Czytaj książkę: «На горизонте – твоя любовь»

От автора:

Предупреждение:

Все персонажи книги вымышлены. Любые совпадения с настоящими людьми или событиями случайны.

Эта книга содержит нецензурную лексику, откровенные сексуальные сцены, сцены употребления алкоголя, сцены насилия и жесткого обращения с людьми (НЕ МЕЖДУ ГЛАВНЫМИ ГЕРОЯМИ).

Герои могут не соответствовать каноническим образам и могут вызывать противоречивые эмоции при чтении.

Автор ни в коем случае не пропагандирует и не призывает к действиям, которые описаны в книге.

Данная книга может задеть чувства, связанные с этикой и нормами вашей жизни, поэтому чтение рекомендуется людям с устойчивой психикой.

Ваше психическое здоровье очень важно и ценно.

Если вы готовы к такому, то желаю вам приятного чтения и незабываемых эмоциональных всплесков, которые эта книга без сомнения вам подарит!

С любовью, Нетта Хайд!

Плейлист

Jasmine Thompson – Say Something

Conor Maynard – You Broke Me First

Camylio – I tried

Billie Eilish – listen before I go

Melanie Martinez – Fire Drill

Steven Rodriguez – She Knows It

Tommee Profitt, Fleurie – Undone

Natalie Jane – Do or Die

RICHLIN – Mount Up (Bills Mafia)

Ruelle – Game of Survival

J2 – Umbrella (Epic Trailer Version)

The Weeknd featuring Lily Rose Depp & Ramsey – Fill the void

Standly Feat. El Barto & BLESSD – Mi Gata (Remix)

Santino Le Saint – Red

Phix – UNDERNEATH (feat. Ryan Oakes)

Dxvn. X Daniel Di Angelo – Tonight

Elyah feat. Bloodlyne – The Way You Make Me Feel

Ellie Goulding, Juice WRLD – Hate me

OZZIE – XO (Love Lockdown x Or Nah)

Rihanna – Bitch Better Have My Money

NLXTN – Vibe Français

Sanikwave – He's Back X Gojo (Vvv)

WhySoSerious – Omw

RJ Pasin, WesGhost – Lobster 2.0

GAYLE – abcdefu

Gnash ft. Olivia O'Brien – I Hate U I Love U

Tayna – si ai

Nicholas Bonnin, Angelicca – Shut Up and Listen

Nour – Premier amour

Holly Henry – Take Me To Church

James Arthur – Train Wreck

Leroy Sanchez – Love in the dark (Adele cover)

ɢʜᴇᴛᴛᴏ – where's my love (slowed)

Cleffy – Meet you at the Graveyard

Billie Eilish – I Love You

Пролог

«Пигмалион встретил свою любовь в скульптуре, которая, пробудившись, стала наваждением и его слабостью… Знает ли он, что его ждет, если эта любовь будет утрачена?»

Она ушла.

Она ушла, забрав с собой все, что у меня было. Отобрала мою душу и сердце, превратив меня в прах, который не в состоянии восстать во что-то живое.

Я стал подобием человека, у которого в жизни нет ничего, кроме работы. Тем, кто не знает, что такое жизнь. Тем, кто знает только то, что каждая ошибка имеет свою цену. Цена моей оказалась слишком высокой. Ею стала она – та, которую я продолжаю любить по сей день.

Поэтому я существую. Просто день изо дня, вытекающий из ничего в ничто, начинающийся и заканчивающийся так же, как и предыдущий.

Однотипно. Безэмоционально. Пусто.

Работа. Много работы. Дом. Алкоголь или таблетки для «нормального» сна.

Все так, как и до встречи с ней, но в три сотни раз хуже. Это как попробовать последний запретный плод, без возможности вкусить его снова. Это как взобраться на вершину горы и спрыгнуть, сломав ноги и позвоночник, а потом очнуться и понять, что у тебя больше никогда не будет шанса сделать это снова. Так получилось и со мной.

Я узнал, что такое «хорошо». Я узнал, что могу быть человеком, у которого есть еще эмоции, кроме ненависти, злости, гнева и презрения. Я узнал, что в мире есть человек, который способен вынести меня, такой же как я. Но если у меня в это время все тлело в груди, то внутри нее – неугасаемо пылало, задевая своим огнем все окружающее, в том числе и меня.

Стоило ей переступить порог дома, стоило ей уйти, как все потухло. Все стало серым, безжизненным, чужим. До встречи с ней мне было комфортно в такой обстановке и в таком состоянии, но теперь… теперь это причиняет лишь боль.

Да, я откровенно расплавился и превратился в ноющего мудака, который, для окружающих, снаружи носит прежнюю маску ублюдка, а внутри рассыпается на мелкие детали конструктора Лего.

Когда она ушла, я думал, что ей будет достаточно одного дня, чтобы остыть и дать нам шанс поговорить, дать мне возможность объяснить ей все. Она ведь любит. Я люблю. Но какой же я придурок, что так думал. Как же я ошибался. Ох, как же я ошибался.

Не стоило ее тогда отпускать. Надо было притянуть ее к себе, обмотать своими руками и не позволить сделать ни единого шага от меня. Но я, идиот, решил, что ей нужно время…

Время, чтобы исчезнуть из города? Нет, нужно брать намного больше… Время, чтобы сбежать из этой чертовой планеты.

Она не просто ушла, она испарилась, не оставив ни единого намека на существование Галатеи Хилл, Галатеи Спенсер, Теи, Дейенерис, моего ангела. НИ-ЧЕ-ГО…

Дом, куда я поехал первым же делом на следующее утро, оказался пустым, а вывеска на его территории, гласившая «Выставлен на продажу», стала первым намеком на то, что я потерял ее навсегда.

Университет – второе место, куда я приехал, тоже не подарил мне радостных новостей. Ректор, работавший первый день в этом учебном заведении, сообщил, что по всем данным здесь никогда не числилась студентка с именем Галатея Хилл или Галатея Спенсер. Это был второй намек на то, что Дейенерис ушла от меня навсегда.

Дженни, которая уехала с Мэддоксом в Нью-Йорк, сначала очень долго в слезах орала на меня в трубку телефона, когда я рассказал ей о том, что сделал с Теей. А потом, успокоившись, прислала мне скриншоты с триллионом исходящих от нее звонков контакту «Принцесса Тея» и такое же количество сообщений, отправленных в разное время, в которых был лишь монолог Дженни с вопросами: «Тея, где ты?», «Тея, куда ты пропала?», «Принцесса, что происходит?», «Тея, я знаю, что сделал этот ублюдок, ответь мне». И множество других, которые позволили мне понять, что Тея сбежала не только от меня. А что я думал? Дженни встречается с Мэддоксом, а Мэддокс – мой брат, который сдал бы мне ее, зная, что мы испытывает друг к другу.

Госпиталь – последнее место, где мне могли помочь и сказать, где я могу найти ее. Но и тут меня ждал неприятный сюрприз.

Мистер Паркер, главврач, наотрез отказался говорить что-либо о семье Хилл, сказав, что они просто уехали. А когда я спросил о Диазе и о том, как и куда они могли перевезти больного мальчика, он просто замолчал.

Никакие угрозы, взятки, просьбы, – ничего не действовало на него. На каждый мой вопрос ответом была тишина. Это был четвертый намек, который уже вовсю орал о том, что ее больше не будет в моей жизни.

Я пробивал по всем возможным базам данных, отчаянно цепляясь за малейшую ниточку, которая могла бы вывести на след членов семьи Хилл. Но в ответ – пугающая пустота. Ни одной справки, выданной на ее имя. Ни одной выписки с места жительства. Ни одного купленного билета на поезд, самолет или автобус. Абсолютно ничего.

Я ездил по каждому аэропорту, как одержимый, задавая те же вопросы и слыша одно и то же разочаровывающее: «Извините, мы ничем не можем вам помочь».

Каждое отчужденно вежливое лицо сотрудников лишь добавляло масла в огонь моего отчаяния. Я даже отправился в соседние города, надеясь, что, возможно, там найдется след, пусть даже самый незначительный.

Я был в Нью-Йорке, Чикаго, Бостоне, надеясь, что именно там, в этих многолюдных городах, я смогу наткнуться хоть на какую-то подсказку.

Но все заканчивалось одинаковыми словами. Каждый раз, когда мне говорили, что они не могут помочь, я превращался в бесчувственный окаменелый кусок в человеческом обличии.

Я начал сомневаться в собственном разуме: а было ли все это вообще? Может, я просто на несколько месяцев впал в кому, погрузившись в странную иллюзию, которая имела отголоски реальности, но все же оставалась лишь плодом моего воспаленного воображения.

Но реальность била меня своими доказательствами. Комната с ее вещами, фотографии на моем телефоне, воспоминания Мэддокса и Тео – все это говорило одно: я не сошел с ума. Она была реальна, существовала, находилась в этом чертовом доме и жила не только внутри меня все это время.

Триста шестьдесят три дня прошло с той самой ночи, когда я позволил ей уйти. Восемь тысяч семьсот двенадцать часов с момента, как потерял ее. Пятьсот двадцать две тысячи семьсот двадцать минут со дня, как допустил самую серьезную ошибку в своей жизни, о которой жалею каждое утро и каждую ночь.

Каждое утро я просыпаюсь с чувством ее пристального, осуждающего взгляда, находящего меня через пространственно-временную завесу. Каждую ночь я ощущаю ее присутствие рядом с собой, но стоит мне осмелиться открыть глаза – и вся ночная дымка растворяется, оставляя после себя лишь пустоту.

Как можно было за три месяца так сильно стать зависимым от человека? Как можно было влипнуть до такой степени, что ее отсутствие напоминало утрату жизненно важного органа?

– Хантер.

Мои размышления прерывает голос вошедшего в пустой дом Тео, который уже больше пяти месяцев живет отдельно – снимает квартиру в связи с тем, что все-таки бросил университет, приняв решение полностью посвятить себя музыке.

– Брат, ты не думал сбрить это подобие творческой личности и пригласить уборщицу? Здесь невозможно находиться. – Он иронично окидывает взглядом комнату, указывая на разбросанные банки пива – единственный вид алкоголя, на который я все еще способен, возвращаясь домой.

После неудачной аварии отец долгое время находился в больнице под присмотром врачей. Травма, которую он получил, сделала из него физического инвалида – из-за раздробленных коленей он больше не имеет возможности передвигаться самостоятельно. Но это не мешает ему продолжать управлять мной, как марионеткой, тянуть за ниточки и заставлять делать что-то из того, что я делать не хочу.

Я думал, что мне удастся избавиться от него, но получилось так, что я снова надел на себя кандалы, которые втянули меня в его компанию под видом генерального директора.

Когда я приехал к нему, желая выяснить о событиях двадцать шестого мая, он рассмеялся в мое лицо, сказав, что «сучка» все-таки рассказала мне о своем отце.

Стиснув зубы, я выслушал его «правду», которая показалась мне недостаточно правдивой. Но убедиться в достоверности его слов я никак не могу, потому что: первое, отца Теи давно нет в живых, второе, ни Теи, ни какого-либо другого человека, который знает о том, где она, нет.

– Нет, – отрицательно качаю головой на вопрос Тео об уборщице, смотря перед собой в темному.

– Собирайся. – Он несколько раз бьет по моему плечу. – Намечается грандиозная вечеринка. Тебе пора бы уже развеяться и жить дальше.

– Нет, – так же качаю головой в знак отрицания и делаю глоток алкоголя.

– Хант, ты становишься похожим на зомби. Хватит торчать здесь сутками, ты же не старый дед, жизнь продолжается. Ты должен хоть немного отключиться и стать похожим на человека. И то, что ты продолжаешь заниматься бизнесом отца – не значит быть человеком. Вставай и погнали со мной.

– Тео, я сказал: нет, – отвечаю, поворачиваясь к нему и замечая странный внешний вид.

«На нем костюм Дэдпула ¹ ? Хэллоуин будет только через полтора месяца. В честь чего он решил так приодеться?»

– Ты решил сменить стиль? Тебе идет, – говорю и отвожу взгляд обратно в «уютную» пустоту.

– Уже прошел год, как ее нет в твоей жизни. Она не вернется. А если бы хотела это сделать, то уже давно бы сделала. Ты не найдешь ее, как бы не пытался. Ты сделал все возможное, смирись.

– Смириться? Тео, это ты говоришь? – с нотами гнева и горечи спрашиваю я. – Она была больше, чем просто «друг» для тебя, она стала тебе сестрой. Или ты забыл, как плакал, когда узнал, что она исчезла?

– Вот тут не надо врать, я не плакал, я рыдал, Хантер. Впервые в осознанной жизни, между прочим, – уточняет, пытаясь добавить немного веселья своему голосу, но у него не получается.

– И ты хочешь, чтобы я смирился? – интересуюсь я, продолжая сидеть на полу, прислонившись о сидение дивана.

– Хотя бы попробуй. – Тео садится рядом со мной, отбирает банку пива и убирает ее на стеклянный столик.

– Завтра попробую, – твердо заявляю я.

– Ты так уже говорил, но ничего не меняется.

– Завтра изменится. Обещаю.

– Дай слово, – просит он, прожигая мой профиль своим пронзительным взглядом.

– Даю. А теперь отвали и иди на эту гребанную вечеринку, – говорю я, а затем все-таки решаю спросить: – Дэдпул? Серьезно?

– Это костюмированная вечеринка в честь возвращения какого-то влиятельного мужика. Не суть, ты все-равно не пойдешь. – Он поднимается с пола, подходит к телевизору и нажимает на кнопку включения. – Пусть хоть какой-то отвлекающий шум развеет твое одиночество. Может узнаешь, что в мире творится.

Тео уходит, громко хлопнув дверью, оставив меня в привычном одиночестве в пустом доме. Я лениво тянусь к пульту и включаю новостной канал, абсолютно незаинтересованно бросая взгляд на экран.

Время тянется медленно, и я чувствую, как погружаюсь в болото собственной апатии. Полчаса. Час. Мысли о том, чтобы нажать кнопку выключения и принять снотворное, кажутся единственным спасением.

Внезапно экран начинает мигать, прерывая мое безразличие яркой вспышкой: «Срочные новости». Девушка в рыжем костюме лисы вещает о возвращении какого-то важного человека. Это, наверное, то, о чем говорил Тео.

Я собираюсь встать, желая пойти по привычному пути, но чувствую, как ноги становятся свинцовыми. Я не могу пошевелиться. Проходит три минуты, прежде чем я осознаю причину.

– Какого хрена? – приглушенно произношу я, вглядываясь в то, что вижу перед собой.

Сердце учащенно бьется, словно хочет вырваться из груди. Меня бросает в потовые волны, глаза перестают различать реальность, искажаются, не понимают, где правда, а где плод моего истерзанного воображения.

Я смотрю на экран, и там передо мной предстает дьявол в роскошном черном, облегающем платье, которое открывает белоснежную кожу. Благодаря разрезу, доходящему до самого бедра, видна татуировка человеческого сердца, пронзенного острым кинжалом, переплетенного с белыми анемонами, с которого стекают капли крови. Ярко-красные туфли делают ее ноги еще более стройными и потрясающе красивыми. Короткие, идеально ровные волосы неестественно-белого оттенка едва касаются ее плеч.

Ее глаза скрыты черной маской, а губы накрашены ядовито-красной помадой, которую, кажется, даже если захочешь смыть, не получится. Но даже видя ее в таком обличии, я понимаю, что это она.

Это она, черт возьми.

Моя Дейенерис.

Но в прямой трансляции она выглядит не моей. Совсем не моей. На утонченной талии лежит рука того самого мужика, о чьем возвращении так все «кричат». Этот мужик в черном костюме в золотой маске, закрывающей все его лицо, трогает мое. Трогает то, к чему прикасаться имею право только я.

Это не иллюзия.

Она вернулась. И теперь я точно не допущу ни единой ошибки. Я намерен исправить все, что натворил. Я больше не отпущу ее. Я сделаю это, даже если мне придется отнять ее у этого человека.

Она достигла своей цели, когда овладела мной полностью. Следующая цель – моя. А это значит, что она будет принадлежать только мне. Я заслужу ее любовь, какой бы дорогой ни была цена. Добьюсь и превращу каждого, кто встанет на моем пути к ее сердцу, в пыль.

«На горизонте – твоя любовь, Тея. Но для начала я верну в твою жизнь себя и докажу, что мы достойны того, чтобы быть вместе. Мы – сумасшедшие, которые создадут свой личный сорт нормальности. Нашей нормальности».

Глава 1

США, Лос-Анджелес, год назад

ТЕЯ

Однажды я сказала, что в этой жизни больше ничто не сможет заставить меня испытать боль и парализующий страх, как в тот день, когда я потеряла все. Но это произошло снова, когда я лишилась сестры.

Однажды я думала, что больше никогда не стану ничего бояться. Но это снова произошло, когда я оказалась взаперти в темноте, окунувшись в страшное прошлое, которое по-прежнему терзает все внутренности, выворачивая наизнанку.

Это «никогда» стало моей пророческой бедой. Никогда не говори никогда. Потому что отрицательная частица «не» в любой момент может сыграть с тобой злую шутку.

Грустно, отвратительно, страшно, что мне пришлось столкнуться с этим чувством снова, и внутри все перестало выполнять свои предназначенные функции.

Все остановилось.

Сердце, пульс, мозг – все перестало функционировать, когда я отчаянно пыталась выбраться из той чертовой комнаты. Окна оказались бронированными: ни мои кулаки, ни удары моих ног, ни стул – ничего не смогло подарить мне свободу.

Попытка связаться с кем-то и попросить помощи закончилась в тот момент, когда я не обнаружила ничего, что могло позволить мне сделать это – ни телефон, ни ноутбук, ни крики в пустоту. Ничего не помогло мне вынырнуть из этого кошмара, который с каждым часом превращался в тот самый ад, в котором я находилась девять лет назад на протяжении месяца.

Закрытая комната без возможности выбраться плюс темнота – симбиоз моего страха, который я так отчаянно пыталась подавить. Это второе, после полетов, что вызывает во мне странное внутреннее состояние до истерики.

Страх того, что он придет, вкрутит лампочку и будет трахать меня на камеру, а потом убивать, стал настолько сильным, как если бы рычаг живых, человеческих эмоций снова потянули до предела.

Я сбежала. Я сдалась. Я проиграла.

Мне стало настолько невыносимо находиться в этом доме, с этим человеком, что я начала задыхаться от своего некогда верно принятого решения.

Я не хотела, чтобы он шел за мной. Ни сегодня. Ни завтра. Никогда. Поэтому все, что пришло в мою голову в таком состоянии – разбить его тачку лежащим рядом кирпичом. Но я не стала этого делать, поняв, что мне не полегчает. Будет только тяжелее от своей собственной беспомощности.

Из-за отключенного телефона, который ни в какую не хотел оживать, мне пришлось пешком плестись по трассе до самого дома. И когда я поставила его на зарядку, не ожидала увидеть то, что заставит мое бешено бьющее сердце от долгой прогулки замереть, а сознание кричать в агонии, желая собственной смерти.

Сотня звонков от Доминика. Три пропущенных от Эви. И одно роковое сообщение от дяди, которое сломало оставшуюся надежду на что-то хорошее о суровую реальность: «Тея, приезжай в госпиталь. Срочно».

Незамедлительно сев в старую машину Доминика, я дрожащими руками бесчисленное количество раз набирала номер Эви, который каждый раз переводил меня на голосовую почту, а телефон моего дяди оказался вне зоны действия сети. Всю дорогу я пыталась дозвониться хоть кому-нибудь, чувствуя боль, сковывающую грудь, от того, что я, к сожалению, еду туда не для того, чтобы услышать хотя бы минимально радостную новость.

Телефон, наконец-то, издал звук, оповестивший меня о звонке, и когда я взглянула на экран, вместо фотографии Эви или Дома, увидела его лицо. Лицо того, кто сегодня разрушил меня, окунул с головой в мое прошлое и показал, какой он на самом деле человек.

Недолго думая, я, во время движения автомобиля, опустила окно и выбросила телефон, решив таким образом лишить его последней возможности связаться со мной.

Припарковавшись на территории госпиталя, я быстрым шагом выхожу из машины и направляюсь к дверям, но останавливаюсь. Я опускаю ладонь на ручку, но не могу опустить ее. Что-то внутри меня не позволяет этого сделать.

Я боюсь. Мне страшно. Что будет, если я войду внутрь? Что я увижу там? Последняя встреча с Диазом отпечаталась в моей памяти темным пятном. И я не хочу знать, что сейчас, переступив порог, я не увижу его в сознании. Не увижу его яркую улыбку, которую он дарил мне каждый раз, когда я приходила к нему. Не коснусь его теплой руки и не смогу разделить с ним очередной киндер. Я не хочу этого. Я не выдержу и сломаюсь окончательно.

Почувствовав за своей спиной присутствие человека, а затем его руку на своем плече, я невольно вздрагиваю, но не оборачиваюсь. Такой парфюм есть только у одного человека, который всегда был со мной, который всегда, невзирая ни на что, был на моей стороне.

– Пойдем, – говорит Дом не совсем своим голосом, ровняясь со мной. Взглянув на печальное выражение его лица, я понимаю, что «хорошо» больше не будет никогда.

– Мне страшно, – честно признаюсь и чувствую, как глаза предательски начинают пощипывать, предвещая надвигающуюся лавину солевой жидкости.

– Ты нужна ей.

«Ей».

Достаточно всего двух букв, чтобы осознать, что его больше нет. Моего Диаза больше нет. Малыш Диаз, который так боролся за свою жизнь умер в возрасте восьми лет. Маленький мальчик, который так радовался любым мелочам, ушел…

– Сейчас как никогда фраза: «Нужно идти туда, где страшно» работает. Ей нужна помощь. Твоя – в особенности, Снежинка. Ты для нее не просто «племянница», ты стала для нее младшей сестрой, которую она полюбила всем своим сердцем. Ты можешь помочь ей справиться с этим, разделить ее боль, – говорит Доминик, осторожно опуская свою ладонь на мою руку. – Ты была с ней с момента рождения Диаза, ты прошла с ними через все. Сейчас она, как никогда, нуждается в тебе.

Я сглатываю подступающий к горлу ком, одной рукой вытираю мокрые щеки, а другой, вместе с Домом, осторожно открываю дверь. Делаю несколько шагов в сторону палаты Диаза, где вижу Эви, которая сидит на полу, подперев своей спиной стену. Ее руки сжимают кепку сына, а лицо не выражает ни единой эмоции. Нет ни плача, ни крика, ничего. Лишь оглушающий звук тишины сквозит в помещении.

Я медленно направляюсь к ней с неуверенностью, что сверлит душу, не зная, какие слова могут быть достаточно сильными, чтобы хоть как-то утешить. Опускаюсь на хрупкий ламинат, чувствуя, как мир рушится вокруг нас.

Напряженная до предела, я держусь из последних сил, опасаясь, что малейшее движение может разбить меня вдребезги, словно стекло об асфальт. В сознании эхом пульсируют слова, сказанные Домом: «Ты нужна ей, Тея».

Она поворачивается ко мне, ее эмоции выжжены дотла. Ее глаза – бездна пустоты, губы потрескались, а кожа, покрытая серым налетом безнадежности, напоминает густой, неотступный дым, переживающий пожар.

– Тея, – ее голос едва похож на голос моей Эви. Она опускает голову мне на плечо, и я расправляю свои руки в жалком подобии надежды, обнимая ее. – Его больше нет. – Из нее выхлестываются слезы, пропитывая мою футболку. – Моего мальчика больше нет.

Я лгала себе, наивно полагая, что смогу удержать слезы рядом с ней. Клубок горечи вновь затягивается в горле удавкой, как огромная кость, не позволяющая дышать.

– Он ушел… он оставил меня здесь. Одну… Тея… Почему эта боль разрывает все внутри? Почему мир так жесток? Что я сделала, чтобы заслужить такой яростный удар судьбы?

– Эви, – шепчу я, прижимая руку к ее голове и нежно касаясь волос, словно стараюсь удержать ее душу от полного разрушения. – Наш маленький ангел сейчас в лучшем месте, окружен светом и умиротворением. Ты обещала жить для него, ради него, не сдаваться, потому что он мечтал, чтобы ты была сильной.

– Я не смогу… нет, я не смогу жить, зная, что его больше нет, что он никогда не обнимет меня и не назовет мамой… И больше не скажет, что я выгляжу как мама-панда… Он так беззаботно смеялся над мешками под моими глазами.

– Эви…

– Он больше не коснется меня своими маленькими пальчиками… Больше не расскажет о своих снах и неосуществленных мечтах… Я никогда больше не смогу ощутить его в своих объятиях и не смогу сказать, как безмерно сильно я люблю его…

– Он знает… Эви, он знает, что ты его любишь! Он чувствует это. Он всегда будет рядом с тобой, внутри тебя, внутри каждого твоего органа, каждого вздоха и каждой мысли.

К нам подходит врач. Его присутствие – как холодная тень суровой истины, готовая сломать последние стены нашего сопротивления. Он делает несколько характерных звуков, чтобы уведомить нас о своем присутствии.

– Приношу свои искренние соболезнования вам, – начинает он, глядя сначала на меня, а затем задерживая взгляд на Эви, чей мир стал опустошенным и не слышащим. – Диаз был прекрасным ребенком, мужественно сражавшимся с каждой преградой на своем пути. Он стойко выдержал каждое испытание, посланное для него. И сейчас ваш мальчик обрел то, что должно было принести ему покой.

– Смерть? – Эви отстраняется и смотрит на врача взглядом, который жалит, как кнут. – Вы хотели сказать, что моему мальчику нужно было обрести смерть? Вы идиот?!

– Эви, – пытаюсь остановить ее, безуспешно стремясь легкостью прикосновения разогнать тучи ее гнева, которые она резко смахивает со своего плеча.

– Нет, вы всерьез полагаете, что девятилетний мальчик желал умереть? Думаете, что смерть – это то, чего он хотел? Вы издеваетесь?!– Она подрывается на ноги и делает несколько шагов к врачу. – Ты не в своем уме, если предполагаешь такие мысли и еще осмеливаешься говорить об этом вслух! Ты…

Ее слова обрываются, когда она теряет равновесие и падает прямо в руки мистера Паркера.

Я поднимаюсь, прислоняясь руками к стене, и быстрым шагом направляюсь к ним.

– Эви? – пытаюсь позвать ее, но она находится вне сознания.

– Нашатырь, несите нашатырь!

Он нежно подхватывает Эви на руки и уносит в сторону соседней палаты. Я иду за ними и помогаю открыть дверь, пропуская их внутрь. Он аккуратно укладывает ее на кровать и, убрав выбившиеся пряди с ее лица, ласково проводит рукой по щеке.

– Эвелин, придите в себя, – мягко просит он и проводит смоченной в нашатыре ватой под ее носом. – Эви, дорогая, очнись.

«Дорогая?» – это слово эхом звучит в моей голове, поражая своей неожиданностью.

– Эв… – он снова зовет ее, и я вижу, как ее лицо морщится, отворачиваясь от ядерного аромата. – Сколько пальцев я показываю?

– Восемнадцать.

– Эвелин, я серьезно, – говорит врач, не отводя взгляда с ее лица.

– Три, – отвечает она, направив взгляд на его руку.

– Вам необходим отдых, иначе вы погубите себя, – говорит врач с настойчивостью. – Я распоряжусь, чтобы вам поставили капельницу. Вы должны немного отдохнуть.

– Диаз, – сдавленным голосом произносит Эви.

– Мне очень жаль, – отвечает он, и в этих словах слышится искреннее сожаление. – Но я думаю, что он хотел бы, чтобы вы оставались в сознании и продолжали жить.

Эвелин закрывает глаза, но слезы все равно находят путь, скользя по ее щекам, словно таким способом она выбрасывает крик, который не получается озвучить.

– Я не могу, – шепчет она, ее голос едва слышен.

– Обязательно сможете, – врач продолжает, в его словах ощущается сила и непоколебимая вера в ее будущее. – Ни сегодня, ни через месяц, полгода и вряд ли через год. Ваша рана будет кровоточить еще очень долго, но со временем вы сможете приложить к ней тугую повязку и продолжать жить. Вы сможете, – уверяет он. – А сейчас вам лучше поспать.

Он поднимается на ноги, подходит к стоящей в дверях медсестре и отдает распоряжение о капельнице. Девушка в белом халате делает все, что нужно, и я замечаю, как Эви, которая до этого безэмоционально смотрела в потолок, сейчас медленно закрывает глаза, погружаясь в вынужденный сон.

– Мистер Паркер, что нам делать? – спрашиваю, неотрывно смотря на врача, который снова садится у кровати Эви. Его лицо сосредоточено исключительно на ней, глаза полны ответственности и заметной грусти.

– Не оставлять ее одну, – отвечает он, мягко поглаживая руку моей тети. – Самое страшное, что вы можете сделать – бросить ее в таком состоянии.

– Ни за что не брошу, – обещаю очевидное, сжав кулаки так крепко, что ногти врезаются в ладони.

– Вы сможете отвезти ее в другое место, подальше отсюда? – спрашивает он, повернувшись ко мне.

– Да, но не думаю, что это сильно спасет ситуацию.

– На это потребуется время, но она поправится. Обязательно поправится.

Я качаю головой, стараясь понять, как вообще возможно идти дальше. Но он продолжает:

– Диаз просил вам кое-что передать.

– Мне?

– Да, пойдемте в мой кабинет.

Я следую за врачом, останавливаюсь посреди кабинета, чувствуя, как камень, который до этого сдавливал мою грудь, падает в ноги, не позволяя сдвинуться с места.

Мистер Паркер протягивает мне телефон и планшет для рисования Диаза.

– Вчера вечером, когда я зашел к нему, он передал мне это и сказал, что здесь есть кое-что важное для вас, Тея, – говорит он, а я смотрю на устройства в своих руках и провожу по ним пальцами, словно пытаюсь почувствовать тепло нашего мальчика через них. – Мне кажется, он знал, что с ним скоро случится. За последнюю неделю его показатели ухудшались с бешеной скоростью, но он всем своим видом старался показывать, что все в порядке, особенно перед Эвелин, – уточняет он. – А сегодня они преодолели критическую отметку.

– У него не было шансов, – тихо выговариваю то, что было очевидным для всех.

– Один на миллиард, – его слова заполняют комнату тяжелой правдой.

– Вы с самого начала знали и поэтому разрешили забирать его отсюда.

– Да, – отвечает он, кивая головой. – Он должен был почувствовать себя полноценным человеком.

– Вы знали, что это произойдет очень скоро?

– Да. К сожалению, я знал.

– И вы молчали, чтобы не травмировать сильнее Эви? – мой голос больше не дрожит.

Он кивает, и во мне вспыхивает понимание: это не просто профессиональный долг, это забота, которая выходит за пределы любой формальной связи. Это нечто большее, чем просто отношение врача к родственнице пациента.

– Я хотела бы у вас кое-что попросить, – глубже вдохнув, я решаюсь на непростую просьбу. – Возможно, это будет похоже на шантаж, но я очень надеюсь, что вы сможете мне помочь, – говорю я, но продолжаю идти на крайние меры: – Помочь Эви.

– Что нужно делать? – его взгляд не отпускает моего.

– Ранее вы сказали, что Эвелин желательно отвезти как можно дальше отсюда. Я сделаю это. Только вы не должны никому сообщать эту информацию. Ни о нашем местонахождении. Ни об Эви. Ни о Диазе. Ни обо мне. Ни о чем. Вы должны делать вид, что нас никогда и не существовало.

– Мистер Каттанео? – спрашивает он, будто знает, что этот человек – основная причина моей просьбы.

– Людям с этой фамилией в первую очередь, – твердо отвечаю я.

– Вы сделали что-то противозаконное? – без тени взволнованности спрашивает мистер Паркер.

– Нет.

– Этой информации мне более чем достаточно.

– Если кто-то придет, вы должны незамедлительно связаться со мной. Я позвоню на ваш номер, как только мы будем на месте.

– Я все понял, – говорит он, кивая головой. – Эвелин должна будет остаться здесь еще на некоторое время, а через пару часов вы уже сможете ее забрать. Диаз…всю информацию я пришлю Эвелин.

С легким кивком головы, полная противоречивых эмоций, я выхожу из больницы. Легкий ветер пробирается по телу, когда я опускаюсь на лавочку рядом с Домом, который выпускает из своих легких едкий дым.

– Как ты? – Он первым нарушает такую уютную, но опустошающую тишину.