Czytaj książkę: «Надежда для Бирюка»

Глава 1

– Надь Андревна, три уже, – вздохнула моя медсестра.

Марии Александровне исполнилось шестьдесят шесть лет. Она была неплохим специалистом, внимательная, ответственная… жаль, слов «субординация», «профессиональная этика», «медицинская деонтология» не знала и знать не хотела.

Хотя, кому она здесь нужна, этика эта? Оборудование бы, помимо стандартного, согласно приказу Минздравсоцразвития.

– Много там ещё? – я показала взглядом на дверь, выскользнула из медицинских сабо, протянула ноги в тёплых носках к электрообогревателю.

– Два человека да старшая дочка Гучкова Митрофана.

– Давай, – кивнула я.

Завтра в райцентр, в ЦРБ, приём не перенесёшь, сколько бы человек ни пришло – всех надо принять.

Мои проблемы, как человека и врача – всего лишь мои проблемы.

Разобралась с бойким дедулей девяноста лет. Притопал своим ногами, оторвался от чистки снега во дворе, с жалобой пришёл. Внуки совсем допекли, говорят, в больницу надо, врачам показаться, о здоровье подумать, сил нет никаких с неугомонными.

В райцентр он, конечно, не поедет, даль такая, в областную тем более – людей отрывать, а вот справочку, что здоров, получил бы. Не зря же ФАП открыли, доктора настоящего поставили, подумали о людях.

Цивилизация.

Заглянула постоянная пациентка, Тамара Степановна. Семьдесят три года, гора хронических болячек, лекарства принимает, как бог на душу положит, какие-то забывает, какие-то «не помогают».

Зато каждую неделю на пороге кабинета с отчётом о здоровье домашнего скота – четырёх коз, тринадцати куриц, петуха и кота пришлого, откуда взялся – непонятно. Но раз пришёл, пусть живёт, не пропадать же живой душе на морозе.

– Здравствуйте! – раздался детский голосок.

В кабинете стояла девочка лет восьми, может чуть-чуть постарше. Куртка дисциплинированно снята в коридоре, в тёплых штанах-комбинезоне поверх флисовой кофты, на ногах бахилы. Светлые волосы примяты после шапки.

– Здравствуй, ты одна? – посмотрела я вопросительно на ребёнка.

В общем-то, народ здесь такой, что мог и одного ребёнка отправить, на прививку, например, или кровь сдать, но прививок сегодня быть не должно, а анализы по утрам.

– С кем ей быть-то, – ответила за ребёнка Мария Александровна. – Случилось что, Василиса? Заболела?

– У Вовы сыпь какая-то, – глядя на медсестру сказала Василиса. – Тётя Люда поглядела, велела врача вызывать. Она у нас была, я сюда пошла, только время много уже, она, наверное, домой уже ушла, ребятишек с садика забирать надо.

– А Вова с кем же? – покачала головой Мария Александровна.

– Так с Ромкой он. Взрослый уже, в школу ходит, присмотрит.

– Подойти, – подозвала я девочку. Василису, если не ошиблась. – Давай по порядку. У кого сыпь, какая, как давно, сколько лет Вове?

Василиса обстоятельно поведала, какая сыпь, кому сколько лет.

Вове два с половиной, Роме семь, а ей – девять. Почти.

Сыпь после обеда появилась, тётя Люда привела Вову, как договаривались, когда Василиса из школы вернулась, через несколько часов и появилась. Температуры нет, горло вроде не красное, он же шебутной, крутится всё время, посмотреть не даёт.

По жопе бы надавать, так орать начнёт на всё село, а у неё уроки и ужин надо приготовить. Некогда сопли вытирать.

– Придёте? – выдала Василиса, хмуро посмотрев на меня.

– Приду, – вздохнула я.

– Спаси Христос, – встала Василиса со стула, развернулась, скрылась за дверью.

– А?.. – с опозданием опомнилась я, вспомнив, что адрес-то не спросила.

Странный визит, не по правилам. Ни документов не посмотрела, ничего не записала… «Спаси Христос» ещё, как в кино каком-то.

– Митрофана Гучкова дочка, я скажу куда идти, – заявила Мария Александровна, не отрывая глаза от карточки, которую быстро, от руки, оформляла.

Заносила информацию в электронную систему я в свободное время, чаще всего после приёма. Пока большой поток пациентов, справлялись, как при царе Горохе. До приезда сюда я не знала, что так можно работать… но это точно не та проблема, на которую стоит обращать внимание.

ФАП открылся, оборудование, какое-никакое, имелось, машину выделили для дальних выездов, водителя. У жителей появилась возможность получить консультацию со специалистами из райцентра, из Красноярска, из самой Москвы. Я могла отправить пациента за высокотехнологичной медицинской помощью, выявить проблемы на ранней стадии – или не ранней, но ведь выявить, – уже отлично.

Местные были рады и этому. Мария Александровна – счастлива вернуться к любимому делу.

Роптать смысла не было. Всё равно изменить я ничего не могла.

А за пять лет моей «ссылки» либо падишах помрёт, либо ишак сдохнет.

– Ты бы попросила Толика с тобой к Гучковым съездить, постоять… мало ли, – уже одеваясь, когда я стояла в дверях, сказала Мария Александровна.

Толик – водитель при нашем ФАПе. Дородный мужик пятидесяти пяти лет, килограммов сто тридцать весом, при росте под метр девяносто. В нашем УАЗике с красным крестом на боку он помещался с заметным трудом.

Панибратское «Толик» подходило ему, как мне роль сельской жительницы, но для всех он был Толиком, а я… земским доктором, постоянно проживающим в селе.

У меня и огород имелся, да…

– У него рабочий день окончен уже.

– Так забеги к нему, знаешь, где живёт, не откажет, поди. Пусть приглядит… от греха-то подальше.

– Гучковы – асоциальная семья? – спросила я с удивлением.

Не похожа была Василиса на ребёнка из неблагополучной семьи, напротив, по местным меркам хорошо одета.

Не в лакшери бренды, но добротно, качественно, удобно, и не сказать, чтобы дёшево…

Мне, например, сейчас купить такой комбинезон для дочки проблема. Не неразрешимая, но просто взять уже не получится. Сначала придётся хорошенько подумать, постараться найти по объявлению ношеное, в хорошем состоянии, и только потом решиться на покупку нового. Или не покупать…

– Староверы они.

– Кто?! – уставилась я на Марию Александровну, думая, что ослышалась.

– Староверы, – кивнула та, подтверждая свои слова. – Старообрядцы.

Видимо, вид у меня было совершенно ошарашенный, я и чувствовала себя такой – ошарашенной.

В каком смысле староверы? Они разве не вымерли, или там… их не запретили, как секту какую-нибудь?

И почему Василиса одета в нормальную одежду, а не в… фуфайку, например, как та старуха, которую нашли в Тайге, староверку? Лыкова, кажется.

– Так их здесь полным-полно, староверов-то, – всплеснула руками Мария Александровна, глядя на меня с таким же удивлением, как я на неё. – Недалеко от клуба церковь их стоит, а дальше, за почтой, молельный дом, изба по-ихнему. Не видела?

– Церковь видела, – растерялась я.

Вообще-то, даже две церкви. Одна больше, видно недавно построенная, в византийском стиле, с золотистым куполом, с крошечной колокольней, откуда иногда раздавался перезвон.

Вторая, через дорогу, крошечная, деревянная, огорожена глухим забором. Я думала, это хозяйственный двор или старая часовня, которую закрыли, когда построили новый храм.

А ещё думала, что очень странно иметь на село чуть больше двух тысяч человек храм, но много лет обходиться без ФАПа.

О душе, конечно, думать надо, но заботу о теле никто не отменял.

– Вот та, что большая – наша церковь, православная. А меньше – их.

– Тоже православная? – спросила я, будто понимала различия христианских направлений.

Греко-католическое, греко-кафолическое… – крутилось в голове единственное, что помнила.

– Кто их разберёт, – отмахнулась Мария Александровна. – Кто как решил, тот тому и молится. Из дыры в стене луч света попадает – ему молятся, кто-то дереву, или церковь строит, как у нас, да не как у нас. Всяк по-своему с ума сходит, в общем. Но ты одна не ходи к Гучковым. Митрофан – мужик смурый, бирюк бирюком, не смотри, что детный… поостерегись.

– Хорошо, спасибо, – кивнула я.

Закрыла дверь ФАПа, попрощалась, побежала в сторону своего нового дома.

Дома… от одной мысли хотелось выть… дома… Снести бы эти стены, сравнять с землёй и забыть о том, что когда-то здесь была жизнь, но другого жилья в ближайшие пять лет у меня не появится.

Всё, что остаётся – обустраиваться и считать эту халупу своим домом.

У моей судьбы больное чувство юмора.

Глава 2

Дочка после садика играла с соседскими детьми. В отличие от меня, она была в восторге от нового места жительства и знакомств.

Конечно, развлечений стало намного меньше, хоть я и старалась изо всех сил компенсировать то, что мы потеряли, зато она проводила много времени на улице, в окружении приятелей от пяти лет – её ровесников, – до семи-восьмилеток.

Осенью, пока было тепло, подружилась с внуками соседки, которая добровольно вызвалась помогать мне с дочкой. Лишь бы я не уехала, не бросила ФАП, будто могла.

Несмотря на запреты, дети носились вдоль всей улицы, бегали к берегу реки – что пугало меня до икоты, – пробирались на репетиции местного ансамбля народной песни и танца и театрального кружка, грелись в библиотеке, разглядывая книги. Никто не гнал любопытную малышню.

А уж когда сосед прокатил на настоящем тракторе, Лада твёрдо решила, что лучше села Кандалы места на Земле нет. Само воплощение синего трактора ездит по нашей улице!

Сейчас стояла зима, до нового года месяц. Снег лежал ровным слоем, кружился днями, ночами, вынуждая меня ежедневно махать лопатой.

Да уж, нет лучше места, кто поспорит, тот я.

Я быстро взяла всё, что может понадобиться для визита к больному ребёнку. Пошла к Гучковым, по мере пути всё сильнее жалея, что не зашла к Толику, не попросила составить компанию. Не отказал бы…

Теперь что ожидать от этого старовера или старообрядца? Чем они отличаются-то?

Успокаивала себя тем, что Василиса выглядела вполне современно. Не забитая, не зашуганная.

Вряд ли она дырке в стене молится или идолу деревянному… или… воображение отказывалось подсказывать, какие ещё возможны варианты.

Правда, какая-то слишком обстоятельная девочка, нарочито вежливая, степенная какая-то, я таких детей не встречала. Речь, может, не безупречно литературная, но для своих лет отлично сформирована.

Взрослый ребёнок – наконец-то сформулировала я.

Не может такой ребёнок расти в совсем уж нездоровой обстановке… но и стать взрослой в восемь – тоже ненормальная ситуация в современном мире.

Ребёнок должен оставаться ребёнком.

Двухэтажный дом из белого кирпича, не чета сараю, в котором мне выделили «квартиру», дорожка от калитки до крыльца тщательно вычищена.

Я заглянула за забор, собаки, кажется, не видно. Звонка не нашла, покричала, постучала – тишина. Может, ошиблась? Но нет, я точно записала номер дома, он совпадал с табличкой. Названия улицы нет, лишь номер.

Местная особенность… если посмотреть Яндекс-карту Кандалов, можно найти не меньше семи улиц с названиями: Центральная, Новая, Красная, Почтовая…

Местные же жители обходились сокращением вроде: «У Дома культуры, дом семь», потому висели табличками только с номерами – это в лучшем случае.

Рискнула зайти, ошиблась, подскажут, куда идти. Врач здесь – человек уважаемый, если я не знала и треть населения Кандалов, меня, кажется, знали все.

– Хозяева?! – крикнула я, открыв дверь в просторный, прохладный холл, где стояли детские санки, лопаты, бидон с водой, которым явно пользовались. – Хозяева?

– Вы медичка? Здравствуйте! – на пороге появился мальчик с учебником в руках.

Невысокий, коренастенький, светловолосый, взлохмаченный, будто стометровку пробежал, в спортивных штанах, белой футболке, босиком.

– Проходите, пожалуйста, – распахнул он дверь, приглашая. – Василиса, медичка пришла!

– Сейчас, – услышала я знакомый голос, огляделась.

Просторная прихожая, переходящая в ещё более просторный холл, откуда шло несколько дверей и лестница на второй этаж. Современный ремонт, не новомодный, без кричащих деталей интерьера. Обои, немногочисленная мебель – всё добротное, основательное какое-то.

А уж если сравнить с тем, где сейчас живём мы с Ладой – особняк на озере Рица, честное слово.

Главное же – чистота, скрипучий порядок, будто здесь не трое детей живут, а клининговая компания демонстрирует навыки своих сотрудников, под надзором музейных работников, которые ревностно следят, чтобы каждый экспонат был на строго отведённом месте.

Как-то неправильно это ощущалось… странно до холодящих мурашек вдоль спины.

Невольно я передёрнула плечами, быстро взяла себя в руки.

Мои ощущения – только мои ощущения.

По лестнице спускалась уже знакомая Василиса. В трикотажном домашнем костюмчике, тонких носочках, завязанной вокруг головы косичкой, словно маленькая женщина, не ребёнок.

– Здравствуйте, – поздоровалась Василиса, стрельнув в брата недовольным взглядом, тот мгновенно открыл передо мной дверь в одну из комнат.

Я разулась, устроила свой пуховик на вешалке, кинув взгляд на мужские ботинки в обувнице. Прошла за мальчиком и скрывшейся из вида Василисой.

Обычная комната. На окнах домашние растения в глиняных горшках, полупрозрачный, белоснежный тюль. Просторный диван вдоль стены, многофункциональный тренажёр.

Модульная стенка, полупустые полки, без каких-либо сувениров, мелочей, которыми обычно украшают жильё, лишь пара книг, как успела заметить, не развлекательные.

Отсутствие телевизора, умной колонки, музыкального центра, главное – игрушек.

Единственное, что бросалось в глаза – иконы в правом углу.

Стоящие трое детей были словно взяты напрокат. Смотрелись чужеродными объектами в интерьере.

– Где я могу помыть руки? – спросила я.

– Пойдёмте, – буркнула Василиса, вручив малыша брату, тот подхватил уверенно, будто единственное, что делал, помимо учёбы – нянчил брата.

В ванной комнате следы пребывания детей в жизни хозяина дома нашлись, но стояли на полке, как на выставке, будто этими резиновыми уточками, дракончиками, пластиковыми корабликами не пользовались. Словно разрешалось только смотреть.

Осмотр карапуза Владимира Митрофановича двух с половиной лет выявил ветряную оспу, ветрянку, по-простому.

Переносил он заболевание пока легко, развит был по возрасту. Действительно непоседливый, прямо как его старший брат, который раз сорок встал, сел, прошёлся по кругу, пока я проводила осмотр.

Василиса же бросала на него недовольные взгляды, время от времени шёпотом призывая остановиться.

– Взрослые, кто-нибудь есть? – спросила я.

– Папка должен скоро вернуться, – ответила Василиса. – Вы скажите, что нужно, я запомню.

– И часто вы одни остаётесь? – поинтересовалась я между делом.

– Сейчас у папки работа за райцентром, так почти каждый день. Только ночевать успевает, и поесть дома. Замаялся совсем. Я пироги постные пеку, даю с собой, но разве это еда… сухомятка. Тётя Люда говорит, вредно. Вредно? – сощурилась Василиса в ожидании авторитетного медицинского мнения.

– Не полезно, но думаю, ваш папа взрослый человек, справится. Существуют столовые, кафе…

– Нельзя ж, скверна, – перебил меня Рома – мальчик, который встретил меня на пороге.

За время моего визита мне сообщили имя, возраст, как зовут лучшего друга, и что вот-вот он соорудит себе снегоход, как раз от тети Люды принёс сломанную бензопилу Урал – дядя Ваня отдал, а у соседа валялся старый снегокат. Чертёж он уже придумал. Всё должно получиться, ежели что – папка поможет.

– А сами что едите? – спросила я.

Скверно есть в столовых, действительно, скверно, куда лучше в ресторанах с приличным рейтингом. Жаль, в Кандалах таковых не наблюдалось, вообще никаких на самом деле, как и доставки.

Проголодалась – добро пожаловать на кухню.

– Что приготовлю, то и едим, – пожала плечами Василиса. – Сейчас пост, с мясом возиться не надо. Хорошо.

Рома недовольно повёл плечами, ему очевидно, хорошо не было. Я посмотрела на Вову ещё раз внимательно. Истощённым он не выглядел, бледность вызвана недомоганием, но проверить показатели крови не мешает.

Хорошо, если он до сих пор на грудном вскармливании, пусть немного, но хоть какие-то полезные вещества остались в материнском молоке.

Ох уж эти фанатики, не только религиозные, любые!

Чем какие-то староверы отличаются от сыроедов, солнцеедов, радикальных вегетарианцев, если в итоге голодают их дети? Мысль о детском доме слишком кардинальная, но в идеальном мире я бы точно забирала детей у таких людей.

– Вова на грудном вскармливании ещё? – решила я уточнить, заодно может удастся выяснить, где мать этой троицы.

Отец работает, понятно, но мать… чем таким занята она, что дочь готовит, сидит с ребёнком, сама идёт в больницу, вызывает врача. Не похоже, что в доме нет женской руки, слишком чисто.

По идее я не должна осматривать несовершеннолетнего без присутствия законного представителя, но многое «по идее» пришлось забыть в этом месте, начиная с собственных желаний, амбиций, заканчивая будущим.

– Не-е-ет, – округлив глаза, шепнула Василиса, посмотрев на меня, как на безумную.

У них запрещено детей кормить грудью?

Кто знает, щедра земля на чудаков.

– Василиса! – вдруг громыхнул густой мужской голос, зычный, такой, что я подпрыгнула от неожиданности. – Что происходит? Кто это? – просверлил меня взглядом стоящий в комнате мужчина.

Как подошёл – не услышала.

Не слишком высокий, но в сравнение с моим ростом метр шестьдесят довольно внушительный. Широкоплечий, широкоскулый, такой… основательный какой-то, как огромный боровик.

Волосы светло-русые, борода с рыжеватым отливом, кисти рук большие, выглядывающие из-под тёплого свитера крупной вязки, обыкновенные джинсы.

– Медичка это, – отозвался Рома. – Мы пустили, тётя Люда сказала – можно.

– Вова заболел, ветрянка у него, – сказала Василиса. – Я врача вызвала из нового ФАПа – будто в селе был старый.

– Надежда Андреевна, – представилась я. – У вашего сына действительно ветрянка – неприятное заболевание, но течение болезни лёгкое. Лечение я расписала, – протянула листочек, где подробно расписала какие препараты принимать, в каком случае, чем смазывать везикулы – пузырьки на коже.

– Митрофан… Яковлевич, – представился зашедший, взял листок, демонстративно проигнорировав протянутую руку, отказавшись пожать. – Это всё?

– Пока всё. Осмотр через несколько дней и по состоянию. В ФАПе есть телефон, очно оформлять вызов не обязательно, можно вызвать через амбулаторию или ЦРБ, я приду сама.

– Ладно, – кивнул Митрофан Яковлевич, сжав недовольно губы.

Какой же он… недобрый какой-то. Правда смурый. Встретишь такого один на один, до смерти испугаешься.

Бирюк бирюком.

– Вот это – названия лекарств, они в аптеке продаются. Обязательно нужно купить, – невольно я бросила взгляд на ряд икон в углу на специальной подставке. – В аптеке, – настойчиво повторила. – Понимаете?

Когда-то я проходила практику на скорой помощи. Бабушка одного из маленьких пациентов в течение недели прикладывала икону к его лбу вместо того, чтобы слушать врачей. В итоге малыш умер в реанимации – диабетическая кома.

Бабка была обычной неофиткой, скорее суеверной, а не православной, попросту безграмотной, чего ожидать от этого человека, я не представляла.

Ни игрушек в доме не видно, ни жены, дети по струнке ходят, сам смотрит как на врага, словно это я заразила его сына, а не пришла оказать помощь.

Может, он капустным листом всё лечит, медицину не признаёт?

– В аптеке, значит… – задумчиво проговорил Митрофан Яковлевич. – Василиса, идите наверх. Я сейчас вернусь. Прошу, – хозяин дома бесцеремонно указал мне на выход.

Василиса с Ромой молча прошли мимо меня, поравнявшись, вежливо попрощались, покорно начали подниматься по лестнице.

Нездоровое послушание… нужно в следующий раз найти предлог осмотреть и старших детей. Проверить, нет ли следов побоев.

– Послушайте, – не выдержала я, когда мы вышли в холодную прихожую перед входной дверью с улицы, кажется, здесь это называют сени. – Я всё понимаю, у вас вера, убеждения, но дети должны нормально питаться. Молочные продукты, мясные необходимы растущему организму, купите хотя бы комплекс витаминов, если религия настаивает на строгой диете.

– И что же ещё мне религия не позволяет? – проговорил Митрофан голосом, от которого мне реально стало страшно.

Моментально всплыли все страшилки, все фильмы про сибирские деревни, документалки, которые когда-то видела, или думала, что видела, или вообще придумала.

– Не знаю, – задрала я нос вопреки собственному страху. Назло себе отморозить уши – мой девиз непобедим. Дураков не сеют, не жнут они сами родятся – вот и я родилась. – Без понятия чему вы молитесь, богам вашим или дырке в стене, но о детях вы думать обязаны! Или я… я…

– Что «я»? – скрипнув зубами, приподнял бровь Митрофан Яковлевич.

– Пожалуюсь в компетентные органы!

– Жалуйтесь, – отрезал он.

Бирюк этот.

Открыл передо мной калитку. Выпустил на улицу, предварительно отодвинувшись, будто боялся прикоснуться ко мне, вернее – к моему пуховику своей объёмной аляской.

Словно я и одежда моя – источник заразы.

Я выскочила, словно мне в спину ткнули. Суетливо засунула руки в карманы, поспешила восвояси, ругая себя, проклиная собственную глупость, несдержанность, порывистость.

Если бы не эти «славные» черты характера, я бы не оказалась сейчас здесь.

В забытом богом селе в Сибири, среди тайги, которой края не видно, бездорожья в межсезонье, на берегу огромной реки, огибающей Кандалы с одной стороны, как огромная змея.

Ещё и в окружении староверов!