Czytaj książkę: «Славянский мир Начальной летописи»

Czcionka:

Предисловие автора

Труд, предлагаемый теперь на суд читателей, имел целью не полное и всестороннее изложение исторической географии Руси в эпоху, обнимаемую Начальной летописью, но главным образом разъяснение только тех вопросов этого обширного предмета, которые ставит сама летопись, и потому ограничивается разбором географического материала, который она представляет. Но и в этих размерах исполнение принятой нами задачи затруднялось прежде всего относительной скудостью несомненных, критически утвержденных данных, которые могли бы послужить прочным основанием при разъяснении географического кругозора и географических понятий летописца и при постановке в надлежащем свете сообщаемых им известий и указаний. Мы должны были пополнять этот недостаток, сопоставляя известия Начального летописца с известиями позднейших летописей и других письменных источников XII–XIV веков. При этом богатый материал, который надо ожидать для изучения вообще древнерусской географии и географии Начальной летописи, в частности, от местных археологических изысканий, оставался, к сожалению, предметом для нас мало доступным. Наконец, иного рода затруднения представляло обилие таких данных, которые сами требуют предварительной проверки и разработки. Между ними главное место принадлежит указаниям и свидетельствам современной географической номенклатуры, за которыми признается обыкновенно важное значение в вопросах исторической географии, но, собственно говоря, признается больше на веру, чем по сознательному и оправданному критикой убеждению. Мы уверены, что эти свидетельства и указания получат только тогда прочность и несомненность, когда будут проверены путем филологического изучения. Но, не смея основывать безусловно на них никаких положений и заключений, мы все-таки не считали себя вправе оставить их вовсе без внимания и старались собрать их возможно больше – в той надежде, что они могут быть не совсем бесполезны как материал для других, более счастливых и более подготовленных исследователей.

Варшава, 6 (18) декабря 1873.

Н. Барсов

Глава 1¹

Начальная летопись как географический источник. Ее общий характер и затруднения, которые он представляет при исследовании ее географии. Мир, известный Начальной летописи. Перечень земель и народов: а) космографический отрывок из Георгия Амартола; б) вставка о западе и севере Европы. Пределы Иафетовой части. Варяжское море, по понятиям Начальной летописи. Его положение и объем. Сходство представлений о нем начального летописца и мусульманских писателей того же времени. Восточно-Европейская равнина. Угорские горы. Оковский Лес. Волок. Первое известие об Уральском хребте. Верх, или Верхние земли. Низовская земля. Днепровские и другие горы; значение слова «гора». Внутренние горы Восточной равнины, по Начальной летописи. Значение рек для движения населения. Черноморский бассейн. Днепр. Связь его бассейна с бассейнами других рек. Реки балтийской полости. Направление Западной Двины по понятиям летописца. Пути из Двины: к Днепру, к Озерной области и к Поволжью. Воды южной части Озерной области. Связь их с Варяжским морем, Подвиньем и Поволжьем. Волжский бассейн. Водные сообщения в пределах Верхнего Поволжья как возможные пути древнейшей славянской колонизации. Связь с Подесеньем, Озерной областью и Заволочьем. Заволоцкие пути

Как у всех народов, и у нас первая отечественная летопись, обыкновенно приписываемая Нестору, составляет в то же время и первую отечественную географию. В ее простой и безыскусственный рассказ о событиях с отдаленнейших времен вошли существенным элементом известия о территории, где они совершались. При первом взгляде эти известия имеют вид совершенно случайных заметок, сделанных мимоходом в рассказе о том или другом событии. Но тем не менее при внимательном рассмотрении их они обнаруживают полноту и систематичность, какой, по-видимому, от них нельзя было бы ожидать. Отвлекая географические данные от событий, по поводу которых они упоминаются, и приводя их в естественный порядок, исследователь входит в особый мир географических понятий и представлений, который, разъясняя одну из сторон миросозерцания народа в рассматриваемую эпоху, вместе с тем проливает свет на географические условия его исторического существования.

Самый характер нашей первой летописи ручается за то, что она передала с достаточной полнотой географические понятия и представления своего времени по крайней мере по отношению к той территории, на которой был призван жить и действовать русский народ. В том виде, в каком она дошла до нас, она возникла в начале XII века, в ту переходную эпоху, когда только что окончился «великий труд», по выражению Ярослава, первых князей – собрание восточнославянских племен в одно государство, когда эти племена слились уже в единый народ под влиянием княжеской власти, церковных учреждений и возникавшего образования и когда едва только начинал утверждаться удельный порядок, впоследствии расчленивший молодое государство на независимые друг от друга княжения. Это было время преобладания идеи единства Русской земли, выражавшейся и в политических отношениях, и в начинавшейся литературе. Местные областные интересы, развитые удельной жизнью Руси, еще молчали. Нестор оканчивал свой труд в то время, когда постановлением Любецкого сейма князья впервые признали наследственность уделов и тем упрочили их дальнейшее обособление, но когда утвержденный ими порядок принадлежал еще будущему. Как выражение народного самосознания, Начальная летопись вся проникнута этой идеей единства, сознанием целости Русской земли. Она не ограничивается интересами какой-нибудь одной области уже тогда обширного государства, но заносит на свои страницы все, что можно было узнать из народного предания и немногих письменных источников о прошедших судьбах всего русского народа. Она чужда областной исключительности, и если она останавливается чаще всего на Киеве, то только потому, что туда тяготели события и там сильнее всего бился пульс русской исторической жизни. Ее рассказ обнимает все пространство Русского государства и, следя за отношениями его к соседям, весь известный тогда на Руси мир.

Впрочем, при рассмотрении ее как географического источника открываются некоторые затруднения. Как известно, Начальная летопись есть не что иное, как летописный свод, составленный из отдельных сказаний, заметок, официальных документов и местных известий². Древнейший текст ее дошел до нас в так называемом Лаврентьевском списке, сделанном в 1377 году в Суздальском княжестве монахом Лаврентием. Из приписки, находящейся в нем под 1110 годом, видно, что рассказ о событиях до этого года писан игуменом Киевского Свято-Михайловского монастыря Сильвестром в 1116 году. Трудно решить, был ли игумен Сильвестр только переписчиком или же вместе с тем и составителем всего свода, давшим ему ту редакцию, в какой он дошел до нас в многочисленных списках. Последнее вероятнее³, хотя различие разных списков дает основание полагать, что позднейшие переписчики и компиляторы не довольствовались сильвестровской редакцией свода и изменяли ее вставками и сокращениями. В основание его положены Повести временных лет, которые, судя по их заглавию⁴, должны были заключать в себе сказания о славянах до образования Русского государства, о призвании варягов, о первых киевских князьях. По всей вероятности, Повести составляли первоначально цельное изложение и только впоследствии были разбиты по годам, дополнены и распространены отдельными сказаниями, местными известиями (Киево-монастырскими, Ростовскими, Новгородскими, Черниговскими) и извлечениями из греческих хронографов. Вследствие того в настоящее время едва ли возможно определить не только первоначальный вид, но и самый объем их, кем именно из русских князей оканчивался рассказ о том, «кто в Киеве нача первее княжити и откуда Русская земля стала есть». Также разнообразно и по содержанию, и по характеру продолжение Повестей, или, вернее сказать, другая часть сильвестровского свода. Рядом с краткими погодными заметками мы имеем в нем подробное изложение событий в отдельных сказаниях, рассказы очевидцев и литературные памятники («Поучение Мономаха», его письмо к Олегу). Видно, что все это вошло в свод в своем первоначальном виде, что составитель вносил в него имевшиеся под рукой материалы целиком, располагая их в хронологическом порядке. В этой массе разнообразных и разъединенных фактов личность летописца теряется. Исследователь не имеет возможности судить ни о его подготовке, ни о средствах, которыми он располагал для своего труда. Этот важный пробел представляет значительные затруднения, между прочим, и для изучения летописной географии. Имея дело с летописным трудом одного человека, было бы возможно приурочить открывающийся в нем круг географических знаний к определенному времени и месту и отделить то, что летописец мог почерпнуть из народного предания и письменных источников, от того, что он знал по личным наблюдениям, что принадлежит собственно ему, тем самым с большей точностью восстановить географический кругозор времени, в которое он жил. Теперь же приходится иметь дело с разновременными географическими данными весьма продолжительной эпохи, обнимающей с лишком два с половиной столетия. Сверх того разновременные списки, в которых дошла до нас Начальная летопись, не одинаковы: в одних сообщаются факты, о которых умалчивают другие, или передается подробно то, что в других рассказано кратко. Никоновский, например, список гораздо полнее Лаврентьевского, а татищевский свод так богат данными, не известными древнейшим из дошедших до нас списков, что именно это богатство навлекло на него подозрение в подлоге, подозрение, до сей поры еще не рассеянное, но в то же время и не оправданное исторической критикой⁵. Очевидно, что позднейшие переписчики передавали сильвестровский свод – одни вполне, другие в сокращении, а компиляторы имели, может быть, под рукой и такие источники, каких не знал или оставил без внимания составитель первоначального свода. Все это заставляет нас иметь постоянно в виду все – даже позднейшие – списки Начальной летописи, не ограничиваясь одним только древнейшим Лаврентьевским, хотя и при этом необходимо будет обращаться за разъяснениями к свидетельствам позднейшего времени и придется во многом ограничиться одними предположениями и догадками.

Мир, известный Начальной летописи, может быть нанесен на нынешнюю географическую карту в следующих пределах: на севере границей его служит параллель от Уральского хребта к Невскому устью (приблизительно по 60° с. ш.), затем побережье Балтийского моря, южное побережье Немецкого моря и Британия; с запада океанические берега Европы и частью Африки; на юге крайние страны, известные ей: в Африке – побережье Средиземного моря и течение Нила, в Азии – Аравия и Индия; на востоке – Бактрия, Каспийское море и Волга. Выработанное уже древними географами деление земли на части света Начальной летописи неизвестно. Она не знает ни Европы, ни Азии, ни Африки. Она делит известный ей мир по странам света: на восток – страны полуденные, полунощные и западные, причем в общих чертах восток должен соответствовать Азии, юг – Африке, запад и полунощье – Европе. Начиная рассказ свой разделением земли по потопе между сыновьями Ноя, Повесть дает при этом перечень областей и народов, поселившихся в каждом жребии. Внимательное рассмотрение связи, в которой стоит этот перечень к общему ходу летописного рассказа, приводит, однако, к мысли, что он внесен в Повесть позднее и что в ее первоначальной, для нас утраченной, редакции его могло и не быть. Он не только не вызывается задачей Повести, так ясно выраженной в заглавии, но и противоречит последовательности рассказа. Прежде всего, поражает то обстоятельство, что перечень исчисляет земли и народы, которые достались (яшася) Симу, Хаму и Иафету, тотчас по потопе, то есть именно в то время, когда, по словам Повести, же «бысть язык един». Вслед за тем Повесть переходит к смешению языков и снова говорит о разделении земли между Ноевыми сыновьями, но уже весьма кратко и просто, очевидно, с единственной целью связать происхождение славян с библейской этнографией. «По разрушении же столпа и по разделении язык, – говорит она (Лавр., с. 3), – прияша сынове Симови восточныя страны, а Хамови сынове полуденныя страны, Иафетови же прияша запад и полунощныя страны. От сих же 70 и 2 языку бысть язык Словенеск от племени Иафетова, Норци, еже суть Словене». Очевидно, что эта заметка и предшествующий ей перечень исключают друг друга, причем или заметку, или перечень надо признать позднейшей вставкой, и, конечно, скорее всего, подробный перечень, так как краткая заметка составляет естественный приступ Повести к рассказу – и без нее Повесть, несмотря на перечень, все-таки не имела бы начала. Тем не менее нельзя отказать перечню в весьма раннем происхождении. Уже то одно обстоятельство, что он встречается почти во всех дошедших до нас списках Начальной летописи, дает повод думать, что он внесен в нее первым составителем свода, может быть, игуменом Сильвестром, а продолжение его, описание Западной и особенно Северо-Восточной Европы, могло возникнуть не позже конца XI или начала XII века.

По своему происхождению и содержанию перечень земель и народов разделяется на две части. Исчисление восточных и полуденных стран и областей Балканского полуострова с некоторыми островами Архипелага и Ионического моря заимствовано у греческих хронографов, а сведения о Западной и Восточной Европе взяты из местных источников. В греческой исторической литературе сказание о делении земли между сыновьями Ноя появляется в IV веке, и с того времени, говорит А. Л. Шлёцер, «сею сказкою, соединенною с вавилонском столпотворением, начинаются произведения всех греческих и латинских писателей истории, а за ними толпою следуют даже до XV столетия позднейшие восточные, западные и северные хронографы»⁶.

А. Л. Шлёцер не мог с полной уверенностью определить, у кого именно из византийских хронографов взят нашим летописцем этот географический отрывок, и полагал вероятным, что здесь Кедрин списывал Синкелла, а Нестор – Кедрина⁷. Дословное сходство нашего летописного перечня с космографией хронографа IX века Георгия Амартолы дало, однако, основание считать ее первоначальным его источником, тем более что этот хронограф был хорошо известен составителю летописного свода, который сделал из него и другие извлечения. Это открытие принадлежит г-ну Строеву⁸. Греческий космографический отрывок в исчислении земель ограничивается историческим миром времен Римской империи, удерживая номенклатуру классических географов. При этом он соблюдает естественный порядок расположения земель и ведет их перечень с юга на север и с востока на запад⁹. Только в исчислении полунощных и западных стран он отступает несколько от этого порядка: отнеся к ним южное побережье Черного моря от истоков Евфрата, он переходит к восточному и северному его берегам, называет здесь Колхиду, Боспор, Меотис, Дереви, Сарматию, Тавриду, Скифию и затем исчисляет области Балканского полуострова в порядке с севера на юг. Остальной Европы, как было замечено выше, он не знает. Этому сухому перечню дана – особенно в Начальной летописи – столь несовершенная редакция, что едва ли переписчики и читатели его могли составить себе ясное понятие о положении упоминаемых им земель и областей. Называя известную землю, он перечисляет и области, на которые она делилась, не указывая, однако, что они составляют только часть ее. Так мы видим в нем в одном ряду Аравию старейшую, Елмаис, Инди и Аравию сильную; Египет и Фиваиду; Пелопоннес и Аркадию. Мидия и Вавилония отнесены к востоку (к Азии), и вслед за тем в странах полунощных и западных (в Европе) показаны Мидия и река Тигр, отделяющая ее от Вавилонии. В ряду европейских земель мы видим Малую и Великую Армению, Пафлагонию, Галатию, часть Асийской страны, нарицаемую Ония (Ионию), тогда как европейские острова Сардани (Сардиния), Крит и Кипр упомянуты в Азии. Египет лежит в Хамовой части, а река Геон, зовомая Нил, отчислена к «сущим ко востоком».

От известий греческого хронографа существенно отличаются сведения, сообщаемые космографической вставкой о Восточной и Западной Европе. Они не могли быть заимствованы у греческих хронографов, которые или не знают упоминаемых нашей летописью земель, или же если и знают, то под другими названиями. Они, очевидно, почерпнуты из домашних, отечественных источников, что отразилось, между прочим, и на самом их изложении. Тогда как в греческом отрывке мы имеем почти исключительно¹⁰ названия областей (большей частью провинций бывшей Римской империи), здесь говорится только о народах и племенах. При рассмотрении этой части перечня нельзя, однако, не заметить большой разницы между сведениями, предлагаемыми им о Восточной и о Западной Европе. Исчисление племен в восточной половине ее есть почти дословное повторение того исчисления их, которое не раз делает Начальная летопись в дальнейшем рассказе о славянах и об их инородческих соседях¹¹. Названия некоторых племен, которых не знает текст Начальной летописи, могли быть вставлены позднейшими переписчиками; но, во всяком случае, этой стороной перечень неотъемлемо примыкает вообще к летописной географии, объясняется и дополняется ею. Он представляет полную картину расселения племен по всему пространству Восточно-Европейской равнины в конце XI и в начале XII века¹². Между тем, говоря о Западной Европе, летописец ограничивается ее побережьями и называет только племена, живущие вдоль берегов внутренних морей и Атлантического океана. Континентального населения ее он не знает. Это обстоятельство открывает самый источник сведений на Руси о Западной Европе. По справедливому замечанию известного исследователя отечественной старины И. Д. Беляева¹³, они могли быть получены только от норманнов, которым, как известно, были близко знакомы европейские побережья, с VIII века посещаемые ими для торговли, а больше для грабежа и разбоев, но которые мало знали внутренние земли Европы, поднимаясь в глубину их весьма редко, по течению только значительнейших рек. Свое знакомство с Западной Европой они передали русским, водворившись сперва в Новгороде, а затем в Киеве. Иного источника этих сведений не видно. Приписывать их нашим северо-западным торговым городам (Новгороду, Полоцку, Смоленску) нет основания, так как морская торговля Руси с Западной Европой началась, может быть, только в XI веке, ограничиваясь первоначально ближайшим Балтийским морем. Еще яснее норманнское происхождение их выступает в описании так называемых водных путей «из варяг в греки» (Волховом, Ловатью, Днепром) и «в Хвалисы» (к Каспийскому морю Волгой). Эти пути, известные у норманнов под именем austurweg¹⁴, норманны узнали, без всякого сомнения, от восточных славян, которые могли пользоваться ими ранее своих мореходных соседей для внутренних сношений. Но поставить их в связь с морскими путями в Грецию, знать, что великим водным путем на востоке (Волхов, Ловать или Западная Двина и Днепр) и Варяжским морем с других сторон можно «ити до Рима, а из Рима по тому же морю к Царю-граду, а от Царя-града прити в Понт море, в не же течет Днепр река» (Лавр., с. 3), которым на юге оканчивается водный путь Восточной равнины, – знать это могли только норманны. Сведения о Западной Европе, занесенные ими на Русь, сложились в народное предание, и оттуда уже они вошли в летопись, которая получила их таким образом из вторых рук. Если бы летописец записал их по рассказам очевидцев, изложение их было бы полнее, обстоятельнее и, наверное, изобиловало бы подробностями, которыми вообще характеризуются рассказы бывалых людей.

Западные и полунощные страны, составившие часть Иафетову, на востоке и на юго-востоке примыкают к Симову пределу, а с севера, запада и юго-запада омываются морем, которому Начальная летопись дает общее название Варяжского¹⁵. Восточная граница идет от крайнего восточного пункта на Варяжском побережье к Поволжью, отделяя югру, пермь, черемису, мордву и мещеру, племена Иафетовой части, от болгар волжских и камских, область которых находится уже в Симовом пределе, и славянское племя вятичей (на Оке) от хазар (на Дону и Нижней Волге)¹⁶. С падением Хазарского царства (X век) и с утверждением русских в Тмутаракани восточные пределы Иафетовой части раздвинулись далее до Каспийского моря и Кавказских гор. Затем восточная граница переходит через Кавказские горы к верховьям Евфрата. Что касается границ с остальных трех сторон, то направление и очертание их открывается непосредственно из летописного перечня заселивших его народов; вместе с тем открывается и понимание летописцем положения и вида Западной Европы. По Варяжскому морю, говорит он (Лавр., с. 2), сидят ляхи, пруссы и чудь; по тому же морю сидят варяги с одной стороны до Симова предела, с другой – до земли Агнянски и до Волошьски. Затем, оставляя ляхов, пруссов и чудь, очевидно, занимавших побережье, противоположное тому, на котором жила часть варягов до Агнянской земли¹⁷, он переходит к исчислению племен этого Иафетова колена, причем держится естественного порядка, в каком они заселяли, по его сведениям, варяжское побережье. «Афетово бо и то колено, говорит он, – варязи¹⁸: свей, урмяне, готе, русь, агняне, галичане, волхва, римляне, немци, корлязи, вендици, фрягове и прочии» (Лавр., с. 2). Свей (свое), урмяне и, весьма вероятно, русь приурочиваются к Скандинавии (шведы и норвежцы); готы – к Готланду, ибо Новгород рано завязал торговлю с этим островом, называвшемся Гочкым берегом, и уже в начале XI века готы (гъты, гты) имели постоянное пребывание в Новгороде и несли наравне с горожанами некоторые городские повинности¹⁹. Агнян (анъглян) следует, кажется, считать последним племенем на крайнем западе Варяжского побережья, которое здесь должно изменять отмеченное прежде летописцем направление по широте (с востока на запад) на меридиональное (с севера на юг): галичане и следующие за ними народы – именно те, которые, по показанию летописца, «приседят от запада к полуденью». Под именем галичан скрываются или жители испанской области Галиции, или, может быть, галлы, или галаты, главное племя кельтов, от которых Варяжское море у восточных писателей XIV века получило свое другое название Галатского²⁰; волхвы (волхва; Лавр., с. 2) обозначают общее население Италии, к которому принадлежат римляне, вендици (венециане) и фрягове (генуезцы)²¹. Загадочные немцы, корлязи, которых Шлёцер считает за одно племя, могут быть единственным народом континента Западной Европы, известным летописцу. Название «немцы» с половины XI века начинает употребляться вообще для обозначения западноевропейского населения и вытесняет собой варягов. В корлязах же Круг предполагает племена, подчинившиеся каролингам²².

Таким образом, Варяжское море летописца, начинаясь на северо-востоке у Симова предела, близ волжских и камских болгар, тянется на запад до берегов Англии, отделяя здесь чудь, пруссов и ляхов от варяжских племен, затем у берегов Англии оно поворачивает на юг, охватывая берега Франции, Испании и Италии. Эти сведения пополняются несколько описанием водного варяжского пути. Из него видно, что летописцу была известна связь Средиземного моря с Черным. Его Варяжское море на юге отделяет Иафетову часть от Хамова предела, ближайшим пунктом к которому он называет Рим; и затем близ Царя-града оно сливается с Понетским, или Русским, морем. Но где начало Средиземного моря, где Варяжское побережье переменяет снова меридиональное направление на направление по широте, летопись не указывает. В рассмотренном выше греческом космографическом отрывке крайней западной областью в Хамовом пределе названа Мавритания; против нее, следовательно в Иафетовой части, лежит Гадир. Этим только и определяется отчасти пункт поворота Варяжского побережья летописи на восток.

Таковы очертания европейского побережья по понятиям летописца. Вообще они близки к истине. Только Балтийскому морю в связи с Немецким он, очевидно, дает неправильное положение. Доводя его на восток до Симова предела, он в то же время дает течению Западной Двины, которая берет начало вместе с Волгой и Днепром из Оковского Леса, северное направление и таким образом заставляет впадать в Балтийское море не с востока, а с юга²³; но при этом должно измениться и положение Скандинавского полуострова, как справедливо заметил г-н Соловьев. «Скандинавский полуостров, – говорит этот наблюдательный историк России, – мы должны положить поперек; Балтийское (Варяжское) море будет находиться на север от русских владений, составляет одно целое с Немецким; это будет огромный рукав Атлантического океана, совершенно в виде Средиземного моря, причем северный скандинавский берег (Варяжского) моря будет соответствовать европейскому берегу Средиземного; южный берег Варяжского – африканскому берегу Средиземного; следовательно, Скандинавский перешеек, подобно Суецкому, должен находиться на востоке, около Уральских гор, соприкасаться с частью Симовой»²⁴. Такое же положение имеет Варяжское море отчасти у западных писателей XI–XII веков²⁵, но более всего у восточных географов, и если последние не придают ему такого широкого значения, как наш летописец, приурочивая его собственно к Балтийскому морю в связи с Немецким²⁶, то от этого нисколько не изменяется сущность дела. Абур-Риган Бируни и Хорезми, писавшие об Индии незадолго до составления нашей летописи (в 1030 году), говорят, что море, которое греки называли Океаном, у берегов Саклабы (славянской земли) отделяет от себя канал или рукав, простирающийся до булгар, – мусульманского края, то есть до Поволжья и Камы. Этот залив называется Варяжским по имени народа, живущего на его берегах. От Болгарии он поворачивает на восток²⁷. То же известие, вслед за Абур-Риганом, повторяют Абульфедова география, Ибн-эль-Барди (в половине XIV века) и Ибн Шабиб, не называя, впрочем, Варяжского моря. Ибрагим-бен-Весифшах, живший в первой четверти XIII века, говорит о двух пресных морях, омывающих берега Славянской земли, из которых одно течет с севера на юг; другому же он дает направление с запада на восток; оно стоит в связи с третьим морем, прилегающим к области болгар²⁸, может быть, с Каспийским. Второе море бен-Весифшаха, несомненно, Варяжское. Астроном Насир-ед-дин из Туса (умер в 1274 году), упомянув о Варяжском море, подал своему комментатору Шерифу Джорджани повод к его описанию, которое совпадает отчасти с известием Бируни, с тем только различием, что Варяжское море Джорджани тянется на восток за непроходимыми горами и необитаемыми землями даже до границ Китая. Джорджани писал в начале XV века (1409 год). Но, по замечанию Френа, известия, сообщаемые им, могут быть отнесены и к XII–XIV векам²⁹. Такое представление господствовало у восточных писателей до конца XVI века.

Сходство показаний нашего летописца о положении Варяжского моря с известиями современных ему западных историков и восточных географов, с одной стороны, заставляет видеть в тексте летописи, на котором основано вышесделанное заключение, подлинные слова ее, а не описку или ошибку переписчика, как то можно было бы подумать, и объяснить их по их прямому смыслу и значению, а с другой – указывает на один общий источник, из которого черпали свои сведения как наш летописец, так и мусульманские писатели. Мы видели, что сведения о Западной Европе и о водных путях с севера в Грецию получались на Руси от норманнов. От них же получили их и восточные географы: арабы узнали норманнов на юге, на побережьях Средиземного моря, и еще ранее (в IX веке) на востоке, на Волге, в Болгарии и Казарии, и в Персии.

Об устройстве поверхности известных ей земель Начальная летопись сообщает весьма немногое. Тут известия ее касаются исключительно Восточно-Европейской равнины, простирающейся от «Кавкаисинских³⁰ рекше Угорских» гор (Лавр., с. 265) и Чешского Леса (Там же, с. 103) до Варяжского моря с одной стороны, Понта и Хвалисского моря (Там же, с. 3) – с другой. Из того, что перечень племен, переходя к полуночным странам, прежде всего упоминает Угорские (Карпатские) горы, видно, что летописец понимал важное значение их как естественной границы славяно-русского мира на юго-западе. По высоте он называет их «великими» (Лавр., с. 10). Чешский Лес сделался известен русским во второй половине XI века, когда в 1076 году до него доходила дружина Мономаха в походе «ляхом в помощь на чехы» (Лавр., с. 85): «Ходив за Глоговы до Чешскаго Леса, говорит он в своем поучении (Там же, с. 103), ходив в земли их (чехов) 4 месяци»³¹. Гораздо ранее должны были стать известными на Руси Кавказские горы, у подошвы которых с X века образовалось русское владение Тмутаракань. Летопись не упоминает их, но сношения русских князей с их населением – ясами и касогами, начавшиеся со времени Святослава, не допускают сомнения в том, что уже тогда возникло на Руси их название Ясских гор, под которым они известны в позднейших памятниках. Как отличительную особенность Восточной равнины летопись отметила на ней центральное плоскогорье, с которого в различных направлениях стекают главные реки равнины: на восток – Волга, на юг – Днепр; на север, к Варяжскому морю, – Двина (Лавр., с. 3). Она называет его Оковским (Воковским, Волоковским) Лесом. Цепь покрытых девственными лесами холмов, которая связует это плоскогорье с естественными границами равнины, Уральским хребтом (на востоке), Олонецкими горами (на северо-западе) и (на юго-западе) с Карпатами и которая составляет водораздел между бассейнами четырех окраинных морей равнины, была в глубокой древности известна под именем Волока и имела важное значение как естественная этнографическая граница разнообразных племен, населивших равнину. Следы этого древнего названия сохранились до сей поры в наименованиях живых урочищ и рукозданных местностей, которые тянутся непрерывной полосой от Авратынских гор на юго-востоке через Оковский Лес к Белоозеру и верхнему бассейну Северной Двины³². Впрочем, волоком обозначался преимущественно лесистый водораздел между северными притоками Волги (Молога, Шексна, Кострома, Унжа, Кама) с одной стороны и Озерной областью (Мста, Сясь с Тихвинской) и Беломорским бассейном – с другой. Вся обширная северная покатость на северо-восток от озера Онежского и на север от Белоозера, бассейн Онеги, Северной Двины, Мезени и Печоры уже в XI веке носила название Заволочья (1078 год; Лавр., с. 85), то есть страны, лежащей по ту сторону волока, и перечень племен обозначает финские народцы, жившие на этом пространстве, общим именем заволоцкой чуди³³. В эпоху составления Начальной летописи русские (новгородцы) только что стали утверждаться в Заволочье, и летописец имел о нем, как видно, весьма неясное представление. Он не знает ни одной из больших рек, пересекающих этот край, и первые сведения его об Уральском хребте, полученные им из Заволочья, от жившего там племени югры, имеют баснословный характер и служат несомненным доказательством, что русские не доходили еще тогда до Урала и знали о нем только по слухам, из вторых и третьих рук. Как увидим ниже, крайние поселения их в Северо-Восточном Заволочье даже во второй четверти XII века не переходили за Мезень и оканчивались на Пинеге. Поэтому, сопоставляя известия Начальной летописи о Заволочье с тем, что она говорит о положении Варяжского моря, нельзя не прийти к тому заключению, что составитель ее представлял себе Заволочье узкой полосой между Поволжьем (Белоозеро) и Варяжским морем, побережье которого тянулось, не изменяя своего направления, от устья озера Нево (Ладожского) к пределам волжских болгар и, упираясь где-то на крайнем севере в горный хребет, образовывало залив: «Суть горы, так занесен в летопись рассказ Югры (Лавр., с. 107) – зайдуче луку моря, им же высота аки до небесе… Есть же путь до гор тех непроходим пропастьми снегом и лесом; тем же не доходим их всегда; есть же подаль и на полунощьи».

1.Книга издается с сохранением авторской лексики и орфографии второй половины XIX в. При цитировании текстов летописей автор использует первое издание ПСРЛ (Полного собрания русских летописей): Лаврентьевская (Лавр.) – ПСРЛ. Т. I. Лаврентьевская и Троицкая летописи. СПб., 1846; Ипатьевская (Ипат.) – ПСРЛ. Т. II. Ипатьевская летопись. СПб., 1843; Новгородская I (Новг. I) – ПСРЛ. Т. III. Новгородские летописи. СПб., 1841; Новгородская IV (Новг. IV) – ПСРЛ. Т. IV. Новгородские и Псковские летописи. СПб., 1848.

2.См. исследование К. Н. Бестужева-Рюмина «О составе русских летописей». СПб., 1868. О местных известиях, вошедших в свод. С. 31 и сл.

3.См.: Срезневский И. И. Чтения о древней русской летописи, 11, 32, 33 и К. Н. Бестужева-Рюмина, с. 26.

4.«Се повести временных лет (черноризца Федосьева монастыря Печерского), откуда есть пошла Русская земля, кто в Киеве нача первее княжити, и откуда Русская земля стала есть».

5.См.: Попов К. А. В. И. Татищев и его время. М., 1861. С. 455 и сл. Недоверие к татищевскому своду, возбужденное Карамзиным, который, как известно, отвергал все его известия, не встречающиеся в других летописных сводах, старались поколебать Бутков («Оборона р. летописи»), Шегрен (в исследовании Ueber die Wohneitze der Jemen); С. M. Соловьев в своей «Истории России» принимает многие из таких известий. Рассуждение П. А. Лавровского об Иоакимовской летописи дает прочное основание для определения степени достоверности этого важного исторического источника.

6.Н. Шлёцер (в переводе Языкова). Т. I. С. 13.

7.Там же. С. 14–15.

8.Там же. С. 14–15. Строев открыл хронику Амартолы (в славянском переводе) в 1819 году. См. статью его в «Северном архиве» и его же «О Византийском источнике Нестора» в Трудах Общества истории и древностей. (М., 1828. Т. IV. С. 171), где он указал места (числом семь), заимствованные нашей летописью у Амартола. Ср. также предисловие к изданному им Софийскому временнику.

9.Подлинник Георгия Амартолы, приготовленный к изданию Муральтом, напечатан в VI томе «Ученых записок» 11-го отделения Императорской Академии наук: Georgii Monachii, dicti Hamartoli Сhronicon ab Urbe condita ad annum p. Chr. N. 842. – Космографический отрывок Повести временных лет заимствован из IV главы этой хроники: Περί του της γης διαμερισμον. (С. 39, 40). Он отличается от космографии Амартола в славянском переводе, напечатанной в Приложениях к т. 1 Полного собрания русских летописей (с. 239). Последняя ближе к подлиннику и удерживает, хотя и в испорченном виде, начало космографии, которое составитель летописного свода почел нужным, во избежание слишком явного повторения, исключить: «По размешени убо и стльну розорения, разделите трое сыновы Ноевы всех иже от ных рожденным, и даше им списанием места по уставу, иже от отца Ноя приеше» и т. д. Общее обозрение границ деления в переводе спутано пропуском слов подлинника: «И дастьсе убо в наследие пръворожденому сыну Ноеву Симу от Персыди и Вакьтронея, и Индискаа (εωζ’Iνδιχηζ) и Ринокурурь до Гадирь, яже к югу (Kαι Pινοχονρούρων τα πρόζ ανατολην, τψ δε Xαμ απο Pιυοχονρουρων εωζ Гαδειρων τα πρόσ νότον, Ринокурур на восток; Хаму же от Ринокорура до Гадира на юг)». Летописный перечень относит к востоку, в предел Симов: Перейду, Ватрь (Бактрию) «тоже и до Индикия в долготу и в ширину и до Нирокурия (в м. Ринокурура), якоже рещи от востока и до полуденья», Сурию (Сирию), Мидию по Ефрат реку [«Сирия и Мидия по Ефрат реку» – в подлиннике нет.], Вавилон, Кордуну [Кордуна (в подл. Kορδυνα). Шлёцер видит в этой области теперешнего Курдистана. Т. I. С. 25.], Асурян (Асирия), Мисопотамиру (Месопотамия), Аравию старейшую, Елмаис, Инди (в подл. ‘Iνδιχη), Аравию сильную (в подл. ηεύδαιμων счастливая [Шлёцер полагает, что Елмаис и Инди надо считать частью Аравии, так как они поставлены между Аравией старейшей и сильной.], Кулию Kόιλησυρια у Амортола Кылисирия), Комагин, Финикию всю (в подл.: Фοινιχγ πασα χαι ποταμός Eυφρατης). Перечислив затем области, вошедшие в часть Хамову, в полуденье, летописный перечень переходит опять к востоку, к части Симовой: «Сущим ко востоком имать [В подл.: εν δε τόίς χατά βορραντά παρά θαλάσσαν έχει; в одном списке славянского перевода: к северу же поморье иметь; в другом, как в летописи: сущим ко въстоку имать (с. 240).]: Киликию, Памфилию, Писидию, Мосию (Мизию), Лукаонию (Ликаонию), Фругию (Фригию), Камилию (в подл. Kαβαλίαν), Ликию, Карию, Лудью (Лидию), Масию, (Мизию) другую, Троаду, Еолиду, Вифунию (Вифинию), старую Фругию (Фригию); и острова: Саръдани (Сардинию), Крит, Купр (Кипр) и реку Геон, зовомую Нил. В Хамовой части: Еюпет (Египет), Ефивопья (Эфиопия), сопредельная с Индами, другая Ефивопья, из которой выходит река Ефиопьская Чермна [В славянском переводе Амартолы: «Дрогаа Эфиопиа, отнюдже исходить река Ефиопьскаа Эрифра (Черлена), зрещиа (текущи) на вьстокь» (с. 240). В подлиннике: ετερα Aίθιοπία όθεν εχπερεύεται ό ποταμός των Aιθιόπων ‘Eρυδρα ή βλεπουσα χατα ανατολας. Здесь, очевидно, говорится о Красном (Аравийском) море – mare Erytraeum s. Rubrum, как и догадывается издатель Амартола. Шлёцер полагает, что под рекой Чермной следует понимать Нил. Но Нил упоминается Амартолом в другом месте.], текущая на восток, Фива (Фиваида), Ливия, прилежащая к Киринии (Kορηνη), Мармария, Сурите (Сирсис), Ливуи (Ливия) другая, Нумидия, Масурия, Мавритания, лежащая против Гадира. В Афетовой части, в полунощных и западных странах: Мидия, Албания, Армения малая и великая, Кападокия, Фефлигони (Пафлагония), Галас (Галатия), Колхис (Колхида), Воспории (жители Воспоры), Меоти, Дереви (в подл. Δερβίς), Сармати, Тавриани, Скуфия (Скифия), Фраци (Фраки), Макидонья, Далматия, Фесалия, Локрия (Локрида), Пеления, которая называется также Пелопоннесом, Аркадия, Ипирония (‘Hπείρωτις), Илирик (Иллирия), Словении [По замечанию Шлёцера (Т. I, с. 32), названия Славян нет в параллельных местах ни в Византийских, ни в других известных ему космографиях. Его нет также ни в подлиннике Амартола, ни в славянском переводе его. Вероятно, оно внесено в летопись первым, кто вставил космографический отрывок в Повесть временных лет как объяснение слова Иллюрик (Safar, Slov. Staroz., 190), ибо оно встречается во всех списках.], Лухития, Аньдриакия, Оньореятиньская пучина и острова: Британия (Британия), Сикилия, Евия (Eύβοια), Родока (Родос), Кион (Хиос), Лезвон (Лесбос), Кофиран (Кифера), Кодуру, Закуньф (Закинф), Кефалинья (Кефалопия), Ифакино (Ифака), Керькура (Корцира); часть ахийской страны, нарицаемая Ония (ионийское побережье Малой Азии) и река Тигр, текущая между Мидами и Вавилоном (Лавр., с. 1, 2).

10.Народы, называемые перечнем: асуряне, комагины, воспории, меоты, деревы (?), сарматы, тавриане, молоссы (одно из фессалийских племен).

11.В рассказе о призвании князей Начальная летопись называет четыре варяжских народа в том же порядке, в каком они помещены в перечне (Лавр. лет. в Полн. собр. русск. лет. С. 1, 8). Племена восточной половины Европы исчисляются три раза с небольшими изменениями. См. там же, с. 3, 5, 9.

12.Карамзин Н. М. История государства Российского. Изд. Эйнерлинга. СПб., 1842. Т. 1. С. 23. Определительнее высказал и доказал это мнение академик Шегрен в исследовании Ueber die Wohnsitze der Jemen (Memoir, de I’Aladem. Imper. des Sciences de Stpb. VI Ser. Sc. polit. etc. I. S. 264, 399). И. Д. Беляев в исследовании «О географических сведениях в древней России» принимает, что известия Нестора относятся к эпохе до призвания варягов.

13.Беляев И. Д. О географических сведениях в древней России // Записки Императорского русского географического общества. Кн. VI. СПб., 1852. С. 24.

14.Именем Austurvigi Снорри Стурлезон обозначает путь через русские земли с севера на юг в Грецию. Путь вокруг западных берегов Европы назывался Vesturvigi; Ihre’s Glossarium Suegoth 11. S. 542. Ewers Kritische Vorarb. I. S. 35, 42, а также Safaf. Slov. Starov. S. 517. В «Трудах и летопис. Общ. истории и древн. русск.» помещено извлечение из Schlozer’s Allgem. Geschichte (S. 541 ff.) о скандинавских путешествиях в переводе Зиновьева.

15.«…Того озера (Нево) внидеть устье в море варяжьское, и по тому морю ити до Рима, а от Рима прити по тому же морю ко Царю городу, а от Царя города прити в Понт море…» (Лавр., с. 3). Ср. Ewers Krit. Vorarb. I. S. 46–47.

16.«Волга же идеть на веток… в часть Симову… Из того же (Оковского) Леса потече Вогла на въеток… темже из Руси может ити в Болгары и в Хвалисы, на въеток доити в жребий Симов» (Лавр., с. 2).

17.У Гельмгольда (Chron. Slav. I. 3. Dani si quidem ac Sueones gens Northmannos Vocamus, Septentrionale litus (Варяжского моря нашей летописи см. ниже примеч. 24) et omnes In ео continent. At litus austral Slavorum Incolunt nations, quorum ab oriente primi sunt Ruci, deinde Poloni etc.).

18.В издании, приготовленном Вередниковым: «Афетово бо и то колено: Варязи, Русь» и т. д. (Лавр., с. 2). Так что варяги составляют как бы отдельное племя от Руси и др. Но самый смысл летописных слов противоречит такому чтению текста: «По сему же морю седять Варязи семо ко въетоку до предела Симова, по тому же морю седять к западу до земли Агнянски и Волошьски» (то есть до Италии. См. ниже); затем исчисляются племена, принадлежащие к этому колену Иафетову: свей, урмяне и т. д. В другом месте, с. 8: «Сице бо ея зваху тьи Варязи Русь, яко се друзии Гъте, тако и си». На такое же значение слова варяг указывает широкое значение Варяжского моря (см. выше примеч. 14). Ср.: Ewer’s kritishe Vorarbeitung. zur Gesch. der Russen. Dorp. 1814 1 es Buch. S. 48. ff. Приведенное в тексте место он переводит: Und auch diess Ist das Geschlechs Jafet’s: die Warjager (nantich) Swej, Urmanen u. s. w. 52.

19.Немчем (поплати) – «до еваня вымола, от ваня вымола Гтом до Гералда вымола» – «Устав Ярослава о мостех» – Русские достопримечательности. Издание Московского общества истории древностей. Т. II. С. 293. См. также примеч. на с. 311.

20.Шлёцер (Нест. I. С. 103) указывает в Галичанах летописи жителей Испанской Галиции, которая уже в начале IX века стала известна своим городом С. Яго де Компостелла (См. также в Allgem. Nord. Gesch. S. 542 о путешествии Сигурда). На Туринской карте XII века, помещенной в атласе Лелевеля под № 35, отмечена: Gallecia, Sancti Jacobi apostoli см. Lelewel Geogr. du moyeu Bge 1. 87. Галатское море (Behr Ghalatikon, galatikub), как называет Варяжское море персидский географ Hamdullah Mesteufi Kaswiny (полов. XIV век), Френ (Ibn – Foszlan’s u. anderer Araber Berichte Iiber die Russen alterer Zeit Stp. 1823 S. 188) производит от ГсЛатш или Galia. Этим названием, по его замечанию, многие греческие и латинские писатели обозначали также и некоторую часть Германии. С. М. Соловьев (История России. Т. I. С. 83) говорит, что галичане летописи, может быть, – жители Валлиса, Pays des Gals.

21.Начальная летопись очень немногое говорит о влохах. Но из всех показаний ее очевидно, что именем влох, волхва и т. д. славяне обозначали первоначальное население древней Римской империи и затем население, современной летописцу, Италии. «По мнозех же времянех, – говорит она, – о расселении славян, сели суть славяне, по Дунаеви, где есть ныне Угорьская земля и Болгарьска… Волхом же нашедшим на Словене на Дунайские, седшем в них и насилящем им, Словени же ови пришедши седоша на Висле» и т. д. (Лавр., с. 3). Затем под 898 годом: «Пришел от встока и устремишася через горы (Угры), и почаша воевати на живущие ту Волхи и Словени. Сидяху бо ту преже Словене, и Волъхы прияша землю Сло венску, по сем же Угра прогнаша Волъхи и наследиша землю… оттоле прозвася земля Угорьска» (Там же, с. 10, 11). Таким образом волхи исчезают из Угорской земли. Вслед за тем они исчезают и в Болгарской земле, где летопись знает вместо них греков. В 967 году, говорит она, «иде Святослав на Дунай на Болгары. Бившемся обоим одоле Святослав Болгаром и взя городов 80 по Дунаю; седе княжа ту в Переяславли, емля дань на Грьках» (Там же, 27). Далее везде вместе с болгарами – греки (Там же, с. 20). Как произошла эта замена, видно из объяснения, которое дает происхождению слова влох Шафарик. По его мнению, славянское влах образовалось из немецкого wal, walh, Vealh, walsche – имени, обозначавшего у немцев человека галльского или кельтского происхождения. Славяне, говорит он, подобно немцам, именем влахов первоначально называли одни только народы племени кельтского, однако же так как в древнее время Северная Италия и значительная часть Южной Германии были заселены галлами, то случилось, что оба племени – славяне и немцы – мало-помалу перенесли имя влахов на всю Италию и на народы, обитавшие за галлами, именно на римлян. Легко можно догадаться, что это перенесение имени случилось еще в древнее время, при галлах, потому что по истреблении галлов оно не могло уже иметь места. «Отсюда, – замечает почтенный исследователь, – очевидна древность славянских народов». Известие о расселении славян с Дуная летопись могла, конечно, почерпнуть не иначе как из народных преданий и народных песен, до сей поры сохранивших память об этой реке. Предание сохранило и имя народа, потеснившего славян, но в то время, когда писал летописец, это имя утратило уже свой первоначальный широкий смысл, в котором приняло его предание. Под влохом понимали тогда только итальянца, жителя Италии, население же сохранившейся Восточной Римской империи обозначалось именем греков. В этом тесном смысле слово влох (wloch) до сей поры сохранилось у поляков, у которых оно значит итальянец. Что именно так понимал и летописец, видно из перечня племен, где вслед за волхами, он поставил римлян, веньдицей… фрягов и, конечно, не иначе как для ближайшего определения того, что именно он называет волъхвой. Имя волхов или влохов вызвало несколько толкований и объяснений. Шлёцер производит его одинаково с Шафариком, но несколько раз переменял свое мнение о значении его; Карамзин (История государства Российского. Т. 1. С. 18) считает волхов потомками древних гетов и римских всельников Троянова времени. Опровержение этого мнения у Шафарика. Соловьев (История России. 1851. Т. 1. С. 83) объясняет волхву как общее имя для романских народов, но выражение «Волошская земля» указывает на территорию одного народа как агнянская земля, русская, угорская. От всех этих мнений отличается мнение Эверса, который думает, что влох есть славянское название, обозначавшее болгар, преимущественно как номадов (от слова влеку, волоку, польское wlocze. I. S. 9). Мнение его разделял и Арцыбышев. А. Ф. Гильфердинг считал влахов X–XI веков потомками римских колонистов или обримленных туземцев на обоих склонах хребта Пинда.

22.Ср. Соловьев С. М. Указ. соч. Т. I. С. 83.

23.«…А Двина из того же (Оковского) Леса и потечеть, а идеть на полунощье, и внидеть в море Варажское» (Лавр., с. 3). Выражения «идеть» и «внидеть» явно указывают на направление течения Двины, а не на положение ее (к северу) относительно Киева, как можно было бы думать.

24.Соловьев С. М. Указ. соч. С. 82–83. Впрочем, трудно решить, имело ли здесь Варяжское море летописи форму залива или пролива, стояло ли оно в связи с тем морем на далеком севере, о котором в конце XI века летопись узнала из известного рассказа Гюряты Роговича и за лукоморье которого заходили высокие горы (Лавр., с. 107). Летописец ничего не говорит об этом определенного. Ниже мы увидим замечательное сходство известий нашей летописи о Варяжском море с показаниями восточных географов. Приурочивая его к Балтийскому и Немецкому морям, большая часть их дают ему восточное же направление, но уже в начале XIII века персидский географ Ибрагим бен Весифшах (†1228) говорит о двух пресных морях у берегов Славянской земли, из которых одно течет с севера и на юг (Charmoy. Relation de Masoudi et d’autres auteurs musulmans sur les anciens Slaves, в Mein. de 1’Acad. des scienc. VI. Ser. Scienc. Polit. etc. t. lip. 302). Захария Казвини (писатель 1275 года) также называет Варяжское море рукавом океана, простиравшимся с севера на юг (Ibid., s. 304, 345). Бакуви (в начале XV века) – Ouazane (Ouarane-Wareng). Lieu sur le bord de la mer du Nord. II sort de 1’ocean septentrional un detroit qui Va se render dans la mer du midi, on le nomme mer de Ouazane (Ouarane-Wareng). См. Frahn, Ibn-Foszlan’s Berichte (Ibid., s. 195–196). Варягов восточные писатели полагали на поморье против славян (Саклаб). Ibid., s. 189–192; Charmoy. 354–355. Следовательно, считая Варяжское море рукавом или проливом Северного океана и давая ему протяжение с севера на юг, они могли представить себе Скандинавию не иначе как островом. Мукадези (XI и XII веков) указывает отечество Руси на острове Вабия, в котором Френ видит теперь Данию. Сведения свои мусульманские географы получали в земле волжских и камских болгар от норманнов, которые распространили их и на Руси, где также могло составиться понятие о Скандинавии как об острове. В таком случае Варяжское море летописи тянулось бы на восток не как залив Атлантического океана, но как его продолжение, отделяя Скандинавию от русских владений и омывая северные берега поселений крайних северо-восточных племен Иафетовой части. Эти племена были подчинены варяго-руссам, платили им дань, почему летописец и мог считать себя вправе сказать: «По сему морю седять Варязи семо к востоку до предела Симова».

25.Адам Бременский (вторая половина XI века) и за ним Гельмгольд (Helmoldi presbyteri Chron. Slavorum ex rec. Lapenbergi, ex Monum. Germ. Hannov. 1868, I. P. 3). Sinus hujus maris ab occidentale oceano orientem Versus porrigitur, adpelatur Ideo Balticus eo quod In modo balthei longo tracta per scithicas regions tenditur usque In Greciam. Cp. Tabulam rotundam Rogerianam ad mentem geographorum Siciliae anni 1154 restauratam duce discriptionis Edrisianae в I томе Лелевеля Geogr. du moyen Bge.

26.Frahn, Ibn Foszlan’s Berichte 199.

27.Frahn, Ibn Foszlan’s Berichte 182–183. Charmoy Relat. 333–334; Lelewel, Geographic du moyen Bge III. 15.

28.Charmoy Relat. 326.

29.Frahn, Ibn Foszlan’s Berichte 186.

30.Лавр., с. 2: «Дунай, Дънестр и Кавкаисинские (кавькасииские) горы». Шлёцер (Нестор I, с. 43) не считает себя вправе читать вместо Кавкаисинских – Карпатские, хотя летопись, конечно, имела здесь в виду именно Карпатские горы, вблизи которых берет начало Днестр. У греков Кавказскими горами назывался не один только хребет, которому теперь присвоено это название, но вообще большие горы, которые они полагали на конце своей вселенной. Под 1015 годом в Лавр., на с. 60: Угорская гора.

31.Чешский Лес, Bohmer Wald, принадлежит к Герцинской горной системе и тянется на юг от Эгера, между Богемией и Моравией, образуя водораздел между Дунаем и Влтавой (Молдавой). Если Чешский Лес Мономаха – действительно этот хребет, в таком случае в 1076 году русские войска прошли всю Богемию, начиная от Силезских границ. Мономах упоминает, однако, Глогову (Глогау у Одера) как ближайший пункт к своему Чешскому Лесу. Это дает повод думать, что дружины его не проникали так глубоко в Чешскую землю и доходили только до Силезско-Моравских гор (d. Schlesisch-Mahrishe Gebirge), которые он и назвал Чешским Лесом.

32.Siogren, Ueber die alteren Wohnsitze der Jemen (Memoir, de l’acad. Imper. des Sciences de Stpb. VI Ser. Scienc. politiq. etc. I. S. 269): 1) Волоком называется узкая полоса земли между двумя реками, текущими в противоположных направлениях, – от слова «волочить, переволакивать» (финское walka, walkama). 2) Обширная, лесистая, незаселенная область. В последнем значении оно распространено во всей Северной России. См. также Щекатова Словарь (1. 976, 1027). Лес по реке Илети, впадающей в Волгу с севера, несколько выше Казани, и теперь называется Илецким волоком. Ходаковский («О путях сообщения…» в Русском историческом сборнике, издававшемся Обществом истории и древностей России. М., 1837. Т. I) принимал волок только в смысле пути по перешейку между речными системами, хотя в топографической номенклатуре Европейской России он нашел места с названиями, сродными «волоку» между такими реками, «которых не только вершины приближаются к себе, но и течения обеих имеются в одну сторону, и часто не в дальнем расстоянии» (Там же, с. 39–40), то есть волоки в другом смысле этого слова. Что слово «волок» могло иметь более определенное значение как собственное имя границы Верхнего Поволжья, Поднепровья и Подвинья, доказывают, кроме свидетельств теперешней географической номенклатуры этой местности, старинные поселения: город Стародуб в списке градов всех русских (Полн. собр. русск. лет. Т. VIII. С. 241), названный Волоцким, Заволочье близ истоков реки Великой (на границе Псковской и Витебской губерний) и Заволочье, упоминаемое в межевой книге Грязовецкого уезда (Васильевский погост в Заволочье. Ходаковский. Пути сообщения…, с. 30). Оба этих Заволочья указывают крайние пределы волока на западе и востоке. Западнее псковского Заволочья мы не нашли ни одной местности с названиями, напоминающими волок, тогда как на восток они тянутся непрерывной чередой до самого Белоозера. Подобные названия встречаются и далее на северо-востоке в области Северной Двины и по Беломорскому Побережью, но там ими обозначаются исключительно местности на перешейках, по которым производится перевозка товаров и даже судов сухим путем, и они, очевидно, получили название позднее, с водворением на северо-восток русской народности. Такова, например, Волоковая Губа в двух верстах на юго-восток от Святого Носа, служившая пристанищем промышленничьим лодкам, которые, чтобы не огибать Святого Носа, перетаскиваются из нее в Лопское становище (См.: Рейнеке М. Ф. Описание северного берега России. СПб., 1850. Т. I. С. 203). О значении волока как нарицательного имени – у Рейнеке и в предисловии к Спискам населения Архангельской губерни. Но яснее всего обнаруживается значение слова «волок» как собственного имени в названии целой области Беломорского бассейна, Заволочье, то есть области по ту сторону Волока, за Волоком. В теперешней номенклатуре мы находим следующие места с названиями волоков на пространстве от верхних течений Западной Двины, Днепра и Волги до Северной Двины: два Волочка в восточной части Дорогобужского уезда, оба в 25 верстах от уездного города; далее на север – Волочек на Днепре несколько выше устья реки Вязмы (Сычовского уезда), отсюда через Двину к западному побережью озера Ильмень село Волоковое к югу от озера Касплинского в Поречском уезде; озеро Волочин в Невельском уезде; Большой Волочек к западу от Порхова; Волочек и Большой Волок на озере Красногорском (Лужского уезда), северный пункт. Самый западный пункт – Заволочье, о котором было выше. Затем на восток: озеро Волочно к юго-востоку от Демянска, в его уезде; Волок на юг от Лучанского озера, Торопецкого уезда, Волок – Красное тож – у северо-восточного берега озера Жаденья, в лесистой местности Осташковского уезда и созвучные Переволок Старый и Новый на северо-восток от того же озера; Паволок у северного берега озера Вселуг, Осташковского же уезда; Волок на Мсте, ниже Боровичей (Держковский, см. Ходаковский. ub. s. 26). По правую сторону Волги мы находим Волок Ламский и в его уезде села: Волочановский в 17 верстах от города и Волочаново, оба в направлении к Зубцову. По левую сторону Волги: Волок Хотьславль, или Волокославинское, на реке Чагоде в Тихвинском уезде; ручей Волочня в том же уезде, почти на границе с Белозерским, впадающий в Колпь, приток Шексны (через Суду), Волоцкая деревня на Суде, к западу от Череповца, озеро Волоцкое, верстах в 10 на восток от Белоозера; Волоковое село в Пошехонском уезде, на большой дороге в Вологду; Волокотино к западу от Юрьева Польского, Волокобино в Гороховском уезде, почти на границе с Ковровским. В области Онеги – Волок на реке Воложке правом притоке Онеги (Ходаковский). Наконец, в бассейне Северной Двины Волоковская (Лыткинская) и Подволочье на Ваге в Вельском уезде, на границе с Тотемским; Волочек на озере Скрипоне (Устюжского уезда), Волочек на Тойме (Сольвычегодского уезда) и Волочек на реке Лузе в Лальском уезде – это самые крайние пункты на северо-востоке. Самый северный пункт – Волоковское (церковный погост, Троицкое) на Щерде, притоке Емицы, впадающей в Северную Двину. Таким образом, мы имеем ряд Волоков от Верхнего Днепра и Двины и от озера Ильмень через Боровичи к Белоозеру и Емце с одной стороны и с другой – через Дорогобуж и Волоколамск к Грязовцу и Сольвычегодску. Города, лежащие в этой области, в XIV и XV веках назывались Залесскими, как увидим ниже при рассмотрении списка всех русских городов, и это название должно стоять в связи с древним значением волока как лесного пространства. Нельзя не заметить также того обстоятельства, что географические названия «волок» с его видоизменениями встречаются в лесистом водоразделе между бассейнами Днепра – с одной стороны, Двины, Немана и Вислы – с другой, от Урало-Алаунской гряды до Авратынских гор и Карпат. Но здесь они реже. Приведем замеченные нами: Волоки на реке Мрае, притоке Березины в Мосальском уезде; Переволока в Копысском уезде, у верховьев Дручи; три села Волоки на Вязыне, притоке Вилии в Вилейском уезде; Волоки на реке Сервяче и Переволока, приток Сервяча в Новогрудском уезде; два села Переволока в Волковысском уезде, Красный Волок в Овручском уезде на реке Жереве, притоке Уши. Затем далее на юго-запад, уже в Прикарпатской области, – Волочанка Большая и Малая, к югу от Самбора у Верхнего Стрыя, по ту сторону Карпат: Волоц, Волоцке и т. д. Местности с такими же названиями встречаются и на восток от Днепра, но еще реже (о них см.: Ходаковский З. Пути сообщения в древней России // Русский исторический сборник. Т. I. Кн. 1. М., 1837. С. 36 и сл.). В Северной России – главным образом в Архангельской и Олонецкой губерниях – в названиях селений и урочищ очень часто встречается слово «Наволок», иногда в соединении с финскими именами: Корбнаволок, Пертнаволок и др. В последнем случае местные финны переводят его словом niemi (Korbniemi), что значит мыс (См.: Siogren, Ueb. die Wohns. d. Jemen. S. 334 Anm. 80), по Академическому словарю наволок обозначает, кроме того, луг, на который от разлития вод наносится ил или дрязг.

33.О значении заволоцкой чуди как географического, а не этнографического термина см. далее.