Czytaj książkę: «Влюбиться в Бесалу за три предсказания»

Глава 1

Песок Малаги – это не фон, это агрессор. Он лез в нос, скрипел на зубах и нагло оседал на витринах с моими «эксклюзивными шедеврами ручной работы». Да, эксклюзив. Видимо, эксклюзивно невостребованный.

Серьги с аквамаринами, утонченные, как слеза русалки?

Проигрывали магнитам «I ♥ Málaga» с похабной настойчивостью.

Кольца в форме волн? Туристы предпочитали волны пивные в соседнем тапас-баре.

Я, Лус Солар, 33 года, дважды разведенная (медаль «За отвагу в бракоразводных процессах» уже в пути), сидела за своим прилавком и чувствовала себя живой иллюстрацией к карте Таро «Башня», но без катарсиса. Просто руины.

Ах, мои бывшие!

Первый – Пабло, «гений» кисти и бутылки. Страсть? Да, к долгам и ночным смс в духе «Лусита, солнышко, ты не поверишь, но я нашел смысл жизни! И он стоит 500 евро…».

Второй – Мигель же, бухгалтер с ледяными цифрами вместо сердца, нашел смысл жизни под юбкой своей ассистентки. Видите ли, мои волны негатива в его просветленное лицо не устраивали никак.

Раздел имущества? Мои «творческие порывы» оценили в ноль, а я получила честь оплачивать съемную клетушку на окраине, где счетчик за электричество жужжал, как разъяренный шершень, напоминая: «Ты должна! Ты должна! Ты должна!». Он явно персонифицирован в моем сознании, этакий мелкий демон коммунальных служб.

Ювелирка – моя страсть, ныне каторга. Руки, создавшие красоту, теперь чаще сжимались в кулаки от бессилия или чесали виски под натиском звонков коллекторов, чьи голоса звучали как скрежет ржавых шестеренок. Надежда? Таяла быстрее мороженого на этой сковородке под названием Андалусия.

И тут, как назло, память подкинула сладкий, но едкий сувенир. Лето. Десять лет. Барселона. Родительские крики за стеной – соревнование в категориях «Кто громче?» и «Кто обиднее?». Я, маленькая Лусита, забилась в угол, пытаясь стать невидимкой. Спасение пришло с балкона в виде бабушки Кармен. Седая, невысокая, пахнущая чем-то средним между аптекой и тайной – сушеными травами и камфорой. Ее глаза видели не стену, а что-то за горизонтом времени.

– Не слушай эту куриную возню, солнышко, – прошептала она, обняв меня так, что мир перестал трястись. – Они сейчас глупее цыплят в грозу. Смотри лучше сюда.

Из плетеной сумочки, похожей на гнездо колдуньи, появились карты. Не простые – Таро. Старые, с потертыми углами и такой аурой, что воздух звенел.

– Видишь? Сила. – Она ткнула пальцем в карту, где девушка спокойно закрывала пасть льву. – Это ты. Твоя суть. А вот – Королева Пентаклей. Земная, мудрая, с монеткой у ног. Это я. Мы – как камни Бесалу. Нас не сдвинуть ветром глупости.

Она презрительно махнула рукой в сторону квартиры, где родительский шторм достиг ураганной силы.

– Помни корни, Лусита. Каталония в твоей крови, как и в моей. Там, в Бесалу, камни помнят поцелуи и предательства. А вороны… вороны шепчут правду тем, кто умеет слушать. Особенно в Доме Воронов.

Бабушка Кармен. Эксцентричная, как трехногий ворон, мудрая, как все камни ее Бесалу вместе взятые, и фанатично гордая своей каталонскостью. Гадалка, толковательница снов и верховная жрица местной стаи воронов, которые, по ее словам, были не птицами, а древними духами-наблюдателями. Она умерла два года назад, тихо, в своем Доме Воронов. А родня, как стая гиен, кинулась делить ее лавку в Бесалу, забыв про меня, как про пыльную статуэтку на полке. Как типично для них.

Резкий визг смс выдернул меня из прошлого. Банк. «Вежливое напоминание» о просрочке. Вежливость колотушки. Комок в горле стал размером с кулак Пабло в его «творческие» моменты. До конца смены – час. В кошельке – столько, что хватит разве что на пару таблеток от головной боли, которую я сейчас испытывала. Картины будущего: выключенный холодильник (прощай, йогурт!), пылающая как ад жарища в клетушке и демон-счетчик, наслаждающийся моими мучениями.

Именно в этот момент, когда горечь вот-вот прольется сквозь солнцезащитные очки, к прилавку подошел он. Почтальон! Но не обычный, замызганный труженик, а… странно подтянутый для этой жары. И смотрел не на адрес, а прямо на меня, будто проверял, та ли я Лус Солар, что значится в его списке.

– Сеньорита Солар? – Голос звучал неожиданно глубоко для этой пыльной сауны. – Заказное. Из Жироны. Бесалу.

Бесалу. Сердце не сжалось – оно стукнуло, как мешок с камнями. Я расписалась дрожащей рукой, будто подписывала пакт с дьяволом, но пахнул конверт не серой, а… лавандой? Или это память играла? Штемпель нотариуса. Строка: «Наследство Кармен Солар».

Разорвала конверт с яростью, достойной Пабло в день, когда у него заканчивались деньги. Глаза скакали по строчкам, выхватывая священные слова: «…последнее желание усопшей… единственная наследница… недвижимость: Бесалу, Carrer del Pont Vell, 8, «Casa dels Corbs» (Дом Воронов)… лавка на первом этаже… личные вещи… явиться для вступления…»

Дом Воронов. Бабушкин дом. Лавка. Бесалу.

Я рухнула на стул, держа письмо, как тонущий – соломинку. Малага, рынок, жара, долги-демоны, два мужа-катастрофы, ювелирка-неудачница… И вдруг – ключ. Не просто ключ, а целая связка старинных, пахнущих холодным камнем, лавандой и… памятью о бабушке. Наших вечерах с песнями. Ключ от двери в совершенно другую жизнь.

Я окинула взглядом свой «эксклюзив» в витрине, мысленно услышала злобное жужжание счетчика и визг коллекторских голосов в телефоне. А в ушах – голос бабушки, чистый и спокойный: «Ты сильная». И мой собственный смешок – горьковатый, но вдруг сорвавшийся в дерзкий хохоток. Абсурд! Совершенный, прекрасный абсурд!

Бесалу. Дом Воронов. Лавка. Бабушкины карты. И вороны… которые, наверное, уже каркают: «Держитесь! Лусита едет!».

Лус Солар медленно, почти церемониально сложила письмо. Потом принялась упаковывать свои «неудачницы» в коробку. Твердо. Решительно. Без оглядки. Решение созрело не просто мгновенно – оно родилось как феникс из пепла отчаяния, под аккомпанемент бабушкиного смеха где-то в ином мире и ехидного карканья невидимых воронов.

Я ехала в Бесалу. Завтра. Пусть кредиторы ищут меня среди древних камней и говорящих птиц. Дом Воронов ждал. И что-то подсказывало, что это «что-то» могло включать не только дом и лавку, но и… ну, скажем так, новую главу. С чистого листа. Или с таинственно подмигивающей карты Таро. Время покажет. Главное – лететь!

Глава 2

Автобус из Жироны выплюнул меня, мой единственный чемодан (вместилище всей моей прежней жизни, ювелирных инструментов и несбывшихся надежд) и облако пыли на крошечной остановке у подножия холма. Воздух? О, боги! После вечной духоты Малаги это было как нырнуть в гигантский аквариум с прохладной, кристально-чистой водой, приправленной нотками… римских легионов. Да-да, камни здесь явно помнили не только римлян, но и то, как они жаловались на отсутствие кондиционера. Мох шептал сплетни времен инквизиции, а где-то витал дымок жареных каштанов – вероятно, кто-то жарил их еще при Карле Великом. Я вдохнула полной грудью, подхватила чемодан (мой верный спутник по скитаниям) и… обомлела.

Вот он. Pont Vell. Легендарный средневековый мост Бесалу. Не плоская картинка из инстаграма, а монументальный, дышащий каменный зверь, который разлегся через изумрудную ленту реки Флувия. Огромные арки, будто вырубленные титанами в порыве творческого приступа, мощная восьмиугольная башня-ворота – настоящий швейцар в ливрее из лишайника. Узкая мостовая вела прямиком… ну, не то чтобы в прошлое, но в место, где время явно расслабилось и потягивало сангрию во время сиесты. Солнце золотило вековые камни, подчеркивая каждую царапину, каждую выбоину – словно морщины мудрости на лице очень, очень старого синьора.

– Déu Meu, – выдохнула я, забыв про усталость и чемодан, который тут же попытался откатиться обратно к цивилизации. Это был не просто мост. Это был портал. Портал в мир, где рыцари, вероятно, забывали свои доспехи в химчистке, менестрели фальшивили на лютнях, а влюбленные целовались так громко, что эхо будило сов. Портал, конечно, но Wi-Fi тут ловил, подозреваю, только средневековый – два ворона и надежда.

Я двинулась по нему, стараясь не споткнуться о булыжники, отполированные до зеркального блеска миллионами туристических кроссовок и, возможно, подковами коня какого-нибудь особо важного виконта. Ладони скользнули по прохладному, шершавому парапету – привет, тысячелетний массаж! Воздух был коктейлем: свежесть реки, влажное дыхание камней (они тут все дышат, я уверена), далекий аромат жареной свинины (ах, прогресс!) и… да, неуловимо, но отчетливо – хвоя и влажная земля с холмов. Дух Средневековья витал не как заспиртованный экспонат, а как слегка надоедливый, но обаятельный призрак, который только что уступил мне дорогу со вздохом: «Молодежь пошла… Боже, с фиолетовыми прядями. Видели бы ее доминиканцы!».

И тут меня накрыло. Воспоминание. Яркое, теплое, слегка абсурдное, как и все, связанное с бабушкой.

Лето. Ночь. Бесалу купался в лунном свете, а луна – та самая, с лицом моей строгой учительницы математики – наблюдала свысока. Я, маленькая Лус, закутанная в бабушкин шерстяной платок, пахнущий лавандой и тайнами, сидела с ней во дворике Casa dels Corbs. Тишина звенела, как хрустальный колокольчик, нарушаемая только стрекотом сверчков и мерным клокотанием двух воронов – постоянных декораторов бабушкиной жизни. Бабушка Кармен, вся в перстнях с камнями, похожими на застывшую ночь, раскладывала свои карты Таро. В лунном свете рыцари Кубков, казалось, подмигивали мне, а Императрица зевала.

– Смотри, солнышко, – шептала бабушка, ее пальцы скользили по картам, как паук по паутине судьбы. – Луна. Говорит о тайнах, чувствах, спрятанных поглубже. И Влюбленные… Ого! Сильная карта. Осторожнее с такими.

Я, уютно прижавшись к ее мягкому боку, спросила шепотом, достойным заговорщика:

– Бабуля, а как понять, что это она? Настоящая любовь? Как у них на карте? Чтобы без криков, как у мамы с папой…

Тень печали (или просто облачко над луной?) скользнуло по ее лицу. Она обняла меня крепче.

– Настоящая любовь, дитя мое, это… тишина. Когда молчать вместе – блаженство, а не пытка. Чувствовать тепло руки, как сейчас мою. Дышать в такт. Смотреть на луну – и знать, что твой рыцарь видит ту же красоту, ту же… учительницу на небе. – Она подмигнула. – И прощать. Принимать всего человека, со всеми его драконами и спутанными клубками прошлого. Как песня…

И она запела. Тихо, хрипловато, завораживающе. Наш гимн. «Hijo de la Luna». История про цыганку, чья любовь горела ярче костра и была такой же обреченной, как кактус в Антарктиде. Как она, отчаявшись, заключила сделку с Луной (той самой строгой!): мужчина в обмен на первенца. Типичный женский поступок под воздействием гормонов и лунного света, не находите? Брак состоялся, ребенок родился белее снега и с глазами цвета пепла – явный провал генетической лотереи по мнению ревнивого мужа. Трагедия, слезы, брошенный младенец на горе… И тут Луна, видимо, осознав, что перегнула палку с контрактом, превратилась в гигантскую колыбель-полумесяц и стала качать сироту. Вечная, холодная, но честная нянька. Песня плыла, смешиваясь с шелестом винограда, а я чувствовала, как в груди что-то щемит – смесь восторга, ужаса и детского понимания, что любовь – это адски сложно, но чертовски красиво, как эта проклятая-благословенная мелодия.

Я вздрогнула, вернувшись в настоящее. Стояла у ворот в старый город, а где-то в переулке наигрывали на гитаре что-то бодрое и каталонское. Сердце кольнуло тоской по бабушкиным объятьям, по ее мудрости, замешанной на абсурде, по этой вере в любовь, прочную, как эти камни, и такую же непредсказуемую, как погода в горах. И по тому козьему сыру с медом, запах которого вдруг ударил в нос – дух Бесалу, дух моего нового, старого как мир, пристанища.

Проковыляла по узким улочкам, где дома жались друг к другу, словно сплетничая веками, я нашла контору нотариуса. Сеньор Марти. Он оказался этаким человеком-буквоедом в очках с линзами величиной с донышко пивной бутылки, которые он поправлял нервным жестом раз в десять секунд. В кабинете пахло пылью, воском и… легкой паникой, когда он поднял на меня глаза.

Я представляла этот момент. Он – олицетворение консервативного Бесалу. Я – Лус Солар: фиолетовые пряди в небрежном пучке крашеной блондинки (сегодняшний цвет настроения – «фиолетовый сюрприз»), кольцо в ноздре, блестка на губе, уши, увешанные металлом как новогодняя елка, татуировки (луна, кинжал, руны – стандартный набор «ищу себя» периода Пабло), короткие шорты и мой фирменный шоппер с вышивкой «Страстный танец рыцаря и дамы (средневековый фрик)». Его взгляд скользнул по мне, как по инопланетному артефакту. Он хмыкнул. Поправил очки. Хмыкнул громче. Пробормотал что-то вроде:

– Ага… Внучка доньи Кармен. Несомненно. Хм-хм. Творческая… наследственность. Хм.

В его «хм» читалось все:

– Господи, куда катится мир?

– Кармен, что ты нам оставила?

И легкий страх перед этим ураганом в шортах, то есть мной.

Процедура прошла быстро: подписи, печати, бормотание. И вот он протягивает мне… Связку ключей. Один был размером с упитанного кота и весил, как мои жизненные ошибки. Чугунный, с узором, явно подкованным для великана. Второй – поменьше, но тоже не игрушечный.

– Ключ от главной двери Casa dels Corbs, – прохрипел сеньор Марти, снова поправляя очки, съехавшие от ужаса. – И от лавки. Дом… особенный. Как и лавка. Ваша бабушка была… уникальной женщиной. – Его взгляд снова зацепился за мой шоппер. – Лавка требует… особого подхода. Но вы, я уверен… хм… справитесь. – Он вручил мне свернутый в трубку лист. – Карта. Бабушка рисовала. С отметками «важных мест». – В его тоне явно витало сомнение, что я сочту нужным то же, что и бабушка Кармен.

Я взяла ключи (большой едва умещался в ладони – отличное орудие самообороны!) и карту. Вес ключей – это вам не виртуальная валюта. Это реальность. Ответственность. Наследие слегка сумасшедшей волшебницы. Я лишь криво улыбнулась в ответ на его хмыканье – о, я давно научилась читать такие взгляды как открытую книгу, обычно с названием «Что это?».

Сверяясь с бабушкиной картой (ее знакомые закорючки, ага, вот улица «Где тот милый парень с ослом?», серьезно, бабуля?), я встала перед Carrer del Pont Vell, 8. Дом. Высокий, узкий, темный, словно насупившийся. Деревянные ставни закрыты наглухо, будто дом подмигивать разучился. Над дубовой дверью – еле видная вывеска: два ворона и надпись «Casa dels Corbs. Дары духа и камня». Духа, камня и, судя по всему, вековой пыли.

Я вставила чугунного монстра в скважину. Металл скрежетал, ворчал, как старый пес, но наконец с глухим рыком щеколда сдалась. Я нажала на холодную кованую ручку и толкнула дверь.

Апчхи!

Первым делом – пыль. Не пыль, а пылища! Пыль времен, когда динозавры еще мечтали отрастить крылья и плеваться огнем. Пыль, которой можно завтракать. Но потом ноздри уловили знакомый букет: сушеная полынь (бабуля верила, что она отгоняет злых духов и скучных людей), шалфей, лаванда, воск, аромат старых страниц, древесина и… что-то дикое, пернатое. Запах бабушкиного мира. Запах тайны, приправленный плесенью.

Свет ворвался в щель, выхватывая из мрака хаос достойный съемок постапокалипсиса: горы коробок-загадок, полки, ломящиеся от склянок с подозрительными жидкостями (от «эликсира молодости» до «настойки от соседского кота»), мебель под холщовыми саванами, паутина – последний писк готического интерьера. И тишина. Глубокая, звенящая тишина, которая, кажется, вот-вот скажет:

– Бу!

Я переступила порог. Сердце колотилось, как сумасшедшее. Передо мной лежало наследство. Не просто дом. А целый музей бабушкиного безумия, ее магии, ее вопросов о любви, которые теперь висели в воздухе, перемешиваясь с пылью и запахом забытых трав.

– Ну что ж, бабуль, – мысленно прошептала я, вглядываясь в полумрак, где явно притаились сюрпризы. – Я в домике. Покажи, что ты для меня припасла. И где твои знаменитые пернатые критики?

Где-то наверху, в темноте, раздалось резкое, сухое шурш-шурш. Я вздрогнула. Или это просто скрипели балки под тяжестью лет? Сделала шаг внутрь… и дверь с тихим, но многозначительным щелчком захлопнулась за мной, отрезав от каталонского солнца. Я осталась наедине с тенями, камнями, пылью веков и эхом бабушкиной песни, которое вдруг зазвучало в голове с новой строчкой: «Ну, Лусита, добро пожаловать в новую авантюру».

Глава 3

Тишина Casa dels Corbs – зыбкая, пыльная, населенная тенями прошлого и, как выяснилось, парой крупных пернатых сеньоров – была взорвана не апокалиптическим грохотом, а банальным человеческим чихом. Я вдохнула столетие из банки с гордым названием «Снадобье неведомого назначения», решительно сдернула покрывало с дубового стола.

КРРАК! ШШШУХХ!

С балки, где царила уютная для мистики, но не для уборки, темнота, рухнули две угольно-черные глыбы. Они приземлились на стол с видом королей, вернувшихся на законный трон после краткого, но оскорбительного изгнания, и уставились на меня глазами, напоминающими полированный обсидиан – блестящими и непроницаемо-оценивающими. Один – покрупнее, с синеватым отливом на перьях, другой – поизящнее, с прищуром, намекающим на вечное недовольство миром в целом и конкретной уборкой в частности.

– Ага, – выдохнула я, чувствуя, как сердце пытается выпрыгнуть. – Значит, вы и есть легендарные вороны моей бабушки Кармен? Местные аристократы небесного простора и вяленого мяса?

Более крупный вытянул шею, откинул голову с достоинством, слегка преувеличенным для драматического эффекта, и издал карканье, звучавшее как скрежет древних ворот:

– Густав. Или Хугин, для тех, кто может догнать саму мысль. Хранитель историй. И… контрактов на поставку вяленого мяса.

Второй сделал едва заметный поклон, сарказм в котором мог бы резать стекло:

– Марвин. Или Мунин, если ваше память вас не подводит. Наблюдатель настоящего. И коллекционер блестящих артефактов. Всех артефактов. Особенно тех, что не прибиты гвоздями. Золото предпочтительно.

Я смахнула пыль с полки тряпкой, которая сама выглядела как артефакт неизвестной эпохи:

– Очень приятно. Лус. Внучка. И, судя по всему, ваш новый… поставщик провизии и сокровищ? Серьезно?

– Серьезность – основа долгосрочных отношений, – отчеканил Густав. – Бабуля осознавала ценность взаимовыгодного сотрудничества. Вяленое мясо – лучшее. Блестяшки – не фальшивка. В противном случае… – Он щелкнул клювом, звук был таким же сухим, как пыль на полках.

– …Наши отзывы о вашем правлении могут стать… излишне критичными, – добавил Марвин, бросая презрительный взгляд на мою экстравагантную блузку. – Крайне.

Последующие дни превратились в эпическую сагу борьбы: я против пыли веков под саркастическим аккомпанементом пернатого хора. Я выметала, мыла, раскладывала бабушкино наследие: сушеные травы, похожие на останки забытых чудовищ, коренья с подозрительными наростами, камни с рунами, которые, казалось, шептали: «Не трогай нас – а то укусим», фолианты, пахнущие тайной и мышами. Вороны же, восседая на стратегических высотах – Густав на спинке бабушкиного трона (кресла), Марвин на полке с кристаллами, излучающими энергию покоя, которой им явно не хватало – комментировали процесс.

– Ты не убираешь пыль, ты лишь перераспределяешь ее по лавке согласно новому, более хаотичному плану, – заявил Марвин, наблюдая, как я яростно мою пол.

– Плесень на северной стене? – фыркнул Густав, когда она скребла ее щеткой. – Это не грибок, дитя, это патина времени! Ты стираешь саму историю!

– А этот паук Арчибальд! – возмущался Марвин, когда я осторожно выносила восьмилапого старожила. – Он жил здесь, когда твоя бабка еще училась пугать людей! Он платил аренду паутиной!

Но настоящий фурор случился, когда я, расчистив угол у окна, разложила свои ювелирные инструменты и заготовки: серебряную проволоку, бусины, обточенные морем осколки стекла, перья (тщательно отобранные – не вороньи!). Вороны разразились таким оглушительным, надрывным хохотом, что я едва не уронила пинцет в ведро с мыльной водой.

– Ха-КРРАК-КРРА-КРРРА! – захлебывался Марвин, чуть не скатившись с полки.

– Это должно привлечь покупателей? – фыркнул Густав, тыкая клювом в заготовку серьги. – Морской мусор, нанизанный на металл? Бабуля вязала судьбы, а ты… это? Это называется «этно-бохо»? Звучит как болезнь или как кошка откашливается. Не правда ли, Мартин?

Второй ворон активно поддержал нападки на меня. Хорошо, хотя бы Арчибальд на восьми лапах не притащился и не завершил мой позор.

Я ощутила прилив жара к щекам.

– Это handmade! Уникальность! Вы просто… ретрограды, не понимающие современной эстетики!

– Современная эстетика, – парировал Марвин, с трудом удерживаясь от нового приступа смеха, – должна вызывать эмоции. Ваше творчество вызывает у нас… неконтролируемые спазмы диафрагмы. Поздравляем, вы достигли цели!

Позже, обнаружив в чулане старую, но бодрую ножную швейную машинку «Зингер», меня осенило:

– Шопперы! Туристы скупают сумки как сумасшедшие! Я сошью пару из бабушкиной ткани, добавлю вышивки… Серьги с перышками – идеальный комплект!

– Шопп…шоппо что? – Густав нахохлился, превратившись в черный колючий шар. – Ты намерена низвести Храм памяти и тайн до уровня… сувенирной палатки?

– Вышивка! – возмутился Марвин. – Сакральное искусство! Но изображать «страстных дам и рыцарей» на сумке для… туристических бутербродов? Это не кощунство, это трагедия хорошего вкуса!

– Молчать, пернатые! – рявкнула я, топая ногой так, что задрожали кристаллы. Подняла пакет с вяленым мясом. – Следующая партия – только после того, как вы закроете клювы и позволите мне работать! Или… вы уже все съели?!

Наступила красноречивая тишина. Два вороньих взгляда, полных оскорбленного достоинства и… вины. Я торжествующе убрала пакет. Победа. Хрупкая, но сладкая.

День Открытия.

Я вывесила на дверь самодельную табличку «Открыто» с нарисованной черной головой ворона (стилизация под Густава, что он позже назвал «карикатурой»). Нервы звенели, как натянутые струны. Что, если вороны правы? Что, если никто не придет, и мой «этно-бохо» останется вечным памятником наивности?

Ответ пришел через час. Сначала пара осторожных любопытствующих. Потом еще трое, явно заблудившихся. А потом… на узкую улочку Carrer del Pont Vell вполз огромный автобус, низвергнувший поток шумных, ярко одетых людей с фотоаппаратами и криками на языках, которые с трудом я идентифицировала как славянские и восточноазиатские.

– Добро пожаловать в «Дом Воронов»! Сувениры, украшения ручной работы! – попыталась провозгласить, но мой голос утонул, как камешек в океане туристического энтузиазма.

Хаос воцарился мгновенно и тотально. Лавку наводнили. Люди тыкали пальцами в кристаллы («Ой, блестяшки!»), нюхали травы («Чем-то пахнет, как в аптеке!»), хватали мои шопперы с вышитыми рыцарями и дамами, чьи страстные взгляды теперь предназначались для переноски бутылок с водой и магнитов Бесалу.

– Ой, какая милота! Сколько? Двадцать евро? Беру три! – визжала женщина, сверкавшая, как новогодняя ёлка, хватая сумки. – Машеньке, Светочке и мне! Пусть завидуют!

– А эти сережки? Перо настоящее? – интересовался мужчина в кепке с непонятным логотипом в виде двуглавого орла, примеряя серьгу прямо на месте, к ужасу Лус. – Десять евро? Да я пять пар возьму! На всех тёщ! Успокоятся наконец-то!

Я превратилась в автомат: упаковывать, брать деньги, улыбаться врожденной улыбкой (которая начинала болеть), показывать одно и то же. Голова гудела от гвалта. Вороны же, восседая на верхней полке, вели себя… подозрительно образцово. Для туристов они были просто «ой, птички!» или «настоящие? Кар-кар!» – и они каркали. Монотонно, односложно, без тени своего обычного язвительного превосходства. Просто вороны. Декорация.

Но в моей голове бушевал настоящий воронье-мысленный форум, полный цинизма и отчаяния:

– КРРА! Эта ходячая диско-шар вот-вот опрокинет шалфей! Следи за ней, Мунин!

– Он сует нос в «Снадобье Неведомого»! КРРА-А! Предупреждал же!

– Густав, они называют нас ЧУЧЕЛАМИ! Я требую компенсацию тапасами за моральный вред! И золотую бусину!

– А этот… он ищет «сортир»! В стенах, где велись переговоры с духами ветра! КРРАК!

– КРРА! Откуда они? Машеньки… Светочки… Кепки…

– Экскурсия, Мунин! Гид орет что-то про «лавку старой ведьмы Кармен»! Вранье! Бабуля была… практикующим специалистом!

– И география! Кричат – Нижний Тагил, Верхняя Пышма! Густав, это собственно где? За гранью известных карт? В 30 секундах от Марса?

– КРРА! Неважно! Они покупают ее «морской мусор» как реликвии! Вселенная сошла с ума!

Я мысленно молила

– Хоть каркните по-страшному! Разгоните их!

Но вороны лишь хмуро наблюдали, как моя тщательная композиция сережек превращается в свалку, как сумки «улетают» одна за другой, как какой-то любопытный чуть не присел на бабушкин сундук с рунами, который Густав позже назвал бы «ковчегом забытых обещаний».

Когда автобусы, наконец, укатили, увозя добрую половину моих «этно-бохо» сокровищ, в лавке воцарилась тишина, настолько густая, что было слышно возвращение паука Арчибальда. Лишь мое тяжелое дыхание и довольное ворчание Марвина, подбирающего с пола золотистую бусинку – павшую звезду в его коллекции блестяшек нарушали пойманную тишину после набега туристов.

Я облокотилась о прилавок. Руки дрожали мелкой дрожью. Пыль, поднятая нашествием, медленно оседала, покрывая все тонким слоем серой реальности. Полки выглядели разграбленными. Касса была неестественно пухлой от разноцветных купюр и монет. Я чувствовала себя так, будто меня пропустили через стиральную машину вместе с кирпичами. Ноги забыли, как не болеть, спина ныла песней усталости.

– Нижний Тагил… – прошептала я, глядя на опустевшую, внезапно слишком тихую улицу. – Боже правый. Если каждый день будет таким… Это же чистой воды безумие! Ад на мини-кухне!

Густав спланировал с полки и сел на прилавок рядом с жестяной коробкой. Он посмотрел на Лус своим черным, всевидящим взглядом, в котором вдруг мелькнуло что-то похожее на… понимание?

– Бабуля, – каркнул он неожиданно тихо, – в свой первый день продала одно любовное зелье пожилой леди из Манчестера. И уронила банку с пауками-аборигенами на группу японских фотографов. Ад, говоришь? – Он кивнул в сторону коробки и пустых полок. – Это, внучка, была всего лишь… генеральная репетиция. Судя по кассовым сборам, весьма успешная.

Я посмотрела на него, потом на кассу, набитую деньгами – деньгами, которых хватит не только на вяленое мясо, но и на приличный ужин, и, о ужас, на погашение части той злополучной кредитки. Я вспомнила сияющее лицо женщины в пайетках, довольную морду Марвина с его бусинкой, заливистое карканье воронов над ее первыми серьгами – теперь это вспоминалось не как тяжесть, а как абсурдный обряд инициации. Этот штурм… это был не ад. Это был… стартап в действии. Хаотичный, выматывающий, но работающий.

Сквозь пыль, усталость и остатки паники пробилось что-то теплое и совершенно неожиданное. Уголки моих губ дрогнули, потом потянулись вверх, растягивая врожденную улыбку в нечто настоящее, чуть ошеломленное, но безудержное.

– Тапасы, говорите? – прохрипела, выпрямляя спину с легким стоном. – И блестяшки? Ладно. Сегодня… – Я ткнула пальцем в жестяную коробку, – сегодня вы заслужили двойную порцию вяленого мяса. Ибо завтра, – бросила вызов взглядом двум черным силуэтам на полке, – завтра мы открываемся снова, мои пернатые друзья.

Глядя на то, как Марвин ликует над бусинкой, а Густав делает вид, что просто снисходительно кивает (хотя хвост его подрагивал от предвкушения мяса), я поняла простую, нелепую и прекрасную вещь. Да, я была измотана в хлам. Да, каждая кость пела песни протеста. Но под слоем пыли и усталости, сквозь карканье критиков и гомон Нижнего Тагила, билось четкое, ясное чувство. Я была счастлива. Безумно, нелепо, не по-взрослому, но – счастлива. Здесь. В бабушкиной лавке теней и воронов. В самом сердце Бесалу. Спасибо, критики. И спасибо, Нижний Тагил. Теперь – где поесть тапасы?