Czytaj książkę: «Пожарский – спаситель Отечества»

Странная встреча в монастыре

Три года мирно на Руси. Отгремела долгая и тяжкая война с ливонскими немцами, шведами и поляками. Плохо она для Русской державы окончилась. Пришлось отдать неприятелю свои земли с несколькими городами. Верно, не за горами и новая война.

А солнце июльское так ласково, горячо целует в щёки! Древний Суздаль так манит зелёными берегами своей реки Каменки, что вьётся по городу крутыми излучинами. И так уморительно орут лягушки в пруду под монастырской стеной! Три святые обители по разные стороны речки будто водят хоровод над ней. Купола величественных храмов сияют в голубых небесах.

У мостка с радостными воплями сигают в воду посадские мальчишки. Митю потянуло к ним. Эх, показать бы неумехам, как надо прыгать с моста в реку! Да нельзя. Князю простонародные забавы не к лицу. Родовую честь нужно хранить, так говорит отец.

– А в чём она, родовая честь? – спросил Митя, стараясь попадать в ногу с родителем.

Вдвоём они шли по тропке над обрывистым берегом к Спасскому монастырю.

– Ну, слушай, сын. Когда-то честь рода Пожарских была в большом богатстве и знатности, – начал рассказывать Михаил Фёдорович своему девятилетнему наследнику. – Род наш древний, от того же корня растёт, что и московские цари, от великого государя-князя Всеволода по прозванию Большое Гнездо, что княжил на Руси четыре столетия назад. Повернись судьба иначе, и мы могли бы нынче стоять у царского трона. Но теперь нас в чинах и званиях обошли другие роды, знатность и богатство наше истаяли. Ныне наша честь в службе государю, да только служба эта у Пожарских невеликая, больших чинов нет ни у кого из твоей родни. Для высоких московских бояр мы, Пожарские, никто, сморчки трухлявые, и честь у нас захудалая. – Отец положил руку на плечо сыну. – Ты, Дмитрий, мотай себе на ус…

Митя потрогал место над верхней губой, где у мужчины должны расти усы. Но там ещё было голо и гладко. На что же мотать отцовы слова?..

– Сколько у нас знатных бояр да дворян перебежало с Руси в Литву и к полякам! Измену сотворили, против нашего царя и земли русской своё оружие повернули. Думали себе честь и богатство выслужить, да изменников-то нигде не любят. Золотом могут осыпать, а чести не дадут. Предавший раз, предаст и в другой раз. А ты, сын, служи без измен, без шатаний в уме. Взял меч – дерись им до смерти за отчизну, за государя, за веру нашу православную. Крепко стой, не гнись, не криви душой. На посулы вражьи не соблазняйся. Если нужно будет, прими лишения и раны, и саму свою жизнь отдай за правое дело. Даже если все вокруг тебя изменят – а ты будь верен. Тем и свою честь, и честь своего рода умножишь, и богатство наживёшь.

– А как же ты, отец: служил честно, не криво, но богатства не нажил, наоборот, растратил и оскудел? – недоумевал Митя.

– Траты наши во спасение. Пожарские Богу и Церкви, обителям святым и храмам всегда обильно жертвовали. Да и не траты это, а приобретения… И что службой государю мы богатство не нажили – так это как посмотреть. Верный в малом верен и в большом. Верный царю верен и Богу. У Господа нашего ни копейка, пожертвованная ради Христа, ни кровь, пролитая за Отечество, ни самый малый честный труд, ни слово доброе не пропадут – отплатятся тебе щедро.

Прежде чем идти к пятиглавому монастырскому собору, отец и сын повернули к небольшой, низенькой кирпичной постройке без окон, накрытой полукруглым сводом. То была родовая усыпальница князей Пожарских. Митя, глядя на родителя, тоже перекрестился перед ней и поклонился.

– Здесь лежат наши предки, – произнёс Михаил Фёдорович. – Многие сложили свои головы в битвах за Отечество. Чувствую, и мне скоро быть с ними…

Сердце у Мити сжалось. Он с отчаяньем посмотрел на отца.

– А ты, Дмитрий, на помин души моей не поскупись тогда, отпиши в дар монастырю, как я велю тебе, деревеньку из наших владений, со всеми угодьями и промыслами. Тем добро сделаешь и мне, и себе… Пойдём-ка в храм Божий, помолимся усердно за покойных и за живых…

На пути к собору встретился им старый монах с палкой-клюкой. А может, и не монах это был, а просто нищий, живущий при обители. Одёжка на нём до того ветхая, что не разобрать – ряса это монашья или что иное.

– Кузьма! – вдруг обрадовался старец, неожиданно резво кинувшись к юному князю. – Дай-ка я тебя благословлю!

Не успел Митя опомниться, как большой крест, извлечённый из-под лохмотьев нищего, лёг ему на лоб, затем прижался к губам.

Мите не понравилось, что его назвали Кузьмой. Он был так недоволен этим, что даже не удивился, откуда старик знает его другое имя, то, которое дали ему при крещении. Дмитрий – имя громкое, знатное, как раз княжье. Так его и звали в семье, потому что в день памяти святого воина Димитрия Солунского он родился. А простонародным Кузьмой мальчика окрестил спустя неделю священник – в честь святого Косьмы, лекаря и бессребреника, чью память праздновали как раз в тот день.

Блаженный старец меж тем всё радовался:

– Сподобил меня Господь Кузьму благословить. Не доживу, когда другие будут тебя крестом Христовым благословлять… А имя-то у тебя светлое. Бессребреники, некорыстолюбцы на Руси скоро понадобятся, да днём с огнём их не сыщешь. Ты ж, когда другой Кузьма позовёт тебя в ратный поход, не отказывайся смотри!

И погрозив Мите пальцем, старик заковылял дальше по дорожке. Мальчик изумлённо повернулся к родителю.

– Как это? Кроме царя никому не дано созывать войско в поход! А разве может царь зваться Кузьмою?

Только отец ему ничего на это не ответил. Лишь задумчиво смотрел вослед блаженному.