Czytaj książkę: «Элитная западня. Часть первая. Чужие тайны»

Глава 1. Посредине мира

Солнце разливалось в воздухе таким ослепительным потоком, что даже сквозь соломенную шляпу, лежащую на лице Евы, свет резал глаза. Но было в этом что-то приятное – казалось будто в этот миг она принадлежала чему-то необъятному, что существовало задолго до неё и останется, когда её уже не станет. Вокруг плескались волны, свиристель выводил трели, стрекозы танцевали над водой – всё сливалось в один сладкий дурман. В голове крутилась строчка Тарковского: "Я человек, я посредине мира". Ева уже почти поверила, что стала одинокой планетой, затерянной в космосе, когда вдруг почувствовала прикосновение. Большая тёплая ладонь накрыла её маленькую руку, мускулистое плечо коснулось её плеча – и мир мгновенно вернулся в привычные рамки. Она не одна.

Они лежали на дне старой зелёной лодки посреди озера, заросшего кувшинками. Ева – в белом кружевном платье, похожем на крестильную рубашку, с широкополой шляпой на лице. Рядом – он. Атлетичный, загорелый, в безупречно сидящих теннисных шортах и футболке, облегающей торс. Слишком идеальный, словно сошедший с обложки глянцевого журнала. Их пальцы сплелись. Время потеряло смысл. Реальность растворилась где-то там, за пределами этой лодки, оставив только тепло солнца, лёгкий ветерок и сладкую дрему, граничащую с блаженным забытьём.

Вдруг послышались упругие шаги по деревянному причалу, они эхом отзывались в нереальной тишине, нависшей над озером, и до Евиного слуха донесся голос Ланы, которая громко кричала, думая, что молодые люди в лодке уснули:

– Ева, Герман, ребята ловушки достали, столько рыбы поймалось, мы решили ее выпустить, так что поторапливайтесь, если хотите увидеть эту красоту.

На берегу началась суматоха, послышались веселые голоса, всплески воды и громкий смех. Ева села и слегка прищурила глаза из-за большого количества света, которое дарило полуденное солнце, улыбнулась, смотря на своих друзей. Они столпились на совершенно новом узеньком пирсе, сколоченном из свежих сосновых досок, и с большим интересом заглядывали в сетчатые ловушки, только что вытащенные из воды. Парни пугали девушек большими рыбинами, дотрагиваясь до их нежной кожи скользкими телами озерных линей, а девушки визжали то ли от удовольствия, то ли от отвращения – было сложно понять, потому что их лица светились неистовой радостью. Рыжеволосый юноша, лицо которого было испещрено мелкими еле заметными веснушками, помахал Еве рукой и, показывая небольшую рыбу, прокричал:

– Ева, плывите скорее сюда! Мы выловили золотую рыбку, можешь загадать желание.

Ева, смеясь, посмотрела на темно-серую рыбу, напоминающую соленую селедку, только с оранжевыми плавниками и хвостом, и звонко закричала в ответ:

– Мы сейчас! Попросите ее подождать.

Она поймала себя на мысли, что счастлива. Таким невероятным и одновременно простым было это ощущение, что если бы золотая рыбка и вправду существовала, то Ева бы непременно попросила оставить ей новых друзей навсегда. Еще раз остаться одной стало бы для нее настоящей трагедией. Когда распался Союз стального кольца, Еве казалось, что все в ее жизни серо, безрадостно и полно сожалений о прошлых ошибках.

***

Десять месяцев назад

В старом особняке на набережной Мойки, в комнате с затемненными окнами, собрались пятеро. Дым сигарет вился причудливыми кольцами над столом, где лежал список первокурсников.

Блондинка в черном платье с алыми ногтями лениво провела пальцем по списку и вдруг замерла.

– Интересно… – ее голос прозвучал как скользкое признание. – Два имени подчеркнуты.

Тишина. Все переглянулись.

– Герион так не делал никогда, – пробормотал высокий мужчина у окна, его профиль напоминал старинную гравюру.

Блондинка улыбнулась, словно почувствовала вкус чего-то запретного.

– Грядут перемены, – прошептала она, ее пальцы сжали край бумаги, оставляя едва заметные морщинки на безупречной поверхности.

А где-то в это время, две девушки складывали вещи, готовясь к первому дню в университете. Сами не подозревая о том, что судьба одной из них уже была отмечена чьей-то невидимой рукой. Ева – с ее безупречным французским и связями. Лана – с ее острым умом и той особой хрупкой решимостью, которая появляется у тех, кому приходится пробиваться самим.

Разница между ними была проста: Ева выбирала наряды, лёжа на террасе виллы на озере Комо, просматривала каталоги миланских бутиков, Лана – нервно перебирала вешалки в петербургских магазинах, прикидывая, хватит ли сбережений на приличный костюм.

Факультет международных отношений – место, где собираются те, кто хочет править миром или хотя бы казаться его хозяевами.

Они еще не знали тогда, что университет станет для них не местом учебы, а ареной, где будут разыгрываться их судьбы – жестоко, без скидок на возраст, с той беспощадной ясностью, с какой жизнь всегда ставит молодых перед выбором.

Но это будет потом. А пока – было только начало. И оно пахло свежими тетрадями, дорогими духами, дешевым кофе и обещанием приключений.

1 сентября, 8:17 утра

Лана щелкнула замком входной двери, поправив лацканы дымчатого костюма. Полоска на ткани ловила свет – элегантно, но без вызова. Она провела ладонью по волосам – черным, густым. Готовность номер один.

В это время Ева все еще стояла перед зеркалом. Синий жакет с позолотой на пуговицах, плиссированная юбка, сумочка Chanel на цепочке – все правильно, все… скучно. Слишком "примерная ученица".

Она резко развернулась к гардеробу. Шелковый топ полетел на кровать. Через минуту из-под жакета выглядывала уже тельняшка, облегающая каждый изгиб. Косынка с якорями на сумке – дерзко. Алые лодочки с глубоким вырезом – смертельно.

Она носила одежду как фехтовальщик носит шпагу – не для защиты, а для точных, изящных атак. Деньги? Да, они помогали. Но главное – врожденное чувство стиля, которое превратило бы даже мешковину в haute couture.

Лана нервничала, Ева – играла.

Разница между ними была очевидна.

Но университет – это место, где все начинают сначала.

8:34

Они договорились встретиться у главного входа. Но Ева велела водителю остановиться за квартал – ей нужно было несколько минут наедине с этим новым этапом жизни.

Странно: раньше первое сентября пахло радостью. Сейчас – только холодком неизвестности. Она замерла перед пешеходным переходом, глядя на университетское здание, застывшее в своей значительности. Еве предстояло провести в нем ближайшие шесть лет, и она гадала, что сулила ей эта громада камня и стекла. Студенты сплошным потоком стекались к входу. Кто-то смеялся, кто-то нервно курил, кто-то уже флиртовал.

Еве казалось, что здание смотрело на нее с холодным величием, может оно молчаливо предупреждало об опасности, а может, торжественно приветствовало ее будущий успех, это Еве еще предстояло выяснить. Она неуверенно ступила на черно-белую зебру пешеходного перехода, начав неотвратимое движение к новой истории, избежать которой она все равно бы не смогла. У входа Ева наконец заметила взволнованную Лану.

– Ты где пропадала?! – Лана вцепилась в её руку, глаза расширились от паники. – Я думала, сейчас рухну тут в обморок, и меня просто затопчут, как фантик.

Ева улыбнулась, поправляя брошь на лацкане подруги.

– Расслабься. Если будем следовать моему плану, через пару месяцев станем так популярны, что даже если ты потеряешь сознание, толпа вынесет тебя на руках, как рок-звезду.

Лана хмыкнула, но напряжение в её плечах ослабло.

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

– Всегда, – Ева бросила последний взгляд на здание.

И они вошли.

Вошли в университет с тем трепетом, который знаком только первокурсникам, – смесь восторга и страха перед неизвестностью. Толпа студентов сжимала их со всех сторон, а турникеты на входе вращались медленно, словно нарочно испытывая терпение.

Ева оглядывалась по сторонам, впитывая новое пространство, а потом встретилась взглядом с Ланой. Они чуть не схватились за руки, как в детстве, но вовремя остановились – слишком уж по-школьному. Вместо этого рассмеялись, и смех их растворился в общем гуле.

Когда Ева прошла турникет, за ее спиной раздался голос:

– Девушка, вы что-то уронили.

Она обернулась. Перед ней стоял молодой человек в безупречно белой рубашке – такой белизны, которая бывает только у тех, кто привык к строгой дисциплине. В его руке была ее шелковая косынка, та самая, которую она так тщательно подбирала утром.

– Спасибо, – сказала Ева с легким кивком, затем, повернувшись к Лане, шепнула: – Здесь даже охранники выглядят, как с обложки.

– Я не охрана, – поправил он, и в его голосе зазвучала уязвленная гордость. – Я начальник службы безопасности.

– Меня зовут Адам.

– А меня Ева, – ответила она, невольно улыбнувшись совпадению.

Его лицо вдруг потемнело. Двадцать пять лет жизни с ярким библейским именем научили его – за такими совпадениями обычно следует насмешка. Этот мимолетный эпизод занял не больше минуты. Маленькое недоразумение, ничего более.

Но именно с этой секунды начался отсчет.

Ева еще не знала, что вскоре события посыпятся как снежный ком – стремительно, неудержимо, сметая все на своем пути. Что этот "начальник безопасности" станет лишь первым в череде людей, которые перевернут ее жизнь.

Она не была готова. Не была готова к игре, правила которой напишут без ее участия.

Адам смотрел им вслед, стиснув зубы. Он ненавидел, когда над ним смеялись. Особенно, красивые девушки из хороших семей.

Коридор второго этажа кишел студентами – пестрая, шумная масса, где каждый пытался казаться увереннее, чем был на самом деле. Ева и Лана, две маленькие фигурки в этом водовороте, все-таки схватились за руки – детский жест в недетском мире.

Их остановила женщина. Высокая, с безупречной осанкой, в сером шерстяном костюме, который сидел на ней так идеально, что казался частью ее личности.

– Вы из какой группы? – голос звучал как удар хлыста.

– Из 112-й, – Лана ответила первой. Женщина говорила, обращаясь исключительно к ней, будто Ева была пустым местом. Лишь закончив инструктаж, как найти нужную аудиторию, она бросила беглый взгляд на Еву – оценивающий, снисходительный.

– Объясни своей подруге, – сказала она Лане. – Она, кажется, не совсем… понимает.

Фраза повисла в воздухе, тяжелая, как обвинение.

Ева замерла. Впервые в жизни ее красота – эти ресницы, этот маникюр, эти локоны, которые она так тщательно укладывала каждое утро, – стала не преимуществом, а проклятием.

"Красива, значит – глупа", – говорили глаза женщины.

Ева почувствовала, как кровь приливает к лицу. В мире, где она привыкла побеждать одним взглядом, вдруг оказалось, что этот взгляд считают пустым.

Это был первый урок. Жестокий, но честный. Здесь, в этих стенах, ей предстояло доказать, что за красивой оболочкой скрывается нечто большее. Или смириться с ярлыком, который только что на нее навесили.

Они поднялись на третий этаж, но коридоры казались лабиринтом, а указатели – насмешкой. После нескольких бесполезных кругов, Ева с раздражением распахнула первую попавшуюся дверь.

Яркий свет хлынул им навстречу. Аудитория, залитая солнцем, была полна девушек. Они перешептывались, бросая друг на друга оценивающие взгляды.

– Это какая группа? – вырвалось у Ланы.

– 110-я, психология, – донеслось из глубины.

Они поспешно отступили.

– Слава богу, не наша, – Ева с легким презрением повела плечом. – Шесть лет в этом женском монастыре – нет уж, спасибо…

Ева была из тех, кто считает, что женские коллективы – это ад, устроенный по всем правилам светского раута: улыбки натянуты, комплименты отравлены, а ножи заточены. Дайте женщине мужчин, и она будет блистать, как бриллиант в драгоценной оправе. Поселите её среди себе подобных – и вы увидите, как бриллианты, теснясь в одной шкатулке, царапают друг друга до матовости.

Когда они наконец нашли свою аудиторию и устроились на задних рядах, Ева почувствовала, как к ней возвращается привычная уверенность. Она откинулась на спинку стула, приняв позу легкой отстраненности, и окинула взглядом одногруппников.

Там уже завязывались первые знакомства. Несколько человек сидели особняком, возможно, как и она, понимая, что настоящие союзы заключаются не в первый день.

Лана нервно сжала Евину руку: "Хорошо, что мы вместе. Иначе я бы сидела, как тот рыжий в углу – одинокая и жалкая".

Ева лишь пожала плечами, прислушиваясь к абсурдному разговору перед ними о домашних животных.

–У меня дома живет ворон, – заявила девушка с сиреневыми волосами.

–Настоящий? – переспросил сосед.

– Черный как грех. Когда кричит – кровь стынет.

Ева скривилась. Но больше её занимал другой спектакль, все вокруг заискивали перед неким Сашей, повторяя его имя с глупым придыханием.

"Саша… Саша… Саша…" – шипели они, как змеи.

В тот момент, когда Ева хотела съязвить, Саша резко обернулся. Их взгляды скрестились. Темные глаза, густые ресницы – всё это ударило по нервам, как электрический разряд.

– Вылитый Юра, – бросила Лана, и Ева почувствовала, как по спине пробежал холодок.

Юра. Их общая школьная любовь. Их общее разочарование.

Ева резко отвернулась, но было поздно, щемящее чувство уже поселилось где-то под рёбрами.

Она знала, что этот Саша – не просто случайное сходство. Он был будущей проблемой.

Аудитория затихла, когда на пороге появился преподаватель. Ева сразу узнала ту самую женщину в сером костюме, что уже успела вынести ей приговор. Не моргнув глазом, она достала белоснежный блокнот и вывела на первой странице: "Соловьева Валентина Ивановна".

Это была женщина лет сорока пяти – не красавица, но с той холодной, почти мужской элегантностью, которая внушает скорее уважение, чем восхищение. Её короткая стрижка была безупречно уложена, серо-голубые глаза смотрели прямо и оценивающе, а две тонкие морщины между бровей выдавали привычку к постоянной сосредоточенности. Когда она говорила, её голос звучал твёрдо, без лишних интонаций, а походка была настолько уверенной, что казалось – она не идёт, а прокладывает путь.

– Назначьте старосту, – сказала она, не утруждая себя вступлением. – И не собирайтесь толпой в деканате.

Затем, сообщив, что будет вести политическую географию (экзамен – уже зимой), она так же резко вышла, оставив после себя лёгкое напряжение, будто в аудитории внезапно понизилось давление.

Оставшись наедине, студенты замерли в неловком молчании. Вопрос о выборе старосты повис в воздухе, словно нерешительный актер, забывший свою реплику.

Как это часто бывает в подобных собраниях, здесь присутствовали все типажи, знакомые любому наблюдателю человеческой природы. Нашлись те, кто уже мысленно примерял на себя лавры лидера. Другие мечтали направлять, оставаясь в полумраке кулис. А большинство, как водится, сидело с отсутствующим видом, как школьники, надеющиеся, что их не вызовут к доске.

Ева, которой уже наскучило это бесполезное топтание на месте, повернулась к Лане и, слегка прищурив глаза, прошептала:

– Давай выдвинем тебя. Нам не помешает свой человек у руля.

Лана тут же поморщилась.

– О нет, только не я. Это же сплошная беготня – уговаривать преподавателей, выслушивать жалобы, исправлять расписание… Нет уж, я не для этого сюда пришла.

Ева вздохнула. Она окинула взглядом аудиторию, и её внимание привлекла девушка, сидевшая чуть поодаль. Та была поглощена записями в блокноте, изредка поднимая глаза, но не для того, чтобы вступить в общий разговор, а скорее наблюдая за происходящим со стороны. Её волосы, ровно подстриженные в жёсткое каре, и нос с лёгкой горбинкой придавали ей вид более взрослый и серьёзный, чем у остальных первокурсников.

Поймав момент, когда девушка отвлеклась от записей, Ева улыбнулась ей с самой искренней приветливостью, на какую была способна.

– Тебя как зовут?

– Инга.

– А я Ева. – Она слегка склонила голову набок. – Знаешь, ты производишь впечатление очень собранного человека. Хочешь, я предложу твою кандидатуру на роль старосты?

– Ой, прямо как в театре, у меня будет своя роль, – Инга засмеялась – неожиданно сипло, почти болезненно, но через секунду она кивнула. – А знаешь, почему бы и нет? Мне нравится эта идея.

Ева улыбнулась в ответ, но в её глазах мелькнуло что-то расчётливое.

"Отлично," – подумала она. "Игра началась."

10.00

Актовый зал университета поражал своим великолепием – не показным, но основательным, как и подобает старинному учебному заведению. Когда Ева переступила порог, её сразу охватило чувство, будто она вернулась в гимназию, где провела столько лет. Зал, оформленный в лучших традициях барокко, действительно напоминал небольшой оперный театр.

Она подняла глаза к потолку, где искусные мастера прошлого изобразили иллюзию разверзшихся небес – ангелы, облака, игра света и тени создавали впечатление, будто каменные своды вот-вот растворятся в небесной синеве. Ева достала телефон, чтобы сфотографировать это чудо для Натали – матери непременно понравилась бы эта остроумная игра с архитектурными формами.

В этот момент Лана дёрнула её за руку.

– Ты что застыла, как памятник? Идём!

Они пробрались к своим местам.

Ева неловко толкнула локтем соседа – рыжеволосого юношу, который с самого утра не проронил ни слова, от этого прикосновения, один из его наушников выпал. На секунду в тишине зала отчетливо раздались странные звуки – отдаленный вой ветра, шелест листьев, треск веток под чьими-то лапами…

– Ой, прости, – торопливо пробормотала Ева, но тут же замерла, прислушиваясь. – Это… запись леса?

Рыжий парень резко поправил наушник, но было поздно. Его веснушчатое лицо покрылось алым румянцем.

– Не леса, – прошептал он, избегая ее взгляда. – Тайги.

Ева замерла, разглядывая парня с внезапным интересом. В нем все было так нелепо несочетаемо, что это граничило с абсурдом.

Его часы – с вечным календарём, явно подарок богатого папочки, – выглядели несуразно на фоне потрёпанной толстовки из масс-маркета. Но что по-настоящему смущало – камушек в зубе. При ближайшем рассмотрении Ева поняла: это настоящий бриллиант, огранённый по последней технологии, который только на первый взгляд казался дешёвой безвкусицей. Парень, способный позволить себе бриллиант в зубе, вёл себя подчеркнуто скромно – съёживался при каждом обращении, краснел до корней волос и явно старался быть незаметным.

Но самое странное – эти звуки тайги из наушников. Они не вязались ни с роскошными часами, ни с драгоценностью.

"Кто ты такой?" – мелькнуло у Евы. Парень заметил её интерес и смущенно уставился в пол. Его пальцы, ухоженные, с идеальным маникюром, но покрытые свежими царапинами, дрогнули.

Ева потянулись к сумке, ища привычную опору – ту самую ручку с гравировкой "Sapientia prima virtus" ("Мудрость – первая добродетель"), мамин подарок на начало учёбы. Но вместо холодного металла её пальцы наткнулись лишь на клочок бумаги.

Сердце екнуло. Она снова перерыла сумку, но факт оставался фактом – драгоценный подарок Натали исчез. В памяти всплыло утро: она точно помнила, как писала в аудитории…

– Лана, – шепнула она, внезапно бледнея, – мне нужно отлучиться. На минуту.

Не дожидаясь ответа, Ева скользнула между рядами, её шаги становились всё быстрее по мере приближения к двери.

Покинув зал, Ева сразу ощутила неловкость своего одиночества. Пустые коридоры университета, обычно наполненные гомоном студентов, теперь казались неестественно безмолвными. В памяти всплыли разговоры с подготовительных курсов – упорные слухи о тайном студенческом обществе, куда отбирали лишь самых достойных. Говорили, что кандидатов испытывали странными способами: заставляли ночами разгадывать зашифрованные послания в университетской библиотеке или внезапно похищали посреди лекции, подвергая необъяснимым психологическим тестам.

Ева представила, как из-за угла появляются фигуры в темных мантиях, как набрасывают ей на голову мешок, унося в подвалы, где при свете факелов ей предложат выбор – выпить неизвестный состав или расшифровать древний манускрипт. Эти фантазии, столь нелепые при дневном свете, заставили её сердце учащённо биться. Она почти бежала по мраморной лестнице, её шаги гулко отдавались под сводами.

Достигнув нужной аудитории, Ева на мгновение замерла, прислушиваясь. Тишина. Но прежде, чем войти, она невольно обернулась – в дальнем конце коридора мелькнула тень. Или показалось? Войдя, она сразу заметила отсутствие ручки на нужном месте. Осмотр рядов прервал странный шорох у кафедры.

За длинной трибуной копошился долговязый юноша с бледным, словно не видевшим солнца лицом. Он что-то доставал из открытой длинной панели, пристроенной под огромным монитором. Его угловатые движения напоминали паука, запутавшегося в собственных конечностях. По всему его виду было понятно, что делал он что-то противозаконное и Ева застигла его врасплох. Когда он резко поднял голову, она увидела в его широко раскрытых глазах не столько испуг, сколько странное, почти научное любопытство, будто она была интересным экземпляром, а не невольным свидетелем.

Их молчаливый поединок взглядов длился не более пяти секунд, но Еве показалось, что за это время она успела рассмотреть каждую деталь: его неестественно длинные пальцы, нервно перебирающие какие-то провода, странный блеск в глазах, напоминавший не здоровый интерес, а скорее лихорадочное возбуждение учёного перед опытом.

Обнаружив ручку под соседним столом, Ева схватила её и бросилась к выходу. Когда она выскочила в коридор, там никого не было. Но на полу у выхода лежала смятая записка:

"Sapientia prima virtus" ("Мудрость – первая добродетель")

Точно, как на её ручке.

16.00

Осеннее солнце, бледное и равнодушное, скользило по фасадам домов, когда Ева с Ланой вышли из университета. Они шли медленно, не спеша. Ева нащупала в кармане ту самую записку – "Sapientia prima virtus" – холодок пробежал по спине, но она ничего не сказала Лане.

– Странно, – произнесла Ева, глядя куда-то мимо подруги, – мы переехали в новую квартиру на Крестовском, я поступила… А где же восторг? Где это чувство, что жизнь – сплошной праздник?

Лана удивлённо подняла брови:

– Твоя новая квартира тебе не нравится?

– Ты не поймёшь, – Ева провела рукой по волосам, – это трёхэтажный дом, где все знают друг друга сто лет. Они здороваются, как родственники, обсуждают что-то своё… А я среди них – словно незваный гость на закрытой вечеринке.

Лана пожала плечами. Для неё, выросшей в коммуналке, где личное пространство заканчивалось у края кровати, эти жалобы звучали как каприз. Ева переехала в элитный район, в двухсотметровую квартиру, а переживала, что соседи слишком дружны. Это было для Ланы странно и даже немного обидно, в такие минуты она испытывала к Еве чувство, напоминающее неприязнь, которая удивительным образом уживалась в ней с безграничной любовью и преданностью подруге.

– Ладно, – Лана перевела разговор, – что думаешь о наших одногруппниках?

Ева приподняла идеально уложенные брови:

– Есть интересные экземпляры.

– И номер один, конечно же, Саша. Первый день, а вокруг него уже такой ажиотаж, говорят, он сын какого-то олигарха или шейха, я не запомнила, – рассмеялась заливисто Лана. – А девчонка с вороной – тоже кадр, как представлю огромную птицу на плече, которая выдергивает ее сиреневые волосы, так даже боюсь, что мне этот кошмар приснится ночью.

– А помнишь рыжего парня, который всё время один? Так вот, у него в зубе – бриллиант.

– Бриллиант? – Лана фыркнула. – Для понтов, наверное.

Ева вдруг резко остановилась. Напротив, в витрине кафе, она увидела отражение – мужчину в тёмном пальто, который слишком явно замедлил шаг, когда они остановились.

Но когда она обернулась, там никого не было.

– Поехали кататься на сапах! – вдруг почти истерично воскликнула Ева, хватая подругу за руку. Ей нужно было движение, ветер в лицо, вода под доской – что-то, что заглушит этот нарастающий страх.

Не прошло и часа, как они, облачившись в обтягивающие гидрокостюмы, устроились под раскидистыми липами в парке «Тихий отдых». Ева лениво обматывала лёгкий лиш вокруг щиколотки, наблюдая за компанией подростков неподалёку. Они играли в волейбол с той небрежной энергией юности – смеялись без причины, пили колу из одной бутылки, мальчишки толкали друг друга, а девочки бросали на них влюблённые взгляды.

Как просто всё было в пятнадцать, – подумала Ева. Дружба, завязавшаяся в песочнице или за школьной партой, казалась такой естественной. Теперь же каждое новое знакомство напоминало сложную дипломатическую миссию.

– Ева, – голос Ланы вывел её из раздумий, – ты так и не сказала, что думаешь о Саше.

На губах подруги играла та хитрая улыбка, которую Ева знала ещё с детства.

– Саша – это слишком банально, – рассмеялась Ева, поправляя ремешок на доске. – Когда он станет нашим другом, я буду звать его только Алексом. И заставлю весь наш будущий союз делать то же самое.

– У нас будет новый союз? – Лана подняла брови.

– А ты думала, мы будем вечно сидеть в углу, как два грустных привидения? – Ева вскочила, подхватила доску и побежала к воде, крикнув через плечо: – Я всё устрою! Я же обещала!

Они осторожно забрались на доски – сначала на колени, боясь потерять равновесие. Холодная вода покачивала сапы, расписанные в стиле супрематизма – резкие геометрические формы казались особенно яркими на фоне свинцовой глади.

– Готова? – крикнула Ева.

Лана в ответ только засмеялась – тот самый смех, который Ева слышала ещё в детстве, когда они вдвоём убегали от ее гувернантки.

И в этот момент, отталкиваясь от берега, Ева почувствовала, как что-то внутри неё расправляет крылья. Может быть, это и есть то самое взросление – не потеря лёгкости, а умение создавать её заново, когда захочешь.