Czytaj książkę: «Мемуары стриптизерши. Американская тюрьма как путь к внутренней свободе», strona 3

У меня от лица отхлынула кровь. Не хватало кислорода, я только открывала и закрывала рот, как рыба на суше. Все заморозилось. Не от холода, а от страха и оцепенения. Я не могла пошевелить ни руками, ни ногами, ни языком…

– Сука, тварь недобитая! Тварь! Где мои дети? – из меня вдруг вырвался звериный рев.

Но она никак не отреагировала. Вытащила маленький допотопный блокнотик и, диктуя сама себе, с отрешенным видом записала: «Следствие показало, что подследственной женщине 34 года, мать двоих детей, 12 и 13 лет, согласно записям; она психически неуравновешенна и во время наблюдения находится в невменяемом состоянии». Спокойно положив блокнот в сумку, ехидно улыбнувшись на прощание, она вышла. Я ревела как ребенок. Как же мне хотелось, чтобы хоть кто-нибудь на этом свете сказал, что все будет хорошо! Как мне было страшно и одиноко!

– Ну что? Продолжим? – сухо и безучастно спросила Джонсон, проводя рукой по лбу.

Уже шел седьмой час моего допроса. Я не чувствовала реальности. Только понимание, что происходит что-то очень страшное. Я была в полном безумии, но надежда или даже вера, что в самый последний момент случится чудо, давали мне силы еще как-то реагировать и думать.

– Теперь четко отвечай на вопросы. Только отвечай. Нет необходимости разводить философию и болтать свои предположения.

Я безропотно согласилась. У меня хватило сил только утверждающе кивнуть ей головой. Мое дыхание было поверхностным, мой голос был слабым.

– Так… – Гонзалес, тихо сидевший до этого за письменным столом, зашуршал бумагами в папке и передал их своей напарнице. Та одобрительно кивнула и показала жестом все записывать.

Джонсон привстала со стула и наклонилась вперед:

– Надира, послушай меня, – она говорила тоном чуть выше шепота. – Доказательства слишком весомы! – она постучала по толстой папке с файлами в руке. – Я предлагаю тебе просто признаться, и я сделаю все возможное, чтобы обвинения в заговоре были сняты.

Я с презрением прищурила глаза. Она откинулась назад и продолжила:

– Давай сначала. Первое: контролировала ли ты Ирину Рахимову? Запрещала ли ты Ирине общаться с другими людьми? Ты контролировала Ирину и не разрешала ей встречаться с другими людьми. Так?

– Я никогда не контролировала Ирину. Она была любовницей моего мужа и встречалась с теми, с кем хотела. А когда встретила Робина Херрера, спокойно ушла из нашего дома и вышла за него замуж.

– Второе: ты угрожала Ирине и сказала: «Не переходи мне дорогу или тебе будет очень плохо!»

– Да, когда узнала, что она спит с моим мужем, конечно, я была очень зла и сказала так. Я хотела, чтобы Ирина ушла из нашего дома. Я надеялась, что у нас наконец воцарится мир в семье.

– Ты позвонила ее маме в Узбекистан и угрожала, что если они не заберут свою дочь, то ты уничтожишь ее паспорт. И тогда она станет нелегальной в стране и больше не сможет приехать домой в Узбекистан.

– Тоже не отказываюсь от этих слов. Я хотела, чтобы Ирина ушла. Ушла из нашей семьи.

– Так ты признаешь, что угрожала Ирине и ее семье?

– Я не угрожала Ирине и ее семье. Я не говорила, что расправлюсь с ними, убью или покалечу. Я сказала: «Если ты не уйдешь, то я сожгу твой паспорт». Я еще раз повторяю: я хотела, чтобы Ирина ушла из нашей жизни и больше не подходила к моему мужу. Если вы считаете, что это угроза, то как хотите, так и понимайте.

– Ну все-таки это угроза. Я знаю русских, это и есть угроза. Подразумеваемая угроза!

Может, Джонсон и была права – я угрожала Ирине.

Когда мы прилетели в Нью-Йорк, мы жили в маленькой однокомнатной квартирке-студии на Манхэттене. По старинным статуям, бардовым коврам и швейцару в подъезде можно было догадаться, что это когда-то был роскошный дом для привилегированной элиты. Даже воздух в квартире отдавал запахом старых вещей, а тяжелые гобелены на окнах, массивная мебель и крохотная кухонька создавали впечатление, что мы попали в шестидесятые годы Америки. Я пила все больше и больше, на Манхэттене найти спиртное не составляло труда, а клуб на пересечении 21-й авеню и 22-й улицы, в котором я работала, прямо-таки поощрял привычку употребления спиртного – мы должны были спаивать клиентов, тогда они охотнее раскошеливались.

В тот день я, как обычно, вернулась из клуба под сильным градусом. Как обычно, скинула в прихожей свои 12-сантиметровые туфли, которые натерли волдырь на мизинце за восемь часов танцев, и повалилась на маленький диванчик, на котором обычно спала Ирина. Маленькая квартирка была разделена на две части ширмой, как в старых американских фильмах. На одной стороне стоял диванчик, на другой была полутораспальная кровать. Кровать была слишком узкой, чтобы вместить двоих, и в большинстве случаев Эльнар спал на кровати, а я на полу, чтобы не мешать ему хорошо отдохнуть.

Я долго не могла уснуть, наблюдая за мужем и Ириной, счастливыми и смеющимися. Они, прислонившись друг к другу, рассматривали какой-то журнал, громко обсуждали его иллюстрации. Никто и не обратил внимания на меня. С трудом освободившись от своего узкого платья, в пьяном угаре, я утонула во сне.

От жажды я проснулась посреди ночи. За ширмой была возня и раздавались приглушенные стоны.

– Блин, пить надо меньше…

Но стоны стали слышны более отчетливо. Вместо того чтобы пойти на кухню за водой, я заглянула за ширму… Эльнар и Ирина наслаждались сексом. Крик моего ужаса заставил их прекратить свое занятие.

– Иди на место, сука! Тварь, иди на место! – Озверевшее лицо голого Эльнара не предвещало ничего хорошего. Ирина, схватив простыню, убежала в ванную.

– Слушай, мразь, алкоголичка! Если ты встанешь со своего места, я придушу тебя!

Тонкие, «аристократические» (по его мнению) пальцы впились мне в горло. Воздуха не хватало; я не могла нормально дышать, пальцы сжимались все туже. Все еще держа крепко сцепленные пальцы на моем горле, он оттащил меня за ширму, где стоял диванчик, кинул одеяло на пол и, расцепив пальцы, толкнул меня туда же. Я сидела на полу, скорчившись от боли и шока, а Эльнар достал бутылку из холодильника, бросил ее на одеяло рядом и потом ушел в ванну, где все еще была Ирина.

– Ну ты и стала пить, Кутя! Как же ты могла так напиться вчера? Я уже переживаю за тебя, наговорила черт-те чего, ушла от меня на пол… Ирина приготовит тебе завтрак, а я побежал!

Я смотрела на него с вытаращенными глазами, не понимая ничего. Около меня лежала пустая бутылка поллитровки.

– Опять опаздываю! Господи, с такой женой и работу потерять недолго. Ирина, сделай ей что-нибудь на завтрак, умрет ведь!

«Черт! Может, ничего и не было, а может, я действительно ухрюкалась? Вот дура! Меньше надо пить».

Но горло предательски болело, а синяки от пальцев Эльнара вернули меня к действительности. Я не алкоголичка, это случилось! На кухне, припевая «Черную кошку» Меладзе, Ирина жарила яйца.

– Ирина, слушай меня! Ты должна улетать в Ташкент. После того как закончится конференция Эльнара, ты должна исчезнуть из Америки и из моей семьи. По-хорошему предупреждаю тебя!

– А если нет, то что? – Ирина уже не казалась такой уж безобидной. В ее голосе слышались уверенность и целенаправленность. Это взбесило меня.

– Если ты не улетишь домой в Узбекистан, то я порву твой паспорт, я… я… Я позвоню твоей матери и расскажу, какая ты невинная овечка, которая спала с моим мужем.

– Да ты прямиком катишься в болото. Посмотри на себя! Вечно пьяная, вечно в истерике. Кто ж с тобой захочет иметь дело?

– Сваливай в Ташкент! Исчезни из моей семьи! Я клянусь, в противном случае я сожгу твой паспорт, будешь нелегалкой здесь. Сейчас позвоню твоей мамаше, никогда не увидишь ее больше! Сука! Мразь! Уничтожу вас всех! Грязные слизняки! Уничтожу!

Я не смогла защитить себя от Эльнара и теперь со сладостной яростью выливала свою боль на Ирину. Меня трясло от беспомощности, безысходности и отчаяния. Ведь внутри себя я понимала, что уже ничего не поможет.

– Если хочешь увидеть детей, ты станешь подругой Ирины! Усекла? – велел муж.

– Да…

Через месяц, когда закончилась конференция в Нью-Йорке, мы уже втроем летели на борту «боинга», направлявшегося в Эль-Пасо. А Эльнар с Ириной и не старались скрывать своих отношений и, обнявшись, обсуждали планы.

Джонсон повернулась к Гонзалесу, который усердно строчил что-то, и сказала:

– Зафиксируй! Она призналась, что угрожала Ирине, что всех их уничтожит!

Он быстро оглянулся на меня. Стул заскрипел под тяжестью его тела. Я представила, как его штаны пропитались потом и прилипли к деревянному стулу.

– Низами признала, что она угрожала своей жертве.

– Тварь! Мразь! – прошипела я. Руки в наручниках затекли и отдавались острой болью в мозгу.

– Пойдем дальше. Так я не поняла, зачем вы привезли девочек в США? Цель была заставить их работать на вас? Так? Для того чтобы они не дай бог не вышли из-под вашего влияния, вы запрещали им общаться с другими людьми. Вы их держали в постоянном страхе. Так?! Вот потихонечку все и образовывается! – Джонсон заметно повеселела и подмигнула Гонзалесу. Тот застрочил еще усерднее.

Смешно! Все записывалось вручную! Похоже, диктофоны еще до них не дошли!

– Я?! Я запрещала?! Они ходили, куда хотели, они делали, что хотели! Эльнар им никогда не угрожал, на них не орал и ничем не притеснял. У них была веселая компания! А я тем более не могла или разрешить, или запретить – у меня не было никакого права голоса, к вашему сведению. Это мне запрещалось общаться с людьми, мне запрещалось звонить домой, детям! Эльнар отвозил и привозил меня к клиентам, на работу, когда училась в колледже, он приезжал на уроки и следил за мной! Я всегда чувствовала его присутствие! Он неожиданно и резко появлялся, независимо от того, где я была, так же неожиданно исчезал, не сказав не слова. Но дома меня ждал ад, если он видел меня говорящей с кем-то.

– Продолжай! – Джонсон и Гонзалес странно переглянулись.

– Как я могла контролировать Ирину, если она встретила своего бойфренда Робина и в итоге вышла за него замуж? Я никогда не ограничивала Ирину в передвижении, никогда не ограничивала ее в общении с людьми вокруг. До того, как я узнала об их отношениях с моим мужем, мы были неплохими подругами. Когда я узнала, что Ирина спит с Эльнаром, в то время как я работаю до четырех часов утра, вот тогда я и сказала ей не лезть в мою семью, в противном случае ей будет плохо. Но никто меня не слушал. Они по-прежнему продолжали отношения в мое отсутствие, и я со злости и обиды рассказала все Робину, за которого Ирина собиралась замуж. Хотя Робин был очень зол на нее и они не разговаривали долгое время, они все равно поженились, потому что Ирина была беременна. Их отношения были настолько плохие, что Ирина позвонила мне, умоляя о помощи. Она хотела уйти от Робина, но не знала куда. А к нам я ее не пустила, вот почему она стала ненавидеть меня.

– Это все твои фантазии и спекуляция по поводу происшедших событий. Я не разрешала тебе выражать своего мнения. Отвечай на вопросы. Так ты сказала Ирине, что ты уничтожишь ее паспорт, что она останется нелегальной здесь?

– Да! Я так и в Нью-Йорке сказала, и в Эль-Пасо говорила. Когда мои жалобы Робину тоже не помогли и они все равно втайне продолжали встречаться, я сказала, что сожгу ее паспорт.

– Чтобы ей было некуда деться без паспорта и смиренно работать на вас! Так? Гениальная идея! – Джонсон повернулась к Гонзалесу и кивнула ему, указывая на дверь. Он поспешно вышел.

– Да нет же! Мне это не нужно было совсем. Поймите, я хотела, чтобы Ирина хоть что-то приняла всерьез и ушла из нашей жизни.

– Самый главный вопрос, который мне самой интересен: допустим, ты не участвовала в привозе и эксплуатации этих молодых девочек. Допустим, Ирина была и есть любовница твоего мужа. Как это ты, образованная женщина, воспитанная в современной и образованной семье… Черт! У тебя же родители не картошку копали на ферме, твои родители – ученые, работающие на государственных должностях! Как это ты, окончившая университет…

У нее перехватило дыхание, она еще больше наклонилась ко мне и заорала:

– Как это получилось, что ты, образованная женщина, не ушла от своего насильника? Не говори, что терпела, сука! Тебе это нужно было! Ты была в сговоре со своим мужем. Как это ты позволила, чтобы так с тобой обращались? – Джонсон стала багровая и тряслась. – Почему ты не пошла в соответствующие органы за помощью, почему ты не убежала, в конце концов? Ты что, безмозглая идиотка или мазохистка?!

Она была так близко, что я чувствовала запах мятной жвачки у нее изо рта, и это немного меня отрезвило.

– Я… Я просто… Я просто всегда слушалась мужа. Я узбечка, мы так воспитаны… Я долго терпела, но потом я все-таки попыталась убежать от него, когда он бил меня, но, но…

Я стала заикаться то ли от страха, то ли от вопроса, который бил колоколом по мозгам.

Когда человек доведен до крайнего предела отчаяния и беспомощности, он приходит к такой точке, когда страх отступает и становится все настолько безразлично, настолько все равно, что он начинает думать о смерти как об освобождении. Так случилось и со мной. После того как Ирина ушла к Робину, Эльнар совершенно озверел.

– Как она могла меня променять на этого чмошника! Как?! – орал он, придираясь к каждому моему слову или действию. – Это невозможно, я всемирно известный ученый, никто не может сравниться со мной… Это ты ее выжила из нашего дома! Что ты ей наговорила?

Эльнар вставал ночью и стоял надо мной, пока я в ужасе не просыпалась от его тяжелого дыхания.

– Объясни мне, что ты ей наговорила?

– Эльнар, давай спать. Она просто влюбилась и ушла.

– Что-о? Как ты можешь спать, когда твоего мужа так жестоко унизили? Встань и объясни мне! Как ты можешь спать?

Разъяренный, он схватил меня за горло и выволок из постели; он требовал быть с ним в постели, как Ирина, и делать все, чем ублажала его она. Я была уверена, что схожу с ума. Ни водка, ни кокаин не помогали отключиться от постоянных истерик, нравоучений и сексуальных домогательств этого тирана.

– Я сделаю так, что ты кровью будешь захлебываться от того, что ты со мной сотворила. Там, в Узбекистане, твоего братишку случайно столкнут под машину. Хочешь этого? Хочешь?

– Пожалуйста, пожалуйста, Эльнарик! Не пугай меня так!

– Тогда делай так, чтобы я был доволен. Давай! Старайся!

Вся эта история не прекращалась почти месяц. Я уже ползала по дому, пытаясь предугадать, на чем сорвется мой «господин». Но… всему приходит предел. Пришел день, когда я ясно поняла: чем жить в таком аду, мне лучше уйти из этой жизни.

Однажды Эльнар, как обычно, уехал в университет, но в этот раз забыл запереть дверь в комнате, где он держал меня уже почти месяц. В голове взорвался вулкан разных мыслей, но четкого плана, как покончить с собой, не было. Я хватала то одежду, то документы, то нож, который притащила из кухни…

Идея сбежать пронзила меня молниеносно. Дрожащими руками кривым почерком я написала: «Я больше так жить не могу и не буду! Не ищи меня, живую уже не найдешь».

Бежала я долго. Так долго… Палящее солнце Техаса и горячий ветер совершенно не помогали сообразить, что делать дальше, как закончить этот ад, называемый жизнью. В голове пролетали образы Зарьки, моего братишки, сестренки, папы и мамы. Мамочка моя! Как же так случилось, что ты не понимаешь меня? Как же так… Почему все время отсылала меня назад к этому зверю!

Я стояла на краю обрыва недалеко от нашего клуба, отчаянно пытаясь перерезать себе вены ножом, который прихватила, выбегая из дома. Но нож был стейковый и не прорезал кожу. Наверное, я была такая толстокожая! Когда наконец хлынула кровь, кто-то схватил меня сзади… Это был полицейский.

Глаза Эльнара были красные, пот струился по лицу, от него пахло плесенью. Сжав мои запястья, пересохшим ртом он шептал мне инструкции в машине по дороге домой, куда нас любезно везли полицейские.

– Так что тебе нужно сказать этим людям? Отвечай, не бойся.

– Сказать полиции, что я алкоголичка и наркоманка и не знаю, что делаю.

Переход от ярости к «нежности» был молниеносным:

– Хорошая моя девочка! Умница!

После объяснений с полицейскими о случившемся, Эльнар подписал обязательство заботиться о моем психическом здоровье и отвести меня к психологу. Мой муж сдержал свое слово – психиатр выписал мне Прозак от нестабильного суицидального состояния.

А жизнь в нашем доме шла своим чередом: я работала, Эльнар возил меня к клиентам и приносил чистый спирт из своей лаборатории, чтобы я не тратила деньги на покупку водки из магазина. Но деньги я все равно тратила – я их прятала от Эльнара и на работе покупала кокаин, который здорово помогал сохранять «рабочее» состояние и форму. Начались нескончаемые дни спиртного угара и кокаинового кайфа. Я уже не переживала ни о чем…

– Зачем вернулась? Если это был ад? Значит, нравилось, – Джонсон сделала отвратительную гримасу, как будто увидела гниющую мышь.

– Да я не вернулась! Я хотела убить себя. Меня притащили к нему.

– Слушай! Если ты думаешь, что можешь водить нас за нос, ты глубоко ошибаешься. Не строй из себя жертву. Мне платят большие деньги, чтобы выбивать признания, и я делаю это лучше, чем любой другой полицейский следователь в этой чертовой стране, которую я защищаю. Переходи к делу!

В комнату поспешно вошел Гонзалес:

– Все, агент Джонсон, можно паковать ее. Ее муж признался во всем и подписал признание о своей вине и о роли своей жены в этом! Мы не взяли еще всех подозреваемых, но довольно легко раскрутили эту схему! – и затрясся от смеха.

– Слышала? Твой муж признался во всем, давай колись тоже.

Я слишком хорошо знала Эльнара – он в жизни не признается ни в чем, даже в бытовой мелочи, не говоря уже о том, чтобы себя засадить в тюрьму.

– Ну если он и признался, то, значит, он и виноват. Я не имею ничего общего с его признаниями, – я сказала это бойко и бесстрашно, хотя леденящий холод ужаса и сомнений заставлял меня дрожать.

– Хренова сучка! Говори!

Джонсон уже не была бесцветной, она не была багровой, она была зеленой!

– Цель! Цель их приезда?

– Чьего приезда?

– Fucking bitch! ² Колись!

– Зачем вы орете? У меня уже мозги заморозились.

Я стала рыдать. Но ее вопрос так и повис в еле работающих мозгах. Действительно! Почему я вернулась? Что меня заставило вернуться? Ведь я могла все рассказать полицейским! – стучало у меня в груди.

– Зачем вы орете? Я гражданка Узбекистана, а не вашей гребаной страны! Мои родители оповестят консульство! Я дам все фамилии защитников «свободной страны».

– Хорошо, хорошо! Я задаю вопросы, а ты отвечаешь. И все! Конфисковывала ли ты паспорт Ирины Рахимовой?

– Она вышла замуж, при ней был паспорт. Как я могла его конфисковать?

– Ее паспорт был найден у вас в багажнике машины, почему?

– Не знаю. Это они о чем-то договаривались с Эльнаром, наверное.

– Иванова заявила, что вы забрали паспорт у нее, когда она только приехала в Эль-Пасо.

– Она сама отдала Эльнару паспорт, чтобы он открыл счет в банке на ее имя. Потому что она не говорила по-английски.

– А что с Дильдорой Тешабаевой?

– А что с Тешабаевой? Она жила у нас, курила свою марихуану и устраивала бардак в доме. Ей запрещалось водить домой своих ухажеров, и из-за этого у них был скандал за скандалом.

Следуя нашему с Ириной примеру, Люба и Дильдора пошли работать в стриптиз-клуб. Но эти девочки не были такими уж податливыми на инструкции Эльнара. Они были молоды, веселы и развязны. Такого количества денег и свободы они, наверное, с рождения не видели. Их жизнь была сплошной вечеринкой! Эльнар дико нервничал, пытаясь как-то образумить их. Но он нервничал не от их бесшабашного поведения, а от того, что девочки посылали его «в сад», когда он пытался доставать их своими нравоучениями. Начинались скандалы.

– Они не знают, кого они не ценят! Безмозглые курицы! Они ломают стул, на котором сидят! Скажи им! Почему ты не можешь объяснить им, кто я?

Я уже привезла детей из России, и меня очень беспокоило влияние на них домашней атмосферы, я все же не лезла в это болото. У меня была цель – поскорее устроить детей в школу и вместе с ними уйти от Эльнара. А у него исчез самый действенный и самый страшный рычаг давления на меня – что я не увижу детей. Зная это, он приспустил свои пары.

– А вы знаете, что эти девочки постоянно… – попробовала продолжить я.

– Заткнись! – Джонсон резко повернулась к своему помощнику, который, как шакал Шерхана, только поддакивал и не сказал ничего вразумительного за все это время. Его глазки нервно бегали по моей груди, которая, как две огромные горы, гордо возвышались на мне.

– Вы не имеете права заставлять меня говорить то, чего я не знаю. Вы заставляете меня признаться в том, чего я не знаю! – осмелев от взгляда шакала, прохрипела я.

Джонсон посмотрела на меня, как будто ее окатили холодной водой. Ее безжизненные акульи глаза вылупились и стали неестественно круглыми. Казалось, из последних сил она прорычала:

– Все, хватит! Прекращаем! Мы уже добились немало признаний!

Эти монстры прессовали меня уже одиннадцатый час. У меня опять все тряслось, я не могла уже ни понимать их дурацкий английский, ни говорить на нем. Перед глазами поплыли круги. Стало дико тошнить, и я боялась упасть в обморок. «Зачем я вернулась к Эльнару? Почему сразу не сказала полицейским о своем горе? Почему я не смогла противостоять ему?» – глухо стучали вопросы у меня в висках, но я не могла ответить на эти непонятные требования мозга. «Что же дальше будет?» – вторил эхом страх где-то в затылке.

– Вставай! Идем! Мы закончили.

– Куда?

Мой вопрос так и остался без ответа. Я повиновалась. Наступает момент, когда все принимается без вопросов и уже все становится безразлично.

Джонсон зарычала на своего помощника, говоря ему, чтобы он убирался из ее офиса, взяла свою папку с бумагами и ушла не оглядываясь.

Эти следователи-детективы такие дебилы! Единственная причина, по которой они вообще так сильно прессовали меня, заключалась в первую очередь в том, что они рассчитывали захватить группу людей, как они это называют, «русскую мафию», а вместо организованной преступной банды напоролись на двух спящих детей и нас, идиотов. План не удался! Хоть эта мысль успокоительной негой разлилась по телу. Хоть этим я отомстила!

Наконец меня вывели на улицу. Уже было темно. Полицейский пикап ждал у входа. Я еле волочила ноги. Усталость и голод – все, что я чувствовала в этот момент. Автозак тронулся.