лица. Возможно, кто-то поможет. Или хотя бы наведет на мысль, как соединить материал из разных источников с моими мыслями и изложить их на бумаге. Я пробегала глазами по посетителям, и сидящих ко мне лицом, я не знала, а чтобы разглядеть остальных, требовалось пройти в конец зала и повернуться к ним. И в отчаянии я уже собиралась так поступить, прикрываясь необходимостью сдать ненужную книгу, но вдруг увидела его и замерла на месте. Вот он – источник моих нынешних терзаний.

Шандор сидел за последним (или первым – это как посмотреть) столом у окна с солнечной стороны и что-то строчил на бумаге. Я не заметила, как он пришел, и поэтому удивилась его присутствию. Словно небесные силы откликнулись на мои мольбы и послали его в читальный зал. Что он пишет? Доклад к завтрашней конференции? Сомнительно. У такого круглого отличника, наверняка, доклад уже готов. Очевидно, идет с опережением и пишет какую-нибудь курсовую работу. Он сосредоточен и полностью абстрагирован от окружающей обстановки. Казалось, что солнце, светившее ему в глаза, его не беспокоит, и он его даже не замечает.

Я вспомнила, как он впервые обратил на себя мое внимание. Когда на первом курсе мы с одногруппниками стали друг с другом знакомиться, общаться, Шандор держался от нас в стороне и не стремился войти в наш круг. Мы списывали это на его скромность и необщительность, и не проявляли рвения к знакомству с ним, вокруг было полно других ребят, охотнее шедших на контакт и больше располагавших к общению.

Но для меня все изменилось на втором семинаре по истории, когда мы готовили рефераты о любой из национальностей Краснодарского края, об их истории, обычаях и традициях, которые сохранились до наших дней. Тогда Шандор впервые рассказал о себе, и мы узнали, что он цыган. Настоящий чистокровный цыган. Я помню, как прошла волна удивления по аудитории. Как бы мы не любили фильмы о цыганах, их музыку и не были очарованы их танцами, этот народ нас настораживал и вызывал подозрения – мы понимали, за дружелюбным и улыбчивым обликом может скрываться настоящий мошенник.

Он начал рассказывать свой реферат со слов: «Я – цыган и мой доклад будет о моем народе», и перед моими глазами сразу возникли мальчик и его мать-цыганка, с которыми я встретилась много лет назад на отдыхе в санатории города Сочи. Они перевернули мое представление о цыганах, сложенное со слов мамы, особенно женщина, и я расстроилась, что больше их не увидела. Потому что, поделившись с папой подробностями той встречи, получила от него выговор за то, как пренебрежительно отнеслась к мальчику, и хотела перед ним извиниться. Я устыдилась своего поведения, и сожалела о сказанных мною словах в его адрес. Но мои переживания длились недолго, потому что скоро мы уехали домой, и я редко вспоминала ту встречу. Воспоминания настигали меня, когда на моем пути попадались другие цыгане, но новые встречи отталкивали меня от этого народа, и со временем я вернулась к мысли, что эти люди не заслуживают моего снисхождения и уважения, потому что соответствуют тому мнению, которое о них сложилось.

И вот состоялась очередная встреча с настоящим цыганом. И где?! В стенах университета, в которых я и не ожидала увидеть представителей этого народа. Тогда в голове успела промелькнуть мысль, что без связей не обошлось. Но стоило Шандору продолжить чтение реферата, проникнув своей речью – грамотной речью – и страстностью изложения в самую глубь моей души, тогда я осознала, он здесь не случайно и не по блату. Он исключение из правил и заслуживает того, чтобы учиться в университете.

От него мы узнали, что цыгане родом из западной Индии, оттуда началась их миграция в Европу и Азию в разные периоды истории при различных обстоятельствах. Он коротко описал, как протекало это движение по странам, и как первые цыгане появились в России. Этот народ живет по всему миру и при этом не имеет своего государства. Цыганский язык отличается среди разных этнических групп, и даже внутри одной страны существуют различные диалекты цыганского языка, из-за этого цыгане одной этнической группы могут не понимать языка другой, и поэтому в России они говорят на русском языке, который для них общий. В своем рассказе Шандор упомянул, что сейчас цыгане стали оседлыми и живут в поселениях с другими нациями, но в стороне от них, и при этом сохраняют традиции и обычаи, которые следовали с ними веками.