Czytaj książkę: «Мой вызов. Осколки нас»

Глава 1. Я иду за тобой

Давид

Лязг металлической задвижки, и железные ворота седьмой исправительной колонии распахиваются, выпуская меня на долгожданную свободу. Но не так сладок чистый воздух, как привкус предстоящей расправы над предательницей.

– Вы считаете подсудимого виновным?

– Да, Грозный Давид Тимурович напал на Матвея просто потому, что он неадекватен. При нашем знакомстве он мне тоже угрожал, накачал наркотиками, вывихнул мне руку и несколько недель преследовал.

А ведь сука в любви клялась и замуж за меня собиралась. Мотнув головой, отгоняю воспоминания и вижу в нескольких метрах припаркованный чёрный внедорожник, прислонившись к нему, мой друг Макс выпускает клубы сигаретного дыма. Стоит ему меня заметить, как он сдвигается с места, идёт мне навстречу и заключает в братские объятия.

– Добро пожаловать на волю, брат, – проговаривает, похлопав по спине.

– Спасибо, – отвечаю и, бросив небольшую сумку на землю, забираю у него сигарету.

Глубоко затягиваюсь никотином, чувствуя, как лёгкие наполняются ядовитым дымом, смешиваясь с противным осадком тюремного запаха. Друг не торопит, позволяя стоять и ощущать вкус свободы, но меня отвлекает звук подъезжающей машины класса люкс. Автомобиль тормозит рядом с нами, открывается задняя дверь, и оттуда выходит мой отец, одетый с иголочки – чёрный костюм, белая рубашка с расстёгнутым воротником и максимально серьёзное выражение лица.

– Добрый день, – здоровается, протягивая руку.

– Здорово, – киваю, пожав его кисть, но неожиданно он тянет на себя и обнимает впервые за все мои двадцать восемь лет.

Ошалел, но не отталкиваю, за этот год наши с ним отношения вышли на новый уровень. У меня к нему появилось уважение, доверие и даже благодарность за ощутимую помощь в уменьшении моего срока. Если бы не он, отсидел бы все восемь лет, а не двенадцать месяцев, четыре дня и семь часов. И это без учёта СИЗО во время долбаного расследования.

– Я очень рад, что этот день настал, – проговаривает, и я не слышу в его голосе фальши.

– Угу, – мычу и, затянувшись в последний раз сигаретным дымом, бросаю окурок и топчу его ботинком.

– Поедем к нам? Тебя Дамира ждёт, – смотрит на меня вопросительно и с надеждой в глазах.

– Заеду потом, – коротко отвечаю, хоть и соскучился по сестре.

– А сейчас куда? – спрашивает, и чую недовольство в тоне. – К ней? – добавляет, а я только зубами скриплю.

– За ней, – киваю и хватаю сумку. – Я год ждал момента, чтобы свернуть ей шею, – бросаю, предвкушая, как пальцы ощутят пульсирующие вены на тонкой шее суки.

– Сын, я всё понимаю, у самого желание закопать её заживо…

– Не смей! – рычу на него, сжимая кулаки до хруста.

– Я помню, ты сам, но ты только вышел…

– В тюрьму не вернусь, не переживай, убивать тоже не буду, – последнее, что говорю, перед тем как сесть в тачку. – Макс, поехали, – окликаю друга. – До встречи, – кидаю отцу и захлопываю дверь.

Несколько минут едем в тишине, но кожей чувствую, что другу есть, что мне сказать.

– Говори, – обращаюсь к нему, продолжая смотреть в пустоту.

– Я надеялся, ты займёшься делами, – произносит, прокашливаясь.

– Заберу эту дрянь и займусь, – уверяю его твёрдым голосом.

– Что будешь с ней делать? – спрашивает, бросив короткий взгляд на меня.

– Вариантов до хрена, Макс, даже сложно выбрать, – нервно хмыкаю, отвернувшись к боковому окну. – Но платить будет долго, как минимум год, ровно столько, сколько отсидел благодаря ей.

– Беги, Хрустальная! Беги, сука, как можно дальше, и молись, чтобы я тебя не поймал, – всплывают в памяти мои последние брошенные ей слова.

Убежала, но недалеко, хотя её не спас бы и другой край света. Даже если бы сдохла, откопал бы и… ох, что тебя ждёт, тварь. Я для неё был готов на всё, я её, блядь, защищал, за что и сел в тюрягу. Она меня туда упекла, свидетельствовав против в суде. Я жениться на ней хотел, а она выступила за урода, лапающего её тело, собственно, из-за чего он и остался со сломанной челюстью.

– Куда ехать? – возвращает в реальность Макс, когда мы подъезжаем к центру.

– Ко мне, – сухо отвечаю, и друг, кивнув, выруливает на нужную дорогу.

– Когда полетишь? – спрашивает, притормозив на светофоре.

– Сегодня, смою с себя тюремную вонь и сразу в аэропорт, – отвечаю и шею разминаю.

– Сколько тебя ждать? – прямо допрос с пристрастиями.

– Макс, я еду за ней, без вопросов. Приехал – забрал, – раздражённо произношу, желая уже остаться в одиночестве и подумать.

Сам толком не знаю, что буду с ней делать, как уже говорил, вариантов до хуя, но одно знаю точно – легко не отделается.

– Дай мне два дня, и я вернусь в строй, – спокойнее проговариваю. – Сил уйма, горы свернём, город под себя подминать будем, выйдем на новый уровень, – озвучиваю вслух свои планы.

– Неплохо, – довольно хмыкает Макс. – Тогда до встречи, – добавляет, припарковавшись у моего дома.

– Бывай, – бросаю и, пожав ему руку, выбираюсь из тачки.

Встав перед подъездом, поднимаю голову вверх, к окнам своей квартиры. Я велел другу ничего там не трогать, оставить все её вещи на местах, чтобы они напоминали, как сука, клявшаяся мне в любви до гроба, предала. Будет тебе гроб, Хрустальная, я уже иду за тобой.

Моё жильё встречает тишиной и долбаными воспоминаниями. Всё ровно так же, как и в то утро, когда я, поцеловав на прощание будущую жену, пошёл устраивать нашу роспись. Прохожусь по квартире, осматриваю каждый угол, отмечая, что свалила сука без вещей. Все на месте, даже трусы в ящике, к которому я тяну руку, и какого-то хрена хватаю первые попавшиеся, сжав их в кулак до хруста костяшек.

Здесь всё напоминает о ней, куда бы ни шагнул, она стоит, и это бесит. Выводит из себя тем, что я был с ней счастлив, любил её как одержимый, и она любила… пиздела, сука. Когда любят, ножом в спину не херачат. Не предают.

В жопу всё, надо остыть, не пороть горячку, а то расхреначу тут всё, но мне нужна целая квартира. Всё закончится там, где началось.

Выхожу из спальни и спускаюсь на первый этаж, раздевшись, бросаю все вещи в мусорное ведро. Горячая ванна, чтобы отмокнуть, содрать слой кожи с себя, убрать чёртов смрад тюряги. Следом холодный душ, чтобы голову остудить. Неспешные сборы – паспорт, кошелёк, а больше ничего не надо.

Дышу ровно по дороге в аэропорт, заставляю себя быть спокойным во время часового перелёта, приказываю себе не срываться на пути к её новому месту жительства. Остановив арендованную тачку недалеко от ворот элитного московского посёлка, включаю музыку, опускаю окно и дымлю одну за другой.

Москва… недалеко свалила, Хрустальная. Я не следил за ней, не каждый день, чтобы окончательно не свихнуться в тюряге. Мне было важно знать только, где она и не свалит ли куда-нибудь подальше. Но, видимо, не собиралась, меня ждала, потому что особо не скрывается. И пусть официально она нигде не прописана, банковской карточкой не пользуется, ничем не выдаёт своего местоположения, но не прячется.

От Толя, моего друга хакера, с которым мы много лет сотрудничаем и который ни разу не подвёл, знаю, что приехала моя Хрустальная сука на поезде. В тот же день купила билет в Беларусь, но никуда не уехала. Год уже живёт в доме известного в столице врача, тот женат на бабе из Мухосранска, откуда приехала Аля. Толь говорил, что несколько месяцев она всё же скрывалась, а в последнее время светится открыто. Перестала бояться? Зря!

Мой план прост: сижу в тачке и жду. Хрустальная раз в неделю ездит на такси в клинику Миронова. И, вот совпадение, я сижу в машине такси и жду часа расплаты. Замечаю в боковом зеркале подъезжающую тачку и, выйдя на улицу, встаю посередине дороги, преграждая путь.

– Мужик, ты охренел? – орёт усатый водитель, высунув голову в окно.

– В край, – бормочу под нос, кивнув, и подхожу к нему. – Отмена заказа, – проговариваю ему и сую две купюры по пять тысяч.

– Ладно, – пожимает плечами и, вырвав деньги, словно я могу передумать, трогается с места.

Довольный собой возвращаюсь в автомобиль и, дав по газам, проезжаю пятьсот метров и сообщаю охране, кто я и зачем здесь.

– Проезжайте, – бросает мужик в светло-голубой рубашке, и шлагбаум поднимается, открывая мне путь.

Паркуюсь у нужного дома так, чтобы Хрустальная не сразу просекла, кто за рулём, и нервно барабаню пальцами. Мог бы, конечно, приехать с армией и силой вытащить из дома, но нахрен мне эта шумиха сдалась сейчас, если можно всё тихо сделать, с эффектом неожиданности.

– Добрый день! – раздаётся, когда открывается дверь.

В нос проникает родной запах, и вместе с её голосом это как выстрел в лоб. Приходится сжимать руль до скрипа кожи под пальцами. Напоминать себе, что она предала, засунуть в жопу свои чёртовы чувства, которые никуда не делись при всей моей ненависти к ней, и везти её в ад. Жму педаль газа, и тачка с визгом шин стартует, в считанные минуты покидая территорию посёлка.

– Простите, можно поаккуратнее, – возмущается сука на заднем сидении.

Хуй ей, а не аккуратность. Не сбавляю скорость, пока не оказываемся подальше от посёлка. Торможу на обочине, у леса, сквозь который проходит дорога, блокирую дверь и поворачиваюсь к дряни, упекшей меня в тюрягу.

– Ну привет, Хрустальная, – скалюсь в улыбке.

Вмиг с её лица схлынула вся кровь, большие глаза стали ещё больше, пальцы заметно начали дрожать, ну пиздец как вкусно. Год вспоминал вкус её эмоций, но её страх особенно сладок.

– Соскучилась? – задаю вопрос, наслаждаясь её полумёртвым лицом.

Не отвечает, ручку двери дёргает, свинтить хочет, а хрен ей.

– Закрыто? – наигранно удивляюсь. – Какая досада, – цокнув языком, качаю головой.

Осматриваю её с головы до ног, отмечая, что прибавила веса, но это не портит её идеальное тело. Грудь стала больше, бёдра шире, собранные в хвост волосы длиннее. Одета скромно – узкие брюки, футболка в обтяжку, кеды, ноль косметики. Святая невинность. Красивая маска, но мне ли не знать, что эта сука с ангельским лицом может предать в любой момент.

– Давид, – моё имя с её губ как удар под дых, а перед глазами жёсткие флешбэки.

– Ты вот здесь, Хрустальная, – беру её руку в свою и прижимаю ладонь к груди, туда, где сердце бьётся о рёбра.

– Если это твои шуточки, то не смешно, – дрожащим голосом произносит, а на глазах появляется прозрачная пелена.

– Никаких шуток, девочка, – наклоняюсь к ней, чувствуя её судорожное дыхание. – Ты как вызов. Мой личный вызов, я его принял и проиграл бой. Оно твоё, – на последних словах прижимаю сильнее её раскрытую ладонь к сердцу.

Тогда я впервые в своей жизни признался в любви. Как мог, блядь, но сделал это. И потом поступками показывал, что мои слова не пиздёж. Каждый, сука, день доказывал, что люблю, защищал от всего мира и на руках носил.

– Обещай, что не предашь меня.

– Я никого не любил, кроме матери и сестры, но ты стала моим миром, Хрустальная девочка. Мне проще сдохнуть, чем сделать тебе больно. Уяснила?

– Я тебя тоже люблю, – перекрывает кислород ответным признанием.

– Повтори, – хрипло прошу в ответ.

– Я люблю тебя, Давид.

Оказалось, что она как раз пиздит. Врала в глаза столько времени, а главный вопрос: нахрена? Мстила? Да, наше знакомство было неудачным, я вёл себя как последний мудак, собственно, кем и являюсь. Но я исправил свои грехи, по отношению к ней я был сущим ангелом. Я не предал, как и обещал, а вот она…

– Запомни, сука, – выныриваю из мыслей, прожигая её убийственным взглядом. – Никогда не называй меня по имени! Поняла? – молчит, в сидение вжимается, глаза на мокром месте, вот-вот заплачет, да только меня это не берёт больше. – Поняла? – рявкаю на весь салон.

– Д-да, – бормочет в ответ, и я возвращаюсь к рулю, давая себе несколько секунд, чтобы дыхание выровнять.

– Мы едем домой, Хрустальная, – бросаю и завожу двигатель.

– Нет! – резко выкрикивает.

Медленно поворачиваю голову к ней, смеряю презрительным взглядом.

– Я не спрашивал, – хмыкаю, мысленно себя успокаивая.

Пиздец, как руки тянутся к её шее, с силой сжать и наблюдать за её болью.

– Давид…

– Рот закрой! – прерываю её. – Что я говорил минуту назад, блядь, – ору, заставляя её вздрогнуть.

– Прости, – шепчет и вытирает слёзы с бледных щёк. – Я поеду, куда скажешь, только позволь заехать домой. Мне нужно… попрощаться. Пожалуйста, – и эта сука смотрит на меня этими серо-голубыми глазами полными мольбы.

Сука! Сука! Сука!

Не смотри на меня так, дрянь!

– Обойдёшься, – бросаю и медленно трогаюсь с места.

– Паспорт! Мне нужно взять паспорт, – выкрикивает, подавшись вперёд.

Твою мать, блять!

– Пожалуйста, – контрольный.

– Пять минут, – бросаю, разворачиваю тачку и еду обратно в посёлок.

Глава 2 Он не заслуживает правды

Аля

Я знала, ждала что он приедет, даже приблизительно посчитала, в какой день, и морально готовилась к этой встрече, но недостаточно. А может это просто невозможно – подготовиться к неизвестному. Одно могла сказать с уверенностью – тёплых объятий не будет. Виновата перед ним, не отрицаю, но я не могла по-другому, и мне просто нужно об этом рассказать. Если поверит.

– Шевелись, – толкает меня к паспортному контролю.

Он так мчал по дороге в аэропорт, что я молила всех богов, чтобы мы доехали живыми и невредимыми. Боялась завести разговор в пути, не хотела отвлекать, чтобы не врезаться в дерево или, не дай господь, в другую машину. Мне категорически нельзя умереть, я просто не могу себе такое позволить.

– Давай поговорим, – прошу дрожащим голосом.

Я могла, конечно, сделать это там посреди лесополосы, но мне было страшно. Не готова открыть ему все карты, потому что не могу знать, что у него в голове и как он среагирует.

– Знаешь, как поступали с предателями в девяностых, – спрашивает отец Давида, прижав меня к стене в здании суда. – Лес, лопата, могила, – я знала, что он далеко не законопослушный гражданин, но чтобы угрожать девчонке, годившейся ему в дочери, в месте, где куча представителей власти, – просто сцена из какого-нибудь фильма. – За сына заживо закопаю, чтобы умирала медленно и в муках.

Мне очень хотелось крикнуть, что поздно он на защиту сына встал. Спросить хотела, где он был, когда пятнадцатилетний ребёнок жил в картонном доме под мостом. Напомнить, что его чадо выросло давно и, мало того, не нуждается ни в защите, ни тем более в деньгах своего родителя, которому он вообще не сдался. Но легко быть отцом, когда твоему мальчику уже двадцать семь лет, никаких бессонных ночей, подгузников и непонимания, что с этим всем делать.

Вот стоило ему не выкидывать маму Давида, не совать ей деньги на аборт и не отказываться от своего ребёнка, а через семнадцать лет одуматься. И то, если бы Давид не попал в полицию тогда, Тимур Айдарович, может, и не узнал бы никогда о его существовании.

Я в тот день и так была на грани обморока от напряжения и пережитого. Сначала Давид кричал, чтобы я бежала от него как можно дальше, едва ему приговор вынесли, потом отец его угрожал, и если с Давидом у меня были шансы поговорить, то Тимур Айдарович вряд ли стал бы церемониться со мной. У меня не было выхода, кроме как сбежать хотя бы из города, и слава богу, что приехала туда, где меня могли защитить от таких людей, как чета Грозных.

– Наговорилась уже, на год хватило, – отвечает Давид и, впившись в мой локоть до будущих синяков, тянет к трапу.

– Ты должен меня выслушать, я…

– Ты сейчас сядешь на указанное место и рта не откроешь, пока я не скажу его открыть, чтобы хуй мой сосать, – проговаривает со злобой и достаточно громко, привлекая внимание людей вокруг.

– Зачем ты так? – едва не всхлипываю, краснея как спелый помидор от стыда перед незнакомцами.

– А что ты ожидала, Хрустальная? Что выйду из тюрьмы, поженимся и будем жить долго и счастливо? – издевательским тоном спрашивает. – Хрен тебе, а не счастье, ты всё просрала, когда упекла меня за решётку.

– Я не могла…

– Еблишко закрой, иначе сосать будешь при всём самолёте, – рычит мне в лицо, и я замолкаю, потому что знаю, он может выкинуть такое.

Весь полёт Давид спал, а я места себе не находила, думала, как поступить. Вариантов у меня не много – либо открыть всю правду, либо нет. Первый – самый верный, но я уже успела понять, что он не настроен на мир, а это может выйти мне боком. И всё, что мне остаётся – ждать и пробовать медленно до него достучаться. Когда пилот объявляет о посадке, я точно знаю, что временно буду придерживаться второго варианта. И только когда аккуратно подготовлю почву, уверюсь, что Давид готов принять правду, и у него осталось меньше ненависти ко мне, тогда всё и скажу.

Рисковать я не могу, уже не могу. Мне больше не наплевать, что со мной будет. Виновата, не отрицаю, но у меня есть причины, почему я так поступила, и он обязан меня понять. Я ведь люблю его, и он любит, просто спрятал свои чувства за плотной ширмой из ненависти и желания мстить.

– Глухая? На выход, – толкает меня в бок, вырывая из мыслей.

Выходим из самолёта, проходим контроль и на парковке аэропорта садимся в знакомую машину. Тот самый звериный Додж, на котором полтора года назад он приехал к моему общежитию и похитил меня прямо среди белого дня.

Я столько от него натерпелась, но всё простила, узнала его лучшие стороны, полюбила и простила, значит, и он должен. Правда я не ожидала, что он будет вести себя как полный мудак. Подозревала, что мирной встречи у нас не получится, но думала, что обойдёмся разговором, он выслушает, поймёт мотивы моего поступка, будет злиться, но поймёт. А он… даже в самом начале нашего знакомства вёл себя гуманнее, наверное.

Бросаю взгляд на него: волосы, как всегда, взъерошены, придавая ему какого-то хулиганского шарма, футболка плотно облегает ставшее шире в плечах тело, словно весь год в тюрьме он только и делал, что качался. Поза расслабленная, машину ведёт одной рукой, вторую высунул в открытое окно, лицо спокойное, взгляд только холодный, как лёд в Антарктиде.

Но всё такой же притягательно красивый…

– Соскучилась? – вопрос неожиданный, я даже вздрагиваю, пойманная с поличным.

Отворачиваюсь к боковому окну, предпочитая отмолчаться. Соскучилась. Безумно скучала и плакала чуть ли не каждый вечер. Лишь в последние месяцы немного в себя пришла, нет, плакала я так же, но уже немного по другому поводу. Я очень боялась первое время, что его отец приедет за мной и воплотит в жизнь свою угрозу. Ночами даже снилось, как я в лесу копаю сама себе могилу, потом просыпалась в холодном поту. Если угрозы Давида не пугали так сильно, потому что верила, что смогу до него достучаться, то Тимуру Айдаровичу было бы плевать на мои оправдания. Он, конечно, выслушал бы меня, но потом всё равно прикончил.

– Предателей нужно уничтожать сразу, – всплывают в памяти его последние слова. – Предал раз, предаст и второй, – потом к нам подошёл адвокат Давида, и я, воспользовавшись заминкой, трусливо сбежала.

Удивительно, что он так и не объявился, я вздрагивала при виде чёрных иномарок, при любом постороннем шорохе, и, уверена, он бы нашёл меня в два счёта, я не особо и скрывалась. Но ничего не случалось, всё было тихо и мирно, и это пугало ещё больше. С одной стороны, хотелось, чтобы Грозный-старший приехал и избавил меня от страшного ожидания расправы, но, с другой, я не могла позволить себе такую роскошь.

– Дом, милый дом, – хмыкает Давид, когда машина подъезжает к многоэтажке, где я была безумно счастлива.

Дальше всё по знакомому маршруту: подземная парковка, лифт, холл тринадцатого этажа и, наконец, знакомый запах дома. Да, я была здесь дома, может, потому что здесь началась наша история, в этих стенах мы признавались друг другу в любви, это место, где я сбросила свои страхи и отдалась ему целиком и полностью.

– Раздевайся, – возвращает в реальность грубый приказной тон.

Выпучив глаза, смотрю на Давида и ощущаю, как пальцы рук начинают мелко подрагивать.

– З-зачем? – спрашиваю севшим голосом.

– Хрустальная, ты стала тупее за этот год? – шаг за шагом и вот уже нависает надо мной как скала. – Я год трахал свою руку, но, когда у меня есть своя личная шлюха, не собираюсь больше спускать в кулак, – едва заканчивает, как, схватившись за ворот моей футболки, с треском разрывает её пополам под мой испуганный всхлип. – Что за дерьмо, вкус потеряла? – морщится, взглянув на мой бюстгальтер.

– Давид не надо, – прошу, пытаясь прикрыться.

– Руки! – рявкает, заставляя вздрагивать и жмуриться.

Медленно опускаю конечности вдоль тела, сглатывая ком в горле и всеми силами пытаясь сдерживать слёзы.

– Хорошо жилось тебе, – произносит, проводя ладонью по груди и спускаясь ниже. – Не отвечай, вижу, – усмехается и шлёпает по уже не плоскому животу. – Сиськи потяжелели, капусты наелась? – смеётся неприятно, изображая весы ладонями.

– Прекрати, пожалуйста, – на грани слышимости прошу.

– Трусы сама снимешь, или их тоже рвать? – игнорирует мою просьбу.

– Давид, пожалуйста, ты ведь знаешь, что я не могу так, – пытаюсь достучаться, напомнить о горьком прошлом, где меня изнасиловали.

– Ты тоже знала, что предательство для меня хуже смерти. Тебя это ебало? – сжав моё горло, заставляет поднять голову к нему. – На меня смотри, дрянь! – требует, и я открываю полные слёз глаза. – Думала, что говорила в суде?

– Давид…

– Не. Называй. Меня. По имени, сука! – рявкает в лицо и, сжав мою шею ещё сильнее, перекрывает доступ к кислороду.

Вцепившись в его кисть, пробую отодрать её от себя, но это как железное кольцо голыми руками согнуть – бесполезно.

– Ненавижу! – цедит сквозь зубы и толкает меня с такой злобой, что я не удерживаюсь на ногах и падаю на пол, больно ударившись локтем. – Свали в свою комнату, – бросает, скривившись, будто под его ногами куча вонючего мусора.

Не имея желания видеть в его глазах столько презрения, я поднимаюсь и, прикрываясь рваной футболкой, иду к лестнице, быстро поднимаюсь и, скрывшись в своей старой комнате, где я жила, пока была домработницей в этом доме, сползаю по двери вниз и начинаю рыдать как не в себя.

Нет, не получится разговора, он не станет слушать, не поверит, и, если я рискну, могу потерять всё, что у меня есть. Давид явно не настроен на хороший расклад, и если он и дальше будет так себя со мной вести, пусть я и виновата, то… он и не заслуживает правды.

Почему он не может просто поговорить? Спросить, зачем я так поступила?

Потому что это Грозный, и этим всё сказано. Он всё решает кулаками, ему никто не указ, у него криминальный бизнес, он устраивает нелегальные гонки и подпольные бои, где поднимает большие деньги за счёт того, что люди выбивают себе зубы. И ему это нравится, ему в кайф смотреть, как двое убивают друг друга, потому что сам такой. Самому приносит удовольствие причинять боль другим.

– Отпусти… меня… пожалуйста, – выдавливаю из себя, и каждое слово горло царапает.

– Отпущу, – кивает, и во мне рождается лучик надежды. – Когда получу своё, – добавляет и улыбается как-то по-другому, и не скажешь, что несколько минут назад чуть человека на тот свет не отправил. – Трудно жить со стоящим колом членом, Хрустальная, – от его слов у меня щёки горят. – И всё из-за тебя, – взгляд падает на мои губы, потом ниже, в ложбинку между грудей. – Вылечишь от этого недуга и вали на все четыре стороны, – последнее, что он говорит.

Память, как назло, подкидывает сцену из прошлого, наша вторая встреча, если можно так назвать моё похищение у ворот общежития. В тот день он привёл меня в свой ночной клуб, грозился взять меня, хочу ли я того или нет. И когда я пыталась отдалиться от его пугающей фигуры, свалилась с дивана и вывихнула себе плечо. Давид вызвал какого-то друга-врача, и тот вместо обезболивающих накачал меня наркотиками, за что его очень жестоко избил сам Давид. Так жестоко, что мужчину вынесли, словно труп.

Со временем я забыла те немногие встречи, где он вёл себя как мудак, ведь он открылся мне с другой стороны, показал, что на самом деле он хороший, а с кулаками бросается только на тех, кто этого заслуживает. Но, кажется, я просто надела розовые очки, влюбилась и видела то, что ему было выгодно.

И я ещё много раз в этом уверюсь, уже этим вечером он покажет себя, напомнит, кто он такой.