Czytaj książkę: «6748», strona 8
–Ты там, боров колмовский, не очень грозись, и до тебя дотянемся. Бабу отдайте на суд,– шипели в толпе.
–Суд – то вам зачем? Что она сделала?– вопрошал Арсений, обращаясь к толпе.
–Нам ничего, а чего её князь нарядил? Может князю чего, она уже и сделала или с князем чего задумала,– галдели в толпе.
–Не наряжал, не баба он, – убеждал из последних сил Арсений.
И тут Гераська Кособрюхий, сказал то, о чём потом сильно жалел при каждой встрече с Васей или Лешой.
– Так может тут грехом содомским пахнет, если князь бабу не наряжал. Вон смотри-ка отрок смазливый. Может они того, и князя приважили?
Васька побледнел и так сжал кулаки, что кости хрустнули. Гераська как всегда, не понял, что сказал. Он только понял, что его сейчас могут убить и никто ему помочь не успеет. От этой мысли он вдруг заскулил, согнулся и побежал прочь. Васька хотел догнать, но цепкие руки ватажников Гаврила Олексича и Сбыслава Якуновича удержали его.
Князь и Владыка не ожидали такого поворота событий, стояли в растерянности. Отрок боязливо выглядывал из – за плеча Алексея, догадываясь, что он виновник этого нелицеприятного действа. Разгорячённая толпа уже не обращала внимания ни на чины, ни на звания ревела и требовала суда и дознания.
Нужно было, что то делать, еще немного времени и граждане могут сорваться с места и вдарить в набат созывая вече. Как правило, после такого решения вопроса о дележе награбленного, князь навсегда покидал пределы Новгорода. Во избежание такого развития событий и последующих за ними: лихими временами междукняжения и анархии, Владыка наклонился к отроку и сказал ему по латыни.
– Сенат и народ Новгорода хотят знать,– кто ты?
Отрок кивнул в знак согласия головой, шагнул вперёд, и твёрдой рукой развязал шнуровку своей куртки от горла до половины груди. Посадник Озарий от увиденного вспотел, толпа, тихо охнув, замолчала. Рука отрока, отодвинув левый край кожаной куртки, обнажила небольшую, но очень изящную грудь с нежно розовым соском.
– Матерь божья, спаси нас грешных,– только и смог ответить владыка.
Все молчали, никто не знал, что делать, дальше, кого обвинять и в чём? Граждане постепенно неторопливо приходили в себя, от потрясения, толкая друг – друга в бока и показывая пальцами то на отрока, то на князя. Владыка первый пришёл в себя и тихо спросил,
– Ты не ответил, кто ты?
Потом повторил вопрос громче, чтобы все слышали и поняли, что дознание ведёт владыка, и суд вести будет тоже он!
Отрок начал говорить, но его никто не понял. Толпа загалдела, пытаясь понять его речь. Пришлось Владыке два раза вразумить посохом наиболее громкоголосых переводчиков. Остальные, убоявшись покаяния, замолчали сами.
– Вася переводи, Алексей помоги и ты Арсений то же,– приказал Владыка толмачам.
Минут через двадцать Арсений, как наиболее профессиональный оратор, попы ведь каждый день проповеди читают, пастве своей неразумной, пересказал услышанное от отрока.
– Я Кристиана дочь Евпатора князя земли Замков63, ищу посланного мне Богом князя земли угорской – Илию, что бы передать ему письмо, о помощи от короля Франков. Ярл пообещал указать мне путь в страну, где странные реки Волга и Дон, сливающиеся вместе, но потом впадающие в разные моря текут в одну сторону, в сторону святого города Иерусалима. Там на горе, где зарыт великан, я должна встретиться со своим избранным. Передать ему письмо для пресвитера Иоанна властителя трёх Индий».
Новгородцы молча обдумывали услышанное. Вроде всё сходится, где Волга и Дон они представляют, только, где там великан погребен – нет. Степь там есть, это, правда, а Великанов нет. И гор больших нет. Там есть только три дня пути от одной реки до другой по волоку. В саму Индию новгородцы не ходили, но по индийской пустыни ходили и часто.
Проявление высшей нервной деятельности граждан великого Новгорода прервал Никита Захарьевич, что из Кучковичей,
–Чего вы тужитесь, неужели не ясно. Она из страны мавров, где её отец воюет с нехристями. Просит он о помощи. Денег у него мало, поэтому просит у тех, кто подалее, те, кто поближе денег не дадут уже. Сыновья на войне вот он баб своих и посылает.
–Откуда знаешь? Говори, – спросил Владыка.
–Я солью с их соседями торгую, и она соль везла на подарки, да на посулы. Вот к шведам и прибилась, чтоб без пошлины соль провезти через землю нашу. Письмо это, так, лепет дитяти.
–Чем докажешь?
–Чего тут доказывать владыка. Васька спроси у неё, она товар метит красным и золотым цветом?
Вася перевел, отрок кивнул головой в знак согласия.
–А на её печати город трёхглавый. Вот покажи ей,– добавил Никита Захарьевич, передавая Васе свинцовую печать. Отрок посмотрел на печать и радостно хлопнул в ладошки.
–Это она от радости, думает, что мы ей её добро вернём, которое с честью в бою на щит взяли,– пояснил новгородцам поведение. Кристианы Кучкович.
Потом на прощание добавил,
– Пусть едет себе на Волгу, мне такая война не нужна, ввяжемся, если – то соль потеряем.
И потеряв всякий интерес к происходящему, Никита Захарьевич, что из Кучковичей, поклонившись только Владыке, пошёл по своим делам. Озарий Феофелактович последовал его примеру. Он быстро, скомкано, попрощался с князем, испросил благословления у Епископа и побежал составлять заветные списки, пока стороны не передумали.
Толпа начала расходится, справедливо полагая, что интересного уже не будет. Поимка купцов утаивших товар дело обыденное, в торговом городе. На наказание купца горожанину и гражданину придти еще можно, посмотреть, как сечь ослушника будут, а на правёж идти это зря время терять. Тем более, что в этом случае купца сами горожане вместе с князем в честном бою и ограбили. Кроме этого было еще одно обстоятельство, заставлявшее новгородцев поспешно уходить с паперти – Владыка новгородский.
Владыка Спиридон по непонятной, большинству новгородцев, причине – человеколюбия, мог приказать возвратить часть награбленного отроку, что якобы соответствует принципам Святого писания. От подобного своевластного толкования Святого писания владыкою, и чтобы потом не платить пеню за разбой, надо было уйти, что новгородцы и сделали, довольно быстро. На прощанье младшенький из отпрысков Озарии Феофелактовича, сказал громко на всю паперть софийскую,
– Прощай, Отрок – отроковица!! – и показал всей троице язык. Слово младшенького отпрыска как-то само приклеилось к друзьям и новгородцы часто их так называли, если хотели обидеть.
Все стояли в тягостном молчании, снося зловещую тишину как заслуженное наказание. Владыка благословил уходящих с паперти новгородцев, устало, опершись на посох, сказал князю,
– Бог миловал. Могло быть и хуже. Всеволода Мстиславича тоже на делёж утром вызывали, а закончили к обедни – изгнанием.
Друзья боялись глаза поднять на Владыку и на князя, так получилось, что их действия могли послужить причиной изгнания князя. Услышав слова владыки все трое вовсе пали духом.
– Что делать далее будешь князь? Ей в Новгороде оставаться нельзя!– продолжил Владыка.
После этих слов все посмотрели на князя, и удивились. Князь, как только началась эта канитель, хранил молчание, и казалось, что совсем не желал принимать участие в происходящем действе. Лишь нахмуренные брови, да вдумчивое выражение лица, показывали, что князь думает. Владыка хотел повторить вопрос, как вдруг девичий плачь, разорвал благоговейную тишину софийской паперти. Все посмотрели в угол, откуда раздались рыдания и увидели, не отрока в кожаной куртке, а молодую слабую и беззащитную девушку, плачущую от стыда и безысходности, и прикрывающую рот ладошкой, что бы в конец не разреветься во весь голос. Все женщины плачут одинаково и по одним и тем же причинам, но здесь в этом святом месте, сейчас молодая женщина не только плакала, она еще и молилась. Молилась в плаче, опершись спиной на стену могилы неизвестного ей святого. Она молилась про себя, стараясь не показать свою мольбу, однако как она не старалась скрыть молитву от этих малознакомых ей людей, сквозь приглушённые рыдания прорывались,
– le bon Dieu64.
–Боженька,– перевёл Василий.
Лёха снял себя плащ из фризского сукна и нежно прикрыл гостью. Рыдания постепенно стали стихать.
–Ты князь, что хочешь, делай, но Отроковицу я не отдам. А эту шалупонь великоновгородскую, еще мой пращур бил, опыт есть, пусть только сунутся со своею росписью, – сказал князю Александру Ярославичу Василий Валентинович Беспалый Колмовчанин.
Князь вздохнул и отрешенно посмотрел вокруг. Если бы они все знали, чем он занимался, пока тут кипели страсти по дележу хабара. Они бы ни за что не поверили. Князь, как только услышал предложение Озарии, стал считать, чем ему эта роспись навредить может, а чем помочь. Причём именно считать цифры, а не обдумывать создавшееся, незавидное положение. Мало кто знал, что всё время пока князь был в Новгороде, он все время только и делал, что считал. Считал, долю ряда своего, то есть, сколько добра ему по соглашению с новгородцами полагается. Считал, сколько должны ему платить за приложение княжеской печати на партию товара к немцам отправляемого. Считал, сколько должны ему новгородцы за суды княжеские да за ряды выплатить. Считал долю свою в казне новгородской. Считал долю за походы ему причитающуюся, и за долю в добыче как своей так общегородской и государственной. И сейчас князь считал, и выходило так, что покажут ему путь из Новгорода или не покажут, всё одно денег на дружину, после посадничьей росписи, не хватит. Распустить дружину придётся на зиму, а по весне новую набирать, так все князья до него поступали. Но ему вот этого совсем не хотелось делать. Дядя голову сложил на Сити из-за того, что дружины не было. Татары прошли маршем по владениям Суздальским из-за этого же. Козельск держался так долго только потому, что дружина там была, а Торжок разграбили в один приступ, так как не было там дружины. И ещё князь знал одно – ополчение не дружина. Ополчение на поле боя стоять может, умирать с честью может, но воевать нет. Это раньше числом брали сейчас другое время. Одерживать победы могут только обученные дружинники, которые могут, и с поля боя уйти, и вновь в бой придти, к примеру, как Лёха с Васькой. Вот распусти их по домам, на зиму, много ли таких, потом соберёшь весной, после зимы в пьянстве да в блуде проведённой. Дружина нужна и нужна постоянно, не только, что бы Литву да немцев грабить, но более для того, чтобы сохранить землю. Ту землю, что Бог дал племени Рюрикову в управление.
Постепенно, как после долгого тяжелого сна, до князя стали доходить: плачь девичий и вопрос Владыки, и слова Василия.
–Не оставим отрока. Или как её?– ответил Князь. Потом спросил у Владыки,
– Отче, помоги дружину сохранить от роспуска на зиму! Нужна она. Что делать зимой будем, если вдруг немец или чудь по льду пойдёт? До Новгорода за десять дней доберётся! А тут даже с погостов ближних, людей не успеете собрать!!!
–Знаю об этом, сам не всегда клобук носил. Боятся они дружины постоянной, так как боятся власть свою потерять. Ничего не поделаешь, даже если деньги найдёшь, дружину распустить заставят,– ответил Спиридон.
Князь хотел ещё, что-то сказать владыке, как был прерван на полуслове, прикосновением к своей руке. Отроковица стояла пред ним, приклонив одно колено, и не боясь прямого взгляда глаза в глаза, и что-то говорила князю. Князь удивлённо посмотрел на заплаканное лицо Отроковицы.
Пока князь с Владыкой советовался по поводу роспуска дружины, Кристина успела успокоиться и обдумать своё положение. Денег у неё не было, соль ей не вернут, и идти далее нет никакой возможности. Кристина прошептала молитву св. Якову. Мысль, пришедшая к ней в конце молитвы, по помыслу св. Якова, о передаче князю части добычи взятой в шатре ярла, подарила ей надежду. Она обратилась к князю на латыни.
– Grand-duc!! Аrcem ex manubiis ornare65.
Князь спросил у Васи,
–Чего она лепечет?
–Долю тебе твою предлагает. Вроде!
–Какую долю?
–Ту долю, что ты в бою взял.
–Пусть покажет, у меня кроме кубка ярлом подаренного нет ничего,– сказал удивлённый князь.
– montrer – Покажь, – сказал нетерпеливо Вася.
Вместо ответа отроковица взяла в помощники Василия, побежала через наос святой Софии, в терем владыки и через несколько мгновений принесла кожаный мешок, завязанный доброй просмоленной верёвкой. Под строгим взглядом владыки из мешка были извлечены: два свернутых шёлковых ковра, четыре книги в свитках, и два медных подсвечника. Князь увидя такое богатство повеселел лицом, расцвёл.
–Я, как и сказал тебе князь, так и при своём сейчас останусь, дружину распустить придётся, иначе путь тебе новгородцы покажут. И девицу-посла отправить прочь из Новгорода надо сегодня же.– Повторил свои тезисы Владыка.
В подтверждение слов его, со стороны апсиды храма явился Мишаня ведущий за руку Поросю. Поклонившись владыке и князю Миша ткнул Поросю в спину и сказал,– Говори, как всё было.
Порося сказал,
–Я отрока в полон, взял – моя добыча. Князю нет дела до чужого. Отдай её мне, я что хочу, то буду с ней делать.
–Дурак ты Порося, – сказал Василий,– и ты Миша чего-то не блещешь умом сегодня?
–Пойдём-ка, поговорим-ка, тут недалече к Борису и Глебу, туда все вместе, а от туда кого бог выберет, – предложил Алексей. Ему вся эта кутерьма так надоела, что он готов был хоть чёрту рога пообломать.
Миша хоть и был, сильно выпивши, но силы свои и противника соизмерял верно. Если бы были у него ещё трое, таких как он, то он бы с уверенностью и лёгкостью согласился бы на прогулку до Борисоглебского собора и обратно. А тут, сейчас, с дураком Поросей, ну никак не хотелось Мишане идти далее, чем до ближайшей усадьбы, где нальют еще.
–Мы уж сами, дойдём, куда нам надо, но за бабой вернёмся. Негоже князю закон нарушать,– ответил Миша и, поклонившись двум высшим должностным лицам Новгорода, пошёл вниз по Пискупьей улице, поддерживая Поросю.
– Сегодня напьются, завтра похмельные и дурные вече соберут, переругаются между собой, морды побьют соседям, и только потом похмеляться пойдут,– предсказал дальнейшее развитие событий Владыка.
– Хорошо, Отрока отправим, но ковры оставить могу себе?– спросил князь.
– Ковры? Можешь, но дружину распустить придётся, всё одно. Не желают в Новгороде войско княжеское видеть, когда войны нет,– продолжил владыка. Более всего владыка беспокоился о несговорчивом, ерепенистом – по молодости лет, нраве князя. Ведь если князь не прислушается к его советам, то быть беде и междукняжению. Где междукняжение, там и кровь. Истину-эту Спиридон осознал еще до принятия сана. Когда хоронил он своих друзей-товарищей, ушкуйников Степана да Серёгу, в безумном угаре вечевых споров, какому князю сидеть в Новгороде, убивших друг друга.
Видно было, как после этих слов князь расстроился. Хотя и молод Александр, но порядки новгородские он хорошо знал и буйство новгородское тоже. Он также хорошо понимал, что не зря владыка настаивает на роспуске дружины и изгнании посла. Но и полностью принять предложенное владыкой он не мог. Какой же он тогда князь? Кто его слушать будет? Кто за ним в бой пойдёт, жизни своею, рискуя, если тут он пьяни великоновгородской испугается? Он сделал над собой усилие, и приказал,
–Отрока снарядить и оправить в Торжок, оттуда до Суздаля, дальше пусть идёт куда хочет. Ковёр, один, в казну новгородскую продать, деньги дружине отдать, дружину по домам не распускать, но из Новгорода вывести. На Городище два новых терема для дружины срубить. Чтоб к Спасу готово всё было! Отдавая приказ, князь, осознавал, что это половинчатое решение принесёт больше вреда, чем пользы. Но оно давала надежду сохранить лицо Александрова княжения, в сравнении с княжением его отца Ярослава в Новгороде.
– Ты же, Владыка, больше не смущай меня советами, если новгородцы ещё чего просить будут, уйду из Новгорода и дружину с собой уведу. Придут за полками в Суздаль или Владимир в поруб посажу всех послов. Объясни им это. И главное, сам пойми, нет больше свободных полков на низовой Руси, – после этих слов князь повернулся и без благословления пошёл прочь.
Владыка не стал окликать князя, легонько тронув посохом Василия, он приказал всем следовать за собой. Печальная процессия прошла через Софию сразу в Райский сад епископа. Подле колодца епископа Никиты Владыка Спиридон остановил маленькую процессию.
– Вы трое до Липны проводите отрока и дотемна назад,– приказал владыка. Кристина поняла, что её прогоняют, и со спокойствием приняла это решение церковного иерарха. Она лишь попросила его благословления, получив, которое, стала терпеливо ждать дальнейшего развития событий. Она старалась не подать вида как ей страшно оставаться одной потому, что видела, как раздавлены друзья, подобным развитием событий, как тяжело им. Она жалела их.
В четырёхвесельную шнеку был положен скромный скарб посла, молчаливые слуги владыки поставили парус, вставив вёсла в уключины, дружно затянули прощальную песню. На Липне только Арсений осмелился посмотреть в глаза отроку, благословил его и, опустившись на колени, сказал по-гречески,
– Прости нас…………
Друзья исполнили приказ владыки, еще дотемна были на его дворе, где обнаружили в сохранности своё оставленное сокровище.
–Давай Сеня испробуем. Чего службу ждать?– предложил Вася, как наиболее пострадавший.
Арсений ответил согласием, друзья отнесли бочку в сад владыки, спрятали возле квасоварни среди других, но пустых, бочек, от охотников до чужого вина подальше. Разбудили повара и в двух словах растолковали ему, что им надо. Повар, быстро накрыл стол в квасоварне и удалился в свою светёлку досыпать. Оставшись одни, друзья, молча, стараясь не глядеть, друг на друга, выпили по первой без молитвы и благословления ……
Только по прошествии двух недель, беспрерывных, многочисленных жалоб, пострадавших от рукоприкладства новгородцев, объединенными усилиями посадничьих людей и епископских слуг, друзья были изловлены, связаны и посажены в поруб, трезветь.
Выпущенные из поруба на Медовый Спас, друзья молча разошлись по домам, что бы вновь встретится на Яблочный Спас и отметить его так же. Про Отрока – отроковицу никто больше из них не вспоминал, это был негласный обет, который друзья добровольно приняли.
Посольство!
Лестница, по которой поднимались друзья, была замечательно умно устроена, имея высоту около десяти саженей, то есть 11,2 метра, она ровно посередине имела площадку с углублением в восточной стене, в том направлении, что и апсида храма. Предназначено это хитроумное устройство, было вот для каких целей, пройдет преподобный к князю после службы и умается вдруг. Вот тут он на площадочке остановится, дух переведёт, помолится в апсидке и пойдёт далее. Вот, если на исповедь кто придёт тайную, то открывать весь собор не надо, башню как исповедальню использовать можно, и никто не догадается. Полезное место. И главное в крошечную апсидку можно было казну соборную прятать так, что никто и не догадается. Арсений случайно наткнулся на этот тайник, как-то ночью впотьмах не удержался, и локтем ударился, штукатурка, и отлетела, за дощатой перегородкой из тонкого обзола оказалась апсидка маленькая, но человеку соразмерная. Арсений на следующее утро расчистил её всю, побелил внутри, поставил рядом три бочонка и, полюбовавшись на место для симпозионов, сделанное им самим, пошёл к друзьям хвастаться. Друзья со всяким тщанием осмотрели новое место для встреч и оказались довольны. На площадочке было тихо, их никто не тревожил, можно было говорить во весь голос, не таясь. Закуску и питиё можно спрятать и долго хранить в апсидке, где всегда было прохладно.
Поднявшись до заветного места, Лёша с Васей с большим удовольствием открыли свои короба, словно хвастаясь друг перед другом кулинарными изысками. Леша вытащил: яблоки, печенные мёдом пролитые, яблоки в теплый мёд приспущенные, пироги яблочные, яблоки острые с перцем и гвоздикой, гуся в яблоках запеченного, и маленькую фляжку яблочного уксуса на опохмел. Вася вытащил: говядину вяленую, говядину, сушеную, говядину печёную в трех приправах, ну и рыбки немного фунтов пять нежной стерляди и хариуса. Арсений в ответ выставил бочонок со знаком Смоленских Рюриковичей и бур. Минут пять он сопел, возясь с буром, потом сказал с натугой,
– Кувшин давайте.
И янтарная, прозрачная струя, пахнувшая мёдом, летом, луговыми цветами, шипя, наполнила кувшин, сначала один, потом, другой и третий. Арсений краткой молитвой благословил вечерю. Все вначале ели и пили в молчание, не отвлекаясь на пустопорожнюю болтовню. Лишь после второй смены блюд и трёх кувшинов Василий спросил,
–Чего звал-то? Сеня?
– Железом хочу торговать, – ответил монах.
–И ты туда же, – не скрывая своего разочарования, сказал Лёша, наливая еще кувшин, чтобы крепким пивом залить горечь, в душе, вызванную меркантильным предложением друга.
– Тебе чего не хватает? Деньги-то тебе зачем? Ты же обеты давал? -ворчал Лёша.
–Нет, Леха молчи, смотри на рожу его хитрую, чего-то он лыбится. Говори Сеня правду, если дело правое, то до конца пойдем, – остановил волеизъявление друга Василий.
–Ладно, томить не стану. Отрока – отроковицу помните?
Друзья с удивлением посмотрели на монаха, посмелевшего нарушить обет, скреплявший их дружбу. Вася с Лешой удивлённо засопели, решая про себя, что сделать в начале – пиво смоленских Рюриковичей допить или так уйти.
Арсений понял, что перегнул палку и немного обидел товарищей, сказал,
– Простите меня, не моя это тайна, а княжья, владыкой освещённая, не мог я, из – за клятвы владыке даденной, открыться вам. Жива она. Тут она, на полатях вот уже третий месяц живёт в посте и молитве.
–Кристя тут??? Налей Вась еще,– попросил просиявший Алексей.
–Рассказывая всё, как оно было,– потребовал Василий. Шутя, наклоняя левой рукой трёхведерный бочонок со знаком Смоленских Рюриковичей, держа в правой руке кувшин.
– Довезли её до Липны, там как водиться заночевали, а на утро прибыл посланец княжеский с наказом попу липненской церкви во имя Николы, посла беречь и ждать от князя вестей. Месяц она там прожила, пока с князем и с Владыкой свиделась без лишних глаз. Тогда решили они помочь ей. Втайне от всех посадских посольство снарядить. Выяснилось, что письмо везёт она важное. Начали посольство в тайне готовить, но тут посадники распрю с князем затеяли. Не хотят они отдавать оставшуюся часть денег князю за шелковый ковёр. Ну, за тот, который мы из шатра ярла взяли. Говорили они, что, как только денег дадим, то князь дружину на зиму не распустит, и самовластно править будет без веча и посадников. Пока скандалили, время ушло, вода спала, волоки встали, пути до зимы не будет. Нужно зимы ждать, поэтому владыка в тайне перевёз её с Липны сюда с наказом хранить и никому не показывать, пока распря не утихнет. А тут распря не утихает. Думаю, князя выгонят скоро. Меня тоже тогда вон попросят из башни, во время между княжения. А новый князь придет. Что с Кристей делать? Вдруг, новый князь, на княжий двор, ни меня, ни Кристю не пустит. В город нам нельзя. Обиженный Порося крамолу затеет, напраслину возведет, по судам посадским затаскает. Как я отрока оберегу? Думал я бежать, сразу вслед за князем, уже и благословление получил, но занедужила она. Я ничего в болезных женщинах не понимаю, вот у вас и вопрошаю, «Как быть?» Кроме того, Владыка послушание дал,– письмо помочь на место отвезти и передать, кому Кристя скажет. Только как я предам, если из города, выйти нельзя? Все разом побегут за мной, думая, что я за железом в Суздаль бегу. Они же думают, что в Суздале я много чего нажил, когда князя в Переяславле уму разуму учил. Вчера только вышел за молоком для страждущей Кристины, как мне молочница и говорит,– «Отче, покажешь краткий путь в Суздальские земли, если мы там первые будем, то и тебя убого не обидим».– Я когда услышал это от неё чуть не бегом бежал, потом смотрю, дитё её у храма, как стражник на страже стоит, смотрит, вышел я или нет. Потом сморю, из оконца соборного, что на Торг выходит, как Степка Гнилое Ухо вместе с отцом своим Гераськой Кособрюхим чего-то ищут. Тут я понял, что уводить надо Кристю из Новгорода от беды и от полона подальше, – поведал друзьям Арсений, события предшествующих месяцев.
–Ты про письмо расскажи. Чего оно так князю понравилось?– спросил Алексей.
–Я не знаю, слышали ли вы в Новгороде «О пресвитере Иоанне», – начал, было, свой рассказ Арсений, как сразу был прерван Василием.
– Да знаем мы, знаем и про пресвитеров и про святителей всяких, многих их сейчас денег просят, и то, что змеи над Ильменем летали и новгородцев язвили во время княжения Мстиславова66. Чего они там, в сказки и россказни всякие верят, князья да владыки наши?
–Э, не скажи Вася, я пока сияние небес не увидел, так тоже считал это сказками да россказнями,– осадил прыть друга Алексей.
–Так это письмо у каждого есть на бересте, чтоб детей учить, как сказки сочинять. Не веришь? – не отставал Василий.
–Вот на, читай,– с этими словами он вытащил из короба свёрнутую бересту, которую использовал как перегородку в коробе.
Алексей прочёл, – «Пресвитер Иоанн, всемогуществом Божьим и властью Господа нашего Иисуса Христа Царь царей, Повелитель повелителей желает своему другу Мануилу, князю Константинопольскому, здравствовать и благоденствовать по милости Божией».
– Так как, убедил?– торжествующе спросил Василий.
– Нет, не убедил, ты нас Вася. Князь с владыкой, тоже в начале, как и ты, посмеивались, но как само письмо Кристины увидели, так сразу посольство собирать решили.– Сказал Арсений.
– Так там, что ответ от друга Мануила, князя Константинопольского другому лучшему другу – Пресвитеру Иоанну? – поинтересовался неугомонный Василий.
– Да ответ, только не от друга Мануила, другу Иоанну, а от короля франкского Людовика, восточным христианам в стране Хинь проживающим. Ответ в письме, письмо в коробе с золотым теснением, запечатано шестью печатями. Я честно скажу, что письма не читал, но Кристе помочь его доставить должен, – поведал друзьям Арсений.
После сказанного, друзья, в молчании, выпили ещё по кувшину.
–Это правое дело, я с тобой иду,– прервав задумчивую тишину, сказал Василий.
–Ну и я тоже, чего тут мне одному сидеть, сад и без меня перезимует, урожай владыка сохранит. Только надо бы сначала посла на ноги поставить, – выразил своё мнение Алексей.
– Если посла на ноги ставить, то надо к Людке идти, сказал, морщась, Василий.
Все задумались, уж очень непроста была эта Людмила вдовица Иванова, проживающая в своём тереме, на своём дворе, что возле Витки.
Непроста и красива. Она одна растила троих детей, одна хозяйство вела, и казалось, замуж не стремилась.
Василий, живший напротив её, наискосок, прямо через Волхов, несколько раз выказывал ей своё уважение и стремление начать совместную жизнь, несколько раз получал в ответ: кулаком по лбу или ухватом под ребро. Но Людку он всё-таки любил и занимал выжидательную позицию, мол, пройдёт время и она образумится, и будет осчастливлена Василием. Друг его – Алексей тоже любил Людмилу и тоже несколько раз сватался, и тоже получил первый раз по лбу скалкой, и во второй раз веслом по шее. Поэтому эта нераздельная любовь не разбила дружбу, а только сплотила её. Хотя надо отметить, что в гости к Людке они ходили порознь, хоронясь друг от друга.
– А.Людмила Ивановна примет? Не испугается гнева посадского?– спросил Арсений.
– Тут ведь как, примет или нет этого никто не скажет, и она сама тоже не скажет, если даже спросить у неё. Сумасбродная она и красивая к тому же, ну и как следствие избалованная. А то, что гнева посадского не испугается это факт, тут как бы сами посадские от нее, не сбегли бы. Норов у неё бешенный. Она одна, тут в прошлом году, зимой, шатуна у себя на дворе уложила, когда посадские за шкурой медвежьей пришли, что бы в казну её взять, так она их до плотников67 гнала. И посаднику на суде полбороды вырвала. Когда тот своих балбесов выгораживать стал. Нет, страху не будет это точно. А поможет или нет, не знаю,– поделился своими мыслями Лёха.
Вася в поддержку лишь промычал и развёл руками, как бы говоря, – «На всё воля Божия».
Арсений задумался, в задумчивости он выпил ещё кувшин, закусил хариусом и лишь, потом сказал.
–Делать дело страшно, сидеть без дела – дело погубить. Пойдём к Людке. Если не примет, то пойдём сразу в земли низовые, выхода – то нет другого. Если Кристю найдут то Никита Захарьевич, что из Кучковичей первым скажет, что князь Новгород в чужую войну ввергает. Нельзя князя подставлять, никак нельзя,– подытожил Арсений.
– То, что идем, это и так ясно. Только, сколько денег брать надо? Кто считал?– спросил самый деловитый из друзей Василий.
– У меня с собой четверть гривны, если домой идти за деньгами, то день потеряем,– доложил друзьям он же.
Алексей пошарил по карманам и молча, вытащил полгривны и двадцать пряслиц.
–На туда хватит,– сказал Василий.
–А обратно?– спросил Арсений.
–Так кто ж загадывает, может там, в Низовых землях найдем, у кого денег взять. Может нас кто найдёт, и нас возьмет. Всё Судьба, и на всё Божья воля. Смерти бояться на Готланд не ходить,– ответил Василий.
– Нет, не надо так, вернуться надо всем, дел и так много. Я хочу купол Николы золотом покрыть, чтоб сиял не хуже Софийского. Детей хочу ваших крестить, грамоте их учить. Вот князя выучил. Чем Васькины отпрыски хуже?– Выразил своё несогласие жизненной позицией Василия, Арсений.
В ответ, Васька только пожал плечами, опыт его предков подсказывал ему, что он был прав. Спорить попусту с монахом – божьим человеком он не собирался.
Арсений увидев, что его не перебивают, продолжил быстро, чуть не скороговоркой, взахлёб, излагать свои мысли,
–Я тут думал, как нам из Новгорода уйти, так чтобы ни кто не заподозрил истинных наших целей. Поясню, уйти надо так, чтобы все думали, что мы за железом идём, но никто, чтобы нам не мешал. Долго думал пока господь не надоумил, надо взять в «долю» посадника. Ведь, если посадник пойдёт, то никто за ним не увяжется и вопрошать лишнего не будет!!! Возрадовался я от мыслей таких, но потом загрустил. Если посадник пойдёт, то все знать будут, значит, нужен посадник, который не пойдёт, а только имя своё даст. Так купцы венецианские делают, они все за море не все идут, больше дома сидят, но дают расписки с именем, и отправляют за товаром доверенных людей, те товар привозят, потом прибыль делят. Главное ни глаз, ни ушей лишних. Потом вспомнил я, что в Новгороде есть такой один, который слово даст и слову его в низовых землях поверят, но сам никуда не пойдёт, – это Никита Захарьевич, что из Кучковичей. Помните, где вторая заимка его-Кучково поле? Правильно на Москва реке, что в Оку впадает. Припомните еще, кто еще этой заимкой владеет. А? Точно колено князя Долгорукого. Вот и получается, что лучше всего с Кучковичем договариваться.
