Czytaj książkę: «Змееносец»

1.

Её разбудил скрип паркета. Не открывая глаз, женщина повернулась набок, положила руку на соседнюю подушку. Пустую, конечно. Муж, как обычно, проснулся первым. Сейчас шесть, она знала это точно. Последние годы их совместной супружеской жизни её муж вставал ровно в шесть утра.

Она не имела ничего против этого. По крайней мере, будет знать, когда у супруга начнётся душевный кризис – в этот день он проснётся в шесть и НЕ встанет с постели. Или вообще проспит. Тогда… Что она будет делать тогда – пока неизвестно. Одно понятно – если мужчина, приближающийся к пятидесяти, начинает менять привычки, его жене пора начинать тревожиться.

Это было главной причиной, по которой она не требовала его ухода со службы. Хотя пенсия уже была им выслужена – и, видит бог, неплохая, больше, чем многие зарабатывают в Москве! – её пугало именно неизбежное в этом случае изменение его ритма жизни, такого равномерного и предсказуемого. Иногда муж казался ей машиной, механическим болванчиком, изо дня в день крутящимся по одному и тому же маршруту. Смешно, он порой месяцами в командировках. Но и там, можно было не спрашивать, он вставал в шесть. Если даже спал два–три часа.

Однажды она спросила, чем вызвана такая фанатичная привязанность к устоявшимся привычкам. Вопрос был задан шутливым тоном и подразумевал такой же шутливый ответ, с чувством юмора у него был полный порядок. С серьёзным видом, однако, он начал объяснять ей, что ежедневное повторение одних и тех же действий становится для человека неким ритуалом, молитвой. Сделал всё как надо, условно говоря, встал с той ноги, и день задастся, нет – ну уж не обессудь… Суеверие такое, пояснил он тогда и смущённо улыбнулся. А увидеть Виктора Хозина смущённым само по себе было не так‑то просто.

Не открывая глаз, она прислушивалась, как оживает, пробуждается от зимнего сна квартира. Вот в соседней комнате закашляла Лара. Она болела уже две недели, а третья четверть определяющая, занятия пропускать нельзя. Впрочем, завтра на выписку. Маринка наверняка спит без задних ног, просидела опять, засранка, всю ночь за ноутбуком. Под утро, когда выпитая неурочно перед сном чашка чая попросилась на выход, она, идя по коридору, увидела полоску света, пробивавшуюся на паркет из‑под двери комнаты старшей дочери. Надо было зайти и стащить с головы наушники. Заодно посмотреть бы, с кем она там общается. Лара под большим секретом недавно рассказала матери, что у Марины завёлся взрослый поклонник из Австралии, вроде бы даже приличный, вот они и переписываются каждую ночь. У них‑то в Канберре день, ему в своём офисе делать нечего – вот и строчит. Хам какой – мало того что дурит голову московской старшекласснице, так ещё и делает это, когда ему удобно. Надо будет с Мариной поговорить – на носу ЕГЭ. Трудно рассчитывать на большой балл, когда весь день этим носом клюёшь.

На кухне звякнула чашка, послышалось недовольное бурчание. Она невольно прыснула в подушку. Муж передвигался по квартире как шпион. Он всегда ходил очень тихо, даже когда располнел, как‑то по‑особому ставя ноги. По её просьбе он объяснил ей принцип: сначала наступаешь на пятку, потом переносишь вес на переднюю часть стопы. Она попробовала – оказалось неудобно. Ничего, сказал он тогда, главное привыкнуть – потом и сама не будешь замечать, что так ходишь. Сохраняют же матросы походку вразвалку, даже когда не на корабле. Она представила себя ходящей вразвалку – не лучший вариант. Благоверный в ответ лишь пожал плечами – дело твоё. В этом был весь Хозин; он много знал, но насильно знаниями ни с кем не делился.

Может быть, он был другим в молодости? Она беспокойно заворочалась, мысль ей не понравилась. Она была второй женой своего мужа, и это обстоятельство её раздражало. Ревность не отравляла ей жизнь, повода он ей никогда не давал: не опаздывал с работы, не предупредив, что задержится, брал трубку, когда она звонила. Всё это не говоря уже об отсутствии посторонних запахов, волос, следов помады. Тем более, многократно обыгранных в анекдотах забытых трусиках в кармане пиджака или упаковок презервативов. Короче, сомневаться в его верности за семнадцать лет совместной супружеской жизни ей не приходилось. И лучшей порукой этому было то чувство спокойной, равномерно текущей жизни, которое наполняло её существование последнее десятилетие брака, особенно после рождения младшей дочери. Это были хорошие годы. Она прожила их в своё удовольствие за спиной мужа. Да, диссертацию так и не дописала, карьеры не сделала, ну и что? Так ли это было нужно? Зато растила детей, готовила, держала в чистоте дом, чтобы ему можно было отдыхать после работы. На их дачном участке она вырастила такой цветник, предмет зависти соседей – впору магазин открывать. Были на этот счёт мысли, может быть, она ещё этим и займётся, когда дочери вырастут окончательно. Спокойная жизнь в достатке. Родители, слава богу, здоровы, справляются со всем сами. Что ещё нужно для счастья?

Но в этой гигантской бочке мёда была и маленькая ложка дёгтя. Где‑то жила другая женщина, которой предназначалось всё то, чем пользовалась она. О причинах своего развода Хозин при их знакомстве говорил неохотно, обтекаемыми фразами. С трудом даже удалось вытянуть из него её имя. Как можно расшифровать фразу «не сошлись характерами»? Для того, чтобы это осознать, ему понадобилось четыре года? С его‑то умом? Ни одной фотографии его первой жены в квартире не было – даже не понять, что в ней внешне было не так. Несколько лет назад, обсуждая общего знакомого, который женился в очередной раз, она как бы невзначай, не рассчитывая на ответ, задала вопрос о ТОЙ.

Жива, неожиданно сказал Хозин. А потом замкнулся как устрица, видимо, горько сожалея, что ляпнул не подумав. Это стало поводом для нешуточных душевных мук, на пике которых она даже подумала о разводе. Но потом остыла: было бы удивительно, если бы имея доступ ко всем информационным базам, он с его‑то педантизмом не отслеживал судьбу не последнего в его жизни человека. Это был как дамоклов меч, висящий над головой. Когда они познакомились, она, боясь отпугнуть его от себя излишней дотошностью, вопросов почти не задавала. Лишь узнав о беременности, когда рассказала о ней и увидела его изменившееся лицо, на котором была странная смесь радости и испуга, она неожиданно для самой себя выпалила: есть ли у него дети? Нет, последовал ответ. Она поверила и, похоже, услышала тогда правду. По крайней мере, алиментов он никому не платил. И на том спасибо.

Ну, была и была. И ведь не ревнива вроде, а думать о другой, пусть бывшей и до неё, неприятно. Ведь не просто так он на ней женился. Значит, были чувства. Почему же они ушли? И ушли ли в действительности?

А может быть, завтра она появится на пороге и скажет ему, что готова всё начать сначала. Только для этого нужна сущая малость: бросить нынешнюю жену с двумя дочерьми. Как он поступит тогда? Откажется и закроет дверь? Она надеялась на это, но уверена ли она, что именно так и будет?

Нет.

И вот это‑то и заставляло ей порой ворочаться в постели рядом с мерно похрапывающим мужем. Заставляло хмуриться, видя на своём отразившемся в зеркале лице очередную появившуюся морщину. Она не боялась молодых соперниц. Она боялась той, которая была рядом с её супругом, когда он был молод.

Она отбросила одеяло и села на постели. Поискала глазами тапки; один почему‑то выглядывал из‑под прикроватной тумбочки. Наверное, задела ногой, когда возвращалась после предрассветного «пись‑пись». Сунув ноги в привычную мягкость войлока, она поправила перекрутившиеся за ночь бретельки ночнушки, набросила на плечи розовый халат. Подошла к туалетному столику. В зеркале отразилась тридцати восьми, ладно, без нескольких дней тридцати девятилетняя женщина. Довольно красивая, по её скромному мнению, пусть и не с идеальной фигурой, зато без следов оплытия, какие бывают у дважды и более рожавших. А она ещё молода и может родить ещё. И не раз. Захочется ли ей этого? Наверное, нет. Забеременей она сейчас, ребёнок родится, когда ей будет уже за сорок. Вырастет и начнёт стесняться перед друзьями старой матери. Нет, лучше не надо.

Вздохнув, она покрепче запахнула халат и, смочив ватный диск лосьоном, протёрла лицо. Пара минут потребовалось на то, чтобы привести в порядок волосы. Всё, теперь можно выходить.

Её муж был почти одет – не хватало только пиджака. Услышав её шаги, он отвернулся от выходящего на проспект Вернадского окна кухни. В правой руке он держал чашку с кофе, в левой блюдце. Посуду за собой, как всегда после завтрака, он, не оставляя ей, уже вымыл.

– Ты похож на официанта.

– А ты – на красивую женщину.

Фраза была дежурной, но тем не менее приятной. Она подошла к мужу, поцеловала его в гладко выбритую щёку. Вот ещё, кстати, она никогда не видела его с бородой. Максимум – очень короткая щетина. Ещё один звоночек, который зазвонит, если её размеренной жизни будут угрожать перемены. Что и говорить, иметь мужа‑педанта может и скучно, но безопасно.

– Что на улице?

– Каша. Как обычно.

– Московский февраль, что ты хочешь, – она поправила ему галстук, сняла с плеча несуществующую соринку. – Маринка сегодня всю ночь за компьютером сидела. Не каникулы между четвертями, надо высыпаться. Скоро экзамены. Поговоришь с ней?

На его лице не отобразилось ничего. Среднего роста, массивный, начинающий полнеть мужчина под пятьдесят, казалось бы, ничего особенного для тех, кто не знал его близко. Волосы на его голове уже начали редеть, и вообще он выглядел старше своих лет. Своё неудовольствие он не выразил никак, но по тому, что не донесённая до краешков губ чашка на секунду замерла в воздухе, она поняла: просьба была высказана не вовремя.

– Я сама, – торопливо поправилась она. – Это так, женские разговоры. Незачем тебя привлекать.

– Не в этом дело, – ответил он медленно, допивая кофе. – Меня могут отправить в командировку.

Она смотрела, как он идёт к раковине, намыливает чашку. Новость огорчила её. Как раз через четыре дня её день рождения. С годами она всё больше ценила проведённые вместе с мужем минуты. Запланировала поход в театр, хотела порадовать его и себя.

– Да? Когда? – вот один из неприятных аспектов его службы: командировка. Нечастый случай, но, увы, неизбежный.

– Может и сегодня, – он потянулся к лежащему на посудомойке телефону, снял со спинки стула пиджак.

Она хотела было спросить, надолго ли он может уехать, но осеклась. Предугадать было невозможно. Плакал, похоже, её театр. А жаль – новая постановка, так хотелось сходить посмотреть её именно с ним.

– Вернусь – поговорю, – коротко пообещал он уже из ванной. Раздались быстрые энергичные шуршащие звуки – он чистил зубы. Она прислонилась к косяку и смотрела, как муж сплёвывает пену, тщательно полощет рот. Ничего не меняется в их жизни. Хорошо это или плохо?

– В Ленкоме новый спектакль, – сказала она.

– Сходи с подругами, – он уже прошёл к двери и надевал ботинки. Подшутить над ним, что ли?

– Хозин, ты что, мысли читаешь? Так и хотела ведь.

Он ответил не сразу, застегнул пальто и тщательно повязал поверх него шарф.

– Когда живёшь с женщиной почти двадцать лет, научишься мысли читать.

– Не двадцать. Семнадцать.

– Восемнадцать. Ты забыла – мы с тобой год жили до свадьбы.

– Не забыла. Это ты забыл, – с этими словами она протянула ему его любимую кепку.

Усмехнувшись, он показал на торчащую из кармана пальто запасную шапку. Ах да, на той же оторвалась пуговичка, она вчера обещала ему пришить, и так и вылетело из головы.

– Я не забыл.

Ты‑то ничего не забываешь.

– Хозин! – негромко крикнула она в удаляющуюся на лестничной площадке спину. Он обернулся, вопросительно посмотрел.

– А если я с мужчиной в театр пойду?

– А на здоровье, – губы его слегка раздвинулись в улыбке.

– Я ведь могу.

Пару секунд он разглядывал её оценивающим взглядом, потом вернулся. Она закрыла глаза, чувствуя, как её так знакомо обняли мужские руки, и подставила губы для поцелуя. От его дыхания пахло зубной пастой.

Открыв глаза, она увидела, что он разглядывает её лицо.

– Не можешь! – сказал он, и она рассмеялась.

Запирая за ним дверь, она подумала, что, наверное, он прав. Если живёшь с женщиной восемнадцать лет, поневоле научишься читать её мысли.

2.

Стеклоочиститель барахлит. Меняли, да косоруко, умельцы хреновы. Официальный дилер – тоже мне. Опять в ремонт отдавать? Нет уж. У Валеры знакомые есть, лучше у них. Бандиты, конечно, бывшие, не отстреленные в девяностые. Теперь бизнесмены. Автосервис держат в гаражах. И работают лучше, чем у дилера. По статистике машину чаще всего крадут после техосмотра. Вот и думай – к каким бандитам пойти: официальным или обычным? Менты – к преступникам, преступники – к ментам. Всё и все смешались.

Ну, проезжай давай. Опять кольцо стоит. Москва, Москва…

А если и правда сегодня отправят усилять провинцию? Пожалуй, так даже лучше. Тягостно дни рождения проходят в последнее время. Постарел я, что ли? Да, постарел. Ещё лет пять назад и в ресторан бы Вальку повёл, и в командировку рванул. Сейчас уже не хочется ничего. Осесть бы на даче на полгода, читать книги. В себе подразобраться – что дальше делать? Менять профессию? Под полтинник? И куда идти, в частные сыскари? Нет уж. Начальство пока не гнёт, уважают. В самом деле, заслуженный специалист по маньякам – ха! Тоже мне… Просто часто везло. С другой стороны, если везло, то почему именно мне? Потому что работал, вот почему. Носом землю рыл. Насколько Вербицкий был талантливее меня. Умнее. И где теперь? Неизвестно. Спился, наверное, окончательно. Не зря его выгнали тогда – как можно документацию по осведомителям доверять алкашу.

Успех – это всегда десять процентов таланта, остальное трудолюбие. Талант – он как дрожжи в тесте. Хороших пирожков без него не напечёшь, но сам по себе штука довольно неприятная. Попробуйте‑ка есть одни дрожжи… Кто же про десять процентов сказал? Вертится в голове… Декарт, что ли… Нет, не вспомню. Память подводит на такие мелочи – вот что досадно. Подводит память. Ладно, это ничего. Главное, ширинку в туалете не забывать расстёгивать и штаны снимать – остальное не так важно.

Что за кретины опять у Соловьёва на радио в эксперты записались? Невозможно же слушать – такую чушь несут. Куда же делась хорошая музыка? А может, это тоже признак старости – человек становится всем недоволен. Хорошо хоть, что не бурчу как дед. Дед – пердулет.

А со стеклоочистителем надо что‑то делать. Достаточно одно запустить – и через пару лет машина будет как помойка. Хорошо, что жена вторую покупать не хочет. В два раза было бы больше головной боли. Со школой устроились нормально – дочкам ходить недалеко. Через два дома. Некуда жене ездить. Хорошая она у меня.

Надо посмотреть, что за ухажёр у Маришки. Может, захватить её ноутбук на выходные к айтишникам? Пусть посмотрят. Она вроде к подруге на дачу собралась. Знаем мы этих подруг. Поставить на прослушку её, что ли? Послушать, о чём по телефону болтают. В семнадцать лет о чём дети говорят – о сексе, конечно. Дети. Взрослые уже. Меня выше. Главное, чтобы не забеременела, пока институт не закончит. А то и правда стану молодым дедушкой. Принесёт в подоле – вот папочка, берите и радуйтесь. С внучком вас.

Слишком много развелось таксистов. Прямо как в Каире. Вся Москва в жёлтых машинах. У нас хоть водят поприличнее.

Нет, хорошо сегодня еду. Почти добрался.

Смутное ощущение какое‑то на душе. Как будто подзапутался в жизни, непонятно что дальше делать. Позвонить бы маме сейчас, посоветоваться. И позвонил бы. Если бы она была жива.

А, может быть, Ларисе?

Как будет выглядеть звонок первой жене двадцать лет спустя? Как у Дюма прямо: «Двадцать лет спустя».

В Костроме сейчас утро, разницы с Москвой по времени нет. Восемь с половиной. Вполне прилично.

Так может, и правда позвонить?

Нет, глупость. Но что же так тянет набрать‑то её? В последние месяцы постоянно о ней думаю. Бред. Старость это всё – точно. Потянуло снова. И она уже старая. Если мне на себя в зеркало по утрам смотреть противно, то какая сейчас она?

Что бы сказала Валя, если бы узнала, что нашу дочь я назвал в честь первой жены? И соврал когда‑то про её имя. А потом и про ребёнка…

Зачем я тогда это сделал? До сих пор не знаю. Супружеская ложь номер один. Впрочем, стой, мы же тогда ещё не поженились. Только когда она у меня спросила, как звали мою жену (хорошо, что паспорт в своё время поменял – чистые странички без штампов) – я сказал Лера. Валерия. А она Лара. И теперь у меня в доме растёт ещё одна Лариса. Слава богу, хоть характером не пошла.

Первая ложь. Но не последняя.

А главное – зачем? Что бы изменилось, если бы Валя узнала, что ОНА была Ларой? Не знаю. Только солгал я тогда не раздумывая, как из пистолета выстрелил. Наверное, испугался, что если скажу правду, навсегда потеряю всё, что мне когда‑то принадлежало. Как будто засвечу плёнку с фотографиями до проявления. Наверное, так. Не знаю.

Вот, доехал. Теперь бы запарковаться ещё.

Проклятая грязь. Только позавчера машину мыл – и уже опять уделался как чушок. Всё‑таки белые машины – это крест. Сколько не менял уже. Не могу купить другого цвета – непременно подавай мне белую. Фетиш у меня, что ли? Но тогда бы я и одну и ту же модель брал. А я наоборот – все перепробовал. И «Фьюжен» был, и «Вольво». БМВэшка, «Фиат». Теперь вот «Спортейдж». И все белые.

А, вот выезжает кто‑то. Удачно. А я – на его место.

Ну что – пора на работу?

3.

Человек в тёмно‑синем кителе с погонами генерал-майора сидел во главе длинного П‑образного стола. За этим столом официально могли разместиться двадцать шесть человек, а во время празднеств – больше шестидесяти, если сели бы не только с внешней стороны, но и с внутренней, и потеснились. Проверено было неоднократно, и в этом генерал-майор не сомневался. Сейчас здесь, не считая его, находилось всего четверо сослуживцев. Первый по правую руку – его заместитель по фамилии Зимин. Заместитель, заместитель, вечный заместитель, уже шесть лет как заместитель. А до этого был у него в подчинении начальником одного из отделов, пока заместителем предыдущего начальника управления был сам нынешний генерал-майор. Надёжный человек, проверенный, почти друг. Можно было быть полностью уверенным в том, что этот не подсидит. Почти уверенным.

Рядом с Зиминым сидел худощавый очкастый парень с тонким носом и немного вьющимися на концах прилизанными волосами. Очки были новомодные, с большими круглыми линзами, которые закрывали молодому человеку пол‑лица. Его генерал-майор не знал, и это раздражало. Он не любил видеть незнакомцев в этом кабинете. Но если Зимин привёл его – значит, так было надо. Значит, комсомолец этот имеет отношение к теме нынешнего разговора. Аналитик, поди. Зимин обожал аналитиков и привечал их. Вокруг него всегда толпились ботаники с сильно завышенной самооценкой. Как правило, для того, чтобы спустить их с небес на землю и поставить на место, достаточно было сильно рявкнуть по‑командирски. Взглядов со значением эта продвинутая молодёжь, абсолютно беспомощная в бытовых вопросах, привыкшая общаться с компьютером и телефоном больше, чем с человеком, не понимала.

Напротив этих слева сидели ещё двое. Ближайший – начальник одного из отделов, Антон Романович Мороз. Он появился в их «конторе» относительно недавно, и его приход поначалу породил в коллективе множество шуток: Мороз в подчинённых у Зимина. Потом шутки, как всегда и бывает, приелись, за пару лет «сезонный» тандем сработался. Жалоб и нареканий на новичка генерал‑майор от своего первого зама никогда не слышал. Сухая статистика показывала улучшение работы возглавляемого Морозом отдела. Характер у него был ровный, с коллегами вёл себя корректно. Штирлиц, а не сотрудник. Как раз такие и казались всегда генерал-майору наиболее подозрительными. Кроме того, через какое‑то время до коллег начали доходить сведения о довольно‑таки странных увлечениях полковника. Так, заехавший за ним однажды домой водитель увидел аккуратно расставленные вдоль стены в одной из комнат макеты парусных кораблей, склеенных из спичек. Парочку он даже сфотографировал на телефон. Фотографии заставляли задуматься о качествах человека, сотворившего такое – труд был титаническим. Далее: полковник был большим любителем животных. Но не кошек‑собак или там, скажем, канареек. На балконе у него жили крысы – так, по крайней мере, он сказал, а потом невозмутимо подтвердил, когда его начали расспрашивать. Крыс никто не видел – специально в гости полковник никого не приглашал – однако зачем ему было лгать? Когда слухи о зверинце дошли до генерал-майора, он затребовал к себе личное дело Мороза. Дело это он впервые изучал при принятии нового сотрудника на работу. Теперь просмотрел его второй раз. Ничего необычного: стандартный карьерный путь. Никаких претензий не предъявить. Женат, сын, дочь. Странный человек. Как жена это терпит? Крысы на балконе! Бр‑р‑р…

Последним из четырёх присутствовавших оказался Хозин. И это было неприятно.

Хозин работал здесь ещё до того, как сюда перевёлся будущий генерал-майор. Более того, некоторое время они работали вместе. Не самые приятные воспоминания. Хозин был патологическим одиночкой, никогда не ставящим работающих с ним людей в известность о своих планах. Из этого порой получались неприятные ситуации. Одна из них заставила его высказать Хозину всё в лицо напрямую. Тогда жабья физиономия Хозина (в этот период он начал полнеть и у него появились проблемы со щитовидкой) слегка дёрнулась, но он ничего не ответил. Хозин на тот момент был майором, а нынешний генерал-майор подполковником. И, несмотря на равные занимаемые ими должности старших оперуполномоченных, субординацию он понимать умел. Но общение их свелось к строго официальному. Тогдашний начальник управления Матвеич, умный мужик, каким‑то шестым чувством уловил, что между ними пробежала чёрная кошка, и развёл их по разным отделам.

С тех пор прошло много лет, теперь он сам сидит в кресле Матвеича, а Хозин так и не поднялся наверх, остался оперативником, лишь добавил к одной звезде вторую. В глубине души генерал-майор понимал несправедливость этого. Хозин был умнее многих, но в нём не было чего‑то, что толкает людей наверх и заставляет делать карьеру. Со стороны он казался вполне удовлетворённым жизнью, по крайней мере, никогда не бунтовавшим против сложившихся обстоятельств. Человек занимается тем, что у него хорошо получается, тем, что он ЛЮБИТ, думал генерал-майор, вот у него и сохраняется душевное равновесие. Настоящее. А не как у Мороза – делает работу из врождённой добросовестности, на морально-волевых, а сам, может, всю жизнь мечтал ходить под парусом. Или зверей дрессировать, как Дуров. И во что это вылилось в итоге? В склеенные из спичек парусники и крыс на балконе. М‑да… А я? Люблю ли я то, чем занимаюсь? Да? Точно?

Эта мысль заставила досадливо скривиться. Развёл на совещании философию. Работать надо.

– К делу, – сказал он, подтягивая к себе папку с бумагами. Зимин и Мороз открыли блокноты. Очкастый подтянулся и сел ровно. Хозин не пошевелился.

– Полагаю, слышали. Новомагнинск, да, – начал он, перекладывая бумаги, ища нужную. – Это вы составляли докладную записку? – обратился он к парню, сидящему за Зиминым. – Аркадий Александрович, представьте сотрудника.

– Хайдаров Рамиль Наильевич, – сказал зам. – Работает у меня в отделе недавно, но вполне успешно.

– Недавно – это четыре месяца? – парень под взглядом генерал-майора нервно заёрзал на месте, услышав похвалу Зимина, робко улыбнулся.

– Да, – подтвердил Зимин.

А вот это упущение, мелькнула в голове мысль. Я тогда в отпуске был, когда этот Хайдаров пришёл. Дело его просматривал, а вот лично к себе не приглашал. Плохо, когда начальник своих подчинённых не знает. И Зимин это понимает. Ничего, мы сейчас отыграемся.

– Аналитик? – деланно безразличным голосом задал вопрос генерал-майор.

– Оперативник, – таким же деланно безразличным голосом ответил зам.

Мысленно усмехаясь, генерал-майор наконец‑то нашёл нужный документ. Да, написано толково. Может и не зря Зимин держит таких вот… оперативников.

– Итак, три убийства, – продолжил он, – все в одном городе, все одним и тем же способом. Специфическим, я бы сказал, способом, судя по заключениям судмедэкспертов. Никакой связи у убитых между собой не прослеживается. Сейчас решаем вопрос о направлении туда товарища Хозина. Местные пока на след не вышли. Ваше мнение?

Вопрос был задан Морозу. Хозин и Хайдаров были как бы за скобками, а из оставшихся двоих Мороз был младше по званию, и именно его мнение надо было спросить первым, чтобы не давил авторитет вышестоящих.

– Мы с Виктором Геннадьевичем не были уведомлены о существовании особых обстоятельств, – отозвался тот, чертя в блокноте какие‑то сложные геометрические фигуры. – Однако направление как начальник отдела считаю преждевременным. У Виктора Геннадьевича сейчас оперативное обеспечение по четырём делам, по ряду эпизодов нужно давать показания в суде. В Новомагнинске несколько стратегических предприятий, недостатка в кадрах там нет. Город крупный, хоть и не мегаполис. Раскрутят собственными силами.

– Понял вас, – услышанное одновременно и понравилось, и нет. Впечатление о Морозе подтвердилось – ни рыба, ни мясо. Но старательный. Такие нужны.

– Ваше мнение?

Зимин некоторое время молчал. Потом, тщательно подбирая слова, сказал:

– Считаю командировку целесообразной. Даже если выводы Рамиля Наильевича (он кивнул вправо) окажутся не более, чем случайным совпадением… Думаю, что Виктор Геннадьевич быстро это поймёт, разберётся и вернётся обратно в случае, если его помощь не понадобится.

– Помощь понадобится, – это были первые слова, сказанные за время совещания Хозиным, – три человека погибли.

– Повторяюсь, мы с Виктором Геннадьевичем не были уведомлены о существовании каких‑то специфических обстоятельств, – вновь заговорил Мороз. – Полагаю, присутствие здесь сотрудника аналитического отделения…

– У нас нет официально такого отделения, – перебил Зимин.

Мороз сделал рукой в воздухе неопределённый жест.

– Во всяком случае, хотелось бы получить более подробную информацию. Я как начальник отдела всегда против того, что у меня забирают сотрудников в командировки.

Вот, это уже лучше. Вот сейчас ты больше похож на человека. Ожил.

– Это понятно, – кивнул Зимин, – не обижайтесь, полковник. Сейчас Рамиль Наильевич пояснит, почему мы вас всех сюда созвали, почему на месте нужно усиление. Рамиль…

– Разрешите? – парень вскинул взгляд на генерал-майора. Ободрённым кивком, он придвинулся к столу, сосредоточенно переплёл узкие мосластые пальцы рук и начал.

– Информацию из Новомагнинска в Москву впервые прислали после второго убийства. Из‑за особенностей орудия преступления. У них в Новомагнинске хорошо поставлено… Молодцы они в общем… – Хайдаров, похоже, запутался в словах, смутился. После секундной паузы он продолжил.

– Тела патологоанатом вскрывал с большим промежутком времени, но поскольку убийств в городе не так много, данные систематизируются хорошо, а у этого… – он заглянул в лежащие перед ним записи, – Кагарлицкого хорошая память. Выявил подозрение на идентичность предметов, которыми жертвам были нанесены смертельные раны. Новомагнинские закинули нам запрос – не было ли в близлежащих регионах чего‑то подобного. Специфика орудия состоит в том, что оно представляет собой нечто вроде короткого кинжала, точнее четырёхгранного стилета.

– Не шпаги, надеюсь? – из парня пёр юношеский энтузиазм, но это как раз простительно. Все такими были. – Не во Франции.

Рамиль сбился было, но тут же энергично закивал головой.

– Похоже, очень похоже, товарищ генерал-майор. Хотя у шпаг большей частью была иная форма лезвия. Похоже, потому что действительно напоминает оружие той эпохи – дагу или…

– Дагу? – недоумённо переспросил Мороз.

– Кинжал такой. Использовался на дуэлях, – Рамиль явно оседлал любимого конька и заговорил увереннее, – но это не то. Все убийства произошли, когда удар был нанесён сверху, в районе шеи. Какой‑то короткий четырёхгранник. Похоже на те клинки, которые в средневековье носили за корсажем знатные дамы. Для самозащиты.

– Так может и здесь… – предположил Мороз.

– Одна из убитых женщина, – возразил Рамиль. – Вряд ли можно предположить, что одна женщина отбивалась от домогательств другой на улице. Но не это главное. Главное в датах.

– Датах смерти?

– Нет! Возможно, в них тоже есть какие‑то закономерности, но мне их выявить не удалось. Дело в датах рождения жертв.

– Везде одни и те же цифры?

– Тоже нет, – при этих словах Рамиль запнулся, – признаю, здесь слабое место. Можно списать на простое совпадение. Однако первый убитый родился 26 ноября. Второй – 19 января. А у третьей, женщины, – день рождения был 17 февраля! И убийства совершались примерно в этих же числах!

– Пока не улавливаю закономерности, – признался Мороз.

Что ж, ты, по крайней мере, не стесняешься в этом признаться. Я тоже не улавливаю.

– Зодиак, – торжествующе воскликнул Хайдаров. – Знаки зодиака.

Зимин недовольно пошевелился, как будто ему сделалось неловко за излишнюю эмоциональность подчинённого. Остальные пока соображали.

– То есть жертвы были разных знаков зодиака, – прокомментировал он, – притом идущих последовательно.

– Никто же из них не родился в декабре.

– Знаки зодиака сменяются в двадцатых числах каждого месяца, – пояснил Морозу Хайдаров. – Трое убитых – Стрелец, Козерог, Водолей. Знаки идут последовательно. Следующей жертвой будет Рыба. В смысле человек, появившийся на свет между 20 февраля и 20 марта. И убийство должно произойти за некоторое время до или после его дня рождения.

– Звучит как‑то очень фантастично, – в голосе Мороза сквозило сомнение, – сами признаёте, что это может быть обычным совпадением. И сами сомневаетесь.

– Сомневаюсь, – признал аналитик-оперативник. – Но лучше выглядеть смешным, чем допустить, чтобы ещё один человек погиб.

А парень, кажется, неплохой. Ещё эмоционально не выгорел. Верит в хорошее.

– Каковы будут мнения после пояснения? – такие уж обязанности у начальства – руководить процессом прений. – Антон Романович?

– Считаю доводы слабыми, – по‑прежнему стоял на своём Мороз. – Слишком велика вероятность простого совпадения. Ещё вопрос. Эксперты однозначно указывают на то, что все рассматриваемые нами преступления были совершены одним и тем же орудием? – обратился он к Хайдарову.

– С высокой долей вероятности, – неохотно признался тот.

– То есть не точно?

– Нет.

– Ну вот видите. Командировка, скорее всего, окажется пустышкой. А потом просто так уезжать нельзя, надо будет работать. Иначе потеряем лицо.