Czytaj książkę: «Вне игры»

Czcionka:

Люди недооценивают силу любви.
Порой только ради нее мы оказываемся
способны переступить через свои страхи.

Пролог

– Здравствуй, Рита. – Лидия, мой психолог, опускается в кожаное кресло и поправляет на переносице очки в модной роговой оправе.

– Здравствуйте. – Прямо встречая ее взгляд, я сажусь на диван напротив.

Лидии около сорока. Она красивая, успешная и очень популярная. В нашем городе – почти звезда, потому что как эксперт регулярно участвует в телешоу на федеральном канале. Мне сложно судить о ее профессиональных навыках, потому что сама я никогда не хотела общаться с психологом и эффекта от наших встреч не вижу. Но мой отец считает, что походы к ней идут мне на пользу.

– Как твои дела?

– Все хорошо, – неопределенно пожимаю плечами, глядя на часы за ее спиной. Двенадцать ноль одна. Еще пятьдесят девять минут, и я смогу встать и уйти.

Лидия кивает. Посылает мне ободряющую улыбку, на которую я не отвечаю. Ждет продолжения, но я молчу. Это привычный ход наших сессий – за полтора года почти ничего не изменилось, разве что в кабинете стало больше зелени, а у меня зарубцевались шрамы.

– В прошлый раз мы обсуждали с тобой лето. У тебя появились планы на каникулы? – сделав вид, что не заметила моего молчаливого протеста, продолжает Лидия.

– До лета мне надо сдать сессию, – отвечаю уклончиво, чтобы не говорить о том, что планов у меня нет. Я давно их не строю, и мой психолог должна об этом знать не хуже меня. – Еще два экзамена.

Лидия делает какую-то пометку в блокноте. Снова поднимает на меня глаза. Снова улыбается.

Раздражает. Я никогда не была ярой фанаткой наших сессий, но сегодня меня бесит буквально все. Чему, черт возьми, она улыбается?

– Как твой сон?

– Кошмары мне не снятся, если вы об этом. Последний был более двух месяцев назад.

– Как ты думаешь, почему они тебе больше не снятся?

– Наверное, это благотворное влияние наших с вами встреч, – говорю, не скрывая иронии. Может быть, хоть она поможет стереть эту раздражающую улыбку с ее лица. – И время.

– Значит, ты согласна с мнением, что время лечит?

– Отец так говорит.

– Ты с ним согласна? – напирает Лидия.

– Отец часто бывает прав, – отвечаю с нервным смешком.

– Я спрашиваю про тебя, а не про твоего отца, – замечает она, улавливая мимолетную перемену в моем настроении. – Это твои чувства. Твои страхи. Твоя жизнь, в конце концов.

– Лидия, при всем уважении, мы обе знаем, что я здесь только потому, что этого хочет отец. – Я делаю глубокий вдох. – Мне наши встречи не нужны. Я в порядке. Меня в моей жизни все устраивает.

Ее моя грубость ничуть не смущает. Она делает еще одну пометку в блокноте, поправляет очки.

– Что ты чувствуешь сейчас, Рита?

– Раздражение.

– Хорошо.

– Это хорошо? – оказываюсь не в силах сдержать саркастический вопрос.

– Да, потому что раздражение – это путь к исцелению. Любые проявления эмоций в твоем случае – это хорошо. Ты так долго закрывалась в своей раковине, отказывая себе в возможности снова чувствовать, что даже такая малость, как раздражение, – это уже победа, – объясняет Лидия.

– Мне это не кажется победой.

– А что для тебя победа?

– Мы сейчас говорим про какой-то определенный контекст? – уточняю я, неожиданно для самой себя попадаясь на ее удочку.

– Разумеется. Что ты для себя воспринимаешь как победу?

– Я буду считать, что победила, когда отец согласится, что мне больше нет нужды посещать психолога, – бросаю небрежно.

– Ты опять говоришь о своих чувствах в связке с отцом, – замечает Лидия, внезапно нахмурившись. – Как будто бы твоя жизнь всецело зависит от него. Скажу так: его решение не может быть твоей победой. У тебя должна быть цель – личная цель, чтобы посещать психолога.

– Я не хотела вас посещать.

– Но ты хотела пережить свою травму. Ты сама говорила это на одной из наших первых встреч. Я лишь инструмент, которым ты могла пользоваться, чтобы достичь своей цели. – Лидия откладывает блокнот, наклоняется вперед и добавляет, понизив голос: – Но, к моему сожалению, со временем ты отступила. И вместо того чтобы пережить и отпустить боль, решила закрыть на нее глаза, затолкав глубоко внутрь себя. Это тоже вариант справляться с травмой, но откровенно плохой. Боль тикает внутри тебя, как бомба. Рано или поздно рванет.

Чтобы избежать проницательного взгляда Лидии, я опускаю голову и с особой тщательностью изучаю бежевое покрытие на ногтях. На самом деле у меня есть много такого, что я могла бы сказать, чтобы поставить ее на место. Чтобы она перестала снисходительно смотреть на меня со своей недосягаемой колокольни. Но я упрямо молчу, потому что не вижу в этом никакого смысла. Некоторые слова не должны быть сказаны. Некоторые тайны не должны быть раскрыты. А она… она ни черта обо мне не знает!

– Говорят, что непрожитая травма – это заблокированная злость. Это деструктивная эмоция, – не сдается Лидия, пытаясь в очередной раз сломить мое сопротивление.

– Я не чувствую злости, – возражаю тихо. – Я приняла все, что со мной произошло.

– Если бы это было так, разве ты не вернулась бы к привычной жизни?

– А что есть привычная жизнь? – отвечаю вопросом на вопрос. – Кто устанавливает правила, что есть привычно, а что нет? Мне едва исполнилось восемнадцать, когда я познакомилась с Владом, в девятнадцать я смогла от него уйти. Сейчас мне двадцать один. Меня давно не интересуют те вещи, которые я делала до восемнадцати. Так что же вы относите к моей «привычной» жизни? Может быть, сейчас я живу именно так, как всегда хотела. И ничто другое меня не интересует.

– А что тебя интересует?

– У меня есть папа, есть лучшая подруга. Я учусь в хорошем университете. У меня есть работа, которая доставляет мне радость и удовлетворение. Это все, что мне нужно.

– А как же развлечения?

– Я много читаю.

– Тебе нужно вновь ощутить комфорт, находясь в кругу людей.

– О, я знаю, что это вашими устами говорит мой отец. Слово в слово, – бросаю колко. И после этого Лидия еще хочет, чтобы я ей доверяла? Предательница. – Но у меня с этим нет проблем, я просто не люблю толпу. Комфортнее всего мне в одиночестве.

– Но ведь так было не всегда, правда?

– Люди меняются. – Я демонстративно пожимаю плечами. – К тому же в субботу у папы юбилей, и я занимаюсь организацией банкета на сто человек. Непохоже, чтобы я боялась людей, правда?

– И вот мы с тобой снова в исходной точке. – Уголки губ Лидии слегка приподнимаются, словно она хочет победно улыбнуться собственной гениальности, но профессиональная этика ей не позволяет. – Юбилей отца – это не твое развлечение. Ты делаешь это не для себя, а для него.

– Допустим, – соглашаюсь я. – Но тогда вам будет приятно узнать, что сегодня я иду на вечеринку.

– Что за вечеринка? – брови Лидии ползут вверх.

– Просто вечеринка. В честь победы нашей хоккейной команды в молодежном чемпионате. Подруга очень хочет пойти.

– А ты?

– А я просто иду, – бросаю раздраженно.

– Ты идешь, потому что этого хочет твоя подруга?

– Я не понимаю, к чему вы клоните, Лидия, – отвечаю резко, выдержав паузу. – Друзья часто составляют друг другу компанию.

– Хорошо. – Она кивает. – Значит, ты идешь на вечеринку. Что ты чувствуешь? Ты ведь долгое время не ходила никуда, кроме университета и центра. Ты радуешься? Ты боишься?

– Не думаю, что боюсь или радуюсь – это подходящие определения. Наверное, я просто чувствую, что должна пойти. – Я пожимаю плечами и перевожу взгляд на часы.

– То есть ты не хочешь идти.

– Я этого не сказала. Я сказала, что приняла решение пойти. Но у меня нет каких-то особых эмоций по этому поводу.

– Как отреагировал отец на твое желание пойти на вечеринку?

– Я не ставила его в известность. Пока. Но я знаю, что он хочет, чтобы я больше общалась со сверстниками, – напоминаю я. – И одновременно не хочет, чтобы со мной произошло что-то плохое.

– Это объяснимо. Твой отец, как и любой другой человек, борется со своими собственными демонами.

– Отец винит себя в том, что со мной случилось, – даю более конкретную оценку тому, что происходит с папой.

– Ты с ним не согласна?

– Не согласна, – говорю уверенно. Если уж Лидия обсуждает с отцом наши сессии, пусть и эту мысль до него донесет. Хоть какой-то прок от нее должен быть, правда? – Я читала много книг и статей на тему насилия. Психологи считают, что тираны интуитивно ищут жертв, которые в прошлом уже пережили абьюз в той или иной форме. Будто бы детский травматический опыт жертв помогает абьюзеру умело ими манипулировать. Но у меня ничего такого не было. Родители меня любили. В школе у меня было много друзей. Я была счастливым и самодостаточным ребенком. Я не была легкой добычей для психов, у меня не было никакой предрасположенности к насилию, просто я влюбилась в очень плохого человека. А когда поняла это – ловушка захлопнулась и я уже не могла соскочить.

На несколько минут в кабинете воцаряется звенящая тишина. Будто бы не только Лидия, но и я сама поражена тем, как много сокровенного невольно рассказала.

– Что ты чувствуешь, когда говоришь об этом сейчас?

– Ничего, – отрезаю я. Потом тяжело вздыхаю: – Ладно. Может быть, я злюсь на себя и до конца не понимаю, как могла допустить все то, что этот человек со мной сделал.

– Возможно, в тот период твоей жизни ты была эмоционально нестабильна. И он этим воспользовался, – предполагает Лидия.

– И снова я не понимаю, к чему вы клоните.

– Возможно, отношениями с Владом ты заглушала боль от смерти твоей мамы? – поясняет психолог.

Я пожимаю плечами.

– Мама долго болела. Мы знали, что рано или поздно она уйдет. – Я беру паузу, вспоминая тот день, когда вернулась из школы и застала обычно занятого и отсутствующего папу дома. Он тогда посадил меня на диван, взял мои руки в свои ладони и сказал, что мамы больше нет. – Когда я познакомилась с Владом, отец навел о нем справки и запретил мне с ним встречаться. А я… Может быть, я просто очень сильно хотела доказать отцу, что уже взрослая, чтобы принимать самостоятельные решения.

– Хочешь сказать, что ты терпела насилие из протеста? – прощупывает Лидия почву для новых откровений. – Не хотела признавать, что отец был прав?

– Я хочу сказать… – я хватаю ртом воздух, чувствуя, что в этом разговоре мы коснулись чего-то очень личного и болезненного, – хочу сказать, что наше время вышло. Мне пора.

Глава 1
Рита

– Лиз, я отойду на минуту. – В попытке перекричать громкие басы, летящие из колонок, я наклоняюсь к самому уху моей лучшей подруги Елизаветы Грачевой.

Лиза рассеянно кивает, но на меня даже не смотрит. Все ее внимание приковано к капитану хоккейной команды «Комета» Илье Свечникову, который вальяжно развалился на диване с бутылкой пива в руках.

– …И потом на последней минуте периода шайба рикошетит от ноги голкипера и залетает в пустые ворота. Бум! – Илья делает красноречивый победный жест, и все вокруг, включая Лизу, начинают дружно аплодировать. Я же едва сдерживаюсь, чтобы демонстративно не закатить глаза.

Не спорю, парень молодец: за год он почти единолично вытянул прозябающую во втором эшелоне городскую команду в элиту молодежного спорта страны, но от потока самолюбования, который Свечников льет на всех вокруг, меня уже подташнивает.

Поднявшись с места, с трудом протискиваюсь к выходу сквозь плотную толпу, выстроившуюся вокруг хоккеистов-триумфаторов.

Сегодня вечером команда отмечает окончание победного для себя сезона МХЛ ¹. В честь этого выдающегося достижения ребята из группы поддержки сняли огромный дом на окраине, завезли тонну выпивки и выписали клубного диджея, который пока так и не понял, что всем нравится, потому что в просторном зале одинаково хорошо танцуют и под заборное техно, и под попсу.

Я на этом празднике жизни явно лишняя. Не пью, не курю, в хоккее ни черта не понимаю, а от громких басов у меня развивается мигрень. Все из-за Лизы. В капитана «Кометы» она влюблена с тех пор, как год назад он перевелся в наш университет из Уфы и в первом же матче сделал хет-трик. Получить от него приглашение на финальную тусовку сезона было ее мечтой. Надеюсь, подруга хотя бы счастлива. Впрочем, конечно, счастлива – щеки Грачевой горят, глаза блестят, и я в жизни не слышала, чтобы она столько смеялась над банальными шутками.

Так как самое интересное сейчас происходит в большом зале, коридор практически пуст. Очередь выстроилась только у одной двери с табличкой WC. Предсказуемо, конечно. Любители бесплатного алкоголя не расстаются с полупустыми пластиковыми стаканчиками даже в очереди пописать.

Прикинув свои шансы попасть в туалет до того, как мочевой пузырь скажет мне adios, я без особой надежды осматриваю коридор и, заметив в углу лестницу на второй этаж, едва ли не вприпрыжку несусь к ней.

Бинго! Дверь с изображением знаменитого «Писающего мальчика» я нахожу точно над нижним туалетом, а главное, вокруг – ни души!

Дергаю за ручку, но, к моему разочарованию, дверь оказывается запертой. Правда, судя по тому, что в помещении горит свет и слышны приглушенные звуки льющейся воды, внутри уже кто-то есть. Опираюсь спиной о стену и терпеливо жду, но когда через три минуты туалет все еще остается запертым, я весьма невежливо тарабаню в дверь.

А потом снова.

И снова.

– Занято, – доносится сдавленный женский голос, а следом автоматной очередью идет серия глухих всхлипов.

За дверью кто-то… плачет?

Флешбэки того, как я сама лила слезы, запершись в ванной, застигают меня врасплох. Тело прошибает озноб. Сердце в груди подпрыгивает и начинает биться где-то в горле. Прошло почти два года с тех пор, как все закончилось. Месяцы терапии. Я должна была оставить все в прошлом…

Лиза любит говорить, что я часто лезу не в свое дело. Но что такое быть наедине со своими страхами, я знаю не понаслышке, поэтому принимаю осознанное решение вмешаться в чужую беду. Если кто-то плачет, значит, есть обидчик. А степень нанесенного морального или физического ущерба невозможно оценить, находясь с человеком в разных помещениях.

– Откройте! – ощущая, как по венам несется адреналин, прогоняющий страх, я со всей силы тяну на себя металлическую ручку.

В ответ получаю еще один всхлип, который болезненным эхом отдается в груди.

– Откройте. Давайте поговорим.

Внезапно прекращается шум воды, слышится какая-то возня, а через несколько секунд замок начинает проворачиваться. И пока я стою, готовая броситься с утешением к расстроенной жертве, в дверном проеме появляется она – немного взъерошенная, с отпечатавшейся под глазами тушью и покрасневшими губами. Но, глядя на нее, я начинаю сомневаться, что за запертой дверью она действительно плакала…

– Туалет для гостей на первом этаже, – весьма недружелюбно цедит блондинка, бросая на меня взгляд, в котором отчетливо читается раздражение. – Что за необходимость ломиться в дверь? Сказали же, что занято.

Слова поддержки замирают на моих губах. От несправедливой отповеди я теряюсь, но в настоящий шок прихожу, когда вслед за девушкой из туалета выходит рослый парень (на первый взгляд очень привлекательный, но на второй – просто фу-у-у), который с надменной улыбкой на ходу поправляет ширинку.

Они тут что?.. То есть…

– Это общественное место! – Моему возмущению нет предела.

– Так мы и занимались работами на благо общества, – насмешливо бросает парень. – А ты такая нетерпеливая была, потому что хотела присоединиться?

От непристойного намека я буквально впадаю в ступор. Кем этот хамоватый мачо себя возомнил? Джастином Бибером на пике славы?

– В твоих мечтах!

Парень окидывает меня скучающим взглядом, призванным продемонстрировать полное отсутствие интереса, не говоря ни слова, обходит меня стороной, и следующее, что я слышу, – скрип лестницы, когда по ней сбегают двое.

Уму непостижимо!

Залетев в туалет, я брезгливо осматриваюсь. Обычный и, кажется, чистый унитаз с закрытой крышкой, белый стеллаж со свежими полотенцами и тумба с мраморной раковиной. Где они делали это? На раковине? У стены? Бр-р-р… Насколько нужно не уважать себя, чтобы позволить парню вот так поиметь себя в туалете съемного дома во время вечеринки?

Если бы был хоть один шанс, что внизу волшебным образом рассосалась очередь, я бы обязательно ушла отсюда. Но мой мочевой пузырь категорически не готов к подобным проявлениям природной брезгливости, поэтому я вынуждена остаться.

Спустя время, нажав на кнопку смыва, я подхожу к раковине. Мою руки с мылом, вытираю их бумажным полотенцем и оглядываюсь в поисках мусорного ведра. Нахожу его под раковиной. Пустое. Только на самом дне лежит надорванный пакетик от презерватива.

Ужас. Это не моя буйная фантазия. Они действительно делали здесь это.

Когда я возвращаюсь обратно в почетный круг восхищения капитаном «Кометы», принципиально ничего не меняется. Только теперь у Свечникова на коленях восседает длинноногая Катя Вебер из параллельной группы, а побледневшее лицо моей Лизы выражает крайнюю степень разочарования. Господи, ну чего еще она ожидала от этого парня? На лбу же у него написано, что заинтересован он как раз в таких, как Катя, – пустоголовых королевах красоты из популярной соцсети, единственная забота которых – какой оттенок лака для ногтей выбрать для свежего маникюра.

– Поедем домой? – предлагаю тихо, накрыв ладошкой вспотевшие от волнения пальцы подруги.

– Нет, Рит. – Она качает головой. – Не поедем. Мы приехали, чтобы отдохнуть и расслабиться! Так давай это делать.

Лиза резко поднимается с дивана и отворачивается от Ильи.

– Где тут наливают?

После приезда на вечеринку это вторая плохая идея за вечер, но я слишком подруга, чтобы сказать об этом Грачевой. Мы вместе вечность. И она доставала меня из такого эмоционального дерьма, что не мне читать ей нотации о том, почему объект ее романтических чувств – настоящий козел.

За барной стойкой хозяйничает Леонид Абрамов. Он учится на курс младше, чем мы, но авторитета у него как у выпускника. Он действительно классный бармен и по вечерам работает в пафосном ресторане в центре, но сегодня даже он здесь. Говорю же, для студентов нет ничего важнее, чем отпраздновать первый в истории хоккейный трофей городской команды, которая наполовину состоит из учеников нашего университета.

– Дамы, – Леня с обаятельной улыбкой надвигает на лоб бейсболку с логотипом Бэтмена. – Чем вас угостить?

– Что-нибудь вкусное, но крепкое, – выдает Лиза, усаживаясь на пустой барный стул. – Чтобы унесло.

– Давай уноситься будем дома, а не в чужой компании, – робко предлагаю я, но подруга делает вид, что меня не слышит. А Леня, хоть и вскидывает в удивлении брови, игнорирует мольбу в моем взгляде, виртуозно мешая Лизе коктейль.

– А тебе, Воскресенская?

– Мне минералку с лимоном.

– Ты чего скучная такая? – негодует Лиза, отпивая глоток из бокала, который Абрамов украсил лавандовой веточкой.

– Ну кто-то же из нас должен, – бурчу в ответ.

Лизе хватает трех коктейлей, чтобы опьянеть до того состояния, в котором она согласна на все – даже на мое предложение вызывать такси и поехать домой. Поэтому я не теряю понапрасну времени, и пока Грачева гоняет трубочкой льдинки на дне бокала, вызываю в приложении машину.

Вечеринка в разгаре. Кто-то включил стробоскоп. Студенты на импровизированном танцполе извиваются под рваные ритмы техно. Очередь у туалета выросла втрое. Лиза цепляется за мою руку, пока я прокладываю нам в толпе путь к выходу из дома. Почти у самой двери мы вдруг сталкиваемся с Ильей. У него в руках новая банка пива, волосы в художественном беспорядке, фирменная толстовка с гербом «Кометы» живописно обтягивает рельефную грудь и широкие плечи. Нет, он, безусловно, хорош, но Лиза напрасно растрачивает свой запал. Такой, как он, просто не может принадлежать одной. Не того поля овощ.

– Уже уходите? – спрашивает Свечников, окинув меня беглым взглядом, но задержавшись на Лизе, которая, не заметив рядом с ним королевы красоты, снова начинает таять.

– Да, – отрезаю безапелляционно, крепче стискивая руку подруги.

– Ну, пока.

Если Лиза рассчитывала, что этот мачо будет сожалеть о нашем уходе, то ее настигает еще одно разочарование. Надеюсь, что хотя бы не столь болезненное – должна же быть какая-то польза от литра алкоголя, который она в себя влила.

В напоминание, что пора поторапливаться, в руке у меня вибрирует мобильный. Такси уже у ворот, поэтому я без сожаления оставляю позади себя вечеринку и тащу подругу на свежий воздух.

Наша желтая тачка с шашечками и номером, который я сверила с приложением, стоит у ворот с включенными фарами. Пассажирская дверь рядом с водителем открыта. Склонившись над ней, стоит парень в яркой ветровке, а рядом мнется девушка на высоких каблуках. Света, кажется. Из свиты Кати Вебер.

– Это наше такси! – сразу заявляю права на машину, потому что мы за городом и ждать новую мы будем еще минут пятнадцать.

Парень выпрямляется, и еще до того, как он поворачивается лицом ко мне и Лизе, я с ужасом понимаю, что знаю его. Это тот самый извращенец из туалета!

– Не вижу на нем твоего имени, – насмешливо бросает он.

Кто вообще такой этот тип? Сложен по-спортивному, но в хоккейной команде его точно нет (благодаря Лизе я знаю все составы, включая резерв). В университете я его тоже не замечала, а он, будем откровенны, не из тех, кто легко теряется в толпе. Залетный? Кто-то из друзей Ильи или его партнеров по команде?

– Зато вот тут – его номер. – Одной рукой я тычу в лицо наглецу экран мобильного с открытым приложением такси, а другой дергаю ручку задней пассажирской двери, чтобы усадить Лизу.

– Я с водителем уже договорился.

– Водитель получит от меня единицу и выговор от работодателя, если отменит мой заказ, – бросаю раздраженно.

– Ну в свете такой угрозы… – Парень лезет в карман ветровки и достает несколько стодолларовых купюр.

– Ты вместо того, чтобы так пошло светить валютой, уже давно бы тачку себе вызвал.

– Я телефон дома забыл, – произносит он с неожиданной улыбкой, и я впервые улавливаю в его речи странный акцент. А еще, когда он улыбается, у него на щеках появляются ямочки, которые придают лицу почти мальчишеское очарование.

– Беда, – тяну я, разозлившись на себя за излишнюю наблюдательность. – Придется устраивать свидание с твоей новой подружкой прямо под луной.

– Ой, брось, Никит, – слышу томный щебет девицы за спиной. – Вызови на моем телефоне тачку.

– А она дело говорит, – напоследок смерив наглеца презрительным взглядом, я усаживаюсь рядом с Лизой на заднее сиденье такси и, громко хлопнув дверцей, бросаю водителю раздраженное: – Поехали!

1.МХЛ – Молодежная хоккейная лига.