Czytaj książkę: «Двуручник из рода палачей»
Глава 1 – Палач из глухого края
Стояло ранее утро. Вокруг колодца, чьи стенки, построенные из гладкого камня, уже давно заросли бурьяном, и на их фоне новенькие доски с веревкой выглядели инородно, стояла толпа. Хмурая и напряженная толпа. Люди в ней были преимущественно немолодыми; однако и среди них нашлось несколько стариков и столько же детей лет от семи до тринадцати. Их молодые, незрелые лица были полны энтузиазма и нетерпения, в отличии от стариков, чьи лица уже давно превратились в кожаные мешки со старческими вьющимися бородами.
Толпа стояла и чего-то ждала. Или же кого-то?
– Эй, смотрите! Марик идет!
Кто-то выкрикнул из толпы это имя, и все сразу обернулись туда, куда указывал длинный палец. По пыльной дороге тяжелыми шагами шел высокий мужчина с загоревшим лицом; у него была короткая рыжая борода и волосы, чьи концы гнулись прямо к лицо его; тело его было таким крупным и широким, что из далека могло создаться ощущение, что навстречу идет не человек, а настоящий медведь; одет он был по-простому: белая рубаха, коричневые штаны да сапоги с загнутыми носками; а на шее его был медальон, который блестел и искрил от пристального взора утреннего солнца.
За собой Марик тащил повозку. В ней, гремя цепями и мыча, лежал молодой человек с обритой головой и с испуганным лицом. И ужас в его глазах усилился, когда он проехал мимо озлобленной толпы.
– Сгинь. Сдохни. Сгори дотла. Нет тебе пощады, – такими словами провожали его жители поселка.
Человек задрожал, когда повозка остановилась. Марик размыл плечи, хрустнул шеей и, подойдя к повозке, двумя руками поднял молодого человека.
– Нет, стойте, это непонимание! – закричал он, когда осознал, куда нес его Марик. – Я не убивал Маринку, Богом клянусь!
И полетели в него гнилые помидоры с камнями.
– Да как ты смеешь, черт поганый, Богом молиться?! Тебя вздернуть мало! Марик, а ну-ка, высеки его!
Последнюю фразу подхватили, и гул раздался такой, что слово «Высеки!» слышали даже за рекой, в другой деревне.
Марик тяжело вздохнул, положил пленника обратно в повозку и поехал обратно по дороге. Марик не любил самосуд, уж не в данном случае так точно!
Спустя несколько минут Марик вернулся к толпе вместе с пленником, однако помимо него в повозке лежало бревно и многохвостая плетка.
– Нет… прошу… Господи… Марик, прошу тебя… – умолял человек, пока Марик привязывал его к воткнутому бревну.
Но Марик не ответил. Он лишь побольше набрал в ноздри воздуха, и оглушающе выдохнул, и в ушах раздалась тишина. Марик внимательно посмотрел на объект своей пытки, на толпу, которая негодовала, почему он медлил, на детей, которые вытиснули свои головы, и на стариков, которые покорно ждали начала выступления.
Марик был готов. Он замахнулся, вдохнул, и с оглушающим звуком, напоминавший удар грома, ударил по спине человека. Толпа заликовала, дети задрожали, старики молча смотрели на пытку. Еще удар, и теперь, даже через тишину, Марик услышал истошный крик и фразы его «Не-е-ет! Это не я-я-я!!!» Марик сжал сильнее плеть, да так, что рука его покраснела, и со всего маху, с таким, с каким вообще возможно простому человеку, он ударил по окровавленной спине. Острые крючки пронзили кожу убийцы, разорвали ее, словно ткань, а затем вырвались, пустив фонтан крови.
Человек задрожал. Ноги его поникли, забились; брызги крови падали на землю, а шмотья кожи и мяса медленно отваливались от тела. Голова человека повернулась к Марику, и на лице ее было столько отчаяния, горечи и страха, что палач просто-напросто закрыл глаза. Он сжал зубы, скривил лицо, и не глядя еще раз ударил по преступнику, а затем быстро отошел назад. Он знал, что этот удар убьет преступника, и кровь будет бить фонтаном.
Прошла секунда, другая, и Марик раскрыл глаза. Перед ним лежало окровавленное месиво, которое уже сложно было назвать человеком. Толпа же ликовала, дети сбежали, а старики странно покосились на Марика. В их глазах был только один вопрос: «зачем ты его так быстро прикончил», на что Марик не знал, как ответить. Он просто отвернулся от них, снял тело и положил обратно в повозку.
Толпа вскоре разошлась к себе по дворам, и Марик, наконец, смог отвезти тело к себе домой.
***
Поселок Духово стоял недалеко от реки Висла. Если двигаться вниз по течению, то через несколько дней можно было заметить небольшой обрыв, на котором стоял огромный камень. На этом камне были высечены слова: «Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные». И видя подобную фразу многие люди тут же начинали что-то подозревать:
– А не нападет ли на меня вон тот мужик? А не сдадут ли меня мои товарищи? А не устроят ли нам засаду?
Однако данные слова имеют совершенно иной смысл, и касался он исключительно Духово. Поселка, где царил самосуд через руки палача.
По пыльной дороге не спеша ехала повозка. Сзади нее, без особого труда толкал ее высокий мужчина в белой рубахе и с рыжими волосами. Его звали Мариком. Так его назвал его отец, который, отправившись в поход в украинские земли, так и не вернулся.
Мать его была третья из рода коцких палачей, и была она единственной дочерью знатного палача – Филиппа Однорукого, который мог одним махом срубить голову целой корове. Она вышла замуж за отца Марика, вскоре родила ему сына, а затем еще нескольких. Она любила их всех как одного, однако судьба была жестока по отношению простых, даже невинных жизней…
Все, кроме Марика, умерли, и вся материнская любовь перешла к нему. Мать его не хотела посвящать своего сына в дела семейные, и потому до четырнадцати лет растила его как самого обычного ребенка – учила вскапывать землю, ухаживать за скотом, вышивать и готовить. Женское и мужское начало объединились в нем, и вырос Марик абсолютно не тем, кем было уготовлено судьбой.
Мать его была строгой, но и доброй одновременно. Она ухаживала за своим единственным сыном, который смог выжить и во время голода, и во время эпидемии загадочной болезни, и во время нападения алкоголиков, которые были готовы изнасиловать его мать, он смог самолично оглушить троих из шести.
К сожалению, когда Марику исполнилось пятнадцать, и когда мать его была уже не молодой и уже не могла вести семейные дела, ей ничего не оставалось, кроме как рассказать сыну правду. Правду о том, что он из рода палачей, и что ему придется каждый раз пытать и казнить людей. Он не говорила «преступников», ведь кто мог в такой глуши напасть или убить. Разве что по пьяни, да и тот вскоре бы сбросился в Вислу от горя, от потери близкого друга…
Мать Марика умерла от лихорадки в одну зимнюю ночь. Похороны никто устраивать не собирался, и лишь Марику только и оставалось, что отнести ее на реку и похоронить со всеми почестями.
Он очень долго стоял над ее могилой, и слезы шли рекой. Он клялся:
– Я, Марик, твой единственный сын, продолжу наше дело несмотря ни на что!
Эти слова были искренними. Но частичка омерзения поселилась в них. Судьба, все же, взяла жизнь мальчика в свои руки.
Дом Марика стоял довольно далеко, возле местного кладбища. Оно было не большим, и много людей сюда не ходило. Считалось, что по ней бродят призраки и ноют на луну. Но ни Марик, ни те, кому была уготовлена казнь, ничего не слышали. Лишь шелест листвы от сильных ветров, которые поднимали пыль до небес.
Также и дом отличался и внешним видом: он был одноэтажным, длинным, покрашен в красный цвет; крыша на нем была высокой и сделана из серой кровли. Если посмотреть на другие дома, то дом Марика был похож на них, разве что цветом отличался. Дверь была деревянной, но укрепленной железными плитами. Окна были слегка выпуклыми.
Довезя повозку до порога, Марик с облегчением бросил ее на землю. Он глубоко вздохнул, снова размялся и вошел внутрь. Вскоре он вышел с лопатой и сапкой, а также с самодельным крестом. Положил это все в повозку с трупом и, стараясь не смотреть на свое творение, отправился к кладбищу.
Земля сегодня мягкая, подметил Марик и принялся копать.
Выкопал глубокую яму, посмотрел наверх и понял, что уже середина дня, а значит работать сейчас нельзя. Но Марик махнул на это рукой – не хотелось, чтобы труп завонял на обжигающем солнце. Вылезая из ямы, палач одним резким движением воткнул лопату в землю с характерным приятным звуком, и, взяв из повозки тело, снова спустился вниз. Он аккуратно положил ее на спину, закрыл ей глаза и рот. Он еще минуту смотрел на свою работу.
Вскоре работа была закончена: тело было закопано, крест поставлен, и повозка двинулась обратно.
Так прошел еще один тяжелый день Марика, палача из глухого края.
Глава 2 – Встреча
Этой ночью Марик плохо спал.
Ему снился кошмар, где сотня демонов терзали тело казненного, разрывали его на части, пили его кровь, выкалывали глаза с языком. Но самое жуткое было, что казненный с ужасом смотрел прямо в глаза палачу. Он молил о пощаде.
Марик медленно обернулся на громкий звук, доносившийся у него за спиной. Огромный демон, покрытый черной короткой шерстью, смотрел на него сверкающими зелеными глазами. Рот его был огромным и бездонным, а зубы острыми и кривыми. Казалось, что одним укусом он мог разгрызть даже быка. Его огромное, распухшее тело сидело на раскаленных камнях и извивалось, когда преступник получал новые увечья. И когда сотня демонов пронзило его тело сотню крюков, а затем общим рывком разорвало тело на сотню кусочков, огромный демон с тонкими, длинными руками и лягушачьими ламами издал жуткий вой.
И затрещала земля. И вышло из нее пламя да магма. И почувствовал Марик, как его что-то схватило. Он не мог обернуться, ибо тело его было скованно. Но он слышал, как кто-то дышал ему в спину.
– Зачем ты так быстро его прикончил… – услышал он шипящий голос.
Марик почувствовал всем своим телом невыносимый ужас! Он хотел закричать, но горло его было разорвано. Он хотел убежать, но ноги его были сломаны. Он хотел сражаться, но руки его были вывернуты.
И все, что он мог, так это наблюдать за сотнями рук, которые тащили его в гиену огненную!
И тут он вскочил. Он сжал свое горло, упал на пол, покатился, выпучил глаза. Он хватался за все, что попадалось под руку и пытался встать. И, пусть не сразу, но он поднялся, и яркий свет ударил ему в глаза. Но эта боль была также коротка, как и эйфория от осознания, что это был всего лишь кошмар.
С большим облегчением Марик присел на кровать. Он закрыл своими богатырскими руками лицо, глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Окончательное успокоение пришло к нему после того, как он окунул свою голову в бочку с холодной водой.
Он обошел все комнаты, перекрестился в каждой из них, зажег свечу у иконы с ликом Божией матери и помолился за душу преступника.
– Как странно, почему же я не помню его имени, – подумал вслух Марик, выходя на пыльную улицу. – Ведь еще вчера я своими руками… – он сжал кулаки и помотал головой. Вскоре добавил: – раз забыл, значит на то воля божья.
Да, вот оно – принятие. То, чего он наконец добился. Марик уже давно перестал запоминать имена тех, кого казнил. Он не задумывался над этим до, вовремя и после казни. Однако каждый раз, когда он казнил тех, кого считал хорошими людьми, он видел один и тот же кошмар.
Тот, что он видел сегодня ночью.
Он видел его еще тогда, когда мать его покинула этот мир…
– Вот и ее могилка…
Марик даже не удивился тому, что ноги сами привели его к ней, к каменному кресту с выбитыми на нем именем, которая, со временем, слегка стерлась, и остались лишь буквы «А» и «Я».
Марик присел на землю, внимательно осмотрел могилу и спросил:
– Как ты там, матушка? Надеюсь, тебя больше не мучают они, как меня, – и сжал он горло свое.
Легкий ветерок нес осеннюю листву на восток, гнал бурный поток реки с большей силой, сдувал птиц на лету. Но Марику было словно нипочем. Он как меч в камне, как башня на холме, как скала стоял неподвижно, не моргая, не дыша.
И лишь когда сзади себя он услышал тяжелые, но быстрые шаги, то обернулся. И вместе с ним замерло все. Даже время.
Перед ним стояла фигура в черном халате. Лица и глаз ее нельзя было разглядеть из-за тьмы внутри капюшона, в отличии от огромного меча, висящий за спиной и чье лезвие блестело на утреннем солнце.
Лишь когда ветер снова подул, и время вернула свой ход, Марик набрался храбрости и задал свой вопрос:
– Чего ты хочешь? Уходи, чужаков здесь не желают. Ты понимаешь, что я говорю?
Но фигура не ответила. Она лишь сделала несколько шагов вперед и снова замерла.
– Уходи по-хорошему. Я тебе жизнь спасти хочу…
Но фигура снова ничего не ответила. Нервы у Марика были натянуты, как тетива на луке, который готов был выпустить стрелу с ядом. И если бы фигура вовремя не развернулась и не ушла восвояси, тяжело ступая и треща чем-то металлическим, то эта стрела бы пронзила его душу насквозь.
– Кто же это был? – спросил себя Марик, шагая в сторону села.
Шел Марик до дома с поникшим выражением лица. Его терзала совесть. Она проходила по его телу, словно магма, обжигая и разрушая его изнутри. Со временем он привык к ней, приняв ее как что-то обыденное. Как испражнение после еды, или как слезы после горя.
Как только Марик вступил на тропу, идущую сквозь линию домов, то устремил свой взгляд куда-то высоко в небо. Тучи медленно сгущались над ним, с каждой секундой наращивая свою мощь. Они казались им воротами в рай, туда, куда ему не попасть. Туда, к матери и, возможно, отцу и его братьям.
Он ощущал, как демоны рыщут по лесам и равнинам, по горам и городам в поисках его проклятой души. Он ощущал, как они жаждут его, как они мечтают сожрать его заживо, переварить в его кипящих нечистотами желудках и выблевать, как кошка комок меха. От подобных мыслей Марику стало еще хуже, однако он не спешил успокаиваться или отвлекаться от них. Он хотел, чтобы его терзали сейчас, и отпустили потом, после смерти в забвении.
– Ох, как же мне хочется забыть все эти годы. Как же я желаю сделать что-то по истине полезное и доброе этому миру. И пусть я навечно останусь в этой низине, я хочу остаться с чистой душой.
Марик скривил лицо, сжал веки, прикусил язык. Он не хотел, чтобы его кто-то увидел.
– Марик! Ты почему плачешь?
Голос, подобный лучу утреннего солнца, прозвучал у него за спиной. Марик обернулся и увидел перед собой маленькую девочку в простом платье, поверх которого сидел белый, запачканный фартук. Он быстро и грубо протер лицо рукавом и удивленно посмотрел вниз, и снова услышал голос, на сей раз хихикающий.
– Хи-хи, Марик, у тебя смешное лицо! Ну же, улыбнись! Сегодня такой прекрасный день!
Девочка забегала вокруг здоровяка, стала его рассматривать и там, и тут, пока ее не схватили его руки богатырские и не выставили перед лицом его.
– Ты чего это из дома сбежала, Ульяна? – обратился он к ней слегка хриплым голосом.
– Ничего я не сбежала! Меня матушка отправила за хлебом да за молоком. У нас почти кончилось. Вот, видишь, я несу платок и кувшин! – она выставила вперед свои крохотные ручки с глиняной посудиной.
– А-а-а, понятно. Ну тогда беги.
Марик опустил девочку на землю и зашагал к себе домой, но перед ним снова выскочила Ульяна и, тряся свой длинной, черной косой, улыбнулась во все свои десять зубиков.
– Пошли со мной!
– Куда это?
– Как куда?! Я же тебе говорила, что иду за хлебом. Пошли, пошли! Тебе нечего грустить!
Она всеми своими немногочисленными силами тащила бугая за собой, да и он не особо сопротивлялся. На его лице слегка дернулась улыбка.
Ульяна была дочерью местного егеря, который часто патрулирует в лесу. Мать ее же нянчилась с еще тремя детьми, потому на Ульяну почти не оставалось времени. И, поскольку та была самой старшей, то и дела ей давали самые «взрослые», а именно сходить на рынок или собрать урожай с грядок.
И вот, на одном таком задании, Ульяна и познакомилась с Мариком, на тот момент еще безбородым и короткостриженым. Она первая, кто заговорила с ним ласково и, скажем так, по-детски, непринужденно и часто шутя. Эта черта особенно нравилась Марику, ведь никто с ним так не разговаривал и не разговаривает.
– Ты точно не сбежала? А то ты меня так тянешь, будто тебя сейчас отшлепают…
– Нет же, не сбежала! И тяну я тебя только потому, что дело ОЧЕНЬ срочное!
