Czytaj książkę: «Гражданин Доктор»

Czcionka:

* * *

Поражающе стремительно протекает настоящее и с той же скоростью приближается будущее.
Джордано Бруно (1548–1600), итальянский философ

Чтобы иметь отношение к будущему, мы должны отдавать себе полный отчет о прошлом.
Норберт Винер (1894–1964), отец кибернетики

Посвящается учителям и наставникам в медицине – отцу И. М. Перельману, В. В. Кованову, А. Е. Рабухину, Е. Н. Мешалкину, Б. В. Петровскому

Истоки

Глядя назад, шагаем вперед.
А. И. Герцен (1812–1870)

Родители Школа • Война • Через много лет

Родители

Даже в те памятные времена, когда генетику в нашей стране считали лженаукой, биографические справки начинали с родителей.

Мой отец – врач-хирург Израиль Мойсеевич Перельман родился в городе Минске в семье лесника, окончил реальное училище. Во время учебы подрабатывал уроками по математике. Медицине начал учиться в Швейцарии. Хорошо знал немецкий и французский языки. Рассказывал, что в Бернском университете слушал лекции самого Теодора Кохера – первого лауреата Нобелевской премии по хирургии. В 1917 году окончил медицинский факультет Московского университета. Служил врачом в Красной армии. После демобилизации был ассистентом кафедр анатомии и хирургии в Белорусском университете (Минск), заведовал хирургическими отделениями в небольших белорусских городах – Борисове и затем в Гомеле. В 1932 году был удостоен степени кандидата медицинских наук и звания доцента по совокупности работ – без защиты диссертации. В 1937 году защитил докторскую диссертацию о кишечной непроходимости и был избран на должность заведующего кафедрой хирургии Витебского медицинского института. В 1938 году утвержден в звании профессора по специальности «Хирургия». Во время Великой Отечественной войны работал в ряде крупных госпиталей и на кафедрах хирургии в городах Орджоникидзе, Новосибирске и Ярославле. После окончания войны заведовал кафедрами хирургии в Ярославле. Основные работы относятся к неотложной хирургии живота и лечению огнестрельных ранений. Моя мать, Перельман Гита Владимировна (урожденная Боришанская), специального образования не имела.

Школа

Я родился 20 декабря 1924 года в Минске.

Когда мне было лет 9–10, отец посчитал школьное изучение одного немецкого языка недостаточным – нужно изучать также французский с частным учителем (английский язык в моде не был). Однако после 1–2 месяцев начатой учебы скучные уроки французского, к моей детской радости, закончились. Спустя много лет я узнал, что отца вызывали в ГПУ и выясняли, зачем он учит сына французскому языку. Времена были суровые, и страх перед «органами» возымел свое действие.

Об этом страхе запомнился реальный случай, который теперь воспринимается как анекдот. Один из наших школьников спросил учительницу, с большой или малой буквы нужно писать слово «конь», если речь идет о белом коне самого Климента Ефремовича Ворошилова на параде в Москве.

– А вы как думаете, ребята? – задала встречный вопрос учительница.

Мнения разделились. Наша любимая Лидия Николаевна обвела глазами весь класс и, глубоко вздохнув, сказала:

– Лучше пишите «конь» с большой буквы.

В итоге мое языковое образование, к величайшему сожалению, ограничилось русским, белорусским и немецким языками по программе обычной средней школы. Учили нас, правда, очень хорошо.

В обучении русскому языку и умении грамотно писать (ведь мы учились в Белоруссии!) в 10-й средней школе Витебска большую роль сыграла замечательная учительница Бася Моисеевна Снитко. Она, кстати, активно способствовала развитию литературного таланта у двух наших ребят – будущих русских писателей Александра Тверского и Лидии Обуховой. Поощряла она и детскую журналистику, в которой особенно выделялся способный автор, редактор и издатель рукописного журнала «ГУМ» («Гениальный ум») рыжий Борис Гинзбург. Прочно запомнился припев юмористического гимна класса:

«Слава гениям восьмого»
Раздается там и тут.
«Слава гениям восьмого»
На планете все поют!

Недавно узнал, что Борис Львович Гинзбург прошел все тяжкие испытания и здравствует в Витебске, а журнал изменился и продолжает жить.

Во второй половине тридцатых годов, во время гражданской войны в Испании, стало модным изучать испанский язык. У нас в школе даже появился такой кружок.

Однако вскоре он распался, оставив в моей памяти десятка полтора испанских слов и куплет из песни собственного сочинения:

Ой-ой-ой, заболела «ля мано» мне,
«Эль папель» я пять тонн исписал.
Несмотря ж на все эти старания,
Я пока ничего не узнал.

(По-испански «ля мано» – рука, «эль папель» – бумага.)

Математику преподавала легендарная в Витебске Анна Григорьевна Блау. Все ее ученики запомнили яркий образ этой умной, образованной и строгой учительницы, которую одновременно любили и боялись. Ее сын, Юра Блау, также учился в нашей школе. В последующем он стал кардиохирургом высокой квалификации. В 1960-е годы мы с ним работали в Новосибирске у Е. Н. Мешалкина, а затем Юрий Иванович Блау в ранге видного профессора продолжил свою хирургическую деятельность в Красноярске.

Немецкий язык преподавала Ольга Евгеньевна Неразик – обаятельная и в то же время требовательная учительница. Ее сын Юра тоже учился в нашем классе и был моим товарищем.

Любимых предметов в школе у меня не было – были любимые учителя. Почитание учителя распространялось не только на математику – она была приоритетной, но и на географию, физику и три языка: русский, немецкий и белорусский.

Все мы были убеждены в том, что жизнь в Белоруссии обязывает к хорошему знанию местного языка и белорусской литературы. Чисто из спортивного интереса я выучил наизусть длинное «Письмо белорусского народа великому Сталину», значительные части которого помню до сих пор и, к удивлению белорусских коллег, могу цитировать.

Шокирующим было известие, что после захвата Витебска гитлеровской армией учитель истории из нашей 10-й школы Александр Львович Брандт перешел на службу к оккупантам и стал редактором их местной фашистской газеты. Получил он по заслугам – его убили белорусские партизаны.

Перед началом войны, кажется, в мае 1941 года, я в Витебске впервые увидел молодого хирурга Бориса Васильевича Петровского. В составе какой-то комиссии он приезжал на несколько дней в город и познакомился с местными врачами, в их числе с моим отцом.

Наши школьники-старшеклассники по вечерам играли в волейбол, и к площадке подошел незнакомый взрослый человек.

– Можно с вами?

– Становись! Как звать?

– Борис!

Помню, что после игры Борис Васильевич разговаривал с отцом и через день-два уехал. Фамилию его я не знал. А вскоре началась война.

Среднюю школу № 34 в Витебске я окончил 21 июня 1941 года. В выборе профессии отец не оказывал на меня никакого давления. Все мальчишки нашего класса стремились в авиацию, хотели летать «дальше всех, выше всех и быстрее всех». Имевшаяся у меня близорукость исключала профессию летчика, и дома было решено избрать для продолжения образования Ленинградский авиационный институт.

Днем мы в школе получили аттестаты и сфотографировались.

На традиционный выпускной вечер я, однако, не пошел. Дело в том, что во время учебы в старших классах я около трех лет занимался в секции бокса детской спортивной школы. Поднимаясь по спортивной лестнице вверх, дошел до первого юношеского разряда и готовился поехать на республиканские соревнования в город Брест – на западную границу нашей страны. Соревнования должны были начаться в понедельник, 23 июня 1941 года. Поезд уходил вечером в субботу, 21 июня, и наш тренер собрал отъезжающих ребят на короткую последнюю тренировку. Во время разминки с тренером на ринге я вошел в азарт. Вероятно, сказалось возбуждение после получения выпускного аттестата. Запомнились коричневая перчатка и темно-синее небо с яркими вращающимися звездами. Нокаут! Открыв глаза, я увидел стоящих кругом товарищей, огорченного тренера и нашего врача. Мне объявили, что вывих нижней челюсти уже вправлен. Я быстро пришел в себя, но все попытки доказать полную готовность участвовать в соревнованиях были безуспешными.

«Нокаут – это сотрясение мозга. Тебе нужно отлежаться, а не выходить на ринг», – твердо сказал неумолимый врач.

Я проводил всю нашу витебскую группу на вокзал, дождался ухода поезда и, огорченный, вернулся домой. Родителям сказал, что на соревнования меня не взяли. Нужно поступать в институт. В мои 16 лет я с полного одобрения отца быстро собрался, взял аттестат и вновь на вокзал – на этот раз в Ленинград, где жили две его сестры, брат и другие родственники.

Война

На Витебском вокзале Ленинграда я со всеми пассажирами вышел из поезда и на перроне сразу же увидел массу людей. Они столпились у громкоговорителя и слушали выступление Молотова. Весь мир уже знал о нападении Германии на СССР.

В понедельник, 23 июня 1941 года, я сдал документы в Ленинградский авиационный институт. Благодаря аттестату с отличием, был принят без экзаменов на факультет моторостроения. Директор авиационного института сказал, что в случае задержки с началом занятий мне сообщат в Витебск по почте. Все годы я вспоминаю этот эпизод. Ведь даже директор авиационного института не знал, по-видимому, о соотношении вооруженных сил СССР и Германии и совершенно не представлял, какой будет эта война.

В Ленинграде я провел несколько дней. События развивались неблагоприятно. Имея твердое советско-комсомольское воспитание, я был убежден в победных оперативных сводках в ближайшие дни. 28 июня я вернулся в Витебск. Надежда не оправдывалась – город эвакуировался. О ребятах, уехавших в Брест, никаких сведений не было. После окончания войны о них также ничего узнать не удалось. По всей вероятности, они погибли где-то между Минском и Брестом, так как германская авиация ночью и рано утром громила на этой линии все поезда. Поневоле вспомнишь судьбу, роль нокаута и твердую позицию спортивного врача.

Через много лет

В 1965 году я неожиданно получил по адресу Института Петровского письмо из Йошкар-Олы от нашей любимой школьной учительницы – Лидии Николаевны Емельяновой. В начале тридцатых годов она вела первые классы в гомельской средней школе имени 5-й годовщины Октябрьской революции. В одной из газет Лидия Николаевна прочитала об операции, которую выполнил профессор Михаил Перельман.

– Так это же наш Миша! – воскликнула она, написала трогательное письмо и прислала свою фотографию с подписью на обороте.

К великому сожалению, наших школьных учителей уже нет. Но когда в любой компании провозглашают традиционный тост «За учителей», я всегда вспоминаю не только профессоров и коллег, у которых учился медицинским наукам и врачебной практике. Огромное спасибо тем, кто научил читать, писать и считать, преподал основные школьные предметы, воспитал нас и дал путевку во взрослую жизнь!

После окончания войны мне несколько раз довелось быть в Белоруссии. В мае-июне 1981 года в Минске я был участником Всесоюзного съезда хирургов, а вскоре в Витебске небольшая группа наших «ребят» трогательно отметила 40-летие окончания средней школы. С довоенного времени остались лишь единичные друзья и знакомые. Узнать город, свой дом и даже нашу школу было нелегко. Гуляли, посещали памятные места. Самая частая фраза начиналась типично: «А помнишь?..»

Летом 1988 года в Витебске состоялся расширенный пленум нашей проблемной комиссии по торакальной хирургии совместно с республиканским семинаром по внедрению достижений науки в практику здравоохранения. Программа была интересной и насыщенной. Нас тепло принимали руководители области, медицинская общественность, ректор Витебского медицинского института хирург Михаил Григорьевич Сачек, проректор Владимир Владимирович Аничкин и их коллеги.

В декабре 2006 года по приглашению директора Белорусского НИИ туберкулеза Геннадия Львовича Гуревича я посетил Минск и прочитал лекцию о ситуации с туберкулезом в России. Удалось связаться и встретиться с близким школьным товарищем, с которым мы сидели за одной партой в витебской школе, – Олегом Романом. Он окончил Ленинградский политехнический институт и стал ученым с мировым именем, профессором, академиком Национальной академии наук Белоруссии по специальности «Композитные материалы и порошковая металлургия», обладателем высоких званий и престижных премий. 21 сентября 2005 года было торжественно отмечено его 80-летие. Теперь Олег Владиславович Роман – советник Белорусского научно-производственного концерна порошковой металлургии. Наша встреча была очень теплой и на какое-то время вернула обоих в предвоенные школьные годы.

20 октября 2007 года было торжественно отмечено 70-летие 10-й школы Витебска, в которой я учился. К большому сожалению, приехать не смог – у меня была командировка в Берлин. Однако удалось наладить связь с Борисом Гинзбургом и получить от него дружественное подробное письмо с художественным описанием юбилейного вечера в здании областной филармонии – в наши времена это был театр имени Якуба Коласа. К письму была приложена вырезка из газеты о юбилее школы с фотографиями.

Северо-Осетинский и Новосибирский медицинские институты

Забудутся печаль и письма от кого-то,
На смену миражам приходят рубежи,
Но первая тропа с названием РАБОТА
Останется при нас оставшуюся жизнь.
Юрий Визбор (1934–1984)

Экзамены «Галопом по Европам» • Первые шаги в хирургии • Больница в Белово • Переезд в Ярославль

Экзамены

К сентябрю 1941 года отец с госпиталем оказался в городе Орджоникидзе (теперь Владикавказ), и наша семья после эвакуации в Киров (Вятку) приехала к нему. Аттестат об окончании средней школы остался в Ленинграде. В возрасте 16 лет можно было пытаться поступить в институт. В Орджоникидзе их было лишь три – педагогический, сельскохозяйственный и основанный только два года назад медицинский. Как и нескольким другим шестнадцатилетним выпускникам школ, оказавшимся без аттестата, мне поверили (!) и приняли заявление о поступлении в медицинский институт. Однако внезапно выяснилось, что приема на первый курс в связи с войной не будет. Выручил проректор института Тимофей Титович Глухенький. Он согласился дать мне разрешение учиться на втором курсе и сдать экстерном экзамены за первый курс: «Сдашь к концу семестра экзамены за первый курс – будешь зачислен, не сдашь – нет». Смею полагать, что на такое решение повлияли мой мужской пол и «иконостас» из 5 популярных значков на видавшей виды футболке. На одном из них был изображен боксер в стойке с надписью «Первый разряд». Таких абитуриентов всегда очень ценят в медицинских институтах. Близорукий Тимофей Титович внимательно рассмотрел значки и выдал мне экзаменационный лист. К слову сказать, с той поры у меня на всю жизнь утвердилась любовь к значкам на груди, которая часто представляется смешной.

С экзаменационным листом в руках пришлось начать сдавать экзамены. Первым я избрал марксизм-ленинизм, рассчитывая на знание наизусть некоторых абзацев Манифеста коммунистической партии. Зачем я их в школе выучил – одному богу известно. Вероятно, из какого-то спортивного интереса. По программе мы учили наизусть только стихи. Но мне почему-то захотелось выучить начало Манифеста («Призрак бродит по Европе, призрак коммунизма»), а также начало «Золотого теленка» Ильфа и Петрова («Пешеходов надо любить»). Вопросов в билете не помню – но при ответе на первый из них я начал устно цитировать Манифест. На словах «папа и царь, французские радикалы и немецкие полицейские» в экзаменационном листе появилась пятерка. Затем я решил сдавать немецкий язык. Школьная подготовка позволила по-немецки спросить, можно ли войти в комнату преподавателей, извиниться и поздороваться.

– Где вы учили язык? – с явным удивлением спросила по-русски пожилая сотрудница кафедры.

– Только в советской средней школе, – по-немецки ответил я. – У нас была очень хорошая учительница.

После второй пятерки я по-настоящему оценил педагогический талант и старания нашей школьной «немки» – Ольги Евгеньевны Неразик.

Третьим экзаменом была физика. Здесь сработала моя фамилия. В то время, как, впрочем, и сейчас, были популярны книжки ленинградца Я. И. Перельмана по занимательной физике, арифметике, алгебре, геометрии, астрономии, механике. Впервые пользу от своей фамилии я почувствовал при подаче документов в Ленинградский авиационный институт, а второй раз здесь, на кафедре физики. Экзаменатор выразительно кивнул на полку со своими любимыми книжками и сказал, что спрашивать меня по физике ему даже неудобно. Воодушевленный ходом дел, я попытался сразу же сдать химию. Здесь все было значительно хуже, но психологическая роль трех пятерок помогла получить четверку, хотя и очень натянутую.

Из предметов первого курса наибольшие трудности представлял экзамен по нормальной анатомии. Кафедру возглавлял профессор Алексей Николаевич Геннадиев. У студентов он пользовался большим уважением, но многие считали его чудаком. Создавалось впечатление, что он работает на кафедре круглые сутки. Заниматься со студентами любит, спрашивает по-особому. Как и многим другим студентам, экзамен после напряженной и добросовестной подготовки мне пришлось сдавать ночью. Не ответил я на один из пяти вопросов билета – чем образован свод плечевого сустава. Однако ощупыванием через полу халата мне удалось определить пяточную кость, по-латыни назвать вдавление для гассерова узла на пирамиде височной кости и перечислить в обратном порядке 12 пар черепно-мозговых нервов. После экзамена возвращаться ночью по Шалдону – неспокойному району города – было опасно, и я в хорошем настроении остался спать на кафедральном диване.

После сдачи нескольких экзаменов 24 октября 1941 года мне за подписью Т. Т. Глухенького выдали первый студенческий билет, действительный до конца года. Дата поступления в институт в нем не была указана.

«Галопом по Европам»

Глубокой осенью последовал приказ Наркомздрава РСФСР об ускоренной подготовке врачей. Они остро нужны фронту и тылу. Программу второго и третьего курсов необходимо было пройти за один учебный год. Сразу же появились новые предметы. Все программы стали сокращать, началась учебная гонка.

Заниматься в институте было очень трудно, но интересно. Лекции по топографической анатомии блистательно читал талантливый преподаватель Виктор Христианович Фраучи. Трудно поверить, но в военное время на его лекции по этому сухому и, казалось бы, скучному предмету приходили студенты разных курсов – да еще пораньше, чтобы занять место в небольшой аудитории.

Двое заведующих анатомическими кафедрами Северо-Осетинского медицинского института – профессор А. Н. Геннадиев и доцент В. Х. Фраучи – пожизненно привили мне в 16–17-летнем возрасте уважение и любовь к нормальной и топографической анатомии человека. Хорошо запомнились и некоторые другие яркие преподаватели – заведующий кафедрой нормальной физиологии Владимир Евгеньевич Робинсон (мы называли его «Робинзоном»), патофизиологи профессор Борис Михайлович Брин и ассистент Нина Николаевна Пронина, ассистент кафедры микробиологии Валентина Давыдовна Беликова. До сих пор помню выразительную лекцию о туберкулезе заведующего кафедрой патологической анатомии молодого доцента Николая Сослановича Гурциева.

Мы очень интенсивно занимались до августа 1942 года, когда фашистские войска начали марш на Северный Кавказ. Оперативные сводки Совинформбюро были весьма туманными, и объявление 7 августа о немедленной эвакуации стало для нас громом среди ясного неба. Документы оформляли во дворе медицинского института. Несколько секретарей печатали на желтой бумаге справки об экзаменах, которые мы сдали или должны были сдать. В конце справки была запись «Переведен на 4-й курс», хотя важные экзамены по пропедевтике внутренних болезней и общей хирургии мы к тому времени еще не сдали. Организованной эвакуации не было. Отец остался в Орджоникидзе, а я с матерью, сестрой и моей справкой отправился через Махачкалу и Ташкент в Новосибирск, где жили наши близкие родственники.

Воспоминания о Северной Осетии остались хорошие, несмотря на очень тяжелые времена. Всю жизнь я глубоко благодарен Тимофею Титовичу Глухенькому. Если бы не он – мое будущее было бы совершенно другим.

В мае 2008 года во Владикавказе по нашей инициативе состоялась важная конференция фтизиатров Южного федерального округа с участием многочисленных гостей. В ее организации принимали активное участие уроженцы Северной Осетии: мой заместитель по научной работе Батарбек Малиев, заведующий легочно-хирургическим отделением НИИ фтизиопульмонологии Тамерлан Агкацев, представитель ВОЗ Ирина Абаева. Москвичи были встречены с кавказским гостеприимством и удостоены почетных званий и наград. В свободное время удалось проехать по памятным местам.