Czytaj książkę: «За три войны до… Реинкарнация Победы – 4», strona 12
– Не говори гоп… У нас железка одна и идёт вдоль границы. Перережут её японцы где-нибудь на амурском участке или разбомбят и о наступлении из Приморья можно забыть.
– Перерезалка не выросла. У них к нашей границе, если представлять её упрощённо как окружность, радиальные железнодорожные линии ведут. А у нас получается – рокада. На каком бы участке не захотели бы войска для удара сосредоточить, перебрасывая их через центр, мы по кратчайшему расстоянию быстрее! А бомбить? Чем, во-первых? Вы здесь их лучшие воздушные силы выбили, остался один антиквариат. А во вторых, чтоб разбомбить всерьёз и надолго, нацеливаться надо на станции, а они зенитными бронепоездами прикрыты. Говорят, всё же пробовали, умылись и теперь одиночными самолётами изредка бомбят перегоны, что на пропускную способность почти не влияет. Так то, стратег! До конца лета разнесём их в пух и прах, вот увидишь!
– А дальше-то что? Бомбить острова? Флота-то всё равно нет!
– Товарищ Сталин сказал – воюем за мир. А не как ты думаешь, до последней крайности. Проучить, но не убивать. Нам война на годы, как хотят британцы, не нужна. Тут главное, вовремя предложить приемлемые условия, от которых нельзя или очень дорого отказываться. Но это уже не нашего с тобой ума дело. Наш вопрос другой. Кончится война, вернётся твой японец к своим. А что его там ждёт? Правительство, несомненно, сменится. Японцы это любят – чуть что, правительство менять. Понятно, что армейская группировка после разгрома свои позиции растеряет и на власть претендовать не сможет. Значит, верх возьмут моряки. И тут, пожалуйста, сюрприз, адмиралы-предатели! Чем там свара может кончиться – неизвестно. А нам дела вести нужно с кем-то. Договариваться. Нам стабильность в Японии после войны нужна, а не хаос. Вот и получается, что места ему в послевоенном раскладе нет. А раз так, изолировать и ликвидировать придётся всех, кто мог знать. И это на твоей совести. Не говоря уж о том, что под некоторым углом вся история может выглядеть как разглашение гостайны ради собственного спасения.
В последних словах Меркулова явно проскочила угроза. Да, повернуть всё так он мог. И доказать легко. Это вам не прежние «зацепки», которыми меня пытались прижать. И намёк, прозрачнее некуда. Буду упорствовать – даст ход.
– К тому же, возвращение японца с информацией добытой нашей разведкой, якобы, у англичан, ставит под удар нашу агентуру в Британии, – привёл Меркулов свой решающий аргумент.
– Допустим, – не спешил я соглашаться. – Но что, если посмотреть на это с другой стороны? Если поднять ставки и вывести игру на более высокий уровень? Гитлер предал Японию явно, это в доказательствах не нуждается. Если раскрыть японцам английскую роль в этих событиях? Тогда новое правительство Японии будет поставлено перед фактом, что ни с кем нельзя надёжно договариваться, кроме СССР. А нашу британскую агентуру прикрыть тем, что самим, через военного атташе в Москве, сообщить англичанам о том, что японцы от нас знают, что британцы знают о «Ямато». Во-первых, это сделает их в будущем более сговорчивыми в отношении оплаты наших сведений. Во-вторых, они, чтобы не потерять лицо, вынуждены будут как-то реагировать на постройку суперлинкоров на Тихом океане. Мы спровоцируем новую гонку военно-морских вооружений, вытягивая ресурсы буржуазного мира на безопасное для нас направление. Линкорами-то СССР не победить, тут танки нужны. А каждый линкор в сто тысяч тонн, чтобы наверняка переплюнуть «Ямато», это четыре тысячи современных танков только по весу. В любом случае, считаю, что ликвидировать японца и тем самым сужать себе возможность маневра, по крайней мере, преждевременно. Раз не можем всё равно обменять, надо просто изолировать его и всех причастных. Может, события будут развиваться так, что они пригодятся.
– Если в таком разрезе… – сперва задумался Меркулов, но потом сказал со злостью. – Да пойми ты! Наверху уже всё решили, что японец или бесполезен или вреден! О том, чтобы что-то из этой истории разворачивать, даже речи не шло! Я на месте должен только детали уточнить и проконтролировать, чтобы ты ещё чего не учудил! Тебя в Москве, между прочим, выговор за самодеятельность ждёт!
– А вы, товарищ Меркулов, стало быть свою работу на посту начальника ГУГБ начнёте с того, что обрубите себе открывшиеся потенциально перспективные ходы. Не посоветовавшись с товарищами. Так, видимо, в рапорте на имя наркома и придётся написать. Скрывать и терять мне нечего, всё равно за разглашение гостайны отвечать. Запрут меня, если не в расход, то в мой же собственный отдел на нары. А игра с британским посольством в рамках операции «Кукушка» медным тазом накроется. Хорошенький почин у вас, товарищ Меркулов, получается! Вреда больше, чем пользы.
– С утра вылетаем в центр! – резко оборвал меня бериевский выдвиженец, развернулся и ушёл в сторону палаток, оставив меня наедине со своими невесёлыми мыслями. У Берии сейчас в руках реальный крючок, на котором он может меня держать, если японца, которому я, между прочим, слово дал, ликвидируют. Боюсь, что это соображение в глазах наркома может легко перевесить все остальные. Вопрос в том, ушла ли вообще вся эта история за пределы НКВД. Если Лаврентий решил всё самостоятельно, то есть ещё шанс побарахтаться и повернуть всё в свою пользу.
Внутренне уже настроившись на склоку с чекистами, я провёл очень тревожную ночь. Но на утро с удивлением увидел, что пассажирами «Дугласа» были не только мы с Меркуловым, но и мой японец в сопровождении пятнадцати пленных лётчиков под охраной четырёх бойцов. Новый начальник ГУГБ всё-таки решил не рубить с плеча и осмотреться. Что ж, в будущем ему это наверняка зачтётся.
После четырёхдневного перелёта, прямо с Центрального аэродрома меня привезли на Лубянку пред светлые очи Лаврентия Павловича, который принял меня сразу же после Меркулова. И первый вопрос, который он мне задал, был вовсе не о хитрых политических комбинациях:
– Где алмазы?
Я молча достал из нагрудного кармана кисет и подвинул его по столу к начальнику.
– На Вилюе организуется «Алмазстрой», который возглавит майор Саджая. Вы отстраняетесь от этой работы.
– Что, через мою голову прыгнул? – почувствовав обиду, спросил я, нарушая правила субординации.
– Конечно. Ведь вы, товарищ капитан, изволили отправиться воевать, наплевав на порученную вам работу! Поисковые группы нашли к настоящему моменту уже четыре трубки коренных месторождений, об этом надо было доложить. Так что, товарищ Саджая поступил совершенно правильно. Совнарком уже выпустил постановление о начале, со следующего года, промышленного освоения в рамках нашего наркомата. У майора Саджая опыт, он товарищ надёжный, в отличие от вас, любителя погусарствовать, ему и карты в руки.
– Товарищ нарком, обстоятельства сложились так… – начал было я оправдываться, но Берия меня резко оборвал:
– Обстоятельства сложились так, что ваш вопрос будут разбирать в ЦК. Поэтому вы сейчас же сядете и письменно подробно всё изложите ещё раз. Начиная с того, как получилось, что вы отправились на Халхин-Гол. И советую вам, товарищ капитан, в ближайшее время вести себя тише воды. Может быть, тогда нам удастся прикрыть вашу самодеятельность. Как вы вообще посмели влезать в международные вопросы?!
– Обстоятельства, товарищ нарком…
– Это я уже слышал! Идите!
Вечером, удержавшись от острого желания напиться, вызванного ощущением полной беспомощности, я решил для себя, что сколько бы времени у меня ни осталось, я проведу его с семьёй. И следующие три дня, когда я не притрагивался даже к газетам, стали для детей и Полины, взявшей по такому случаю отгулы, настоящим праздником. Мы все вместе бездельничали, валяясь на пляже, смотрели кино и театральные постановки, ездили за покупками, на которые, в том числе и бесполезные, я истратил уйму денег, гуляли в парке Горького. Впервые за много лет мне вдруг удалось расслабиться и выбросить из головы все железки, войны, интриги, но всё хорошее имеет свойство быстро заканчиваться. На четвёртый день меня с утра вызвали в наркомат, где Берия действительно объявил мне выговор «за действия, не согласованные с наркоматом» и, одновременно, вручил сразу «Трудовое красное знамя» за открытие алмазных месторождений и «Красную звезду» за Халхин-Гольские похождения.
– Мы знаем, что вы, товарищ капитан, предпочитаете деньгами, но в этот раз награда такая. Никаких отчислений от добычи алмазов участникам поиска решили не давать. Только единовременная премия, снятие судимости и правительственные награды в зависимости от вклада. А боевые заслуги и вовсе рублём не измерить.
– А как же самураи? – спросил я у Берии, имея в виду пленных, привезённых в Москву.
– Передали с рук на руки японскому послу. ЦК принял соломоново решение, – улыбнулся нарком, правильно поняв мой вопрос. – Гадить надо, пока не поздно. Если вообще поверят. Барана не пустили на мясо, но и стричь с него лишнего не стали. Шерсти мало, мороки много.
– У нас в Москве до сих пор японские дипломаты работают? – удивился я.
– Мы воюем только с Пу-и. И Микадо это полностью устраивает. Он не обстреливает линейным флотом с моря наши города, а мы не топим его торговые суда и не мешаем перебрасывать подкрепления в Маньчжурию. Перевозки на Тихом океане, правда, пришлось прекратить.
Я промолчал, переваривая услышанное. Уж больно непривычны были для моего сознания, упёршегося в войну до победного конца, происходящие события.
– А вы, товарищ Любимов, спокойно работайте, – подойдя ко мне, он ободряюще хлопнул меня по плечу, истолковав, видно, моё молчание по-своему. – Работайте. Занимайтесь своим делом, – повторил он и подчеркнул. – Своим!
Так закончилась для меня эпопея, в ходе которой я и в геологии отметился и в авиации, с натяжкой, послужил.
Большие мелочи.
Эпизод 1.
От тайги до Британских морей Красная армия всех сильней. Не знаю, как насчёт Европы, а вот там, где тайга, на конец августа 1938 года всё верно. Начальник оперативного управления Генштаба Триандафиллов сейчас в фаворе. Всё по его теории, как по рельсам идёт. Ну, почти. Не без ошибок, но учинила РККА таки в Маньчжурии глубокую операцию, да не одну. Японские генералы и морально, и технически, и в стратегическом и тактическом отношении, готовились к «прошедшей» войне, за что и поплатились. Для них неприятным сюрпризом оказалось буквально всё, начиная от численности РККА на дальневосточном театре. Прикрывшись слабым заслоном на Амуре, они построили свой план войны на демонстрации у Владивостока и главном ударе в Забайкалье, который перерезал бы Транссиб. С фланга на фланг по КВЖД они могли войска перебросить быстрее нас. Но им не обломилось нигде, ни у Хасана, где господствующие высоты в ещё самом начале оказались заняты двумя батальонами ветеранов-морпехов Кожанова, которые кроме миномётов имели подвижную батарею береговых «стотридцаток» и сразу накрывали любое скопление японцев на левом берегу Туманной, ни на Халхин-Голе, где в сражение с армией Жукова они ввели и потеряли лучшие свои авиачасти, все имеющиеся в Квантунской армии танки, тяжёлую и дальнобойную артиллерию.
РККА напротив, показала неплохие результаты. Что с того, что наши бойцы, большей частью, второй день в армии и стрелять не умеют? На той стороне две трети дивизий такие же. Зато в ответ на каждый японский снаряд в ответ летит десять. И из этого десятка две трети превышает калибр лёгких полевых гаубиц, мощнее которых у противника и нет. Вплоть до 180-миллиметровых Бр-21 и железнодорожной артиллерии. Зато в РККА танков – стада! Причём на направлениях ударов – новейшие модели. А всё, чем их можно было подбить – на Халхин-Голе сгинуло. Именно танками, тяжёлыми «неубиваемыми» КВ и огнемётными ОТ-126, у которых вместо десантного отсека бак с огнесмесью, проламывал японский фронт в Забайкалье Штерн. Артподготовка атаки у него вышла мощная, громкая, но не слишком-то эффективная. Лупили по площадям. Тем не менее, танки всё почистили. Да так, что те из японцев, кто лишь издали видел их действия, бежали без оглядки, позабыв про своё самурайское самомнение. Превращаться в вонючий комок обугленного мяса никому не охота. Даже то, что командующий Забайкальским фронтом комкор Штерн явно ошибся, бросив свой мехкорпус на юг, в надежде зайти в тыл 6-й японской армии на Халхин-Голе, а не сразу вдоль КВЖД на прорыв через Большой Хинган, не слишком повлияло на общую картину сражения. Бои с выдвинутыми из глубины Маньчжурии вражескими резервами на рубеже этой горной гряды растянулись на неделю. И то только из-за сложного рельефа местности.
На Амуре Конев тоже опирался на броню, только речную. В тех местах плотная оборона у японцев была построена лишь вблизи подходящих к границе железных дорог, запирая проторённые пути вглубь Маньчжурии. БКА Зее-Бурейского отряда, большого, «амурского» проекта, несли в качестве главного калибра, в отличие от аналогов «эталонной истории», всего одну пушку на баке. Зато 107-мм в башне КВ с облегчённым до 30 миллиметров бронированием. В качестве зенитного вооружения должны были выступать 25-миллиметровая шестистволка на корме да «крупняк» ДК последней модели с ленточным питанием в ограждении командирской рубки. Но поскольку дизель-гатлинги были дефицитом и распределялись, в основном, на морские корабли, из дюжины БКА только два несли полный комплект средств ПВО. На остальных десяти вместо шестистволок смонтировали пусковые на 16 снарядов РС-28 каждая. Именно с залпа этих ста шестидесяти стокилограммовых снарядов, выпущенных почти в упор всего за восемь секунд, началось советское наступление от Благовещенска на Цицикар. РСы летели от нашего берега реки вдоль моста, перепахивая грунт у железнодорожных путей, уничтожая охрану, разрывая провода подрывных зарядов. Одновременно с этим два «зенитных» БКА выбросили и поддержали огнём штурмовые группы пограничников, захвативших и окончательно зачистивших переправу, по которой сразу же по двум путям простучал штурмовой бронепоезд и стали переходить, под прикрытием мощной артиллерийской канонады стрелковые и танковые части, вступившие в бой за Сахалян. Направление удара было очевидным и на стороне противника его ждали и готовились. Поэтому он забуксовал, упёршись в городскую застройку, где наши танки сопровождения пехоты атаковали смертники, вооружённые лишь бутылками с бензином. Корпус, идущий на острие наступления, завяз в подготовленной японской обороне, которую противник усиливал подтягивая с флангов резервы. Понятно, что и в наших штабах изначально понимали, где у врага оборона плотнее всего. Прямой удар на Сахалян был отвлекающим. Главный удар Конев нанёс 26-го июня в двадцати пяти километрах выше по течению, дождавшись, когда к демонстративному плацдарму будут стянуты все японские части и на охране Амура останутся только местные маньчжурские войска императора Пу-и. После артподготовки всё те же бронекатера высадили на берег передовой отряд, который только издалека увидел драпающих без оглядки китайских вояк.
Понтонная переправа через Амур была наведена в рекордные сроки благодаря тому, что для неё использовали не армейские парки, а «раскладушки», наклёпанные в Николаевске для береговых батарей. По четыре на каждую 130-миллиметровую подвижную пушку. У артиллерии этой были свои заботы, вот кто-то и решил, что из легко соединяемых плавучих платформ, подвезённых по железной дороге, неплохой мост получится. С грузоподъёмностью, обеспечивающей переправу любых грузов, вплоть до 60-тонных «поездов» гаубиц-пушек БР-21. Вернулись, так сказать, к истокам парка ПМП, причём без малейших намёков с моей стороны. Справедливости ради, надо сказать, что артиллерийские понтоны начали приспосабливать для других нужд чуть ли не сразу, как только они появились. И плавучие причалы, и платформы под краны, и даже ВПП на Плещеевом озере для тренировки будущих «авианосников». Роль тормозов на этом «тренажёре» выполняли связки полузатопленных бочек, соединённых попарно тросами, натянутыми поперёк ВПП. Когда истребитель или торпедоносец садились, то цепляли их гаком, получались своеобразные водяные парашюты, которые вновь растаскивали после каждого цикла по сторонам гребными судами.
Японцы не ожидали от русских сапёров-понтонёров такой прыти и на следующий день попытались нанести по новому плацдарму контрудар силами второочередной дивизии, которую ещё с 22-го числа направили по железке, в числе прочих, на усиление Сахалянской группировке из Харбина. Но у Конева на южном берегу была уже целая ударная армия, из двух стрелковых корпусов и третий начинал переправляться. Попали самураи, как кур в ощип. Разметав резервистов, командующий Амурским фронтом развернул наступление на восток, во фланг и тыл основным силам врага, уже уступавшим по численности всем частям РККА на южном берегу. К середине дня 28-го он объединил свои силы и отбросил японцев далеко восточнее ЖД, тут же направив свой фронтовой мехкорпус вдоль путей через Малый Хинган.
В общем-то, на этом «домашние заготовки» у Конева кончились, настал черёд импровизаций. Железная дорога оказалась забита японскими войсками, части которых не посчастливилось быть пойманными на перегонах. Но кое-какие силы успели выгрузиться на станциях, заняв круговую оборону, и их пришлось обходить. Телеграфные провода наши танкисты рвали исправно, но, видимо, у окруженцев нашлась радиостанция и весть о русском наступлении полетела вглубь Маньчжурии. Врасплох, как было поначалу, застать уже никого не удавалось, а танкодоступной местности становилось всё меньше и меньше. Горы, пусть и пологие, но заросшие непроходимыми для машин лесами, стесняли маневр. Мехкорпус вынужден был всё чаще прокладывать себе дорогу силой, пока 2-го июля окончательно не завяз. Да, пусть ему противостояли резервисты, вооружённые как попало, но и наш мехкопус дальневосточного образца 1938 года до мобилизации был всего лишь бригадой из четырёх батальонов дизельных танков БТ-5 с противопульной бронёй и стрелково-пулемётного. При развёртывании бригаду разделили на две, добавив только один стрелково-пулемётный батальон резервистов. А третью, механизированную бригаду корпуса, сформировали заново из «добровольцев» и призывников на основе переброшенного с запада батальона новых Т-34. Артполк из старых 122-мм гаубиц на полубронированных грузовиках из бригадного стал корпусным. Получилось на пять танковых шесть стрелково-пулемётных батальонов и два дивизиона самоходной артиллерии. 3-го июня командующий корпусом комбриг Яковлев потратил на перегруппировку, выдвигая вперёд мехбригаду, и разведку. А четвёртого, с помощью массированной авиаподдержки, всё-таки проломил окончательно оборону японцев и вышел на оперативный простор.
Из трёх советских фронтов, развёрнутых против Квантунской армии, Дальневосточный перешёл в наступление самым последним, с утра 25-го июня. Несмотря на понукания и из штаба командующего направлением, и из Москвы, Рокоссовский не стал торопиться. Во-первых, надо было завершить операцию по дезинформации противника, в ходе которой была разыграна переброска корпуса морской пехоты в составе двух бригад на Сахалин. На самом деле «птенцы гнезда Кожанова» готовились нанести удар совместно с Амурской флотилией вдоль русла Сунгари. Скрыть хоть как-то это намерение и заставить врага усилить войска на заведомо пассивном участке удалось, да так, что наш собственный НКВД был уверен, что морпехи ушли за Татарский пролив. Во-вторых, на Рокоссовского ещё с мая работали высотные фоторазведчики, ранее доставшие «портрет» «Ямато», помешать которым японцам было просто нечем, а с объявлением войны авиаразведка, благодаря пассивности ВВС противника, плотно велась уже со средних и малых высот. Кроме того, 24-го числа на главном, Владивостокском направлении, была проведена разведка боем. Как ни маскировались японцы, но их оборона была вскрыта на всю глубину почти полностью.
Время было потрачено не зря. Комкору Рокоссовскому, единственному из трёх командующих фронтами, удалось добиться реального взаимодействия родов войск. Его артиллеристы в ходе мощной артподготовки 25-го числа били не по площадям и не только по переднему краю, а по конкретным целям, огневым позициям, командным и наблюдательным пунктам, штабам. Управление и вся система обороны японцев сразу же оказалась подавлена на всю глубину и лишь тогда в атаку пошли танки в сопровождении пехоты. Над ними постоянно висела ударная и корректировочная авиация, бомбами и тяжёлыми снарядами сразу же пресекавшая все попытки создать хоть какие-то очаги сопротивления. Но не только за прорыв Рокоссовский заслужил оценку «отлично». Для развития успеха у него не только Амурская флотилия и фронтовой мехкорпус были наготове. Он заранее озаботился созданием подвижных ударных групп на основе корпусных танковых бригад, усилив каждую посаженным на автотранспорт стрелковым полком или кавдивизией и сконцентрировав их на главных направлениях. После того, как оборона врага была проломлена, вся эта стальная лавина устремилась вдоль КВЖД на запад, на Муданьцзян и Харбин. Поскольку большую часть своих резервов командование Квантунской армии уже успело направить против вступивших ранее в дело Штерна и Конева, то Рокоссовский, начав позже всех, уже утром 29-го июня ворвался в Муданьцзян, откуда развернул часть своих сил в сторону Кореи на Ванцин, в тыл Хасанской группировки врага. А четвёртого июля начались бои за Харбин, к которому днём позже вышла по Сунгари на острие второго удара ДВФ Амурская флотилия и корпус морской пехоты. Оттуда восьмого июля, действуя в оперативной пустоте, Рокоссовский направил фронтовой мехкорпус на Чанчунь, а оставшиеся три бригадные группы на Цицикар, на соединение с войсками Конева.
К началу августа, растратив топливо и материальные запасы, войска трёх советских фронтов выдохлись и остановились на линии Таобань-Чанчунь-Гирин-Тумынь. Наступая вдоль путей сообщения, они частью разгромили, частью оттеснили в бездорожную местность и окружили в четырёх котлах, из которых Хасанский даже успели ликвидировать, основные силы Квантунской армии. Опираясь на захваченную сеть рокадных железных дорог, РККА принялась пополнять запасы и готовиться к следующим боям. Однако, из-за того, что всё накопленное в Забайкалье и Дальнем востоке до войны было израсходовано, а целое направление висело на единственной Транссибирской магистрали, процесс шёл медленно. Если в июне по ней ещё перебрасывали войска, то уже в июле из центра шли только цистерны с топливом, боеприпасы и продовольствие. Японское командование и радо было бы воспользоваться затруднениями русских, но и само было не в состоянии сосредоточить силы и средства для мощного ответного удара.
Таковы были дела в Маньчжурии. На морском направлении пока был мир. Япония приняла правила игры в рамках «ограниченной» войны и её флот пока соблюдал нейтралитет, не приближаясь к советским берегам. Если не считать одного эпизода. После визита советских дальних бомбардировщиков в Киото, чтобы не потерять лицо, надо было как-то отвечать и эта «честь» выпала Императорскому флоту. Нет, к советским базам не нагнали линкоров и крейсеров, а, не рискуя ценными кораблями, сосредоточили в Корее мощную группировку морской авиации. Удар японцы нанесли спустя три недели после начала войны по городу Владивосток, порту и расположенным вокруг аэродромам, предполагая, что именно там базируются обидчики императора. Благодаря тому, что в море были заблаговременно развёрнуты подводные лодки, сторожевые корабли и катера ТОФ, армаду обнаружили ещё на подходе, успели объявить воздушную тревогу, прогреть дизель-гатлинги на кораблях и зенитных бронепоездах. На следующий день японские газеты назвали этот налёт «Ударом тысячи самолётов». На самом деле в операции, по советским оценкам, участвовало до девятисот машин, треть из которых были истребителями. Всё барахло, что морская авиация противника сумела поднять в воздух. Палубные бипланы, пикировщики и торпедоносцы, нагруженные бомбами, базовые бомбардировщики, истребители И-96 с характерными обтекателями шасси, растянулись в воздухе из-за разнотипности машин, что, однако, лишь отчасти облегчило задачу нашим истребителям.
Так как советские «сухопутные» авиаторы успели перебазироваться вслед за наступающим фронтом, отражала налёт лишь авиация ВМФ в составе сводной ИАД из двух полков И-18 и, позже, когда стало ясно, что истребители не справляются, трёхполковой БАД на СБ-М. Первая волна японцев, насчитывающая свыше двухсот двухмоторных бомбардировщиков под прикрытием сотни И-96, обрушилась на все пять наших аэродромов у Владика как раз в тот момент, когда советское командование поднимало основные силы. Две дежурные эскадрильи И-18 сумели более-менее защитить «родные» базы, а вот бомбардировщикам, не успевшим выйти из под удара, досталось изрядно. СБ-М, стоявшие с подвешенными бомбами-пятисотками и торпедами в готовности к удару по кораблям, своим грузом нанесли ущерба едва ли не больше, чем японцы. Не более чем четырём десяткам машин из ста пятидесяти удалось уйти на север в район ожидания. Остальные сгорели и взорвались под бомбами на земле, либо были сбиты на взлёте. Потери в экипажах были тяжелейшие, ведь даже оказавшись в воздухе, наши лётчики не могли прыгать с парашютами из-за малой высоты.
Одёрнув истребителей, устроивших разборки и догонялки с «зачинщиками», командующий ВМБ направил их в сторону города и порта, на которые как раз навалилась вторая волна японцев, ударную силу которой составляли одномоторные палубные машины, приказав атаковать только не разгрузившиеся бомбардировщики. С земли по налётчикам стреляло всё, что могло задрать ствол, но эффективность огня была низкой. Имея, в основном, пушки образца 1931 года, наши зенитчики ставили лишь заградительный огонь. Считанные десятки многоствольных 37-ми и 25-ти миллиметровых автоматов, установленных на кораблях и бронепоезде, оказались на высоте, но, одновременно, и приоритетной целью, а противников было слишком уж много. К моменту, когда сотня наших И-18 пришла им на помощь, над городом бесчинствовали не менее пяти-шести сотен вражеских машин. Воздушный бой скоротечен. Три, четыре, пять атак и советские «ястребки», те, кому посчастливилось остаться в воздухе, расстреляли все боеприпасы. Но и без патронов, видя, что происходит на земле, они один за другим шли на таран, лишь бы не дать прицельно отбомбиться японцам. Те тоже проявили достаточно мужества и упорства, чтобы добиваться поражения целей несмотря на потери из-за чего сражение стало небывалым по своему ожесточению. В конце боя подоспели СБ-М, по приказу избавившиеся от бомб и торпед и вступившие в бой как истребители. У них было всего два ШКАСА стреляющих вперёд и обширная практика пикирования. Особенностью двигателей Чаромского, было то, что в них нечему было «зависать», поэтому они снисходительно относились к значительному превышению рабочих оборотов. СБ-М и И-18 в своей обычной практике, чтобы не превысить допустимых скоростей пикирования, регулировали шаг так, что воздушные винты, законцовки которых выходили на сверхзвук с соответствующими акустическими эффектами, превращались в аэродинамические тормоза. Центробежный регулятор опережения впрыска на «перекрученном» моторе доходил до упора, поздняя подача топлива в цилиндры снижала мощность, что было заметно внешне по густому чёрному выхлопу. Зато на выходе из пикирования достаточно было лишь увеличить шаг, как движок выдавал полную тягу. Поэтому «огненные драконы», как прозвали их японцы, не ввязываясь в свалку на горизонталях, принялись «клевать» последних не отбомбившихся врагов с высоты.
Победу в этом сражении каждая из сторон приписала себе. Но, скорее, оба противника понесли поражение и тяжёлые потери. Японцы, лишившись двух третей своей морской авиации, причём экипажи либо погибли, либо попали в плен, разбомбили аэродромы, порт, склады, доки Морзавода со строящимися в них подлодками, вокзал, основательно разрушили и пожгли сам город, утопили пять крупных грузовых судов и оба эсминца, бывшие в строю ТОФ. Последнее обстоятельство особенно грело душу самураям, во всяком случае, газетчикам. Пусть оба корабля старые «Новики», но один из них – «Сталин»! Император отмщён! Наши потери в морской авиации также были тяжелейшие, но советские пилоты, выбросившиеся с парашютами, приземлялись на нашей территории. К тому же, уже через неделю, благодаря маневру силами, мы восстановили Владивостокскую группировку, а японцам свою морскую авиацию, фактически, надо было строить заново, она вышла из игры на неопределённый срок.
Спускать налёт японцам было нельзя. Поэтому, через два дня, советская дальняя авиация нанесла ответный визит в город и порт Дальний. Он, формально, лежал вне пределов государства Пу-и, но этим обстоятельством просто пренебрегли. Две дивизии ДБ-3 и полк ТБ-7, прикрытые истребителями И-19, отработали на славу. Тем более, что противодействия им не было оказано почти никакого. Важнейший транспортный узел, через который в Маньчжурию перебрасывались войска из Китая, был разрушен. На утопленных в порту и на рейде транспортных судах погибло, вместе с тяжёлым вооружением, немало успевших повоевать ветеранов. Этот «размен» заставил японцев переоценить дальние рейды авиации и больше попыток нанести удары по советским городам они не предпринимали. Да и нечем им уже было их совершать.
Подробности этих дел были мне известны из первых рук благодаря тому, что Берия, получив рапорта от моих «сменщиков» о характере действий капитана Любимова на посту уполномоченного при авиагруппе Смушкевича, прикомандировал меня временно, в качестве консультанта, к Управлению Особых отделов. В работе с личным составом мужики могли мне дать сто очков форы, а вот по «железу», как в случае с радиостанциями, их необходимо было направлять в нужное русло. Благодаря мне, внимание особых отделов в армии сосредоточилось не только на выявлении вражеских элементов и дисциплине, но и на тактике, снабжении войск, их техническом оснащении. Фактически, это была та же работа в направлении выявления и устранения недостатков в РККА, которую я по-тихому начал ещё с Испанских событий, собирая сведения от их участников. Наработки не пропали зря. Все они, а также вновь выявленные «косяки» докладывались начальником Управления наркому еженедельно, а Берия, в свою очередь, шёл с ними в ЦК. Армейцы сейчас в победителях, которых не судят, но и НКВД надо показывать свою работу.
