Czytaj książkę: «Вольный стрелок»

Czcionka:

* * *

Максим Кольченко, седой мужчина предпенсионного возраста, спортивного телосложения, роста чуть выше среднего, с небритостью на лице в стиле «мафиозо неаполитано», шурша кроссовками по ковру облетевшей листвы, возвращался домой из тренажёрного зала. Очарование осенних деревьев, робко снимающих с себя последние детали одежды, пряный аромат влажных листьев, смешавшийся со сладковатыми нотками тлена – всё наводило на мысли об эфемерности красоты и мимолётности жизни. Раздувающимися ноздрями прямого широкого носа он тщетно пытался уловить непередаваемый запах ушедшего лета.

Три горизонтальные морщины на его высоком лбу, свидетельствующие об уверенности в себе, пересекались одной глубокой бороздой над переносицей. По мнению физиогномистов, обладатель подобной морщины видит в жизни только то, что хочет, предпочитает всё остальное обходить стороной, упрямо отстаивая своё мнение. Его глубоко посаженные серые глаза, сохранившие проблески былой синевы, смотрели на этот мир из-под нахмуренных бровей вполне жизнерадостно.

Из наушников, в унисон осенней гармонии, звучала одна из баллад группы Scorpions. Максим вполне прилично владел английским – жизнь заставила. Прошлый бизнес, ориентированный на экспорт, частые заграничные вояжи – чем не стимул для изучения языка? Ну и, конечно же, беззаветная любовь к року. Переслушивая знакомые с детства песни, он раз за разом обнаруживал в них некие скрытые смыслы, которые до этого почему-то не замечал.

Тёплый вечер укрыл старинный парк флёром ранних сумерек. Багряный лист, сорвавшись с макушки высоченного клёна, спланировал по невидимой спирали на ворох осыпавшегося с берёз золота. Природа подводила черту под очередной прожитой жизнью, на время замерев в трепетном ожидании новой, и только могучий дуб, сохранивший наперекор приближающейся зиме зелень своей развесистой кроны, противился грядущему хаосу беспощадной осенней энтропии.

Входящий звонок, прервав гитарные аккорды, разрушил ощущение идиллии единения с магией засыпающей природы, с колдовской тайной опадающей листвы. На экране высветился незнакомый номер. Максим недовольно поморщился и поднёс трубку к уху.

– Алло…

– «Туман», я «Маска». Приём! – эхом далёкого прошлого донёсся из трубки знакомый голос.

Вряд ли Кольченко мог не узнать звонившего, но сколько же минуло с тех давних пор? Целая жизнь. «Туманом» в Афгане был он, а под позывным «Маска» выходил в эфир командир джелалабадской разведроты Виктор Казачёнок, его ровесник и основной напарник по боевым выходам. Они договорились встретиться через час. Местом встречи был назначен один из входов в Старый город.

Максим заприметил бывшего ротного издалека – тот явно выделялся среди толп гуляющих туристов своей фирменной угловатой походкой. Время наложило свою морщинистую печать на его загорелое лицо, но, несмотря на приобретённую солидность, Виктору вполне удалось сохранить былую выправку. Озорной взгляд серых глаз ничуть не изменился, в голосе – всё те же интонации, всё тот же тонкий нос с горбинкой, напоминающий клюв хищной птицы. Вот только льняные волосы и роскошные песняровские усы этого исконного белоруса заметно поседели. После Афгана друзья встречались лишь однажды, летом восемьдесят седьмого, а сейчас на календаре был конец две тысячи восемнадцатого.

Они не виделись тридцать один год.

Непринуждённая атмосфера небольшого ресторанчика, звон бокалов, пряный запах глинтвейна, доносящийся из кухонного помещения аромат жарящегося мяса и доброе пиво создавали ощущение домашнего уюта и располагали к задушевному разговору.

– Жена всё та же, дети выросли, внучка-умница, а внук – копия я, такой же взрывной и неуправляемый… Службу закончил на Чукотке, в бухте Провидения, – отпив пару глотков из высокой кружки, Максим продолжил краткий отчёт о прожитой жизни: – Уволился подполковником, сразу же после развала страны, которой когда-то присягал, и без долгих раздумий нырнул в пучину рыночной стихии. Не утонул, хотя порой попадал в переделки покруче афганских. Начинал со взаимозачётов, а в самом конце лихих девяностых уже рулил огромным комбинатом, бывшим когда-то одним из флагманов советской промышленности… Перебрался в Москву…

– Ну, значит, жизнь удалась! – поднося свою кружку к кружке друга, констатировал Виктор.

– Одна из жизней, у меня их было несколько. Первая – военная, вполне успешная. Награды, досрочные звания… Моя афганская идея о создании групп глубинной артразведки, пройдя многочисленные проверки и экспертизы в конце восьмидесятых, в виде проработанного до мелочей документа легла на стол начальника Генерального штаба. Пригласили меня тогда в самый высокий армейский кабинет. Сначала хвалили, потом предложили положить все эти мысли в основу кандидатской диссертации, а закончили за упокой. Мол, за окном – Её величество Перестройка, разрядка, разоружение и вечный мир во всём мире. Короче, ни к чему нам теперь вся эта фигня. Я не сдержался, полез в спор со всей своей пролетарской прямотой, невзирая на маршальские звёзды своих визави. В споре том шансов на победу у меня, конечно же, не было, но хоть высказал всё, что на душе накипело, и спустя пару недель я был переведён из Одесского военного округа в Дальневосточный.

– Да уж, благоразумно промолчать ты и в Афгане не умел, – улыбнулся Казачёнок.

– Ты, что ли, умел? – беззлобно огрызнулся Кольченко.

– Ну… Эта наука не хитрая, к концу восьмидесятых я ей уже вполне овладел. Ладно, с первой, военной, жизнью всё понятно, вторая – жизнь в бизнесе… Но ведь несколько – явно больше двух? – Виктор откинулся на спинку кресла, приготовившись слушать дальше.

– Вторая жизнь закончилась в разгар наступившей эпохи стабильности. Я, в общем-то, в этом сам виноват: отказался пополнить ряды активных сторонников нынешней власти, отвергая многочисленные приглашения… Всё агитировали вступить в их партию… Уж лучше в дерьмо вступить – от него хоть отмыться можно. Послал я их куда подальше: слишком много омерзительных рож, намертво присосавшихся к бюджету страны, затесалось тогда в ярые государственники.

Но, как говаривал дедушка Ленин, кто не с нами, тот против нас. Ответка прилетела быстро. Ржавым катком рейдерского захвата управляла слаженная команда высокопоставленных прокуроров и генералов МВД. Меня обвинили в несуществующей многомиллионной налоговой задолженности и пришили статью. Дальше – по нарастающей: прослушка, слежка, угрозы семье… Передо мной замаячила реальная перспектива тюремного срока – судьи входили в ту же команду… С бандитами в лихие девяностые можно было воевать, и воевать вполне успешно, а с государством – нет. Воспользовавшись старыми связями, я смог привлечь на свою сторону некоторых влиятельных людей, но… чуда не произошло. Удалось лишь достигнуть компромисса: мне – закрытие уголовного дела, им – комбинат.

– Странно, что твоя лучшая подруга Удача на этот раз отвернулась от тебя, – задумчиво произнёс Виктор.

– Не отвернулась. Просто неожиданно выяснилось, что она ни разу не про деньги… Это я теперь, спустя столько времени, понимаю, что мне тогда просто несказанно повезло. Вполне мог присесть на десяток лет.

Максим на какое-то время замолк, уставившись застывшим взглядом в пивную кружку.

– Третья моя жизнь прошла в политике. Болотная и далее… Участие в организации безопасности шествий и митингов привело меня прямиком в политсовет одной несистемной партии. Я там был далеко не самым умным, но уж точно самым радикальным. После провала на выборах в Мосгордуму, после Крыма и Донбасса я окончательно понял, что вся эта оппозиционная мышиная возня не способна изменить сложившийся в стране порядок вещей. Без сожаления покинув арену политических баталий и благоразумно решив, что ждать у моря погоды сподручнее подальше от его штормящих берегов, я, как принято сейчас говорить, свалил…

Словакия когда-то радушно приняла меня после Афганистана, здесь моя дочь пошла в первый класс, здесь родился мой сын. На оставшиеся от тучных времён накопления я купил в Братиславе жильё и, открыв скромный бизнес по выпечке и продаже пирожков, получил временный вид на жительство. Треть семьи – здесь, две трети – в Москве. Так и живу, на два дома. Мотаюсь из столицы в столицу. В одной пеку пирожки, в другой – воспитываю внуков, – подытожил Максим и залпом допил оставшееся в кружке пиво.

Виктор поморщился и сострадательно помотал головой.

– Мы ведь с тобой последний раз пересекались в восемьдесят седьмом, в чешском Гвездове на сдаче вступительных экзаменов? – спросил он как бы невзначай, и Кольченко кивнул ему в ответ. – В тот год с должности командира разведбата я поступил в Академию имени Фрунзе, а через пару лет уже учился в Академии Советской Армии. Да, да, в той самой «Консерватории», от поступления в которую ты отказался на следующий год после возвращения из Афгана, мотивируя свой отказ тем, что ещё не досыта напился чешского пива!

– Было дело, – усмехнулся Максим.

– После выпуска, оказавшись на обломках развалившейся страны, я было собрался увольняться из вооружённых сил, благо выслуги для получения пенсии вполне хватало, но так и не решился. Внутренний голос подсказывал, что в гражданской жизни моё волчье чутьё вряд ли сможет мне хоть чем-то помочь. Период колебаний был не долог, ну а дальше всё замелькало со страшной скоростью. Приднестровье, Карабах, Абхазия… Истосковавшаяся по адреналину кровь насытилась им сполна. Потом Чечня с перерывами на страны бывшей Югославии. После Южной Осетии получил генерал-лейтенанта. До самого верха нашей конторы всего одна ступенька осталась, но шагнуть на неё мне, скорее всего, не удастся, всё-таки возраст. Жену, как и ты, не менял. Квартира в Серебряном Бору, коттедж в Ромашково…

– Хорошая жена, хороший дом – что ещё надо человеку, чтобы достойно встретить старость! Внуков-то много?

– Мы с Кристинкой и правда душа в душу уже сорок лет живём. Вот только деток нам Господь почему-то не дал. Чего мы только не делали, и всё равно то выкидыш, то мертворождённый. Невыносимо больно. После сорока прекратили эти тщетные попытки…

– Извини, брат, не знал.

– Да ладно, проехали. Видно, закончится на мне наш славный род, – Казачёнок попытался улыбнуться, но вместо улыбки на его лице появилась страдальческая гримаса. – Не будем о грустном. Главное, что я тебя разыскал и мы сумели встретиться!

– С возможностями твоей конторы это дело плёвое, – усмехнулся Максим, – а я вот самостоятельно лет десять назад как-то умудрился найти в недрах интернета зарегистрированную на твоё имя фирму под интригующим названием «Командос». Теперь-то мне понятно, почему отвечавшие тогда на мои звонки люди вместо прямых ответов на вопросы упорно заводили рака за камень! Но я не поленился, поехал в Питер, отыскал на Чёрной речке расположенный в полуподвальном помещении магазинчик. Ладно сложённые парни с проницательными взглядами долго меня расспрашивали и, по всей видимости поверив моим афганским россказням, как-то очень по-доброму посоветовали мне больше никогда не искать тебя в этой жизни.

– Не доложили… Десять лет назад… – наморщил лоб Виктор. – Десять лет назад я был в длительной командировке. Ливия… Такая вот у меня жизнь. Я и здесь не под своей фамилией, лишь имя осталось прежнее. Завтра утром встречаюсь в Вене с австрийскими коллегами. Ты уже, вероятно, догадался, что я к тебе заскочил совсем не случайно?

– Понял, не дурак. Был бы дурак – не понял.

– Тогда слушай внимательно. В данный момент основная зона моей ответственности – Сирия. Война как война, из интернета наверняка всё знаешь. Ты вот тут свою идею с организацией групп глубинной артразведки с ностальгией вспоминал. Так вот… Не окончательно тогда похоронил твою разработку Генштаб.

– Да ладно?! – изумлённо вскинул брови Кольченко.

– Попытались её возродить ещё в первую чеченскую, и даже совсем неплохо получилось, – продолжил Виктор, – а потом нарисовался один продвинутый товарищ из артиллерийского института и скрестил твою задумку с беспилотником. Как, в общем-то, и принято сейчас во всём мире. Всё это прекрасно работало, пока мы не столкнулись с противником, явно превосходящим нас и в разработках беспилотников, и в радиоэлектронной борьбе. Ты ведь понимаешь, что в Сирии мы не с одними лишь джихадистами воюем… Попытались быстро создать аналог твоей группы. Принцип работы вроде бы очевиден, а вот какие-то нюансы, видимо, не учли. Несколько разведгрупп под Пальмирой геройски полегло, но определить координаты целей с точностью, необходимой для нанесения прицельного удара, им так и не удалось… Ракеты рванули где-то рядом, не причинив особого вреда объектам противника.

Официантка, принёсшая пиво, на какое-то время прервала их негромкий разговор, спросив, всё ли устраивает гостей. Виктор кивнул, а Кольченко, в надежде, что музыка хотя бы слегка приглушит их конфиденциальную беседу, попросил поставить что-нибудь из классики рока. Отойдя к стойке, девушка что-то сказала бармену, и через несколько секунд в уютное пространство ресторанчика органично вплелось звучание знакомых с юности вступительных аккордов. Шедевр – «Отель ˮКалифорнияˮ»… Друзья, не сговариваясь, улыбнулись вопросительно посмотревшей на них официантке.

– Ребят, погибших под Пальмирой, жаль. Я об их разведмиссии тогда сразу же догадался, – всё ещё глядя в сторону улыбнувшейся им в ответ девушки, тихо произнёс Максим. – Мне вот только не совсем понятно, зачем мы в эту Сирию вообще полезли? Когда исламисты молотят мусульман, мы должны тихо стоять в сторонке и радоваться. Помнишь, как в Лагмане отряды Халеса сцепились с ребятами Ахмад Шаха? Мы тогда целую неделю простояли под Миттерламом, наслаждаясь доносящейся из-за гор канонадой ожесточённого боя, словно звуками прекрасной музыки…

– Сейчас всё намного сложнее. Во главу угла поставлена политическая целесообразность…

– Да брось ты! – махнул рукой Максим. – Помнишь старый анекдот? Окоп под Кандагаром, из-за бархана выходит верблюд. Неожиданно раздаётся короткая очередь, верблюд валится на песок. Из окопа слышатся голоса солдат: «Петро, ты почто животину обидел?» – «А нехай не топче ридну Афганщину!» Или война за «ридну Сирийщину» намного целесообразнее Афгана? Помнишь ли, чем та война для нашей страны закончилась?

– Я всё помню, – огрызнулся Виктор. – Я просто воюю там, куда посылает меня Родина. Это моя профессия, ни на что другое я, в общем-то, и не годен.

– Наша Родина тебя никуда не посылала. Ты Родину-то с государством не путай! Тоже мне, Портос нашёлся: «Я дерусь… потому что дерусь!» Ещё скажи, что вы там интересы России защищаете… Нет там таких интересов, ради которых должны гибнуть русские солдаты! А профессия наша – защита рубежей страны, а не обеспечение сверхприбылей нефтяных магнатов.

Наступила напряжённая пауза. Весьма кстати возникшая официантка поставила на стол большой деревянный поднос с запечённым свиным коленом и запотевший графинчик с водкой. В очередной раз мило улыбнувшись, она разлила спиртное по стопкам и грациозно удалилась.

– Ладно, не горячись… Согласен я с тобой полностью. Только куда мне теперь деться с этой подводной лодки? У нас в конторе вход рубль, а выход – два… Да, вдобавок ко всему, ещё и контракт как удавка, – друзья чокнулись наполненными стопками. – Давай-ка лучше, как в былые времена: Бог с нами, и хрен с ними!

– Извини, брат, сорвался… Один далеко не глупый немец в своё время говаривал, что все мы живём под одним небом, только вот горизонты у всех разные… Мне, сам понимаешь, государство любить не за что, я и без него легко проживу, поэтому и заделался махровым анархистом, – Максим умело орудовал ножом, отделяя от костей источающие тонкий аромат ломтики подрумяненного мяса. – Всё, о политике больше ни слова. Закусывай и излагай, зачем пожаловал.

– Даже не знаю, с чего и начать… Вот в песне про отель «Калифорния» напрямую говорится, мол, номер-то вы можете без проблем оплатить, когда пожелаете, да только покинуть эту гостиницу вам не суждено никогда. Понятно, что подразумевается Голливуд, но мне почему-то кажется, что всё это в равной мере относится и к разведке, – загадочно улыбнулся Виктор. – Что скажешь, если я предложу тебе прожить ещё одну жизнь в дополнение к четырём прожитым?

– Ух ты! Звучит заманчиво. Правда, умные люди говорят, что сценарии наших жизней пишет Бог, а мы… Мы так… Реплики озвучиваем… Но всё равно, считай, что тебе удалось меня заинтриговать, – Кольченко хитро прищурился и, наполнив стопки водкой, спросил: – Неужто на войну пригласишь? Староват я вроде по горам и пустыням бегать.

– Я предлагаю тебе поехать в Сирию инструктором по обучению подразделений спецназа премудростям ведения глубинной артразведки и тем самым воплотить в жизнь мечту твоей первой, военной, жизни. Гарантирую, что твой заработок за время командировки существенно превысит доход от продажи пирожков. Адреналина особого не обещаю. Так, преподавательская работа на базе.

– Вить, ты наверняка уже понял, как я отношусь к этой войне, поэтому скажи честно, насколько для тебя лично важно моё согласие? Я ведь не забыл, что обязан тебе жизнью.

– Географию Сирии представляешь?

Максим утвердительно кивнул ему в ответ.

– Над основной российской авиабазой волчьим клыком нависает мятежная провинция Идлиб, зона влияния наших турецких партнёров, – продолжил Виктор. – Ты же знаешь, кого обычно называет партнёрами президент? Передо мной поставлена задача: не вступая в вооружённый конфликт с турками, нейтрализовать деятельность отрядов джихадистов в районах провинции, прилегающих к зоне деэскалации. Горнолесистый Идлиб чем-то напоминает Кунар и очень похож на Татры, в которых ты когда-то пять лет экспериментировал со своими подчинёнными. Мне сейчас очень пригодилась бы твоя помощь… Кто, кроме тебя, в сжатые сроки сможет подготовить к работе группы глубинной артразведки? Соглашайся, жить там будешь как на курорте! Дополнительно обещаю на время командировки не допускать вмешательства столь любимого тобой государства в твою работу!

– Ты и мёртвого уговоришь! Красноречивый ты наш… Только ради тебя, Витя, и не дольше, чем на полгода. Я-то вольный стрелок, а вот мои пирожки могут и не пережить более долгую разлуку со мной.

– Точнее будет – опальный стрелок. Шесть месяцев – достаточный срок?

– Даже не сомневайся!

– Ну, тогда – аминь! – заметно повеселевший Виктор поднял свою стопку.

– Аминь! – улыбнулся Максим, чокаясь со своим визави.

– Макс, а «Вольный стрелок», случайно, не название одной из оперетт Вагнера? – хмыкнув в усы, с явным подвохом уточнил генерал.

– «Вольный стрелок» – опера. Опера Карла Марии фон Вебера, – по-доброму усмехнулся Кольченко. – Тебе всюду теперь Вагнер мерещится? Он вообще не писал оперетт…

После третьей, молча выпитой стопки, разговор незаметно перетёк в русло воспоминаний. В тот вечер они допоздна засиделись за столом, чередуя «Крушовице» с «Золотым фазаном». Ближе к полуночи пришедший за Виктором чёрный «Мерседес» с дипломатическими номерами умчал его в Вену, а Кольченко побрёл берегом Дуная в сторону дома, размышляя, как элегантнее объяснить супруге очередной зигзаг собственной судьбы.

Вся их жизнь – сплошной гигантский слалом. Знала, за кого замуж выходит. Бывало и покруче. А тут-то – всего каких-то полгода! Многие, чтобы на юг слетать, в кредитную кабалу влезают, а здесь, вдобавок ко всему, ещё и денег заплатят. Для приличия поворчит, конечно, но поймёт. Жена офицера – это любовь, совпавшая с призванием. Это не статус, не какой-то особый стиль жизни, это – талант, дарованный не каждой.

До подписания контракта и оформления всех необходимых документов оставалось десять дней, но незримая рука судьбы уже запустила таймер обратного отсчёта до начала очередной, пятой жизни Максима Кольченко.

Самолёт, набрав высоту, взял курс на юг. Нескольких часов полёта было вполне достаточно для того, чтобы вдоволь порассуждать над очередной превратностью судьбы. Ещё совсем недавно ему в самом дурном сне не могло бы привидеться, что та забросит его в Сирию. Хотя, если честно, страна эта была Максиму не такой уж и чужой. В начале семидесятых, во времена так называемой «войны Судного дня», его отец руководил противовоздушной обороной Дамаска. Но Кольченко воевать не собирался и летел в Хмеймим не для участия в боевых действиях. Им двигало вовсе не чувство патриотизма или желание подзаработать, а обещание помочь Виктору в выполнении поставленной перед ним непростой задачи и, конечно же, стремление довести до логического завершения свои замыслы по ведению глубинной артиллерийской разведки. Он искренне считал эту идею лучшей в своей жизни и ради неё был готов на многое. Максим помнил все тонкости и малейшие нюансы этого, придуманного им самим, опасного ремесла и не сомневался, что ему в очередной раз удастся доказать правильность своих мыслей в условиях боевых действий.

Максим глянул в иллюминатор на белоснежные поля облаков и прикрыл глаза. Он, конечно, сколько угодно мог обманывать и самого себя, и своих близких, что согласился на участие в этой авантюре лишь из-за того, что чувствовал себя чем-то обязанным Казачёнку. Только вот там, в Афгане, он и сам не раз прикрывал тому спину, так что ничего они друг другу не были должны.

Ради воплощения в жизнь своей идеи? Подтверждения её правильности? Зачем? От былых амбиций уже не осталось и следа, а самому себе он уже давно всё доказал.

Ради победы одних аборигенов над другими?! Подвергая ничем не оправданному риску наших солдат и офицеров?! Надо же, насколько прав оказался его афганский комбриг, вынесший свой вердикт в той далёкой, прошлой жизни его затее по организации глубинной артразведки!

Те слова намертво впечатались в память: «Ты, Максим, пойми… Если бы мы сейчас защищали Родину, как когда-то отцы наши под Москвой и Сталинградом, то я, не раздумывая, отправил бы твою группу за линию фронта! Но мы с тобой – на другой войне, на чужой земле… Для меня как для командира главная задача – по возможности сохранить твою молодую жизнь, а не победить в бою любой ценой… Ты тоже командир, так что старайся и сам придерживаться этого неписаного правила».

«Как в воду глядел! Сколько лет минуло, а на нас так никто и не напал. Да и вряд ли это вообще когда-то произойдёт. Надо быть самоубийцей, чтобы посягнуть на ядерную державу! Ну а правила? Правила для того и придуманы, чтобы их иногда можно было нарушать», – мысленно усмехнулся Кольченко.

Всё, конечно же, так, но в глубине души он до боли отчётливо осознавал, что принял предложение Виктора по совершенно другой причине, не зависящей от мирской суеты. Во всём была виновата та самая гадалка, повстречавшаяся ему в юности и предопределившая в одночасье весь его жизненный путь: военную карьеру, любовь трёх умопомрачительных красавиц, рождение детей, три войны, из которых одна – за гранью, то есть за пределами одной шестой части века. И ведь всё это уже свершилось, за исключением третьей войны. Той самой, которая тогда была ещё за гранью…

В том, что пророчества сбудутся полностью, у Максима не было ни тени сомнения. Только вот представить себе какой-нибудь военный конфликт, в который он мог бы ввязаться, при всём богатстве воображения у него никак не получалось. Разве что гражданская война? Вариант был вполне реальным, но совсем уж нежелательным. Выходило так, что, соглашаясь поучаствовать в очередной ближневосточной войнушке, он тем самым уменьшал вероятность вооружённого противостояния внутри собственной страны… Забавно.

Максим, не размыкая век, улыбнулся. Самолёт, вслед за движущимся к закату солнцем, нырнул под облака и приступил к снижению, заходя на аэродром со стороны Средиземного моря.

Спустя несколько минут, стоя на взлётной полосе, Кольченко, облачённый в натовский камуфляж, активно крутил головой в поисках полковника Смолича. Именно в этом звании и под этой фамилией находился в Сирии генерал Казачёнок. Неожиданно кто-то довольно небрежно похлопал Максима по плечу.

– Предъявите Ваши документы!

Максим обернулся. Перед ним стоял чеченец лет двадцати пяти, одетый в форму военной полиции.

– Прежде всего необходимо представиться! – по привычке ощетинился при виде полицая Кольченко.

– Лейтенант Ушаев. Ваши документы! – офицер небрежно приложил руку к виску.

Неподалёку топталась пара рядовых в такой же униформе, похожих на Ушаева, как родные братья. Они сверлили прилетевших неприязненными взглядами, выглядывая в толпе тех, кто по каким-то одним им известным критериям подлежал немедленной проверке. Максим, не суетясь, достал из внутреннего кармана загранпаспорт, разбухший от множества виз, но в самый последний момент почему-то передумал отдавать его в руки полицая.

– На каком основании интересуетесь? Погранконтроль я вроде бы уже прошёл.

– Тогда командировочное предписание, – недовольно буркнул полицай.

– Командировочное предписание выписывается не для полиции. Я что-то нарушил?

– Умный, что ли? – с угрозой в голосе произнёс Ушаев.

– Да уж точно не глупее тебя, – с улыбкой ответил Максим, заметив приближающегося к ним Казачёнка в ипостаси полковника Смолича.

– Лейтенант, какие-то проблемы? – небрежно поинтересовался у полицейского Виктор, по-дружески приобняв Кольченко за плечо.

– Всё нормально, обычная процедура, – сквозь зубы процедил Ушаев и нехотя отошёл в сторону, напоследок сверкнув исподлобья злобным взглядом.

– Вы вроде бы этих «детей гор» два раза победили, а они теперь вас же и контролируют, – пожимая руку другу, вместо приветствия проворчал Максим.

– Победили, победили… Даже не сомневайся! Ну да ладненько, – полковник подхватил одну из походных сумок Максима, – пойдём ко мне, чаем тебя напою. Передохнёшь с дороги, а завтра утрясём все необходимые формальности, и я лично доставлю тебя к новому месту службы.

Над их головами с характерным присвистом прошелестела заходящая на посадку пара вертушек. Из района северной окраины авиабазы взлетела красная сигнальная ракета, и, спустя несколько секунд, оттуда же донёсся треск пулемётной очереди, приглушённый рокотом вертолётных двигателей.

«Оборона дышит!» – с улыбкой подумал Максим и, подхватив с бетонки свой баул, поспешил за широко шагающим Виктором, поймав себя на мысли, что непроизвольно ступает след в след, как во времена былых боевых выходов.

В апартаментах полковника Смолича было весьма прохладно. С висящего на стене портрета на входящих лукаво смотрел улыбающийся Верховный главнокомандующий, в чёрном костюме с лиловым галстуком, мирно соседствующий с чёрно-белым портретом Че Гевары. Каким образом в голове его друга уживаются столь диаметрально противоположные персонажи новейшей истории, понять Максиму было не дано. Пока Виктор включал чайник, доставал из холодильника коньяк и тонко нарезанный лимон, Кольченко, подмигнув команданте Че, как старому другу, разместился в стоящем возле журнального столика кресле.

– Ты на полицаев внимания не обращай, служба у них такая. Шакалят день и ночь с перерывами для совершения намазов, всё вынюхивают что-то – особистам фору дадут, – сказал Казачёнок, разливая спиртное по крохотным рюмкам.

– Да куда же им теперь деваться? Ведь вы их разгромили в ходе двух победоносных войн и принудили к безоговорочной капитуляции! Пусть теперь батрачат, – не упустил повода повторно съехидничать Максим, но Виктор, как и в первый раз, пропустил его колкость мимо ушей и продолжил как ни в чём не бывало.

– Правда, качество работы всех этих надзирающих товарищей оставляет желать лучшего. Но вернёмся к нашим баранам. В Идлибе всеми группировками джихадистов руководит некий аль-Кунари по кличке Рэмбо. Под его руководством целая армия исламских радикалов, хорошо вооружённая и на редкость дисциплинированная. Противник умный, хитрый, безжалостный и по-азиатски коварный. По имеющейся у меня информации, у него на авиабазе своя агентура, которую наши доблестные чекисты не могут раскрыть до сих пор.

– Аль-Кунари… Судя по фамилии, наш бывший землячок? Из Кунара?

– Совершенно в дырочку! К моменту вывода наших войск он возглавлял небезызвестный отряд «Чёрный аист». Между прочим, тебе предстоит готовить разведгруппы к выходу в районы, контролируемые формированиями именно этого товарища, – Виктор поднял свою рюмку. – Не вижу причин не выпить за успех нашего дела!

– Смотри не спугни… – шутливо произнёс Максим.

– Спугнуть можно удачу, а успех к тем, кто его заслуживает, приходит всегда. Без приглашения! – слегка поморщившись после выпитого, пафосно провозгласил Казачёнок.

– Без приглашения приходит только смерть, – криво ухмыльнулся Максим, – а госпожа Удача – дама не из пугливых.

Кольченко непроизвольно скосил глаза на портрет Че Гевары: ему на какое-то мгновение показалось, что по губам команданте проскользнула скептическая усмешка.

– А наши сирийские партнёры воевать-то, хоть чуть-чуть, научились?

– Я тебя умоляю… Ну какие из арабов вояки? – презрительно скривился Виктор. – Вечно прячутся за нашими спинами да за спинами злых персов из «Хезболлы». Нация торгашей, нет на них никакой надежды… Слава Богу, что у нас неплохо налажена и агентурная, и войсковая разведка, не совсем вслепую воюем. Вот только катастрофически не хватает достоверных, не вызывающих сомнения в точности координат разведанных объектов, удовлетворяющих требованиям для нанесения ракетно-бомбового или артиллерийского удара. Сейчас мы пытаемся создать совершенно новый разведывательно-огневой контур. Так что, опальный стрелок, с завтрашнего дня без промедления включайся в этот процесс. Время не ждёт.

– Название-то какое крутое придумали – разведывательно-огневой контур! Сокращённо, значит, будет РОК… Рок – это хорошо. Создадим мы твой новый контур, – Максим с наслаждением потянулся. – Пойдём, подышим свежим воздухом. После московской мокроснежной хляби вновь окунуться в лето не так уж и плохо!

Лёгкий ветерок со стороны Средиземного моря заполнил долину приятной прохладой. Последний луч ласкового осеннего солнца плавно погас, и с пологих гор сползла сиреневая дымка, укрыв окрестные холмы вуалью ранних сумерек.

Бородатый полевой командир Ариан аль-Кунари, более известный всем как Рэмбо, мысленно попрощался до утра с нырнувшим в море солнцем и приступил к совершению вечернего намаза. С вершины сопки, на которой ему пришлось сегодня молиться, открывался прекрасный вид на побережье и белокаменную Латакию. Чуть левее города сквозь языки сумрачной пелены проступали угловатые очертания российской авиабазы Хмеймим, лагеря его нынешних врагов. Поддержка Всевышнего для победы в этой войне была бы не лишней. Задуманная полевым командиром операция развивалась строго по намеченному плану. Стая снаряжённых мощными боеголовками беспилотников за соседней сопкой дожидалась команды на вылет. Реактивные установки заняли огневые позиции, а самые отчаянные из его моджахедов на двух пикапах, оснащённых миномётами, прокрались в пятикилометровую зону оцепления аэродрома. Наивные шурави – так Рэмбо по старой привычке называл русских, – спрятавшись за двойным кольцом оцепления, считали себя надёжно защищёнными. Напрасно. Им ли не знать, что здесь, на Востоке, испокон веков всё продаётся и покупается? И в первую очередь – верность.