– Никто не сказал, я подслушала, как о вас и о моей маме говорили мама и папа, точнее, я думала, что они мои родные мама и папа. Оказалось, что мамой я считала сестру моей настоящей мамы, а папа вообще ни при чем…

– Почему я должен вам верить?

– Потому что я ваша дочка, потому что я прочитала все ваши книги, потому что я очень на вас похожа, а не на своего папу, потому что…

– И… что вы хотите от меня?

– Давайте встретимся. Это не телефонный разговор, Дмитрий Михайлович. Вы только взглянете на меня и поймете, что я вам ни капли не вру.

– Ну, допустим… а дальше что?

– Не отказывайтесь от меня… Мы ведь даже еще не увиделись. Вам совсем неинтересно, что у вас есть взрослая дочка?

– Мне интересно, откуда она взялась.

– Я вам все подробно расскажу при встрече. Вы не пожалеете, обещаю.

– Настораживает ваша самоуверенность.

– Мне нечего скрывать от вас и бояться вас. Вы – мой папа.

– Мне бы вашу уверенность в этом вопросе.

– Она у вас появится, как только вы увидите меня.

– Ну если это шутка…

– Не шутка, Дмитрий Михайлович, клянусь!

– И сколько тебе лет, если не секрет?

– Восемнадцать. Я учусь на филфаке БГУ, даже живу в той же комнате, где когда-то жили вы в общежитии на Октябрьской.

– В какой комнате?

– 702 Б.

– «Макдональдс» подойдет возле ГУМа?

– Конечно.

– Тогда давай в шесть вечера у входа или у подземного перехода под часами.

– Я буду.

– Не сомневаюсь.

– До встречи, Дмитрий Михайлович!

– Пока.

2

Миллер сунул мобильный в задний карман джинсов, почесал затылок, закурил. Откуда у нее номер его телефона? Кто-то подсказал? Кто? Хотя не это странно, узнать номер телефона любого интересующего тебя человека сейчас не проблема. Странно другое – внезапное наличие взрослой дочери. Если это не розыгрыш, в чем Миллер был уверен. Некоторые его друзья нередко таким образом друг над другом подшучивали, он сам однажды участвовал в чем-то похожем. Тогда был день рождения Алекса Быковского, и Миллера, как мастера подделывать чужие голоса под свой, чем он отличился еще в школе, попросили позвонить имениннику, имитируя голос президента страны, поздравить его и пригласить на аудиенцию, которая произойдет в круглом зале Национальной библиотеки. А поскольку Быковский с президентом был знаком, незадолго до этого получил президентскую премию за книгу новых стихотворений, то и повелся. Такой горделивый сделался, собираясь на встречу с первым лицом… Потом долго злился, даже несколько месяцев не разговаривал с Миллером… Вот он и мог подстрекнуть друзей отомстить Миллеру, придумав ему взрослую дочь. Впрочем, хотелось бы, чтобы дочка оказалась настоящей. «Миллер, ты сам себя слышишь?» – поймал себя на каверзной мысли и невольно улыбнулся. А что, время поджимает, у него, как назло, никого и ничего нет. Кроме книг. Одноклассники, друзья, знакомые, приятели, сослуживцы по работе – все семейные люди, с детьми, а некоторые уже и с внуками. У каждого в портмоне фото детей и жен, и эти фото они с удовольствием демонстрируют при всяком удобном случае. Миллеру нечего показывать, зато он пишет.

Миллер докурил, поднялся на четвертый этаж учреждения, где работал редактором книжного отдела коммерческого издательства, прошел в офис, занял свое место за компом редактировать чужие тексты. Свои он писал только дома – в съемной однушке на проспекте Рокоссовского.

Ему недавно исполнилась тридцать семь лет. Он был худощавый, среднего роста, с иссеченными сединой волосами и бородой, хриплым голосом и добрыми глазами. Именно за добрые глаза его любили женщины, но быстро разочаровывались в нем, поскольку он ничего им дать не мог, ничего конкретного для жизни. Быт угнетал его, он делался грустным, замкнутым и угрюмым. По правде говоря, как потенциальный муж, Миллер – не вариант для любой женщины. Она не будет за ним, как за каменной стеной, хотя в опасных ситуациях он спасет ее ценой собственной жизни, и, тем не менее, не сможет чувствовать себя защищенной рядом с ним, ведь сам он как открытая рана. Он не добытчик, не сантехник, не каменщик, не слесарь, не умеет надувать воздушные шарики, все время с книгой в руках, даже за кухонным столом. Ни одна женщина не пленит его и не перекует на свой лад, потому что он уже пленен. Литературой. И когда женщина поймет это, то кроме жалости к Миллеру ничего более не почувствует. Не мужчина он тогда для нее, хоть и писатель, чудак какой-то. Жизнь ведь не на бумаге происходит, не в мечтаниях, а в реальности, которую он, однако, не хочет замечать, более того, не желает.

Скорее всего, поэтому друзья и понимают его, и уважают, и ценят.

…Работать, сконцентрироваться на редактировании не получалось. Не выходил из головы телефонный разговор с Алисой. Неужели он отец? Если это не шутка, неужели он все-таки отец?.. Ему уже хотелось, чтобы рабочий день закончился побыстрее. Его будет ждать Алиса. Его дочь. Подумать только, у него есть дочь!.. Если это, конечно, не розыгрыш.

Через Миллера, как диверсанты, шныряли звуки, брали в плен слова, которые с переменным успехом отбивали друг у друга сослуживцы, сидевшие один по правую руку от него, второй по левую. После обеда они обычно устраивали информационную дуэль между собой, и Миллер оказывался под перекрестным огнем.

Рост доллара сменялся девальвацией и перепрыгивал на очередные выборы в парламент, которые по слухам должны вот-вот произойти, но все идет к тому, что их проведут в марте; запрет презентации книги В. Мартиновича «Мова» в Гродно и задержание писателя сравнивались с задержанием на границе П. Северинца и конфискацией его книги; сериал «Игра престолов» – с романами Дж. Мартина, причем не в пользу кинопродукта. Заявление Президента на встрече с писателями, что последние ни на что не способны и только брюки протирают, вызывало, в общем, безапелляционное возмущение. «Войны и мира» ему захотелось, где Купала, спрашивал он. Ответ простой – Купала давно в гробу, а «Войну и мир» невозможно написать, потому что она уже написана. Цены на все скачут с каждым днем как белки, а зарплата не увеличивалась с начала года. Робин Уильямс умер, а Караченцова жена тиражирует на каждом канале. Построить квартиру в столице нереально, но люди прут и прут в мегаполис, будто здесь медом намазано. Коммуняки же пообещали, что к 2000 году у всех жителей советов появится своя личная жилплощадь, а на носу 2015, и ни квартир, ни советов. Новым Годом не пахнет, никакого праздничного настроения. Может, потому, что снега нет и плюсовая температура?

Темы менялись с невероятной скоростью, обсуждение их было поверхностным, но очень громким, хоть уши затыкай. Обычно Миллера они не трогали и не цепляли никоим образом, он умел сосредотачиваться на своем и не обращал внимания на внешние раздражители. Однако не в этот раз. Он и без того не мог въехать в редактируемый им текст, препятствовали размышления о телефонном разговоре с дочкой, а тут еще никчемные дебаты никчемных коллег… Разумеется, Миллер не считал их никчемными, в смысле коллег, но извинится он перед ними завтра, сегодня уже достали своим пустословием, о чем Миллер, в принципе, сдержанный и воспитанный человек, поднялся с места и очень нетактично высказался.

Повисла гнетущая неприятная тишина.

Никто не ожидал от Миллера подобного поступка, даже он сам, поэтому на него не обиделись, а призадумались, предположили, что с ним что-то не так, что у него что-то случилось. Однако Миллер этого не услышал, потому что тут же собрался и ушел, сначала покурить, а после где-нибудь скоротать время до встречи с дочерью.

Начался дождь. Миллер едва успел вскочить в трамвай, когда ленивые, но тяжелые капли, похожие на одиночные выстрелы, превратились в жалящие укусы холодного ливня, пулеметными очередями расстреливающего город. Небо словно злилось на него за то, что зима стала похожа на весну или на осень, и обвиняло его в этом, и наказывало за это. В небесной канцелярии, видимо, царил бардак, если произошло смещение времени и поры года забыли, кто, когда и кому уступает место. А может, и не забыли вовсе, напротив, отказались уступать…

Миллер занял место у окна. В любом случае ему теперь было не до проблем зимы, весны, осени и лета. Пускай сами решают, кто из них слабее, а кто более крепок. Миллеру все равно, дождь ли будет идти, снег ли, или солнце заторчит в небе. Его волновало и даже возмущало в каком-то смысле неожиданное появление дочки, в родство которой он не верил, но было интересно посмотреть на нее. Миллер не сомневался, что ему хватит и взгляда, чтобы понять, врет ему девушка или говорит правду. Глаза не лгут. Однако на всякий случай набрал Быковского – дать последний шанс другу остановиться, пока не поздно.

– Здорово, дружище! – тут же ответил тот.

– Здорово, – поздоровался Миллер. – Слушай, ты ничего не хочешь мне рассказать?

– В смысле? – не понял Быковский.

– В прямом смысле! Не притворяйся дураком! – поморщился Миллер.

– Слушай, друг, ты не девушка, чтобы я тебе что-то рассказывал…

– Значит, ты вроде бы не в курсах? Не с твоей легкой руки, значит, у меня появилась взрослая дочь?

– Ты бредишь, Миллер, или бухой? Что за предъява?

– Если ты мстишь таким образом, то это совсем не смешно!

– Проспись иди!..

– Мне сегодня позвонила какая-то Алиса и назвалась моей дочкой! – заявил Миллер.

– Бывает. А я тут при чем?

– Я подумал, что это твой розыгрыш.

– Такими вещами не шутят.

– Я тоже так считаю.

– И что, реально твоя дочь?

– Не знаю. Еще ее не видел.

– Так надо встретиться и выяснить все.

– Уже.

– Что уже?

– Еду выяснять. К сожалению. До последнего надеялся, что это ты…

– Я бы на твоем месте радовался, что дочка взрослая, насколько я понял. Не надо париться с памперсами, пеленками и…

– Я и радуюсь, – прервал друга Миллер. – Счастья полные штаны.

– Ты что, дружище, нельзя так говорить. Эта же твоя кровинка…

– Еще доказать надо, что она кровинка. Ладно, бывай. В трамвае я, плохо слышно.

Миллер спрятал телефон в карман, глядя в окно, которое штурмовали потоки дождя. Ему не понравилось, что Быковский ни при чем. Он боялся: а вдруг Алиса действительно его дочь? Что тогда делать? Как ей смотреть в глаза и жить дальше?

Миллер доехал до Площади Победы, сошел с трамвая, спустился в метро. Зачем, подумал, ему метро? Времени до встречи с девушкой, выдающей себя за его дочку, хватало, поэтому можно, не спеша, пешком дойти к назначенному месту и не опоздать. Он поднялся на свежий воздух, вышел на проспект и закурил. Дождь как раз кончился.

3

Алиса нежно провела рукой по фото Миллера на обложке его книги, улыбнулась и положила телефон на стол. Она сидела в факультетском буфете, заказав кофе и песочное пирожное. Вокруг суетились студенты, занимали свободные места за столиками, бросали свои вещи на стулья рядом, чтобы другие видели, что занято; становились в очередь за бутербродами, пирожными, булочками, кофе, чаем, соком или напитком, чебуреками, салатами. Помещение гудело как пчелиный рой. Удивительно, но к Алисе никто не подсел, пожалуй, потому, что столик она заняла отдаленный и к нему долго и неудобно добираться. Тем лучше. Никто не помешает и не полезет с ненужными ей ухаживаниями, от которых она успела устать. Желающих познакомиться с очень красивой (Алиса объективно оценивала силу своих прелестей) девушкой даже целый полк не вместил бы в себя. Это и радовало и печалило одновременно. Ее останавливали в каждом коридоре факультета после каждой пары, нагло спрашивая, не нужен ли ее маме зять, либо просили номер телефона, либо приглашали в кино, в театр, в филармонию, в кафе, даже к себе в гости и сразу в отель. Алиса всегда холодно отвечала: «Не интересует» и Снежной королевой проходила мимо, чтобы через несколько шагов снова наткнуться на одни и те же слова и предложения. Оригинальностью, способной удивить, такой, чтобы девушка растерялась и не знала, что ей дальше делать и как себя вести, никто из «ухажеров» не обладал. Тем не менее, любой из них считал себя самым умным, самым красивым, самым остроумным, и их самоуверенности не было границ. Ее отказ отождествлялся чуть ли не со смертельным унижением. Ни один мужчина не может смириться с тем, что в красивой женщине могут быть мозги, полученные не от волшебника страны Оз. Когда он это осознает, сразу превращается в того, кем на самом деле и является: животным, причем тупым животным, а потому…

Но не стоило сегодня думать о плохом. Сегодня праздник. Скоро Алиса встретится с Дмитрием Михайловичем. Она провела взглядом по фото писателя в книге, точно рукой. Ее мечта свершится. А это пока самое главное.

– О, привет! – донеслось откуда-то сверху. Алиса даже не сразу догадалась, что поздоровались именно с нею.

Она приподняла голову. На нее вежливо смотрел Лева Зорич, однокурсник, – блондинистый худощавый очкарик в полосатой двойке со значком – национальной символикой на лацкане пиджака.

– Позволишь? – спросил он у девушки, встав позади свободного стула за ее столиком, нерешительно озираясь в поиске другого свободного места в случае отказа. Обе его руки были заняты стаканом с чаем и тремя чебуреками, завернутыми в рыжую бумагу.

– А, привет, Лева! – словно очнувшись, проговорила Алиса. – Садись, конечно! – разрешила. Зорич был единственным, кто не испытал силу своих чар на девушке. Пожалуй, он даже не смог бы признаться никогда. Чересчур воспитанный, чересчур сдержанный, стеснительный и нерешительный. Сперва, когда они только познакомились, Алиса думала, что он нетрадиционной ориентации, но после поняла, что ошибалась. Они даже подружились.

– Спасибо! – поблагодарил Зорич и разместился за столиком. – Думал, что придется стоя, а тут ты…

– А тут я, – задумчиво повторила Алиса, не сводя глаз с портрета писателя в книге.

– Что читаешь, если на секрет? – заинтересовался Зорич книгой. Именно книги являлись единственным объектом его восхищения и обожания, с ними одними Зорич чувствовал себя королем. Страсть к книгам Алису с Зоричем и сблизили.

Девушка протянула парню книгу, оформленную, на первый взгляд, как поздравительная открытка.

– «Шелк». Дмитрий Миллер, – прочитал Зорич на обложке.

– Читал? – спросила Алиса.

– Читал-читал, – невразумительно ответил Зорич и вдруг добавил: – Лучше бы ты классиков читала, чем это.

– Не поняла?! – удивленно посмотрела на собеседника Алиса.

– Литературщиной чистой воды занимается господин Миллер, – изрек Зорич, откусив чебурек. – Души в произведениях нет.

– Сам сделал такой вывод или подсказал кто? – в упор смотрела на него девушка.

– И сам, и подсказали.

– И кто такой смелый?

– Да есть люди, – отхлебнул Зорич чаю.

– Ну, допустим, – задумчиво протянула Алиса. – А эту книгу, именно эту ты читал? – вернулась она к тому, с чего начинала.

– Эту, – Зорич взял в руки книгу, невнимательно полистал, – эту не довелось.

– Тогда заткнись, Лева, и никогда больше не плети лишь бы что, если не в теме, – посоветовала Алиса. – Лопай чебуреки лучше…

– А что я такого сказал? – возмутился Зорич. Он считал себя очень продвинутым в современном искусстве, даже стихи писал, и их охотно печатали в периодике.

– Не с теми людьми дружишь, Зорич, не то слушаешь и не то слышишь. Я доступно излагаю? – пояснила Алиса.

– Сдался тебе этот Миллер, Алиса! Что ты его защищаешь? Ты сама на себя не похожа! – Зорич так разволновался, что забыл про чебуреки, на которые был весьма падок.

– Миллер, Зорич, большой писатель, – заявила девушка, – и мой папа, – тут же добавила, пристальным взглядом буравя лицо Зорича. Ей было интересно, как тот отреагирует.

– Кто, прости? – удивился Зорич.

– Папа, Лева, папа! – заверила его девушка. – Даже не сомневайся!

– Ты раньше не говорила…

– А я много чего не говорила, Лева!

Алиса взяла книгу Миллера, прижала к груди и смотрела на Зорича, у которого, казалось, отнялся язык. Он снял очки и старательно их протер носовым платком. Ему не было стыдно, но смотреть на девушку он избегал.

– Здорово, Лева! – резко прозвучал чей-то голос сбоку. Зорича аж передернуло, заметила Алиса. А когда рядом с их столиком, преимущественно за спиной Зорича встали три орка, иначе их нельзя было назвать, парень вогнул голову в плечи. И куда подевались его кичливость и спесь?..

Орки придвинули в миг возникшие три свободных стула к столику и безо всякого разрешения сели. Алиса с интересом наблюдала за ними.

– Поздоровайся с нами, Лева! – протянул руку Зоричу один из орков, видимо, лидер. Тот как-то осужденно вытянул свою руку и слабо пожал протянутую. – Познакомь с принцессой, – не отставал новый персонаж. – Или вы отдельно? – Ленивый взгляд на Алису.

– Это… это… – Зорич залепетал, но совладать с собственным голосом не смог, начал заикаться.

– Не волнуйся ты так, Лева! – хлопнул его по плечу второй орк. – Ты же мужчина, ёпта!

– Защитник! – добавил третий.

– Ван Дамм! – поддержал первый.

Втроем они выглядели как братья из матрешки: один высокий, второй среднего роста и меньше всех третий. Объединяли их одинаковые короткие стрижки, одинаковые бычьи лбы, широкие плечи, тестостерон, кожаные расстегнутые куртки с отороченными мехом воротниками, джинсы, носатые туфли, кулаки размером с кувалду. Как позже выяснила Алиса, орки назывались Кашеня, Флор, и Сиплый, жили они вместе с Зоричем в одном блоке, учились на пятом курсе.

– Алиса, – выручила девушка Зорича, представившись сама.

– Что? – обернулся к ней Флор, среднего роста, но явно главный в троице.

– Мое имя Алиса, – повторила она. – Любопытство удовлетворено или еще вопросы будут?

– Какая борзая, Флор, малая! – исподлобья посмотрел на девушку Сиплый.

– Помолчи! – приказал Флор приятелю, придвинулся к Алисе и положил руку на ее плечо, намереваясь обнять.

– Руки! – тактично возмутилась Алиса, глядя на Зорича, который уже чуть под стол не сполз.

– Что руки? – широко усмехался Флор. Кашеня и Сиплый тоже, беря пример с Флора, усмехнулись.

– Руки убери, – подсказала Алиса и добавила: – Или помочь?

– И что ты мне сделаешь? – прошептал ей на ухо Флор.

– А ты хочешь рискнуть? – таким же образом ответила девушка.

– Не понимаю, – убрал все-таки руку с ее плеча Флор, – откуда у такой цыпы столько глупой смелости. Не нарывалась еще никогда, никто не ломал?..

– Ты хочешь быть первым? – спросила Алиса.

– Не уверен, но вполне возможно, – пожал плечами Флор.

– Хорошо, – согласилась девушка.

– И что это значит?

– Ты же в семерке живешь? – решила уточнить Алиса.

– Да, соседствуем с Левой.

– Ну, тогда завтра в целовальнике на твоем этаже все и решим.

– Что решим?

– Не тупите, уважаемый представитель мужского рода, вы же на филфаке учитесь…

– Флор, – криво улыбнулся Кашеня, – сдается, эта малая тебя «сделать» желает…

– Посмотрим, – отозвался Флор. – Не опаздывай, детка. – Он чмокнул Алису в затылок, поднялся с места и вышел из-за столика. – Пока, Лева! – размашисто хлопнул по плечу Зорича и неторопливой походкой уверенного в себе человека направился к выходу из буфета. Кашеня и Сиплый, тоже приложившись пятернями к плечу Зорича, тронулись следом.

– Выдохни уже! – не сдержалась Алиса, глядя на словно приглушенного Леву, забывшего и про чай, и про чебуреки, пока рядом находились орки. Он был сейчас очень похож на испуганного цыпленка.

– Как ты с ними… – с трудом выговорил он.

– Напугали тебя эти орки, – вздохнула Алиса. – Не ссы, Лева, львы тоже бывают трусливыми. Не страшно.

– Как раз страшно, – возразил Зорич.

– Поясни.

– Ты другая… Разная одновременно.

– Ну надо же было кому-то из нас двоих исполнять роль мужчины, – сказала Алиса, – если ты такой дохез, – добавила. – Это тебе не книжки нечитаные лажать.

– Прости, Алиса, я не хотел…

– Я понимаю… У тебя тонкая душа, личное понимание мира, поэтическое мышление… Но, Лева, стихами ты не спасешь свою девушку, если окажешься в окружении выродков. Добро должно быть с кулаками, Лева!

Алиса сложила книгу и телефон в сумку, вышла из-за столика.

– Ты уже уходишь? – забеспокоился Зорич.

– Не волнуйся, Лева, твои орки не вернутся, – заверила его Алиса. – Допивай чай, ешь чебуреки, пиши стихи…

– А ты куда?

– У меня дела, Лева, важные дела.

– Там дождь, – заметил Зорич, посмотрев в окно.

– Дождь, – согласилась Алиса. – Но что делать? Ты же не можешь взять и стать моим зонтиком…

– Я… – с преданностью собаки Зорич готов был превратиться в кого угодно.

– Сиди уже, – махнула рукой Алиса.

Она стремительно вышла из буфета в холл, остановилась возле зеркала, добавила красоты на лице и, оставшись довольной, покинула стены факультета.

Дождь шел, но перестал идти, как только Алиса сделала несколько шагов ему навстречу.

To koniec darmowego fragmentu. Czy chcesz czytać dalej?