Через все времена

© Михаил Голицын, 2022

ISBN 978-5-0056-4275-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1

1945 год. Год, в котором Советский Союз окончательно разгромил гитлеровскую Германию и поставил жирную точку во всей второй мировой войне. Многие дошли до Берлина, видели капитуляцию Германии, возвращались домой под ликующие возгласы народа. Григорий Трофимов этой радости не смог испытать. Ещё на первых рубежах обороны Германии он получил ранение, в результате которого его комиссовали и отправили домой в феврале 1945 года. В родной хутор Чекалова Гора он вернулся хромой на одну ногу, без правого глаза и полностью глухим на правое ухо. Но и так был радостно встречен женой, не видевшей его с 1941 года, когда в первых рядах добровольцев он ушёл в Красную Армию защищать родные земли от фашизма. А в средине декабря 1945 года жена подарила Григорию сына. Маленький человечек родился в ночь на 10 декабря, когда пурга мела так, что даже месяца видно не было. Имя ему выбирал отец, назвав его в честь правителя Иосифом. И ещё неделю после его рождения снег заметал все дороги и дома до крыш. Первенец в семье Трофимовых так и остался единственным ребёнком и наследником всего отцовского хозяйства. Так началась история человека, призванного оставить след в истории своей родины.

Но до этого было ещё много времени, а пока Ёська, как называл его отец, рос, учился помогать в семейных делах. Уже в неполных два года Ёське доверили первое значимое для него дело – пасти утят. Отец выломал ему прутик и показал, как нужно выгонять и загонять утят. Нехитрое дельце вызвало бурю эмоций у мальчонки. Ещё не умевший говорить, он с дикими криками «ай-на» гонял утят из сарая на улицу и обратно в сарай, размахивая прутиком, мчался за ними, иной раз даже перегоняя их и падая. Отец со смехом наблюдал за тем как маленький Ёська со всей важностью выполняет данное ему поручение. Он и сам был похож на маленького птенца, бегал как гусята – расставив руки и оттопырив зад, при этом вытягивал шею и губы, чтобы крикнуть своё «ай-на». Утята от этого крика разбегались кто куда и от этого было ещё веселее смотреть на всё происходящее.

Уже к следующему лету Ёська научился более-менее сносно говорить и уже щебетал без умолку. Он сидел на земле в теньке от куста смородины и перелаживал с места на место камушки, когда во двор на коне въехал отец.

– Ёська! – Громко крикнул казак, подзывая сына.

На этот крик вышла и жена Григория. Ёська же подскочил на ноги и бросился бежать к отцу.

– А ну к иди сюда, казак, – отец подхватил одной рукой сына и посадил перед собой в седло.

– Ты чего удумал? – Жена тут же преградила путь со двора. – Зашибёшь мне сына, дурья твоя голова. Куда ты его сажаешь? Дитё ещё. Ни держаться не может, ни в седле сидеть.

– Я в его годы с отцом уже скакал, – Григорий скинул рубашку, – и ничего, на зашибся. Он казак. А казак коня должен с детства знать. Отойди с дороги. Ничего не случится с ним.

Он посадил Ёську в седло перед собой и, крепко прижав его рукой, выехал со двора. Сначала не спеша они выехали на край хутора, туда, где кончались дороги и начинались бескрайние донские степи. Григорий пришпорил коня и тот поскакал быстрее. Легкий ветерок трепал кудри Ёськи, щекотал глаза и щёки. Впившись в седло своими маленькими ручонками, он с замиранием сердца наслаждался этим моментом, свежим степным воздухом, наполненным ароматом донских трав, жаром, нагретой за день земли, ощущением воли.

Проскакав по степи, Григорий направил коня вниз по склону, туда, где в низине не спеша нёс свои воды Дон. Здесь течение было тихое и спокойное, а Дон ещё не был таким широким как на берегах Ростова-на-Дону, но всё же чувствовалась его мощь. Поэтому и почитался он среди казаков ни как иначе, как «Батюшка». И он как родных детей принимал станичников, хуторян и прочий люд, который ловил в нём рыбу или вёз товары. Остановившись на берегу реки, Григорий слез с коня и, взяв на руки Ёську, вошёл в реку. После жары вода в реке казалась прохладной и Ёська аж взвизгнул, когда отец окунул его первый раз. Лучики солнца отражались в волнах реки и Ёська довольно щурился, смотря на них. В руках отца было спокойно и безопасно. Он плескался в воде, поднимая кучу брызг, радостно пищал и хохотал. Особо ему нравилось, как отец подбрасывает его вверх, а потом ловит и они вместе падают в воду. Ёська хохотал и просил ещё и ещё. Потом, когда он вырастет, он часто будет вспоминать именно эту часть детства, и каждый раз на душе будет становиться тепло. А пока он просто хохотал и наслаждался игрой в воде. Устав от игр, Григорий взял сына на руки и, выйдя на берег реки, лёг в траву. Они лежали и смотрели на небо, на большие и пушистые облака, из которых ветер делал причудливые фигуры.

– Вон, видишь, Ёська, то облако, – Григорий показал рукой на небо, – смотри, как похоже на собаку с косточкой.

Ёська уставился в небо, но ничего не увидел. Не было ни собаки, ни косточки, а только большие куски белых облаков, медленно плывущих над ними. Григорий захохотал, прижав сына к себе. Так они лежали и смотрели в небо ещё долго, пока солнце не стало клониться за горизонт и тень не сползла на них. Обратно ехали не спеша, Григорий так же крепко прижимал к себе сына, а Ёська, устав от купания начинал дремать в седле. Как только въехали в хутор Григорий сразу увидел жену, стоящую у плетени. Усмехнувшись, он подъехал к ней.

– Видишь, цел и здоров сын. Настоящий казак растёт, не у мамкиной юбки, а по степям да раздольям.

Жена ничего не ответила, только усмехнулась и взяла сонного Ёську с седла.

Детство Ёськи, как и детство всех детей, росших после войны, нельзя было назвать безоблачным. Восстанавливающая страна требовала много от своих граждан. Вот и отец Ёськи чаще был в поле или на Дону ловил рыбу, чем проводил время с ним. Мать была занята хозяйством, из свободных был только дед, с которым Ёська проводил всё свободное время. Весёлый старик, с хитрым прищуром глаз, смуглой даже для казаков кожей и с трудно произносимым именем Жарылкасын. Но здесь давно его все звали Жоркой. Вот и мчался Ёська к деду Жорке, как только свои домашние дела закончит. У деда всегда было что-то вкусное для внука, а ещё куча историй, в которых не поймёшь где правда, а где вымысел. А чтобы бабка Дарина не заставила его заниматься домашними делами, то он брал удочку и Ёську и шёл на Дон, ловить рыбу. Так пролетало одно лето за другим. С каждым годом Ёськи доставалось всё больше дел по хозяйству и у себя дома и у деда с бабкой, и он работал без устали, чтобы улучить момент до ужина и послушать деда. Почему-то дед в кругу семьи не рассказывал такие истории, какие слышал Ёська и от этого они казались их тайной.

А между тем страна развивалась, вот уже в хуторе появились трактора – странные, неказистые, но, в отличии от лошадей пахали поля быстрее и не уставали. Уже раскаты орудий, гремевшие на Дону несколько лет назад, стали забываться и люди были поглощены строительство страны. Вот и на Дону затеяли грандиозную стройку, решив перегородить Дон и построить плотину. Стройка эта была далеко, а вот хуторяне говорили, что плотина запрёт Дон и тот затопит всё низовье. В довершении этого хутора, стоящие у Дона в низине стали переселять на берега. Для Ёськи это было страшно и таинственно одновременно: по дорогам постоянно сновали какие-то машины с незнакомыми, неулыбчивыми людьми, возили камень и землю, многие были одеты в какие-то серые одинаковые куртки и штаны. А потом напротив хутора с другого берега реки разбили какой-то лагерь. И работали там в основном женщины, одетые в такие же серые одежды. И к тому же их почему-то охраняли люди в форме. Ёська с другими ребятами часто бегал на берег и там, лёжа в траве, смотрели на то, как усердно копали берег Дона. Местные жители даже не пытались узнать, что там происходит – вид формы сотрудников НКВД напрочь отбивал желание даже смотреть в ту сторону, уж слишком свежи были воспоминания об этой службе. Дети же, не обременённые такими воспоминаниями, тянулись к этим раскопкам как к какой-то тайне. Конечно, с того места, где они лежали не было толком видно, но само ощущение загадки тянуло как магнитом. И поэтому в юных умах плодились самые невероятные фантазии о том, что же не самом деле там происходит.

Ёська в этот раз пришёл один и, спрятавшись под кустом, стал смотреть на раскопки. Звук шагов он услышал ещё до того, как из-за холма появился мужчина в форменной одежде тех, кого местные называли чекисты. Ёська, не решившийся при звуке шагов убежать, теперь лежал, вжавшись в землю и еле слышно дышал. Он не видел этих людей близко и не знал опасны ли они, но, слушая разговоры взрослых, осознал, что страшнее их нет. И вот теперь этот страшный человек приближался к его кустам. Там, на раскопках, они были маленькие и были далеко, поэтому и страшно не было, а тут он совсем рядом. Тем временем страшный человек подошёл к кустам и остановился.

– Ну чего притих? – Спросил он. – Испугался что ли? Давай, вылезай оттуда. Нечего бояться, ругать тебя не буду.

Он отошел на несколько шагов от кустов и, сев на землю, снял свою синюю фуражку с красной полоской над козырьком. Ёська медленно выполз из-под куста и стал рядом. Хоть на улице было и тепло, но он дрожал как осиновый лист и вот-вот был готов расплакаться.

– Ну чего стал там? – НКВДешник посмотрел на Ёську. – Чего дрожишь то? Испугался что ли? Иди, садись рядом. И не бойся, не трону я тебя.

Слова этого человека были для Ёськи как приказ. То ли от страха, то ли силы прозвучавших слов, он подошёл и сел на землю.

– Ну и как тебя зовут, юный разведчик?

– Ёська. – Еле слышно проговорил он.

– Что за имя такое? Никогда не слышал. – В голосе НКВДешника не было ни злости, ни грубости, но Ёська всё равно вздрагивал от каждого слова.

– Так батька зовёт, а вообще зовут Иосифом.

– Хорошее имя. А меня зовут Леонид Иванович. Чего ж ты, Иосиф, по кустам то прячешься?

– Интересно просто посмотреть.

– И что же отсюда видно? Я вот смотрю и толком ничего не понятно, копошатся люди да телеги или машины едут. А ты что видел интересного?

– Ещё ничего. – Голос Ёськи всё ещё дрожал, но страх постепенно проходил.

– А чего ж тогда изо дня в день сюда бегаете, раз ничего интересного нет?

– Так мы ж увидеть это и хотим?

– Что это?

– То, что под землёй живёт?

– Ого! И что ж там живёт?

– Я не знаю. Ребята говорили, что там зверь подземный нору сделал, и что его изловить пытаются, и что он людей под землю затягивает. А другие говорили, что там для армии роют. Этот, как его, ну, под землей как дом.

НКВДешник рассмеялся:

– Бункер – это называется. Ну вы и навыдумывали себе. Нет, бункера тут не будет, потому что скоро всё это место будет под водой. А зверя подземного, которым тебя ребята пугают, не бывает. Хочешь открою военную тайну? Но только сам пойми, никому нельзя о ней говорить. – НКВДешник хитро прищурился и на его лице скользнула улыбка.

Слово «тайна», да ещё и «военная» произвела на Ёську такое впечатление, что страх перед этим человеком тут же прошёл, и он закивал головой, желая услышать эту тайну.

– Как я уже сказал, – НКВДешник говорил тихо, так, чтобы никто не услышал эту «военную тайну», – скоро всё это будет под водой, а там нашли останки старой крепости. Саркел называется. Вот пока не затопили всё, учёные и раскапывает её, чтобы изучить, пока водой всё не покрыло.

– А, что там в этой крепости?

– Камни, куски битых горшков, да и всё.

– Так, а зачем это им? Камней и горшков тут и так полно?

– Это для нас с тобой камни и горшки, а для них – это история. Потом, когда всё изучат, расскажут всем как жили люди до нас.

Ёська молчал. Он не понимал зачем нужны старые камни и битые горшки, но говорить это не стал, чтобы не показаться бестолковым.

– Вот так вот, Иосиф. Так что увидеть зверя подземного или бункер вам не посчастливится. Ничего интересного тут не будет. Только камни и битые горшки. И то скоро вода начнёт подниматься, и мы уедем отсюда.

С этими словами НКВДешник встал, одел фуражку и протянул Ёське руку:

– Ну беги домой.

Ёська осторожно пожал руку и побежал в сторону хутора. Сейчас он уже не боялся, но и оставаться не хотелось. С одной стороны, он был рад, что никакого подземного зверя нет, а с другой «военная тайна» так тяготила его. Очень хотелось рассказать, что он узнал, но проболтаться о «военной тайне» он не мог. Вместо того, чтобы идти домой, он пошёл к деду. Тот сидел в тени сирени и плёл корзины. Ёська сел рядом.

– Дед, а ты ведь давно не свете живёшь?

– Давно. – Дед не отвлекался от плетения корзины.

– А ты видел крепость, которая у реки была?

– А ты откуда слышал про крепость? – Дед не отрывался от плетения, но из-под лобья глянул на внука.

Ёську как будто холодной водой облили, в голове промелькнула мысль, о том, не проболтался ли он о военной тайне. Не зная, что ответить, он стал елозить босой ногой по пыли. Дед Жорка не стал выпытывать больше ничего у внука, а отложил корзину, затолкал табак в трубку и, затянувшись, выпустил облако дыма.

– Я про эту крепость тоже слышал от людей, как и ты. – Дед почесал нос. – Только вот где правда, а где вымысел не знаю. Её и до войны тут раскапывали, но нет так сильно как сейчас. Так вот, говорят, что раньше на нашей земле кочевники жили, не помню уже точно, как их называли. Жили они очень давно, когда ещё тут и городов не было. А здесь они построили крепость, как раз на пересечении дорог. А потом вроде эту крепость кто-то захватил и разрушил. А в то время, когда мы тут жить стали, то её уже и не было толком, так полуразрушенные стены, из них дома хуторяне делали. А вот место то распахать не получалось, сколько камней не вытаскивали, а всё равно попадались. Так что ни сеять, ни косить там не могли. Вот и забросили. А сейчас там что-то роют и роют.

– Дед, – Ёська сел рядом с ним, – а много таких крепостей?

– Да кто ж их знает. И про эту бы не знал, если бы пахать не стали.

– Я тоже, когда вырасту буду крепости искать.

– Так для этого учиться надо, а то будешь без толку всю землю рыть, а ничего так и не найдёшь.

2

Как и говорил НКВДешник, раскопки закончились быстро и через несколько дней стало заметно как Дон стал расширяться и заливать пространство вокруг себя. Такое зрелище было можно увидеть только раз в жизни, поэтому Ёська старался не пропускать ни дня. С верха своего берега он смотрел как река словно растягивалась в разные стороны, пряча под собой сначала мелкую траву, потом кустарники и маленькие деревца. Он даже спускался вниз и ставил камень на край берега и потом считал дни, через сколько вода достигнет камня и накроет его. Для него, как и для большинства детей – это было увлекающее зрелище, а вот взрослые смотрели на это совсем по-иному. Вода топила усадьбы и огороды, сады и виноградники, пашню и сенокос, пойменные луга, выгон, лес и кустарники. Тогда громкие слова о постройке плотины, создание условий для самотечного орошения засушливых земель, обеспечение глубины Волго-Донскому каналу и работе ГЭС были просто словами. Оценить всю мощь и востребованность этой плотины ещё предстояло, а сейчас вода жадно воровала всё, что не смогли перенести на новое место жительства. Самым сильным потрясением для людей стал подрыв старой церкви, которую хоть и не использовали уже по прямому назначению, но всё же дорогую душе и сердцу каждого местного казака. Масштабная стройка новых городов, портов и транспортных узлов не прошла бесследно для местного населения: приехавшая на стройку молодежь стала обживаться в новых местах, города росли, строились школы, больницы, предприятия. Даже их родной хутор теперь слился с перенесённым Хорошевом и уже назывался станица Хорошевская. Теперь в станице была школа со своими учителями. Её открытие совпало с Ёськиным шестилетием, так что получилось, что он был одним из первых её учеников. И в отличии от многих ребят, учёба ему очень понравилась. Он старался аккуратно писать пером, учил буквы и цифры, но особенно ему нравилось, когда учительница рассказывала им об истории страны и о тех местах, где она побывала.

Как-то незаметно пролетело полгода обучения, осень ушла и пришла зима, зима сменилась весной и в самом начале весны случилось страшное. Ёська тогда не понимал, что же страшного произошло, но 5 марта 1953 года стало днём, после которого все взрослые как поменялись в одночасье. Он не расспрашивал никого о том, что произошло, а просто слушал. Слушал о том, как шёпотом говорили, что умер Сталин, как причитали о будущем, как боялись этого будущего, как не знали, как жить дальше. Ёське было не понятно, почему смерть одного человека так напугала всех, ведь в станице тоже умирали люди, и от этого не были все так грустны. Но расспрашивать он побоялся, а сам понять не смог, поэтому сделал вывод, что так надо. А между тем Цимлянское водохранилище набрало всю свою мощь и теперь это рукотворное море волнами накатывалось на берега, с которых раньше Ёська рассматривал медленный и величественный Дон, раскопки старой крепости, всю свою родную землю. Когда весна уже прогнала весь снег, когда высохла земля и из неё стали пробиваться молодые травинки, Ёська стал приходить на берег водохранилища и смотреть как плывут большие и малые корабли, рыбацкие лодки. А ещё он представлял, как сейчас под водой стоят дома, как омывается водами старая крепость, как рыбы плавают по тем местам, где он бегал несколько лет назад. Он и сам не понимал почему его так тянет к этому месту, почему так хочется ещё раз увидеть развалины крепости и что же такое вывозили ночью на машинах оттуда. Спросить у кого-нибудь он это боялся, да и вряд ли кто-то из станицы мог знать. Как-то раз он спросил об этом у деда и тот сказал, что разрыли старые курганы и, наверное, нашли золото, раз вывозили ночью. Но что за золото и почему оно было в курганах дед не захотел говорить и вообще на эту тему старался особо не разговаривать. Странно всё это было для Ёськи, обычно дед говорил обо всём и для него не было таких тем, на которые он не стал бы говорить с внуком, а тут как ножом отрезало.

Те, кто видел весну на Дону по достоинству оценят её красоту: цветёт степь, цветут деревья, даже люди начинают чаще улыбаться и словно зацветают, вечер становятся теплее, а солнце днём греет так, что щёки и нос краснеют. А ещё весна дарит ощущение праздника и свободы. Вот так в последний день учёбы, Ёська бежал домой, радостный, улыбчивый и с ощущением свободы внутри. Учительница сказала, что всё лето она не будет проводить уроки и это значило, что теперь он мог вдоволь набегаться с ребятами. Отец трудился в поле, мать была занята домашним хозяйством, так что Ёська, сняв чистую одежду, помчался на берег, смотреть как плавают корабли. Рядом с водой было не так жарко, и Ёська улёгся на берег, подперев голову руками, и стал рассматривать суда. Сейчас они ходили даже чаще, чем в начале весны, везли лес, уголь, какие-то мешки, а между ними сновали проворные рыбацкие лодки. Рыбы оказалось очень много, да так, что ей теперь снабжали всю страну. Плывущие по воде лодки и ласковое весенние солнце нагнали на Ёську сон, голова всё сильнее клонилась к земле, а глаза закрывались. Из последних сил он открыл глаза и вскочил на ноги, чтобы прогнать сон решил умыться холодной речной водой. Он поспешил спуститься к воде и в какой-то момент влажная земля под ногами поехала и Ёська, взмахнув ногами в воздухе, приземлился головой вниз. От удара сознание отключилось. Когда Ёська пришёл в себя, то по воде всё так же сновали лодки, солнце всё так же светило на небе, а голова и шея сильно болели. Он встал, морщась от боли, и всё же пошёл вниз к воде. Сев на краю, он запустил руки в холодную воду и умылся. Боль хоть и не прошла, но на какой-то миг стала не такая навязчивая. Ёська открыл глаза и посмотрел в воду. Там, где должно было быть его отражение, из воды на него смотрел совершенно незнакомый человек: небольшие узкие глаза, тёмная кожа, тёмные волосы нестриженной копной лежали на голове, пряча шрам на лбу.

Ёська закрыл глаза, затрусил головой, а когда открыл их снова, то в отражении был он сам. Он ещё раз умылся и побрёл домой. Всю дорогу ему не давало покоя это отражение. Зайдя по дороге к деду, он рассказал ему о том, что случилось. Дома его всё равно бы никто не понял, а дед умел слышать. Дед Жорка задумался, поглаживая подбородок, после чего забил в трубку табак и, затянувшись, сказал:

– Не знаю, Ёська, как тебе объяснить это, думаю, что течёт в нас кровь наших предков и нет, нет, да и покажутся они нам. Кому во сне привидятся, кому вот так в отражении привидится, а кто-то голос слышит. Не знаю я почему так бывает, но говорят, что мёртвые приходят предупредить о чём-то и если их слушать, то многих бед удастся избежать.

– Так он мне ничего не говорил. – Ёська погладил ноющую шею.

– Не знаю, Ёська, я не колдун, просто, что слышал, то и говорю. Ты отцу с матерью не говори, что видел. Не зачем их лишний раз тревожить, а то ещё подумают, что ты умом тронулся.

– Да я и не собирался. – Ёська сел рядом.

Оба сидели молча, что бывало у них крайне редко, потом Ёська встал и неторопливо пошёл домой.

Через несколько дней забылось это и Ёська, занятый домашними делами, больше и не возвращался к этим мыслям. Лето тянулось долго, собственно, как и у всех детей, так что дел и забот у Ёськи хватало. Частенько получалось с ребятами сбегать на реку покупаться или половить рыбу. В казачий быт постепенно проникал быт советский, менялась жизнь, менялись люди, менялось всё вокруг. И эти изменения Ёська ещё понять не мог, но осознание этого дарило надежду на какое-то чудо в будущем. И он его ждал, не совсем понимая, что это будет, но каждый день он впитывал в себя, как сухая земля впитывает воду. Память, которую дала ему природа, собирала всё, что попадалось на пути. И это не ускользнуло от взгляда родителей. Отец, видя с каким рвением сын постигает новое, съездил в районный центр, откуда привёз Ёське несколько детских книг. Читать в семье никто не мог, так что с интересом слушали как по слогам читает Ёська, вычитываясь с каждым днём. И уже к концу августа он читал родителям газеты.

На пороге был сентябрь, время новой учёбы и новых знаний. Понимая, что после школы будут домашние дела, Ёська с ребятами решили в последние дни августа выплыть на утреннюю рыбалку.

Ночь в августе в донских широтах уже не такая жаркая как в июле и Ёська, устроившись на сеновале, смотрел в звёздное небо, считая падающие звёзды. Кто-то из ребят сказал, что если успеть загадать желание, пока падает звезда, то оно обязательно сбудется. Загадать желание он всё никак не успевал, то звезда летела слишком быстро, то не успевал проговорить. В результате он так и уснул на сеновале.

В то время, когда солнце ещё не встало, а на горизонте начинает светлеть край, сон самый глубокий и приятный. Что снилось до этого Ёська не помнил, а вот неизвестно откуда появившегося гостя из отражения запомнил на всю жизнь. В этом сне не было ничего страшного, всё, как и в других: путанно, не логично, в суматохе и не складно. Вот только, появившись гость из отражения обратился именно к нему: «Не ходи сегодня на большую воду, не пришло ещё время тебе». Ёська вскочил, сердце билось что есть сил, было одновременно страшно и непонятно. Слова не выходили из головы. С улицы он услышал свист, ребята уже собрались на рыбалку… а в голове было «не ходи сегодня на большую воду».

Он вышел к ребятам на улицу, сам не осознавая почему, соврал им, что упал и спина болит, поэтому не поплывёт с ними рыбачить. Уговаривать его ребята не стали и сами пошли на реку. А Ёська опять вернулся на сеновал. Стоит ли говорить, что сна не было ни в одном глазу. Когда солнце подняло над горизонтом первые лучи, из дома вышел отец, Ёська, спрыгнув с сеновала, отправился помогать ему по хозяйству. О своём сне он говорить ничего не стал. А когда солнце уже поднялось, и вся и станица ожила, отец отправился на поле, а мать в магазин.

Ёська сидел на крыльце хаты, пил молоко с куском хлеба. Мать, спешащую домой, он увидел сразу. Её быстрая походка сразу насторожила Ёську, что-то было не так и в её лице: озабоченность или тревога, а может быть страх? Он ещё не умел читать лица и понимать всю гамму эмоций, но сам ощутил тревожность и в уме стал перебирать, что такого он мог натворить и за что сейчас может достаться. Но ни за что ему не досталось. А наоборот, мать обняла его, и он услышал, как она тихо плачет. Плачущая мать – это было не то, что редкость, а это было вообще первый раз в жизни. Ёська молчал и не знал, что делать, а когда мать успокоилась и села с ним рядом, он облегчённо вздохнул. Тогда она рассказала ему, что сегодня на реке по утру ребята на лодке выплыли порыбачить, а на реку лёг туман, чего раньше не было в эти дни, то ли они запыли дальше, то ли баржа сбилась с курса, в общем она раздавила лодку и все трое ребят погибли. Для Ёськи эта новость была как снег на голову, мать же радовалась, что сын не поплыл с ними рыбачить и не знала, да и не могла знать истинную причину всего.

Мать отправилась готовить, а Ёська бегом побежал к деду. Тот уже знал о случившемся и по виду внука понял, что тут есть что-то большее, чем гибель друзей. Приложив указательный палец к губам, он махнул головой в сторону огорода и, не оглядываясь пошёл. Отойдя от дома метров на десять, он сел под яблоню и взглянул на внука:

– Ну?

– Дед, – Ёська говорил быстро и глубоко дыша, – мне сон сегодня приснился. Вот тот, что в отражении был. Он сказал, чтобы я не ходил сегодня на большую воду и не пришло ещё время мне. Я ребятам соврал, что спина болит и не поплыл с ними, и не сказал ничего. А они под баржу попали.

Дед жестом показал Ёське, чтобы тот сел рядом:

– Ты об этом никому не говори. Пусть думают, что спина болела и не поплыл с ними, а то потом греха не оберёшься. А сам правильно сделал, что остался, а то бы и тебя хоронили. Помни, что мёртвые во сне просто так не приходят и нужно слушать их. Если сказал, значит ему виднее. В наших краях туман на воде в августе никогда не стоял, не было бы тумана и не попали бы они. Думай как хочешь, ангел-хранитель был это или что-то ещё, но знай, раз оберегает тебя, делай как он велит, даже если потом ничего не случиться страшного, всё равно с того света виднее.

– Дед, а ведь если бы я ребятам сказал, отговорил бы их, то и живы бы остались.

– Ёська, это не для них было сказано, а для тебя. Значит их судьба была такова, чтобы в Дону погибнуть сегодня. Да и сам подумай, вот скажет тебе кто-то такое, поверишь?

Ёська покачал головой.

– Вот и я про то же. Им судьба значит уготована такая, а чужую судьбу исправлять нельзя. Кто его знает, может из них люди выросли бы такие, что зла натворили бы. Если смерть забирает кого, то это не зря.

– Я, когда проснулся, страшно так стало. – Ёська смотрел себе под ноги.

– Когда смерть мимо проходит по-другому и быть не может. Тут главное не забудь, что сказано было.

Ёська сидел молча, молчал и дед. Солнце поднималось на небе, станичники, те кто не был занят на работе, сходились к реке. Ёська же не хотел видеть ни мёртвых своих товарищей, ни их родителей, поэтому, взяв у матери обед, пошёл на поле к отцу, где и провёл время до самого вечера.

Хоронить друзей он не пошёл, хоть и правы были слова деда Жорки, но всё же чувствовал он какую-то вину, казалось, что родители их тоже это знали и при всех скажут об этом. Ни тогда, ни потом никто не упрекнул Ёську в том, что он не поплыл вместе с ребятами, да и как упрекнуть можно, что остался жив. Но всё же та ночь стала отправной точкой в его новом мировоззрении. Сформулировать её он ещё не мог, но точно знал, что где-то с тем реальным миром есть мир его снов, в который могут проникнуть с того света и то, что скажут они должно запомнить и сделать. И пусть это не рационально, может быть даже звучит глупо и как-то не по-христиански, но он на себе прочувствовал предостережение мертвеца. Сознание запечатлело его образ в мельчайших деталях и голос его словно был знаком. Со временем Ёська свыкся с тем, что есть кто-то, кто оберегает его, назвать его мертвецом не поворачивался язык, так что про себя он стал называть его ТОТ.