Czytaj książkę: «Мои встречи с Анной Франк. Откровения выжившей в концлагере», strona 2

Сколько было всего, что никто из нас не смог бы тогда предвидеть! Анна мечтала стать писательницей. Но, конечно, совсем не мечтала описывать то, что пришлось впоследствии, худший кошмар нашей жизни.

Дневник Анны Франк, ставший одним из главных памятников Холокоста

В конце сентября 1943 года в жизнь моей семьи ворвалась жестокая реальность. Рано утром кто-то начал стучать в дверь так, словно пытался ее снести. Не помню, кто открыл – мама или папа. Я же поняла, что пришла беда. Мое сердце стучало все громче и громче с каждым мгновением. Я даже боялась, что кто-то из нацистов услышит его и разозлится.

Мы вчетвером оказались перед гитлеровцами, испуганные и растерянные. Они ругались на нас, выгоняли из наших собственных домов. С собой разрешалось взять лишь немного одежды и вещей. Как и ожидалось, «Пульс», транспортная компания, нанятая нацистами для освобождения домов депортированных евреев, шла следом и брала под свой контроль наши дома и все наши ценности.

По сей день я не понимаю не то, как Гитлер мог сделать это безнаказанно, а как ему удалось превратить обычных мужчин и женщин Голландии в жестоких животных, лишенных всего человеческого. Но это только один из многих вопросов, которые я продолжаю задавать себе сегодня. После сентября 1943 года, когда выследили последних скрывавшихся евреев, Голландия была объявлена нацистами юденфрай – «страной, свободной от евреев».

2. Неопределенное будущее

Гитлер никогда не переставал играть с нами, евреями. Воспользовавшись структурами, созданными с помощью Еврейского Совета, и запретив евреям пользоваться общественным транспортом, он тем не менее постоянно перемещал евреев в пространстве (депортировал). Можно сказать, что я и моя семья оказались в трамвае неопределенного и безнадежного будущего.

Что я могла чувствовать, кроме страха? В то время не было другого чувства, которое я не испытывала бы так глубоко. Страх стал моим лучшим другом.

Мой отец никогда не рассматривал вариант, что наша семья может скрыться, как это делали другие голландские евреи при приближающейся опасности. Чтобы найти место, где спрятаться, требовались деньги и доверие к человеку, который будет вас укрывать. При этом всегда оставалась возможность предательства и депортации. Более того, окончание войны казалось таким далеким. Как долго мы могли бы прятаться?

Я знаю, что папа полностью доверял нашему адвокату. Он думал, что этого будет достаточно, чтобы чувствовать себя в безопасности. На самом деле оказалось, что в паспорте моей матери, выданном Южно-Африканским Союзом (копии которого у нее на тот момент уже не было), не значилось упоминание о ее религиозной принадлежности. Поскольку она не была официально признана еврейкой, адвокат сказала нам, что может получить документ, отрицающий это. Конечно, услуга имела свою цену. Она так и не сделала нам этот документ, просто присвоила наши деньги. Такое часто тогда проделывали с еврейскими семьями. На нашей беде наживались многие.

Те, кто скрывался, тоже не были в безопасности. Они жили в страхе, что их обнаружат. Что кто-нибудь сообщит о них, польстившись на вознаграждение. Удивительно, как война выявляет в людях как лучшее, так и худшее. События, которые мы пережили и наблюдали, к сожалению, показывали нам преимущественно худшее. Это была война.

Почему никто не пытался нам помочь? Почему никто ничего не сделал? По правде говоря, все боялись что-либо делать. В то время помощь еврею каралась смертной казнью. Никто из обывателей не хотел рисковать.

После ареста нас повели по пустынным улицам к железнодорожной станции Амстел. Часто с железнодорожного вокзала начинаются радостные события – встречи, праздники, визиты к родственникам. На этот раз ничего радостного не было. Мы отправлялись навстречу нашей бедственной судьбе. Первой нашей целью был Вестерборк, транзитный лагерь в провинции Дренте на северо-востоке Голландии.

Голландия – страна маленькая. Поездка получилась короткой, нескольких часов, не больше. Помню, в поезде нас бдительно охраняли. Гитлеровцы хотели убедиться, что никто сбежит. Можно подумать, что мы действительно были величайшими преступниками, которых когда-либо знал мир.

Лагерь Вестерборк был построен правительством Нидерландов в 1939 году для размещения евреев, бежавших из Германии. Они жили в постоянном страхе перед нацистами. В итоге эти постройки стали очень полезны самим немцам. В конце 1941 года немцы решили, что Вестерборк станет идеальным транзитным лагерем для приема голландских евреев перед отправкой их в концлагеря. К июлю 1942 года немцы окончательно взяли это место под свой контроль. Недолгая остановка в Вестерборке означала скорую отправку на смерть.

С виду Вестерборк был совершенно негостеприимным местом, окруженным серым и безжизненным пейзажем. Лагерь имел главную аллею, по обеим сторонам которой стояли хижины. Здесь ничто не могло напомнить мне город, который мы оставили. Там, где прошла моя юность, где я узнала счастье и свободу. Однако, когда я оглядываюсь назад и вспоминаю, что было со мной после той остановки в Вестерборке, я понимаю, что это было еще не худшее место.

Наш поезд прибыл в центр лагеря. Я огляделась и увидела охрану и сторожевые башни. Вокруг были темные тюремные краски. Кто платил за все это? Именно мы! Содержание и расширение лагерей финансировались за счет конфискованного у самих же евреев имущества.

Нас повели и выстроили у комендатуры. Мы по очереди объявляли свое имя, происхождение, хотя и не могли назвать причины ареста. Эта процедура была одинакова во всех концлагерях, руководимых нацистами. Ее проходили все, кто не был отправлен в газовые камеры сразу по прибытии. Напомню, часть людей привозили в концлагерь для немедленного уничтожения.

Любопытно, что после окончания войны эта процедура регистрации позволила выжившим проследить последние шаги членов их семей.

Во время процесса регистрации мы с семьей едва могли говорить. Мой брат, который и так был тихим человеком, был cовершенно напуган. У всех у нас на лицах было такое обеспокоенное выражение.

Нам разрешили оставить свою одежду. В отличие от тех, кто скрывался перед депортацией, как это было с Анной Франк и ее семьей, после того как они были найдены в пристройке в августе 1944 года. Беглецы считались «осужденными евреями» и должны были носить синие комбинезоны с деревянными башмаками. Им давали меньше еды. Они должны были оставаться в дисциплинарных бараках и работать в худших условиях.

Например, семья Анны демонтировала старые батареи. Какова была цель такой работы? Мы не знали, как не знали и смысла многих других работ, назначаемых евреям в концлагерях.

После регистрации нас погнали в наши бараки. Мы с мамой должны были отправиться в женскую секцию, а отец и брат – в мужскую. Хотя мы спали в разных местах, у нас была возможность ненадолго встречаться в течение дня, что мы и делали как можно чаще.

Мы спали на двухъярусных кроватях, что было роскошью по сравнению с теми условиями, в которых мы оказались позже. Я уж не говорю о положении тех, кто попал в газовые камеры.

Для меня Вестерборк был местом парадоксальным. Здесь собирали тысячи узников из самых разных мест. С одной стороны, это был пересыльный лагерь. Но время от времени здесь принимали посетителей. Тут жили люди, которые образовали общину и нашли здесь подобие дома. Среди прочего, были школы, театр, больницы, а также другие структуры, в которые особенно вкладывались немецкие евреи. Они были там с самого начала.

Голландские евреи, депортированые туда, оставались в лагере не более нескольких дней, максимум несколько недель. Всякий раз, когда мы встречали людей, которых знали по Амстердаму, мы сразу же теряли их из виду. Их грузили в поезда и быстро увозили к самым страшным кошмарам.

Голландские евреи садятся в поезд, идущий в Освенцим. Фотография из личного альбома коменданта лагеря Вестерброк Альберта Геммекера

Мы с семьей оставались там дольше. Это вселяло надежду и в то же время с каждым днем все больше тревожило. Помню, те дни казались мне бесконечными.

Благодаря почету, которым пользовалась профессия моего отца, наши имена были внесены в палестинский список, в котором, среди прочего, числились евреи, которых можно было обменять на немецких военнопленных. Это означало, что мы сохраняли крупицу надежды на то, что однажды нас вышлют отсюда. Эта надежда, в конце концов, оказалась всего лишь иллюзией.

У нас было достаточно еды, чтобы не голодать. Однако о прежнем комфорте пришлось забыть. Например, приходилось долго стоять в очереди, чтобы разогреть еду. Мыться приходилось холодной водой. Нормальных туалетов не было, только выгребные ямы.

Такая жизнь изменила мое представление о гигиене. Мы ничего не могли с этим поделать, первое время это очень смущало нас.

В Вестерборке я не работала. Хотя часто вызывалась позаботиться о детях, которые попали в лагерь вместе со взрослыми. По крайней мере, детей можно было отвлечь от их печальной судьбы. Мы пели песни и играли с ними, чтобы добавить нотку фантазии в окружавшую нас унылую действительность. Вообще, взрослые делали все возможное, чтобы защитить и оберегать детей.

Нам с братом было соответственно четырнадцать и шестнадцать. Мы уже не считались детьми. Кроме того, ситуация сделала нас взрослыми быстрее, чем других детей нашего возраста. Мы старались, чтобы родители не беспокоились о нас.

Пока мы были в том пересыльном лагере, помню, отец время от времени ездил в Амстердам. Зачем? Что он мог там делать? Не знаю. Эти поездки остаются для меня загадкой и по сей день.

Надо сказать, что Вестерборк был относительно тихим местом и служил своего рода приманкой, чтобы побудить евреев не сопротивляться отвратительному плану гитлеровцев, заставить их поверить, что все будет хорошо. В отличие от концлагерей, здесь было очень мало нацистов. Тем немногим, кто там находился, была поставлена задача охранять периметр. За поддержание порядка в лагере отвечала голландская полиция. Я думаю, нацисты находились там, только чтобы убедиться, что депортированных отправили в нужное место.

Главным в нашей повседневной жизни была тревога. Каждый понедельник вслух зачитывались имена тех, кто должен был явиться на депортацию. Это было что-то ужасное! Призванные пугались, услышав свои имена, а неназваные вздыхали с облегчением. Но облегчение никогда не длилось больше недели. В следующий понедельник назывались новые имена. Мы всеми силами надеялись не услышать своих имен. Мы не знали, когда будет наша очередь.

Поезд уходит из концлагеря Вестерброк в Освенцим. Из фотоальбома коменданта лагеря

Конечно, знать всегда лучше, чем воображать самое плохое. Мы уже знали в то время о существовании лагерей смерти. Те, кого призвали к отправке в лагеря смерти, должны были выйти во внутренний двор и быть готовыми сесть на поезд на следующий день. Сегодня, оглядываясь назад, я не могу представить себе более гротескного сценария: семьи, которые собирают то немногое, что у них осталось, с единственной целью – быть отправленными на смерть.

Ту же процедуру прошла Анна Франк. Ее имя появилось в списке отправляющихся. Затем, 3 сентября 1944 года, ее посадили на поезд, отправляющийся в Освенцим. Это был один из последних поездов Олланда, который продолжал совершать поездки в один из самых страшных лагерей нацистов. Таким образом, вся семья Франков была отправлена в концлагерь. Туда же отправились люди, у которых они прятались.

Жизнью в Вестерборке руководил Альберт Геммекер. Эта фигура до сих пор остается загадочной. Он, например, никогда не был замечен наказывающим заключенного. Немецкие охранники, напротив, делали это с явным удовольствием. Геммекер вроде бы даже старался улучшить наши условия.

Из-за неблагоприятных санитарно-гигиенических условий моя мать заразилась вшами. Это событие вызвало у нее нервный срыв. Вообще, лагеря кишели вшами. Было крайне неприятно жить с этими печально известными насекомыми. Ничего с этим не поделаешь, без лечения и возможности как следует помыться бороться со вшами невозможно.

Комендант концлагеря Вестерброк Альберт Геммекер (слева) празднует Рождество с другими офицерами СС

Сейчас, когда я вспоминаю те дни, проведенные в ожидании чего-то страшного, я до сих пор не понимаю, как я продолжала ждать. Нацистам удалось оторвать меня от моей школы, от моей жизни, они насильно вытащили меня из моего дома, будущее не подавало ни малейших признаков оптимизма. Как на это реагировать? Как я могла пережить эти бесконечные дни? На что я могла надеяться в этой жизни, которая меня ждет?

Напряжение и тревога стали настолько давящими, что однажды я внезапно потеряла сознание посреди лагеря. Мне на помощь пришла пожилая женщина. Я медленно открыла глаза, когда она нежно похлопала меня по лицу. Возможно, я потеряла сознание из-за плохих условий, но более вероятно, что это нервный срыв. Помню, мои нервы были постоянно на взводе. И мое тело пыталось помочь мне сбежать от этого кошмара.

Вот так мы и жили в Вестерборке: сохраняя семью, несмотря на обстоятельства, и пытаясь не думать о будущем, не сулящем ничего хорошего. Не лучше ли было бы нам остаться там до конца войны? Да, конечно. По крайней мере, мы бы пережили войну. Но немцы не собирались оставлять нас в живых.

Прошли бесконечные месяцы, очередь дошла до нас. 4 февраля 1944 года нас снова вызвали для оглашения имен тех, кого должны отправить в неизвестном направлении. На этот раз моей семье не суждено было испытать короткий момент облегчения. Мы услышали, что Мартин Виллем, Хелен Виллем, Нанетт Виллем и Бернард Виллем должны явиться на следующий день к отправлению поезда для депортации.

Забегая вперед, скажу, что этот обряд объявлений продолжался и в наше отсутствие. Закончился он 15 сентября 1944 года, в день, когда последний поезд отправился из Вестерборка в Берген-Бельзен. Более тысячи заключенных еще оставались в транзитном лагере.

Эшелон с голландскими евреями готовится к отправке из концлагеря Вестерборк

Итак, мы с семьей пробыли в Вестерборке четыре месяца. Та же самая сцена, которую я наблюдала много раз, теперь разыгрывалась с членами моей семьи. Мы вчетвером, нервные и встревоженные, ждали на перроне прибытия нашего поезда. Я очень надеялась, что он никогда не приедет, и нам не придется уезжать. Но этого не произошло. Мы поднялись в вагон.

Что мы чувствовали в этот решающий момент? Некоторое облегчение. Мы уже знали, что направляемся в Берген-Бельзен. Говорили, в этом лагере условия жизни немного лучше, чем в других. Но эта радость длилась недолго.