Античные мифы грустны и жестоки,
И Тартара бездна нас всех ожидает,
И тем нас накажут, чего мы не просим,
И вырвут из рук наших край одеянья.
Зачем ты цеплялась, жена? Скоро будет
Нам вера иная – ответ всем страданьям.
Но слишком жесток он, и гонит, и судит –
Старинного храма тот новый хозяин.
Куда нам податься? Жалка наша доля,
И смена ярма – вот вся наша свобода.
Мы люди простые. Какая тут воля?
Всегда будет небо тиранить народы.
Живем мы от смерти до смерти, немые,
И видно, собою миры оскорбляем
Настолько, что вовсе не сходят нарывы,
И язв ни одно зелье не заживляет.
Ничтожны мы – прокляты каждым божочком,
Жрецом да поэтом. Но страшная месть им
Грядет. Отдавай же, маманя, сыночка!
Разучит он с нами жестокие песни.
Рукой недрожащей потянется к богу
И вырвет из мраморной плоти ком сердца…
Осталось – недолго. Их будет – немного.
А нас – тьмы и тьмы. Не щади и младенца!
Мы верим в один только мрак неминучий,
И бог наш – всевластье, всесилье, всесмертье.
Пощады вам нет – упасет только случай
От нас. Да и он – ненадолго, поверьте.
Пришла ко мне дама Драма.
Сказала: ты мне перечишь!
Закон я мирам издавна,
А ты – только человечек!
Пардон, королева хлама,
Ответствовал я степенно;
Закончим мы все бесславно,
Чтоб ты пребыла нетленной –
Но может быть, все неплохо,
Пока я вбиваю вешки,
И нет на меня ни рока,
Ни тлеющей головешки,
Ни пятерни татарской,
Ни табунов монгольских…
Ну что ты еще мне с барских
Пожалуешь плеч сегодня?
А дом мой стоит высоко,
А путь мой в ночи железен,
И я не беру оброка,
Который мне бесполезен,
И я не прощаю ярость,
Которая – не со мною,
И мне не нужны и даром
Дома, что крушу волною,
И милых немного в мире
Моим помраченным взглядам,
И даже к священной лире
Иду я не небом – адом.
Глушите меня баграми!
Тащите меня на берег!
Сожгите меня кострами!
Раздайте всем вместо денег!
Присядь же со мною рядом –
Не ты, а иной, нездешний,
Кого мне для жизни надо
Сильней, чем потопов вешних!
Сюжет для тебя, старушка:
Был – демон, а стал – ребенок.
Полна подаяний кружка,
Пусты вороха пеленок.
Орленок взмывает к небу,
Напоенный Ганимедом –
И гневно швыряет Геба
Свой кубок, и плачет следом.
Ступай же, о дама Драма!
Ведь ждет у крыльца карета.
Наверное, в дальних странах
С восторгом тебя приветят…
А я, бесконечно страшный,
Пребуду с мечтой о свете,
Выхоженном под градом
Юношей Ганимедом.
Отшатнется от нас
Бог –
Заготовим зерна
Впрок.
Будем зиму с тобой
Бдеть
И раздолью отбой
Петь,
И терять за трубой –
Медь,
И не верить, что мы –
Тьма,
И тащить из воды
Сеть,
Не заботясь ценой
Льда.
Позовет нас на тот
Свет
Звонкий голос – бежим
Врозь.
Я смотрю через дым
Лет –
Вижу пса и его
Кость.
Вижу мертвых, и ты –
Там,
Ты готовишься мне
Петь…
Ну, неплохо в огне –
Нам.
Но куда же детей
Деть?
Отвернулся от нас
Сын,
И отец, и святой
Дух.
Я подправлю на час
Тын –
Но уйдет на другой
Круг
Провожатый из тьмы
В свет:
Знать, возиться со мной –
Швах.
И на днище сумы
Бед
Затеряется мой
Прах.
Спасибо вам всем.
Спасибо, спасибо, спасибо.
Да будет рассвет
Алеть в моих окнах разбитых.
И лезвие дней
К себе обращая, я знаю:
Нет в мире сильней
Того, кто его покидает.
Спасибо, друзья.
От самого сердца спасибо
За то, что не я,
Не вы – только глупая юность навеки погибла.
За то, что в седле
Держались легко и небрежно,
За то, что во зле
Не видели вы ничего, что могло быть полезно.
Навеки в ночи
Сплотились мы – жаркой, бездумной, трепещущей плотью.
Что, ангел, молчишь?
Иль бог не бродил твой по пыльным дорогам в лохмотьях?
Я знаю – бродил;
И медные гроши кидали ему живодеры…
Но он не грустил,
И шел, в небеса озарен возвращением скорым.
Обаяние дикости
И косматых богов…
Я влекусь к невеликости
Твоих тихих шагов.
Открываюсь нажимом я
Негрубых лишь рук,
И не та мне родимая
Даль, где передых – сук
Да петля, небом вставлены
В раму дальних холмов…
Грузно златом оправленных
Византийских томов
Мне читальня – не по сердцу:
Везде – по колу,
Чтоб учился проворнее
Уму неделух…
Там я предан был многажды –
И сам предавал,
Там все глуше в заложниках
Бряцал мой кимвал,
И все глубже, до черного
Я дна забирал…
Обходил прокаженного
Меня стар и мал.
Я оставлен, затравленный,
В пене дней издыхать.
Мне бы пламя нетварное,
Мне б твою благодать!
Мне бы слово нежданное
Услыхать до зари –
От спасенного старого
И от малых земли,
Мне бы плыть в невесомости
Ходом ангельских стоп –
Точно дух, с тихим стоном
Покидающий плоть…
Я ж окован приличьями,
И обличьями лжи
Весь облеплен – а лишнего
Тут не кажи.
Я смирился с обычьями
Этих диких планет…
Но богов – невеличие! –
Некосматых! – мне свет.
Я иду в незаставленный
Безумьем проход.
Ангел новопреставленных
Мне легонько сожмет
Руку, насмерть уставшую
От отравленных шпаг,
Без разбору каравшую
Всех – кто друг и кто враг,
Махом облачно-перистым
Понесет нас к земле
Небывалой, затерянной
От востока во мгле –
Потому что труднее им
Добираться до нас,
Потому что неслышимо
Бьет судьбинный им час,
Потому что косматый – там;
Туда – путь; и меч,
Пусть неправдой запятнанный,
Там найдет свою сечь.
Я чувствую соль –
На губах, на снегу,
Я чувствую боль,
Я идти не могу.
Но надо идти.
Надо встать. Надо встать.
Хотя бы – ползти.
Но с чего-то – начать.
Пробит этот снег
До земли, до корней,
И холод во мне –
Единение с ней.
Но – чем он пробит?
Что упало с небес?
Каков он на вид,
Тот заоблачный бес,
Что рухнул в снега,
Распластался в лесах,
И дух его – гарь,
И огонь – его прах?
Не видно его…
Только люди – ко мне –
Бегут из лесов,
И швыряют на снег,
И в лицах их – страх,
И читаю «дракон»
У них на губах
Я, стреножен, как слон.
И грузно валюсь
Я на землю, и гром
Гремит, в коем грусть
С размозженным крылом
Влачится, камней
Стронув дремлющий склон…
И с ней в мир теней
Я уйду, сокрушен.
Черти, человек,
Следы на снегу,
Скажи, человек,
Что я – не смогу,
На камне набей,
Что здесь погребен –
С толпою людей –
Последний дракон.
Человеческое счастье – простое,
А несчастье все – от ангелов черных:
Им отрада – вихрь крылатого боя,
И не спрятаться от рук их проворных,
Что вылавливают, глаз,
Что высматривают,
От ларцов под дверью: нас
Все задабривают…
Тихо травят они нас –
Громко стравливают,
А потом берут – за час –
И задавливают.
Заберут – на час; воротишься – к старости.
Хорошо еще, признают, поверят
Люди добрые, что был их сын, дочь была…
Но – иначе – сам себя – будешь мерить.
Человеческое счастье – простое:
Это в лес ходить-гулять, рядом – тоже кто…
А как влезешь к ним, где в крыльях – пробоина,
То с ночи к тебе их будет уже за сто.
Так и вывалят они глаза-карбункулы,
Так и выкатят их на тебя – жерлами,
И покажутся все люди – гомункулами,
И покажется все золото – серым.
И захочется тебе в эту стаю –
Сапожки испанские тьфу вам!
Только – запашки там витают:
Порченный, прогорклый фимиам.
Я ходил тогда на речку веселый,
Я ходил тогда на поле счастливый…
Налетели, закружили – и воли
Не видал я больше: так мне тоскливо
На душе вдруг стало, так зло и тяжко,
Будто я один черною полночью
В ад иду. Флажки да фуражки.
А вдали – парады рокочут.
А еще оттуда – речь наплывает:
Что никто, и никогда, и ни разу,
А вот что наоборот – да, бывает,
И чем наша, нет сильнее заразы…
Затоскуешь ты тогда, человек-мил,
Да запросишься обратно на солнышко –
А они тебе: ты с нами – ходил? бил?
Подшивал себе тайком вранье перышко?
Подливал всем вражью злобу в причастие?
Заносился да гордился величием?
Одолели тебя, братец, напасти –
Так на выход сразу? Жалкая личина!
А ведь славно было вместе со всеми
Налетать, крушить, ломать, сеять панику –
А потом на стеке ставить насечки:
Клеветал, чернил, сдавал, выколачивал!
Вот какой ты был красавец, красавица –
А, неважно! Нам в штаны не заглядывать!
Мы пришли сюда со всеми расправиться,
А не ребусы людские разгадывать.
Вот и ангелы тебе, вот и ангелы!
Вот и помыслов замах – на Вселенную!
Эй, кому там бурю чувств? Что ж вы падкие
На паденье все, на сладость – поддельную?
Я найду тебя зимой, подо льдом, дружок –
Будешь биться, бледной ручкой карябать
И кричать: спаси! я жив! жив же, видит Бог!
Но обратное оскал твой покажет.
Кто плох – тот побоку.
Кто славен – внятен.
К чему нам опытный
В фитах и в ятях?
Кто отжил – в нежити.
Что в лоб, что – по лбу.
На злачных пажитях
Покойся, добрый,
Близнец зареванный,
В век революций
И вер, оторванных
От резолюций.
Я – свет из облака
И яблок искус;
Ты – боль от облика
И балок низкость.
Я – кость тончайшая
Запястий узких;
Ты – величайшее
Из бедствий русских.
Пронзенный ножиком
Царевич Дмитрий,
В пальтишке кожаном
Чекистик хитрый…
Ничто не кончено,
Пока не спето;
И носит ноченька
Моя мне – ветра,
Сынишку вольного
Под лункой сердца.
И там, где больно нам –
Там легче спеться.