Сейчас в Стейлортане идет война. Тихая, негласная, с жестокими законами, где любой, высказавшийся вслух, что имеет в себе колдовской дар, тут же отправляется в столицу, где его поджидает инквизиция.

Та самая инквизиция, некогда посчитавшая ведьм вне закона и объявившая любую магию происками демонических сил. Теперь они выискивали их. Рыскали по деревням– в поисках последних оставшихся. Потому что в один момент оказалось, что ведьмы – те единственные обладатели потусторонних сил, которые могут противостоять магически одаренным от рождения драконам. И только они могут помочь сдержать наши границы от вторжения парящих.

Ведьмой стало быть опасно.

Если где-то и находили хоть немного одаренную, тут же отправляли в столицу, город Тойрис. Там инквизиция решала, на какие блага пойдет ее дар: обеспечивать ли военных магическими и боевыми артефактами, ставить защиты и лечить раненых, участвовать в смертельных боях или оставить в столице для помощи находящимся в городах служителям. И то и другое – смерти подобно. В боевых условиях из ведьм вытягивали столько сил, что они уже не возвращались.

Ни одна ведьма не способна круглые сутки выдавливать свои резервы.

Инквизиция их выдавливала до тех пор, пока изнеможенная ведьма не падала замертво.

Тем, кто оставался в Тойрисе, повезло чуть больше.

Служители использовали их в своих целях, иногда довольно низменных. Тут можно поспорить, какая судьба хуже.

Первое время ведьмы пытались найти спасение у драконов, но быстро поняли, что для них мы – враги. И опасность от парящих еще больше, чем от инквизиторов. Драконы видели в нас угрозу. Ведь мы – те, кто могут влиять на них с помощью магии. Ни обычная сталь, ни копья, ничего их не брало. Зато мы, ведьмы, вполне могли заговорить что хочешь, сделав из обычного магическое оружие, пробивавшее защиту и броню парящих.

Драконы безжалостно уничтожали попавших на их территорию ведьм.

Ковены оказались между двух огней. Один нас использовал до самой смерти, другие сразу сжигали.

Мне, можно сказать, повезло. Когда начались гонения ведьм, моя мать уже была ими же и изгнана. Наш род исключили из ковена и закрыли ворота города навсегда. Вычеркнули из книг поколений. Именно поэтому нас даже не искали. Мы не существовали ни для ведьм, ни для инквизиции. А к драконам мы не совались.

Долгое время мы с матушкой проживали на окраине небольшой деревушки, неподалеку от границ. У неё и названия-то не было. Просто пограничная деревня. Здесь никто не искал ведьм. Ведь какая умная ведьма будет жить почти на границе двух воинствующих государств?

Мама была очень умной ведьмой.

Я тяжело вздохнула, вспоминая её, и взмахнула клинком. Мамы давно не было. Одинокий крестик на небольшом холмике за домиком у леса – это всё, что осталось от неё. Она умерла тихо, передав мне последний дар и мягко сжимая мои ладони, в которые вложила кулон на тонкой цепочке. Она последний раз ласково улыбнулась.

– Не грусти, я всегда буду с тобой. Не ропщи, у тебя удивительная судьба. Она на твоей стороне.

Я хмуро ухмыльнулась, вспоминая её слова. У мамы иногда просыпалось провидение, жаль, ей оно в жизни не помогло. Ведьмы не способны видеть свою собственную судьбу. Да и мне мало верилось в яркую звезду над своей головой. Она уже давно померкла для всех ведьм.

Я взмахнула клинком, рассекая тонким лезвием воздух. Ручка удобно лежала в моей ладони.

Хорошая работа. Прекрасный клинок.

Его мне сделал местный кузнец Ниб. Рыжий паренёк, с лукавым, задорным взглядом и вечной улыбкой на смуглом лице. Он протянул мне тонкий поясок с узкими ножнами.

– В подарок, – сказал, смущаясь собственного поступка.

Поясок я приняла и поблагодарила. Подарки нужно ценить. Не так уж часто мне что-то дают безвозмездно. Я беру у местных молоко, масло, муку и прочие продукты, а за это лечу их и деревенских детей. В деревушке меня считают просто травницей. До ближайшего городка не менее двух суток верхом. А я и роды приму, и какую хворь подлечу. Селяне относились ко мне с уважением, но ведьму во мне не видели. Да и куда им? Это просто люди. Бывало, я с ними в лес ходила, они – по ягоды да грибы, а я – травки собирала. Хорошая деревенька. И люди хорошие. Не все, конечно. Вон, сынок деревенского старосты то и дело косо поглядывал да задирал. Бабки поговаривали, что он глаз на меня положил. На ухо мне шептали, чтобы осторожнее была. Кто его знает? Паренёк вздорный, характерный, за словом в карман не лез, мог и старшим нагрубить. А что вы ожидали? В деревне, где у каждой семьи пятеро по лавкам, он был единственным сыном. Я же к советам старших прислушивалась и старалась сына старосты избегать. Мне лишние проблемы не нужны.

– Ты бы к кузнецу присмотрелась, – шептали мне всё те же старушки. – Хороший парень, и толк от него в семье будет. Одной-то жить опасно. Ты погляди, какая ясноглазая! Хоть волосы под платок прячешь, а видим, что и коса черная на зависть, и лицо хорошее собой. Природа постаралась, вылепила. Нельзя тебе одной.

Знали бы они, что мне хоть с кузнецом, хоть без, жить опасно. Ведьма я.

Я кивала, ласково улыбалась старушкам, да травки советовала от боли в костях. Но отвечать ни кузнецу, ни сыну деревенского старосты не собиралась.

– Тебе нравится? – спросил Ниб, смотря, как я кручу клинок в руках.

– Очень! – ответила я, любуясь тем, как сверкают грани острого лезвия на ярком солнце. – У тебя золотые руки.

– И сердце… – сказал он тихо. – Вечером… У реки… Не силен я в словах. Пойдём? Я с чистыми мыслями… Не подумай. Посидим.

Я сделала вид, что не услышала. Сунула клинок в ножны, улыбнулась пареньку и заторопилась.

– Пора мне, Ниб. Бабке Аринке обещала настой для младшего сделать. Лихорадит малого. Прознобило.

Кузнец тяжко вздохнул.

– Лечить надо. Ты если что нужно, приходи. Может, помощь какая-то. Так я всегда готов.

Я сощурилась. И верно, хороший парень. Но не я его судьба, не со мной будет счастлив. Видела я ладони его. Кривые дорожки. Уведут они парня в далекие края. Там и встретит он ту самую. И будет счастлив. Но сказать об этом Нибу не могу. Это же колдовство. Поэтому просто говорю:

– Помощи мне не надо, привыкшая я. А ты ступай. Отец твой на крыльце стоит, дожидается.

Ниб повернулся, покраснел и, махнув мне рукой, устремился к дому. Всё у него будет хорошо. Правда, через боль, препятствия и дальнюю дорогу. Жаль, себе я будущее посмотреть не могу. Не дано такое ведьмам. Сколько не вглядывайся в свою ладонь, а нитей не видно. Потому как ведьме знать свою судьбу не положено. Она в руках богини и высших сил.

Я развернулась и торопливо направилась по улице.

Домик мой был за деревней. Среди деревьев, там, где начинался лес. Густые кусты и молодая поросль скрывали моё жилище. Но слишком далеко в чаще жить тоже страшно, времена нынче неспокойные.

Но сейчас я пошла не домой. Помнила о настойке для бабки Аринки. А у меня как назло серый корень закончился. Вот я и направилась ближе к реке. Точно помнила, что видела там молодой куст.

Я вывернула на узкую тропу и прошла по ней к каменистому берегу.

Память меня не подвела. Обычно за корнем далеко уходить приходилось. И как этот сюда занесло. За водой спускалась и заприметила его.

Я присела у кустика. Весь выкапывать не стала. Пусть разрастётся. Всё мне меньше ходить по путаным лесным тропам. Лишь молодой отросточек мягко вытянула из земли, приговаривая ей благодарность за дары.

Сунула корень в карман и собралась домой. Настой делать долго, а время уже к вечеру клонило.

Я уже и шаг сделала, собираясь возвращаться, когда над головой испуганно взметнулась стайка мелких птах. И, возмущённо перекрикивая друг друга, унеслась между деревьев.

«Что их так испугало?» – едва подумала, как услышала всплеск воды. Повернулась и охнула.

Мягкими волнами к берегу прибило тело.

Я кинулась к нему.

«Вероятно, с границы притянуло, – думала попутно. – Раненый? Или мёртвый?»

Мёртвых я не боялась. Вот только подумала, что придётся землю поднимать да хоронить. Нехорошо, когда мёртвые не упокоены по-человечески. Мне-то не впервой, бывало, выносила река к нам погибших на границе. Иногда мужики натыкались на мёртвых. Всех хоронили. Не смотрели, наши или чужие. Под одним богом ходим. Смерть различия стирает. Обычно подальше в лесок затаскивали и там под деревцами прикапывали, поглубже, чтобы лесное зверьё не раскопало. Но это время, а меня бабка Аринка ждёт.

«Если мёртвый, – решила я. – Трогать не буду. В деревню с настоем пойду, тогда мужиков позову, пусть они захоронят».

Я подошла ближе. Присела. Волны мягко подталкивали тело на камни. Это был мужчина средних лет. Он лежал на спине. Не опухший как утопленники, но весь в крови и ссадинах, таких, что и лица разглядеть невозможно было. Не видно, где раны, где ушибы. Всё смешалось. Да и рубаха вся в крови. И хоть вода его омывает, а вокруг него расплываются кровавые пятна.

«Кровь ещё живая, – мелькнуло у меня. – Значит, и он живой!» Я ухватила его за шиворот рубахи и потянула на берег.

Уже здесь приложила руки к его груди, прикрыла глаза, вслушиваясь.

«Живой!»

Надавила на грудь слегка, давая импульс к жизни. Он закашлялся, выплёвывая воду и сгустки крови. Чуть приоткрыл глаза.

Я отшатнулась.

Фиолетовые, словно цветы луговые. Яркие.

Глаз таких я никогда не видела.

Мужчина блуждающими глазами скользнул вокруг. Остановился на мне. И вдруг внезапно схватил меня за руку и больно сжал запястье.

– Спаси, – хрипло выдавил он, и по губам потекла кровь, – отплачу!

Он кашлянул, глаза его начали закатываться, и мужчина снова потерял сознание.

Я высвободила руку из его обмякшего захвата.

Поднялась. В груди нехорошо так сжалось сердце. Испугалась я, видимо. Или нет? Я вслушалась в себя. Тревожно было. Ещё бы, утопленников и погибших к нам река выносила, а вот живых… Я поднялась. Мне отчаянно захотелось уйти и не смотреть на раненого. Было в нём что-то такое… Словно давящее. И этот хрип.

«Да, что же я, в конце концов, не человек! – выругала я себя. – Неужели раненого брошу?»

Я оглянулась. Солнце тянулось к закату. В такое время в лес из деревенских никто не пойдёт. И я, успокоенная, прикрыла глаза, призывая колдовство.

To koniec darmowego fragmentu. Czy chcesz czytać dalej?