В мае Максиму Егоркину снова стало хуже. Врачи, переживая, советовали подлечиться на Капри, но пролетарский писатель предпочёл тайно вылететь на Мальту, посчитав, что соглядатаев там будет поменьше.

Он остановился в небольшом городке Сент-Джулианс.

За первые три дня Максим действительно хорошо отдохнул.

Каждое утро спускался к морю, считал в небе альбатросов, уже понимая, что это увлечение сводит его с ума. Днём посещал пару ресторанов, а вечером шёл играть в казино, которое находилось неподалёку. Часто ставил фишки на зеро, считая этот сектор символичным и чуть ли не мистическим. Ставил с прибауткой: «Кто был ничем, тот станет всем!» – и курил одну сигарету за другой, ничуть от этого не страдая.

И вот на четвёртый день, когда писатель вернулся с прогулки в уже полюбившийся «Хилтон», портье с вежливой улыбкой протянул ему телеграмму. Егоркин сразу почувствовал недоброе, вчитался, так и есть: «Максим, встречай! Ленин».

Писатель чертыхнулся.

«Вот ведь чёрт, выследил меня Ильич, вычислил как-то… Или донёс кто? Кому же я встал поперёк дороги? У кого же из соратников вождя застрял костью в лужёной глотке?» – задумался Егоркин.

Лицо знаменитого писателя скривилось. Да, жизнь здорово потрепала Максима, временами он выглядел просто ужасно. Но ведь и во времени не было ничего симпатичного!

Егоркин прошёл в бар при отеле, выбрал столик у окна и заказал кофе. Как ни странно, этот напиток его всегда успокаивал.

Он выпил большую чашку и только после этого стал думать, чем займёт великого вождя на Мальте.

– Ладно, сходим на ночную дискотеку. Пусть посмотрит, как оттягивается и растопыривается западная молодёжь. Вот только поймёт ли? За это ли мы боролись? Чтобы биржуины с жиру тут бесновались? – Егоркин, сомневаясь, вздохнул. – Нет, должен понять. Всё-таки гигант мысли. Должна быть у него широта взглядов…

Покинув бар, писатель взял такси и отправился в аэропорт.

Самолёт из Советской России, как всегда, прибывал с двухчасовым опозданием. Максим устроился на скамейке напротив кадки с фикусом и достал свой заповедный блокнот.

Аэропорт

Сивашов отбился от своей стаи: самолёт с группой улетел без него. Виноват русский был сам – слишком долго засиделся в баре при отеле, задумался, перечитывая рассказы М. Егоркина, вот тебе и результат.

Оставшихся денег вроде бы хватало на новый билет. Борт должен был вылететь с острова через шестнадцать часов – без пяти минут полдень. Ничего страшного, переночует в аэропорту. Русским, знаете ли, к трудностям не привыкать.

Он почти не понимал по-английски. Учил его в школе, потом в институте. Одно время ходил даже на какие-то курсы, но потом с них сбежал, решив, что будет заниматься самостоятельно. С этой целью повесил на холодильник шуточную записку: «Не забыть бы выучить английский язык!», но всё было тщетно – язык Туманного Альбиона не давался.

Сивашов подошёл к стойке «Эйр Мальты» и с трудом объяснился, куда ему надо лететь. Девушка за стойкой, пересчитав деньги (пришлось выложить даже монеты), выдала билет в эконом-класс. Багаж, как он понял, следует сдать перед посадкой.

Русский спрятал билет в портмоне, угнездился в свободном кресле возле кадки с фикусом, поставил синий чемодан между ног и задремал…

Мимо него двигался нескончаемый поток пассажиров. Вежливо переговаривались немцы. Взволнованно перекликались французы. Вызывающе гундосили американцы. Повсюду бегали крикливые итальянские дети. Еврейский мальчик обстукивал калькулятор. Из-за стеклянных дверей с улицы доносились звуки клаксонов…

Сквозь сон Сивашов чувствовал, что находится в гуще событий. Со всех сторон его огибали люди, самые разные, прилетевшие отовсюду. В дрёме он представил себя огромным валуном на распутье. На нём, вероятно, выбита важная надпись – куда идти: налево или направо, но её почему-то никто не читал. Потом русский погрузился в глубокий сон, в котором уже ничего не чувствовал и не слышал…

Утром турист проснулся и обнаружил, что чемодана возле кресла нет. Вот ведь чёрт, унесли! Как говорится, приделали ноги.

Турист обескураженно посмотрел по сторонам, потом подошёл к охраннику и спросил:

– Вы не могли бы мне помочь? У меня пропал чемодан с вещами… Он вот такого размера примерно, синего цвета…

– А когда у вас самолёт?

– Сегодня в полдень. Что-то не сильно мне везёт в последнее время, я ведь на свой рейс опоздал, пришлось покупать новый билет, а тут ещё история с багажом…

– Не волнуйтесь, мы сделаем всё возможное, чтобы его найти. Надо написать заявление с описью всех вещей. Позвольте, я вас провожу к администратору смены. Вы давно на Мальте?

– Был по путёвке. Восемь дней в отеле «Хилтон». Из молодёжи никого, какая-то резервация для стариков. Понаехали во всей Европы…

– А вы хорошо говорите по-английски, это для русских редкость…

«Странно, – подумал Сивашов. – Я ведь действительно говорю совершенно свободно… Странная ночь. Никогда не знаешь, где найдёшь, а где потеряешь…»

Он шёл рядом с мальтийцем и понимал всё, что говорили вокруг немцы, итальянцы, англичане. И то, что он слышал, не радовало его совершенно.

Все они вещали об одном и том же: молодой человек выскочил из здания аэропорта с синим чемоданом и угодил прямо под автобус с китайскими туристами.

Куда он так спешил? Неужели не мог посмотреть по сторонам? Молодой, симпатичный парень, родители таким, наверное, страшно годились. Какая нелепая смерть…

Выдворение

Егоркин, вытянув шею, высматривал в толпе прилетевших своего дорогого гостя. Мимо прошли челночницы из совхоза «Заветный путь Ильича». Чеканя шаг, прошествовали грозные чекисты в фирменных кожанках и с такими же кожаными чемоданами. Деликатно просочились штангисты ликёро-водочного завода им. Модеста Оладушкина – эти прилетели по делу, у них на острове оборудована спортивная база.

Наконец в толпе замаячила модная клетчатая кепка Ильича. Русскому вождю оставалось пройти пограничный контроль – и он окажется в объятиях старого друга.

Максим обречённо вздохнул и посмотрел по сторонам. Неподалёку стоял, покачиваясь на мысках, невозмутимый офицер службы безопасности.

– Извините, мне надо с вами поговорить, – поддавшись непреодолимому импульсу, по-английски заговорил с ним Егоркин.

Офицер, улыбаясь, повернулся.

– Это касается одного русского, прибывшего этим рейсом…

Когда Ильич подошёл к пограничному контролю, с него уже не сводили пристальных глаз.

– Владимир Ильич?

– Да, это я, – Ленин шутливо взял под козырёк своей кепки и вальяжно протянул паспорт.

– А вам в визе отказано. Мы не можем позволить себе беспечность привечать русского террориста. Вы нас извините, пожалуйста…

– Что вы такое говорите, батенька! Какой же я террорист? Я всего лишь вождь мирового пролетариата!

– Поверьте, это нас беспокоит ничуть не меньше…

– А родом я с Неметчины, вот, извольте убедиться, – настаивал Ленин, доставая ещё один паспорт.

Ильич бравировал ещё несколько минут, но служба безопасности была неумолима. Егоркин видел, как вождя взяли под руки и отволокли к зоне вылета самолётов.

Да, не суждено им было встретиться. Может быть, и к лучшему… Надоели уже эти революционные разговоры. О пожарах, о поджогах, о погромах…

Максим покинул зону прилёта, подошёл к банкомату и достал пластиковую карточку. На неё поступали гонорары за неустанно переиздаваемый роман под неинтеллигентным названием «Твою ж мать».

«Сниму-ка я двести лир и поиграю на красное. Что я, в самом деле, прикипел к этому ничтожному зеро?» – неожиданно подумал он.

Писатель вставил карточку в щель банкомата, набрал пин-код (если кому интересно – 1905) и ввёл желаемую сумму. В щель выдачи наличных послушно поползли празднично разрисованные мальтийские лиры. На душе Максима стремительно теплело.

Чаевые

Михаэль рос в бедной семье. Воспитывала его матушка, а своего отца он никогда не видел. Жизнь на Мальте была суровой, рабочий класс пух от голода, добывать себе на хлеб с каждым днём становилось всё труднее. По совету матери парень окончил школу официантов и вскоре начал прислуживать в хорошем отеле.

Со временем он научился разбираться в постояльцах.

Один из них – пожилой немец – проживал постоянно. Клиент был необычным: помимо кружки баварского пива и порции сосисок ничего не заказывал, но всегда оставлял Михаэлю щедрые чаевые. Это были такие хорошие деньги, что через три месяца молодой человек смог купить себе новую одежду и расплатился с долгами, которые матери пришлось сделать в трудные годы.

Между ним и немцем не было сказано и двух слов вне заказа, но установились необыкновенно тёплые отношения. Постоялец смотрел на него неизменно ласковым взглядом и не забывал запускать руку в бездонную пропасть своего портмоне.

И вот однажды благодетель заболел. Михаэль сразу почувствовал неладное, не обнаружив его за столиком, когда настало время для вечерней кружки пива. Он поднялся в комнату немца, чтобы спросить, не угодно ли тому выпить пиво и съесть сосиски, не спускаясь в бар-ресторан.

Дверь была приоткрыта. Михаэль вошёл в номер и обнаружил, что его постоянный клиент без движения лежит в кровати. Но нет, он был ещё жив! Парень встретился с немцем глазами. Тот, казалось, о чём-то молит его, но оставался нем, парализован.

Официант покинул номер и доложил о проблеме старшему администратору…

Утром стало известно, что немец скончался. Глубокая печаль вошла в сердце Михаэля. Дома матушка стала расспрашивать его о том, что случилось. Когда парень рассказал о смерти постояльца и заплакал, женщина нежно погладила его по голове.

– Плачь громче, мой бедный Михаэль, – с невыносимой грустью сказала она. – Такого щедрого клиента у тебя больше никогда не будет. Знай, мой мальчик, это и был твой отец.

Сувенир

Максим Егоркин никогда и никому не давал на чай. В молодости он сильно бедствовал и помнил об этом постоянно. Многие считали его отпетым скрягой, но на самом деле он был всего лишь благоразумен. Очень уж хорошо знал, каким потом и кровью достаётся трудовая копейка.

Поскольку Егоркин повсюду брал сдачу, карманы его костюма были полны мальтийскими монетами, которые мешали при ходьбе, звенели и как-то приземляли.

Не жалел он денег лишь на проститутку Даниэлу, выступавшую на арене своей древнейшей профессии под псевдонимом Дюймовочка, – всегда подбрасывал ей пару лир на заколки сверх уговора.

Даниэла была невысокой и быстроглазой брюнеткой с впечатляющим бюстом, которому могла бы позавидовать Софи Марсо (о её существовании, впрочем, проститутка не знала).

Помимо неоспоримых внешних достоинств девушка сохраняла подвижность и весёлый нрав в любое время суток и при любом количестве выпитого алкоголя. И к тому же любила поговорить о русской литературе. Да, такую красотку ещё поискать!

Егоркин был без ума от этой красавицы, вызванивал её снова и снова. В конце концов попросил работать на него эксклюзивно, оставив других клиентов в покое. Нельзя было забывать, как у биржуинов буквально повсюду непростительно зверствует СПИД.

Пролетарский писатель вообще любил постоянство, это было свойственно его цельной натуре. И ему вполне хватало Дани.

«Странно, что есть люди, которые коллекционируют женщин, меняя их как перчатки. Вещизм какой-то, честное слово! Страсть к коллекционированию вообще следует считать пороком, а замеченных в оном лечить или расстреливать», – неспешно думал Максим, прогуливаясь с девушкой по улицам Сент-Джулианса.

Среди пламенных революционеров страсть к коллекционированию была повальной. Ильич, к примеру, собирал заграничные паспорта. Кржижановский – баночки из-под пива. Луначарский протирал очки, рассматривая залежи марок, конфискованных у биржуинов. Модест Оладушкин увлечённо складировал зубные протезы своих оппонентов. Если кому-то из соратников приходилось менять квартиру, коллекцию вывозили грузовиками (так было, к примеру, при переезде Дзержинского, который увлекался фаянсовыми статуэтками).

Проходя мимо сувенирной лавочки, Егоркин невольно вскрикнул: прямо в витрине был выставлен мальтийский карликовый бегемот, отлитый из бронзы, с добродушным и в то же время философским выражением рыла.

– Максим, что-то случилось? – удивилась Дани.

– Ничего такого, милая, забудь, – ответил писатель. – Я на минутку. Сейчас вернусь… Тебе вряд ли это будет интересно…

Он ворвался в магазин, оставив удивлённую девушку за дверью.

«На этот раз не буду торговаться! – твёрдо пообещал себе Максим. – Такого красавца я возьму за любую разумную сумму!»

Коллекционер

Сорокапятилетний начальник отдела передовых технологий Лакмусов из-за своей плеши производил впечатление порочного человека. Так оно и было: злодей коллекционировал марки и всё свободное время торчал в клубе филателистов.

В мае в клуб пожаловала Оля. От отца ей досталась пара альбомов с марками, которые она собиралась пристроить. Лакмусов уже не раз грел руки на таких коллекциях, скупая их за бесценок: марки, не имеющие почтового штампа, разумеется, тут же падали в цене, а погашенные вообще объявлялись чуть ли не вне закона.

Он пустил в ход всё очарование, на которое был способен.

Оля не умела торговаться, это было видно по тому, с каким уважением она относилась к суждениям Лакмусова, веря каждому его слову. Мужчина показался ей весьма интересным. Движения руки филателиста, вооружённой огромной лупой, казались такими точными, профессиональными.

Ей было двадцать, ему – сорок пять. Внимание Лакмусова льстило. Он никогда не был женат, отчего-то это завораживало.

Они стали встречаться. Он кормил её мороженым с таким великодушием, что она стала опасаться ангины. Однажды преподнёс цветы. В другой раз сводил в недорогой, но уютный ресторанчик. Официант даже зажёг на их столике свечи.

Предложение руки и сердца последовало не так скоро, как ей хотелось, но всё равно, это было настоящее, железное предложение от обеспеченного мужчины с самыми серьёзными намерениями.

В браке Оля не нашла ничего привлекательного. Страсть, с которой Лакмусов отдавался своим маркам – маленьким, ничтожным клочкам бумаги, измазанных клеем, в конце концов, вызывала лишь отвращение.

Не прошло и месяца, как Оля поняла, что живёт с законченным занудой, человеком, внутри которого плещется клей канцелярский.

Поняв, что обманута, осознав, что она в ловушке, Оля бросила всё, что её связывало с этим человеком, и в один день покинула его дом. Никто не мог найти её – ни родители, ни милиция. Сначала даже подозревали в злом умысле самого Лакмусова, отчего тот чуть было не рехнулся. Ведь он любил её больше своей бессмысленной жизни!

Филателист опустился, часто грустил. Ему казалось, что без Оли он сходит с ума. С утра до ночи перекладывал свои марки из кляссера в кляссер, но они уже не доставляли ему ни радости, ни удовлетворения, понятного только избранным.

И вот однажды с Мальты пришла красивая открытка с видами Сент-Джулианса. На обратной стороне Оля коротко сообщала, что теперь она по-настоящему счастлива. Встретила хорошего человека, которого полюбила. Просила простить и забыть навсегда. Свой адрес она, разумеется, не написала.

– Всё равно я найду её, и она снова будет моей! – сквозь зубы процедил Лакмусов и на автомате принялся разглядывать открытку.

Через минуту он бросился за своей лупой. Так и есть! В углу была наклеена чрезвычайно редкая марка, которую Лакмусов безуспешно искал долгие годы.

И он тоже стал по-настоящему счастлив.

Мастерство

Был выходной. Егоркин взял напрокат серый «Лендровер» и повёз Даниэлу кататься по острову. День был солнечным и светлым, магнитные бури, терзавшие Мальту накануне, утихли. Прекрасное время для автомобильной прогулки, что бы вы там ни говорили!

Они с ветерком промчались по самым живописным местам. Ангел-хранитель арендованной машины скользил рядом, и поездка прошла без каких-либо эксцессов.

Когда стало смеркаться, Максим остановился возле придорожного ресторанчика и повернулся к Дани:

– Хочешь, поужинаем, и я куплю тебе выпить?

Даниэла благодарно кивнула.

– «Твои глаза блестят, как две оливки в бокале моего мартини», – влюблённо пропел ей Максим.

Потом он спел ей всю песню от начала до конца, но оставалось что-то ещё, чего никак нельзя было выразить в словах. Как всегда, что-то важное осталось за кадром.

«Люби её и удивляйся, что ты способен быть любимым…» – повторял он самому себе юношеские строки и любил Даниэлу так, как умел, постоянно испытывая страх, что завтра уже не будет так хорошо, как было сегодня. А послезавтра будет всё то же самое, что уже было вчера.

Ничто не изменится, ничего нового не случится. Всё уже было: не с ним, так с кем-нибудь из его многочисленных героев. К тому же, если не прописывать детали, поди, разберись, кто там на самом деле герой, а кто демиург…

Егоркин понимал, что катится под откос своей жизни чугунным паровозом под полными парусами. Откуда у паровоза взялись паруса, писателя уже не волновало. Грань между магическим и повседневным разрезала его на две неравные части. Он и сам уже понимал, что окружающий его мир не может быть реальным. Таких миров просто не бывает…

Мартини

Загоревшая девушка с острова Гозо принесла мне мартини и улыбнулась. Её глаза блестели, как две оливки, а улыбка пробила моё сердце навылет. Я никогда раньше не был сражён так внезапно. Но что мне было делать? Её глаза сияли, как две оливки. О-о-о, да!

Она сказала, что могла бы пойти со мной, но сейчас её смена. Зато она может принести мне новый мартини. Она пригубила его украдкой и мне подмигнула. Как быстро эта красотка похитила моё сердце! Я знал, что у неё что-то есть для меня, что-то особенное. О-о-о, да!

Детка, когда ты выходишь в сад, ветер играет твоими волосами, а солнце целует твои обнажённые плечи. И вот ты в прокуренном баре, а выглядишь на все сто. Две оливки украсили мартини и заставили смеяться твои глаза. В моём бокале две оливки. О-о-о, да!

Я помню, что пришёл к тебе в гости с гитарой, со мной был новый рок-н-ролл, придуманный под окнами твоей спальни. Я спел эту песню от начала и до конца, что бывало со мной, если честно, не часто. И осталось ещё немного, чего я так и не смог выразить в словах.

Девочка, ты оливка в бокале моего мартини… О-о-о, да!

Ценитель

Когда он остановился, чтобы перевести дух, из-за угла плохо оштукатуренного здания появилась Даниэла. Жизнерадостно защебетав, она подбежала к Егоркину, чмокнула в щёку и, взяв под руку, потянула прочь.

– Дюймовочка, куда ты меня тащишь? – посмеиваясь, спросил у неё Максим по-английски.

– Сейчас мы двигаться до ресторана, – по-русски ответила ему девушка. – И не называй меня так. Дюймовочка больше не для меня. Теперь я всегда Дани. Ты понимаешь?

– Конечно, детка, как скажешь, – улыбнулся писатель.

Миновав толпу придурковато одетых панков, которые курили на входе непривычно пахнущие сигареты, влюблённые прошли в зал и выбрали столик.

Егоркин уже подвязал под подбородком салфетку, когда в ресторане появился небритый и плохо одетый мужчина. Он выбрал место неподалёку.

– Боже мой, Дани, ты только посмотри, как могут опуститься люди! Чего только им не приходится терпеть в этой сволочной жизни… Как сказал Достоевский: «Ко всему-то подлец-человек привыкает». Был такой русский писатель.

– Ещё один?! – Даниэла была так удивлена, что даже перестала улыбаться. – Боже мой, русские такие талантливые! Вообще!

В этот момент официант в клетчатых штанах принёс убогому огромную вазу с клубникой со взбитыми сливками. Максим потерял дар речи. Биржуины опять преподносили сюрпризы! А ведь говорили большевики, что люди за границей всё время проводят в очередях за пособием по безработице. Но Егоркин видел очереди только в казино – из улыбчивых старичков с жетонами возле игровых автоматов…

Наконец принесли заказ. Пролетарский писатель обильно смазал форель, приготовленную на углях, чёрным английским соусом и задумчиво прошёлся вилкой по своей тарелке. Из колонок доносился новомодный шлягер и Егоркин негромко напел себе под нос строку припева: «Девочка, ты оливка в бокале моего мартини… О-о-о, да!»

Даниэла смотрела на него влюблёнными глазами. За время, проведённое с писателем, она неплохо выучила русский язык и в свободное время штудировала программный роман «Твою ж мать». Теперь она мечтала выйти за Егоркина замуж, это казалось ей престижным. Он, видимо, богат, да и выглядит неважно. Когда-нибудь она станет вдовой прославленного писателя и сможет рассказать людям, каким он был прекрасным, необыкновенным человеком!

Максим, уловив тёплый взгляд спутницы, поднял бокал.

– Давай выпьем за нас, моя дорогая! Здесь подают великолепное вино!

– Ты ошибаешься, Максим! Плохое вино, ужасное! Кислятина! Почему ты не разбираешься в винах? Ты должен всё знать, ты – писатель!

– «Плохое», «ужасное», «кислятина», – передразнил Даниэлу Егоркин и пообещал: – Вот приедем в Россию, и я угощу тебя самогонкой. После этого, детка, ты запоёшь совсем другие песни!

– Ты обещаешь? – звонко уточнила Дани, видимо, взволнованная перспективой.

– Слово прохвоста, всё так и будет! – рассмеялся Максим.

To koniec darmowego fragmentu. Czy chcesz czytać dalej?