Czytaj książkę: «Избранное»

Czcionka:

Художник и художественный редактор Р. Х. Хасаншин

* * *

I. Песню милой подари

Душе моей

Чем тебе, душа, земля не приглянулась?
Почему так страстно к небу ты взметнулась?

Много ли чудес на небе встретить можно?
Всё отринь ты, что поверхностно и ложно!

Увидав звезду лучистую, не думай,
Что и месяц тайно полон чистой думой.

Только издали спокойно солнце тоже —
На цветок оно лишь издали похоже.

Всё едино на земле, на небосводе, —
Там и тут одна материя в природе.

Так вернись, душа, спустись на землю снова!
Где ни будешь ты – всему одна основа.

В небе не витай, земли верней жилище,
На земле одной ты сущее отыщешь!

Ты ищи смелей – и всё найдёшь. Но прежде
Укрепись, душа, в желанье и надежде.

1921
Перевод М. Фофановой

У могилы Тукая

В душе, свободной от мирской тщеты,
храня наказ страны труда и света,
я возлагаю красные цветы
к священному пристанищу поэта.

В живой земле кладбищенской цветут
багряные цветы – они прекрасны!
Но красота живёт не только тут:
по всей земле – широкой, светлой, страстной!

На родине, свободной навсегда,
весенний ветер веет, возвещая
народный праздник дружбы и труда
над вечным родником людского счастья!

Прекрасна жизнь! Весенняя земля,
лучами солнца яркого согрета,
я вижу, благодарно зацвела
над праведной могилою поэта.

Возрадуйся, поэт! Ведь первым ты
весну народа юным сердцем понял,
ты страстно верил в праздник бедноты,
в весенний ветер над свободным полем!

Давным-давно воспетые тобой
великий труд, душевная свобода,
любовь и доброта, за правду бой —
пришли с единством и родством народа…

Возрадуйся! Воспрянувший народ
запомнил строки чудные навечно.
В весенний праздник свой тебе он шлёт
посланье благодарно и сердечно.

Твои заветы для него святы:
в знак уваженья светом неизменным
запламенели алые цветы
над каменным надгробием священным!

Надгробие!
Над каменной плитой
мои цветы горят с другими вместе,
своей весенней, юной красотой
несут поэту радостные вести.

Да… Яркие багряные цветы,
исполненные свежести и света,
расскажут о сиянье красоты
на возрождённой родине поэта!

Апрель, 1923
Перевод Р. Бухараева

Ведь это я…

1

Когда метель метёт на сотни вёрст вокруг,
Когда она от глаз упрямо гонит сны,
Когда в твоей душе отчётлив каждый звук
И мысли о былом печальны и ясны,
В такую ночь огню бывает путник рад.
Ты знаешь, я не здесь, я далеко теперь…
Но если в поздний час ступени заскрипят
И кто-нибудь войдёт в незапертую дверь,
Ты сердце укроти, беднягу не кляня:
Быть может, он спешит в далёкие края.
Пускай нежданный гость присядет у огня,
Пускай он отдохнёт в тепле – ведь это я!

2

Расколешь ли в жару озёр прозрачных гладь,
Обступят ли тебя душистые цветы, —
То рада день-деньской ты брызгами играть,
То руку к лепесткам протягиваешь ты.
Но если у одежд, оставленных тобой,
На землю упадёт, скрывая хриплый вздох,
Не будущий супруг, ниспосланный судьбой,
А тот, кто от жары в дороге изнемог,
Его ты не гони… Калёная стрела
С ним встретилась в бою, коварство затая.
Но сердце билось в нём, и радость в нём жила,
И он сумел дойти к тебе – ведь это я!

3

Проходишь ли грустна по берегу реки,
С весенним ветерком гуляешь ли в садах, —
С твоих спокойных рук взлетают мотыльки,
И нежные цветы цветут в твоих садах.
Но если преградит тебе дорогу вдруг
Лежащий человек – лицо и грудь в крови,
Ты сердцем победи нахлынувший испуг
И мужество своё на помощь призови.
Сомненьям овладеть собою не позволь,
Пусть будет в этот миг правдива скорбь твоя.
Ещё струится кровь, ещё не стихла боль,
Но человек смирил судьбу – ведь это я!

4

Ты ягоды несёшь, и всё темней в лесу,
И встречный ветерок теснит со всех сторон:
То треплет на плече тяжёлую косу,
То за спину её закидывает он,
То глухо зашуршит кустами невдали.
Но если встретишь ты могилу на пути,
Печальный бугорок обугленной земли, —
Со страхом не спеши сторонкой обойти.
Под ним безмолвный прах. Под ним нашёл покой
Тот, кто в сраженья шёл, надежду затая,
Кто дух не укротил, охваченный тоской,
Кто пел и проклинал врагов, – ведь это я!

1923
Перевод В. Савельева

Первый дождь

Дождь движется вдали…
                    Усильем плуга
Земная плоть уже обнажена.
Томима жаждой, сева ждёт округа.
Очищены в амбаре семена.
Проверено лукошко.
                    У порога
Стоит отец, я жду его давно.
– Муса, готова лошадь?
– Да.
– Ну, трогай…
Порадуемся, съездим на гумно.
А позади гумна земля чернеет…
Извилистые борозды легли
Вдоль полосы,
                    и свежий ветер веет
В лицо
          и поднимает пыль с земли…
Отец из-под ладони смотрит в небо
И, улыбаясь, говорит:
                    – Гляди,
Сынок, примета добрая: жди хлеба,
Коль перед севом пролетят дожди…

25 апреля, 1924
Перевод Р. Бухараева

Со съезда

Ростепель.
Телеге нет проезда…
Но, меся лаптями снег и грязь,
В кожухе, под вешним солнцем тёплым
Он идёт в деревню торопясь.

Он идёт из города,
Со съезда —
Сельским миром выбранный ходок.
Много дельного он там услышал
И теперь спешит вернуться в срок.

Убеждали:
– Через дней десяток,
Грязь подсохнет —
Соберёшься в путь.
Лошадьми тебя домой доставим,
Ты ещё с недельку здесь побудь!

Но ходок не хочет ждать нисколько.
Много дельного узнал он тут,
Должен он с друзьями поделиться.
Невтерпёж!
Односельчане ждут.

Словно лишь вчера ему Калинин¹
Говорил:
«Есть тракторы для вас.
Время перейти на многополье,
Время взяться всем за труд сейчас!»

И ходок спешит по бездорожью.
Он вспотел.
Взбираться тяжело,
Близок вечер.
Вот и холм знакомый.
Скоро он придёт в своё село.

Февраль, 1925
Перевод А. Штейнберга

Осень наступила

И в бескрайних полях,
И в дремучих лесах
Деревья, цветы,
Посмотрите,
Пожухли и облетели.

Поймы в кустарниках,
Озёры и старицы
Ночью осенней,
Посмотрите,
Первым ледком прихватило.

Холодны стали дни,
Смолк последний родник,
Нас оставив одних,
Ощутите,
Птицы на юг улетели.

Дружной стайкой и нам,
Поднимая шум-гам,
На уроки пора,
Догадались,
За парты – заняться делом.

1929
Перевод Н. Ишмухаметова

Храбрый заяц

Заяц в сугробе
Продрогший сидит:
Уши обвисли,
И хвостик дрожит.

Ну-ка, возьмём его
В школу с собой,
Чтобы в тепле
Отогрелся косой…

Заяц, однако,
Был вовсе не трус.
Глянул сердито:
Без вас обойдусь!

Прыгнул – и только
Следы на снегу:
Сам отогреюсь —
В лесу на бегу!..

– Где же ты, заяц?
– По лесу бегу!
– Где ты, смельчак?
– Обгоняю пургу!

– Где ты, ау?
– Средь зелёных лугов!
– Где ты, ау?
– Среди жёлтых песков!..

Дальнего мы
Не боимся пути.
Храброго зайца
Хотим мы найти!

1930
Перевод Б. Сулимова

«Мы сквозь ресницы всё ещё смеёмся…»

Мы сквозь ресницы всё ещё смеёмся,
Друг другу глядя в жаркие зрачки,
Друг друга любим, но не признаёмся
В любви своей. Какие чудаки!

Я всё ещё влюблёнными глазами
Твой взгляд ловлю, слежу твои мечты.
Меня испепеляет это пламя.
Скажи по совести: как терпишь ты?

Лишь гляну я, и, верно, из кокетства
Ты неприметно мне грозишь в ответ.
Ну и шалунья, ну и молодец ты!
Будь счастлива, живи сто тысяч лет!

– Ну как дела твои, Муса?
– Чудесно! —
Отвечу я, и кончен разговор.
Лишь говорят глаза, что сердцу тесно,
Что мы лишились речи с неких пор.

Твой взгляд – как дождь в засушливое лето.
Твой взгляд – как солнце в пасмурный денёк.
Твой взгляд – весёлый вешний праздник света.
Лишь глянешь ты, и я не одинок.

Твои ресницы… Ох, твои ресницы —
Густая туча раскалённых стрел!
Твои зрачки мерцают, как зарницы…
Я, попросту сказать, пропал, сгорел.

Как я тоскую по тебе! Как часто,
Сказав, что не приду, я приходил!
А вздумаю уйти – и шутишь! Баста! —
С тобой расстаться не хватает сил.

Как сладостно и с каждой встречей ново
Тайком любить, любимым быть тайком!
Но бушеванье сердца молодого
Надолго ли?.. Что знаешь ты о нём!

1931–1932
Перевод М. Петровых

Молодость

Молодость со мной и не простилась,
Даже и руки не подала.
До чего горда, скажи на милость, —
Просто повернулась и ушла.

Только я, чудак, дивясь чему-то,
Помахал рукою ей вослед —
То ль просил вернуться на минуту,
То ль послал признательный привет.

Бросила меня в пути, не глядя.
Упорхнула лёгким ветерком,
Проведя, как на озёрной глади,
Борозды морщин на лбу моём.

И стоял я долго на поляне,
Чувствуя стеснение в груди:
Молодость, как этот лес в тумане,
Далеко осталась позади.

Молодость, резвунья, чаровница,
Чем же ты была мне так близка?
Отчего же в сердце длится, длится
Эта беспокойная тоска?

Может быть, в тебе мне были любы
Дни, когда я страстью был томим?
Раузы рябиновые губы,
Горячо прильнувшие к моим?

Или дорога мне до сих пор ты
Стадионом, где шумел футбол?
Был я одержим азартом спорта,
Много дней в чаду его провёл.

Или вот…
Стою перед мишенью,
Нажимаю, щуря глаз, курок.
Помню каждое своё движенье,
Хоть тому уже немалый срок.

Может быть, бывает так со всеми,
Злая память жалит, как пчела?
Или просто наступило время
Погрустить, что молодость прошла.

Ничего! Я унывать не стану,
Много в жизни и разлук и встреч.
Я и в старости не перестану
Слушать звонкой молодости речь.

Родина нас вместе с молодыми
Призовёт на бой с любой бедой, —
Встанем все тогда в одни ряды мы
И тряхнём седою бородой.

Молодость, не чванься, дорогая,
Жар в душе не только у тебя, —
Это жизнь у нас теперь такая:
Нам и жить и умирать, любя.

Не одна ты радость и утеха.
Разве счастье лишь в тебе одной?
Силе чувства возраст не помеха,
Солнце не кончается с весной.

Если снова Рауза родится —
Вновь придёт к заветному ручью.
Моему «джигитству» подивится
И погладит бороду мою.

Молодости нету и в помине,
Сколько ни гляжу я ей вослед,
Лишь на горизонте вижу синий,
Как морские волны, синий цвет…

Дай-ка я сегодня на прощанье
Обернусь, махну тебе рукой.
Это уж и вправду расставанье,
Молодость, товарищ дорогой!

За огонь затепленный – спасибо!
А грустить?.. Не та теперь пора.
Если бы ты возвратилась, ты бы
Удивилась яркости костра.

Не погаснет этот жар сердечный,
Жить, гореть, бороться буду я.
Вот что означает помнить вечно
О тебе, далёкая моя.

Февраль, 1933
Перевод В. Звягинцевой

В тир!

Метким стрелком оказалось светило:
Прямо в сердце лучом угодило,
Будто сердце – мишень, а мир —
Необъятный солнечный тир.
Глянул —
          яблочком дальней мишени
Солнце повисло…
                    Сердцем влеком,
Видно, поддамся и я искушенью:
Стану, дружище, и я стрелком.
Юношу встречу, в шинели, в шлеме, —
Мне почему-то покоя нет…
Брось-ка перо и бумагу —
                    время
В тир отправляться, мой друг Ахмет!²
Знаю тебя:
          напряжённым взглядом
В строчку нацелился прямиком.
Кажется ручка тебе прикладом,
Стальное перо – штыком.
Помнишь, товарищ, —
                    давно ль это было? —
Победоносно закончив бои,
В новой борьбе на перо и чернила
Мы сменили винтовки свои.
Впрочем, не так я сказал об этом:
Даже на фронте, в огне боёв,
Разве ты не был уже поэтом,
Пулей и словом разя врагов?
Мы угольком на клочках четвертушек,
Что на цигарки брала братва,
Стихи писали…
                    И с громом пушек
Нашей песни сливались слова.
Что же тогда нам верней служило:
Меткость винтовки? Ярость пера?
Друг мой, двойного оружия сила
Нас привела к победе вчера!

Солнце балуется…
                    Глаз прищурит —
Взгляд его с неба сверкнёт, колюч,
Будто за облаком
                    снайпер дежурит,
В сердце нацелив горячий луч.
Солнечный день с голубым поднебесьем
Наших винтовок добыт огнём.
В жарком дыхании наших песен —
Буря борьбы и сражений гром.
В тире, на стрельбище в наши годы,
Верно, немногим пришлось робеть.
Нас научили бои и походы
Метко стрелять и без промаха петь.

Если умеем, прицелившись словом,
Песней навылет пронзить врага,
Надо и пулей, как словом свинцовым,
Бить из винтовки наверняка!

В тир собирайся, друг неразлучный!
Без похвальбы я скажу тебе:
Метко стреляли мы песней звучной, —
Не осрамимся и в этой стрельбе!

Февраль, 1933
Перевод Р. Морана

Я помню

Как нежно при первом свиданье
Ты мне улыбнулась, я помню.
И как ты, в ответ на признанье,
Смутясь, отвернулась, я помню.

Меня ты покинула вскоре.
Отчаянье сердце прожгло мне.
Как часто я плакал от горя
В бессонные ночи – я помню.

Как сон, пронеслись те печали,
По давним приметам я помню:
Любовь – холодна, горяча ли —
Не гаснет. Об этом я помню.

1933
Перевод В. Звягинцевой

На весенней дороге

Обветшал, разлезся,
                    стал не краше
Зипуна изношенного снег.
Пашня
          вылезает сквозь прорехи
Тёмно-бурым телом по весне.
С каждым днём
          на полевых увалах
Всё усердней солнечный пригрев.
Так бы вот и крикнул:
          – Эй, светило,
Выходи давай на ранний сев!..
Так ведь нет, Мотый!
          Свисает с носа
Капля пота,
          губы запеклись.
Семена не подвезли заране —
По такой дороге исхитрись!
Как зипун изношенный латаем —
Сани перетаскиваем мы
Со снегу на снег
          да под полозья
Подсыпаем горсточку зимы,
Невподъём поклажа,
          Конь ни с места…
Ранний сев! Какой там ранний сев!
А весна не мешкает
                    и зиму
Гонит вон под ручейков напев.
Погляди, Мотый,
          на что похож ты
И на что похож коняга твой?!
Разве так
          зерном он полон будет,
Наш амбар, пшеницей золотой?!
При подсчёте фонда семенного
Утешались:
          Дескать, даст район!
– Он не дать не может,
                    он поможет:
Нет семян – откуда соберём?
Хорошо, везём их из района.
Но кряхтим, корёжимся сейчас,
А недели две назад —
                    дороги
Ровным блеском радовали глаз.
Обветшал, разлезся —
                    стал не краше
Зипуна изношенного снег.
Худо нам с тобою,
                    а скотинке
На такой дороге хуже всех.
Отдыхать бы ей сейчас в конюшне:
Ешь давай, лошадушка, жирей!
Срок настанет, милая,
                    тогда уж
И расчешешь волосы полей!
Ну а что же, друг Мотый, на деле?
И мокра скотинка, и тоща.
Как она не вывернет лопатки,
По земле
          санями скрежеща!
Солнце потешается над нами:
– Самая горячая пора,
А её колхозники проспали,
Вот теперь и мучают одра!

Злость берёт, Мотый!
Клянёмся, друже:
Вековую лень преодолев,
Семена в поля свезём заране,
Вовремя
          на ранний выйдем сев!

1933
Перевод Гл. Семёнова

«До рассвета мы были с тобою вдвоём…»
(Последний вечер)

До рассвета мы были с тобою вдвоём
И полночи делились секретами.
Ты сияла серебряным лунным огнём,
Тебе вторило сердце отсветами.
Поутру,
Расставания близость узрев,
Я сорвал поцелуй твой последний,
После этого ты, как луна на заре,
Растворилась, исчезла бесследно.
А когда первый луч постучался в окно,
Я, успев отупеть от разлуки,
Лишь вздыхал тяжело, но мечтал: всё равно
Ты придёшь и прервёшь эти муки.

Для чего же ты, солнце, сегодня взошло,
Тяжело мне, не видишь ты, что ли?!
Ты горячую ночь превратило в золу,
Месяц ясный стал символом боли.
Эта ночь столь короткой была почему,
И так скоро заря наступила?!
Отчего и куда же ушла, не пойму,
Та, кто нежность и счастье дарила?
Если б знала она, что творится в душе,
Свет очей моих, если б ты знала…
Ночь, как молодость, к нам не вернётся уже,
Эта песня своё отзвучала.

Этот вечер последний в себя поглотил
Чувств моих самых страстных немало,
А с уходом твоим остро я ощутил,
Что и юность моя миновала.
Почему же мне так тяжело стало жить?
Кто мне выделил участь такую?
Спать ложусь – по тебе продолжаю тужить,
Пробуждаюсь – и снова тоскую.
Не забыть мне, похоже, ни нежность твою,
Ни касаний груди твоей жаркой!..
Неизбывна печаль, оттого и пою,
Ты живёшь во мне вспышкою яркой!..

Год за годом идёт…
Я надеждой живу —
Не увял пока жизни цветочек —
Что ещё раз увижу тебя наяву,
Обниму от души хоть разочек!
Крепко-крепко тебя поцелую и мне
Умирать будет вовсе не страшно.
Пусть дотла догорю я в любовном огне,
В пламень брошусь я с песней отважно!..

1933
Перевод Н. Ишмухаметова

Девушке из колхоза

Я трудовую книжку развернул,
В ней о тебе
          сказали много строки.
Почувствовала ты,
          что я взглянул, —
И костяникой заалели щёки.

Сегодня солнце,
                    завершая круг,
За горизонт садилось, прямо в тучи.
Но всё сверкал,
                    всё вспыхивал ваш плуг,
Когда вдруг поворачивался круче.

Ты словно солнце,
                    что к исходу дня
Бросает луч украдкой из-за тучи, —
Из-под ресниц взглянула на меня,
Улыбки я
          не видел в жизни лучше…

Увидел я
          в той книжке трудовой:
Проценты переваливают за сто…
Не потому ли пульс, родная, твой
Всегда так бьётся —
                    радостно и часто?
Ты потрудилась славно —
                    и не зря
Румянец на лице лежит, не тает.
То не твоей ли юности заря
В работе, в напряженье
                    расцветает?

Росинка пота
          катится со лба
И повисает на ресницах.
          Это —
Не капелька дождя и не слеза,
Она – росинка твоего рассвета.
А волосы
          твою целуют бровь,
Их лёгкий ветер разметал красиво.
Так почему же ты
                    смутилась вновь
И спрятала улыбку, погасила?

Я восхищён —
          колхозные поля!
На них не только добрый хлеб родится —
Чудеснейших девчат растит земля,
Умеющих смеяться
                    и трудиться.
Пусть я уеду очень далеко —
Запомнится полей многоголосье
И западут мне в память глубоко
Красавицы,
          взрастившие колосья.

Так до свиданья, умница, в свой час!
Не хмурь бровей,
          отбрось печали бремя:
С тобой на пашне пели мы не раз,
Споём и на току,
                    настанет время.

1933
Перевод Гл. Пагирева

Снега

Ветер ворот мне распахнул.
И, как белой сметаной, снег
По груди моей вдруг мазнул,
Чтобы сердца замедлить бег.

Ветер, ветер, холодным днём
Ты на сердце вершишь набег,
Но под жарким его огнём
Обречён ты растаять, снег.

Взгляд бросаю я на восток,
Мир туманится, как в слезе.
Из Казани мой путь пролёг,
Вспоминаю о Файрузе.

Стала чаша души грустна,
В ней смешались полынь и мёд.
На уме Файруза одна
И Казань, где она живёт.

1933
Перевод Я. Козловского

«Сегодня рано утром выпал снег…»

Сегодня рано утром выпал снег,
А к вечеру растаял без следа.
Вздохнул я,
Показалось, близок миг,
Когда истает радость навсегда.
Сияло небо солнцем поутру,
К ночи
Укрылось в саван облаков.
О, если такова твоя любовь,
Душа моя, от горя я умру.

Сугробы тают, солнышко печёт,
По улицам журчат ручьи… весна.
А вдруг любовь вот так же утечёт,
Душа моя,
Скажи, что делать нам?

Где солнышко моё, в каком плену?
Живу с тоскою в сердце по тем дням,
Когда,
Прорвав тумана пелену,
Ты, солнышко, смотрела на меня.
Вернувшись,
Вдруг обманешь даже ты,
Развеешь, не оставив и следа,
Мои надежды, чаянья, мечты?
Как жить, что делать, солнышко, тогда?

1933
Перевод Н. Ишмухаметова

«Года, года…»

Года, года…
Придя ко мне, всегда
Меня руками гладили своими.
Вы с мягким снегом шли ко мне, года,
Чтоб стали волосы мои седыми.

Чертили вы морщинами свой след.
Их сеть мой лоб избороздила вскоре,
Чтоб я числом тех знаков и примет
Считал минувшей молодости зори.

Я не в обиде.
Молодости пыл
Я отдал дням, что в битвах закалялись.
Я созидал, и труд мне сладок был,
И замыслы мои осуществлялись.

Как вдохновенно трудится народ,
Социализма воздвигая зданье!
Я знаю: камнем жизнь моя войдёт
И прочно ляжет в основанье.

14 января, 1934
Перевод К. Арсеневой

На реке

На реке
          Коня купает
Красной Армии
           Джигит,
Чешет гриву,
          Моет спину,
Сам на девушку
          Глядит.

А девчушка
          Из колхоза
На мосточках
          Мочит лён,
На бойца
          Глядит украдкой,
Видно, ей
          По сердцу он.

Шёлк волос
          Рекой струится,
Сквозь ресницы
          На него
Посмотрела
          И спросила:
– Если любишь —
          То кого?

Подошёл боец
          К девчушке,
Обнял вдруг
          И говорит:
– Работящих
          И красивых
Любит девушек
          Джигит.

Февраль, 1935
Перевод Гл. Пагирева

«Если вернёшься на берег Дёмы…»

Зайтуне

Если вернёшься на берег Дёмы,
Где тополя шелестят на ветру,
Тихо пройди луговиной знакомой, —
Там я недавно бродил поутру.

Ты в камышах у прибрежной тропинки
Слышишь ли сердца влюблённого дрожь?
В воду войдёшь ты, стройнее тростинки,
Робко оглянешься и поплывёшь.

Я не вернусь на тихую Дёму,
Молодости воротить не могу,
Но, устремляясь мечтой к былому,
Сердце гостит на твоём берегу.

Здесь я увидел тебя впервые,
И разгорелся огонь в крови,
Здесь я изведал дни грозовые —
Счастье и муку первой любви.

Дёме вверял я мои печали.
Как мне сочувствовала она!
Волны участливо мне отвечали,
Сердце моё понимая до дна.

Другом заветным считал я Дёму,
Чуткие, светлые волны её,
И никому, никому другому
Не доверялось сердце моё.

Помню, как мне по ночам весенним
Дёма внимала, забыв покой,
Как волновалась моим волненьем,
Как тосковала моей тоской.

Дёма на волнах меня качала,
С нею мечталось мне горячей.
Молодость, жизни моей начало,
Я безоглядно оставил ей.

Даже теперь я втайне страдаю.
Как мне задумчивой Дёмы жаль!
Где-то на Дёме – любовь молодая,
Где-то на Дёме – моя печаль!

Девушка с Дёмы! Пусть мы расстались.
Верь, что любовь моя глубока.
Помни о ней, живи не печалясь,
Как голубая Дёма-река.

Свежий рассвет любви нашей ранней
Издали чудится сном наяву.
Очарованьем воспоминаний
Тайно любуюсь, тайно живу.

Вспомни тропинку нашу былую,
К Дёме одна спустись в тишине,
Цветик прибрежный сорви, целуя,
С ласковой думою обо мне.

1935
Перевод М. Петровых