Лагерь «Тасмания»

– Максим Ивашин. Тринадцать лет. – ответил я на вопрос вожатого о том, кто я такой и как меня звать. Вожатый этот рослый, головы на три выше меня, с вытянутым, к низу слегка вздутым и прыщавым лицом, в квадратных очках, с большими карими недовольными глазами. Ему лет восемнадцать и в моих глазах он представляется недосягаемой вышиной. Такой здоровенный, он, наверное, уже многое знает о жизни, хотя и не выглядит особо крутым.

– Тебе в девятый корпус. Пошли, а то заблудишься. – произнёс он, хмыкая носом.

Я обернулся и увидел опущенный бело-красный шлагбаум, за которыми стоят мои родители и машут мне руками на прощанье. Чуть дальше за ними парковка, на которой стоит наш старенький синий «Форд».

Напоследок я взглянул на эту картину, запечатлел в своей памяти. Я делаю так, когда приходится расставаться с родителями, чтобы сфотографированный в моей памяти пейзаж поддерживал меня в трудные или одинокие времена.

– Пойдем. Я из-за тебя не собираюсь обед пропускать. – недовольно вякнул вожатый. Я прихватил свою спортивную сумку, пошёл рядом с ним, украдкой его осматривая. Он носит кожаные сланцы на носки и джинсовые бриджи. На теле жёлтая футболка, сзади которой красными буквами написано: «Детский лагерь Тасмания». Спереди на его футболке болтается бейджик, на котором напечатано чёрным по белому: «Александр Владимирович Сидоров. Вожатый. 9 корпус».

Мы пошли по тропинке, по обе стороны которой раскинулись кусты можжевельника. Сверху, среди ветвей деревьев, пробиваются тёплые солнечные лучи. Пение птиц доносится где-то сверху.

Вожатый старается не смотреть на меня. Он глядит прямо перед собой, но порою его левый глаз косится и замечает мой настырный взгляд. Тогда нос его недовольно хлюпает, а палец его подтягивает очки ближе к переносице.

Вскоре мы прошли затенённые ветвями деревьев можжевеловые кусты, и оказались на зелёной поляне. Дальше видны двухэтажные кирпичные здания, у входа которых оформленные в бордюр участки газона. От бордюров идут асфальтные площадки, а у одного из корпусов на этой площадке натянута волейбольная сетка.

– Это жилые корпуса. – пояснил вожатый, кивая в сторону двухэтажных зданий.

Я пригляделся. Там, где заканчиваются асфальтные площадки, начинаются пыльные тропинки, на которых кое-где выглядывают мощные корни деревьев. Эта паутина вытоптанных детьми тропинок соединяет девять корпусов, на каждом из которых висит окрашенная в синий алюминиевая табличка с цифрой корпуса.

Чуть дальше от корпусов, ближе к лесу, видна круглая деревянная веранда, разноцветная крышаа которой совсем облезла. На лавке внутри сидит два мальчугана, весело машущих ногами.

С вожатым мы дошли до девятого корпуса. Он распахнул входную дверь, выкрашенную в коричневый, зашёл внутрь. Дверная пружина скрипнула, растягиваясь, и тут же сжалась. Я едва успел сообразить и прошмыгнул внутрь. Дверь громко захлопнулась за мной.

В глаза мне бросились обшарпанные стены коридора, на которых внизу оборваны обои и кое-где отваливаются куски штукатурки. По обе стороны коридора стоят деревянные двери, подобные входной, на которых мелом нарисованы номера комнат. Поднявшись на второй этаж, мы прошли до комнаты под номером двести семнадцать. Здесь вожатый остановил меня.

Я огляделся. Похожий коридор, как и на первом этаже, да вот только жилые комнаты здесь по левой стороне, а по правой – многолетние мутные окна в полусгнивших рамах, на которых кое-где ещё осталась бирюзовая советская краска. По скрипучему деревянному полу снуют мальчишки примерно одного со мной возраста. Странное дело – я заметил, что у одного из них подведён тушью левый глаз. Другой носит нечто на манер ирокеза, но у него слишком короткие волосы и поэтому гребень завалился набок и почти полностью распушился. Ещё один мальчуган, который помладше, щеголяет в одних только чёрных колготках и едва успевает за мальчиками постарше.

Мы зашли в комнату двести семнадцать. Вожатый пальцем указал мне на койку у окна. Кроме неё здесь ещё две койки – у окна с другого края и у выхода.

– Ну всё, мелюзга. Дальше сам, – бросил вожатый, выходя за дверь. В окно я увидел, как он покидает корпус, идёт к дощатому домику, что ближе к лесу и который, судя по виду, пережил не один десяток лагерных смен. На его фасаде, чуть выше окна, висит красный флаг с вышитыми на нём буквами: «База вожатых».

«Это мой новый дом на следующие несколько недель. Надо привыкать». – я огляделся в комнате и смирился с потерей домашнего уюта. Две другие кровати пусты, но хорошо застелены. У каждой кровати по тумбочке, на полках которых приклеены выцветшие наклейки гоночных автомобилей – вкладыши жвачки «Турбо». У стены стоит большой деревянный шкаф с латунными ручками. Открыв его, я увидел на одной из полок спортивную сумку.

«Значит, кто-то ещё заселился», – понял я, разложил свою сумку и убрал её на свободную полку. Мыльно-рыльные – в тумбочку, к ним же пачку «сосучек» и трусы-боксеры. В шкаф, на свою полку я положил колготки, которые мама заставила меня взять с собой, запасные джинсы, пять футболок и пару кофт.

Позади я услышал протяжный вой. Странный звук, будто кто-то кричит вдалеке и скребётся с другой стороны стены. Я дёрнулся, глянул в сторону входа и тут же выдохнул. На пороге стоит мальчуган моего возраста со светло-русыми волосами, которые и цветом, и толщиной напоминают распушившееся сено. Он носит коричневую безрукавку, на которой изображён чёрный тигр. На шее – расписные бусы, в центре которых висит металлический круг, на котором выведен знак «Ом». На ногах у него чёрные широкие бриджи и сандалии.

– Привет. – сказал я, разглядывая его. Парень тоже не постеснялся оглядеть меня с головы до ног и тихо ответил:

– Привет.

– Меня Максим зовут. А тебя?

– Меня Мишка.

Мы пожали друг другу руки. Снова проныли дверные петли. Мы вдвоём повернулись к двери и увидели паренька чуть выше и старше нас. Тёмно-русые волосы коротко подстрижены спереди, ёжиком, а на спину ему спадает распущенный хвост, который начинается от мохнатой макушки. Он носит чёрную футболку, на которой большими красными буквами написано: «КиШ». У него смуглая кожа, чуть выше правого виска видны две круглые проплешины. На ногах у него штаны с тремя белыми полосками, поверх левого кармана которых висит металлическая цепочка.

– Здорова, панки! – крикнул парень, показал «козу» и высунул язык.

– Привет. – в один голос ответили мы с Мишкой.

– Я Саня. А вы кто?

Мы представились и пожали ему руку.

– Вы кого слушаете? Музыку какую? – продолжил Саня.

– Ну… – сказал я, пытаясь вспомнить хоть одну группу.

– Всё из «мост вантеда». Крутая игра! – ответил Мишка.

– Крутая. Только музыка там не панковская. – сказал Саня, сложив руки на груди. Он немного насторожился, потом растерялся, не зная, проявить ли ему агрессию или стать наставником юных панков. Он выбрал второе.

– Король и шут, Грин дей, Блинк, ГрОб. Вот по типу такого вы должны слушать. Вы же в корпус панков заехали!

– В корпус панков? – удивился я.

– Ну конечно! Тут каждый корпус представляет свою культуру. Есть готы, реперы, эмо, панки, металлисты. Если встретите пацанов из других корпусов, так сразу бейте! Все, кто не панки – враги!

– Но мои папа и мама не панки… – погрустнел Мишка.

– И мои. – поддержал я.

Саня тяжело вздохнул, закрывая глаза, открыл их и ответил:

– Я вам это объясняю только потому, что вы ещё мелюзга. Мне уже четырнадцать, я тут почти что самый старший! Запомните раз и навсегда – родаки вне темы. Взрослые ваще мало что понимают. Вечно делают свои скучные дела и заставляют нас делать то же самое. Но мы их не должны слушать, потому что мы панки. Нам плевать на всё!

– Ну… значит мы панки.

– Получается так. – сказал Мишка, поглядывая на меня.

– Завтра будет дискотека, пойдете? – спросил Саня.

– Ого, да! – обрадовался я. На лице Мишки появились сомнения.

– Не знаю. – тихо ответил он.

– Ну ладно, решайте. – почти равнодушно сказал Саня и вышел из комнаты.

Я глянул на Мишку с удивлением. Он уселся на свою кровать и достал кнопочный «сименс».

– Ну ты чего?! Пойдем! – я попытался его расшевелить. – Ведь для этого лагерь и существует!

– А я и не хотел сюда. – сказал Мишка и лёг на кровать. – Я бы лучше в компьютер играл. Знал бы ты, как я гоняю в «нфэске»!

Он обречённо вздохнул и повернулся к стене.

– Ну ты чего?! – настырно повторяю я ему, толкая его в спину. Я привёл ему один единственный аргумент: «Если ты познакомишься со всеми, то время пролетит быстрее». В конце концов он сдался.

Первый день оказался суматошным и пролетел незаметно. Саня явился только к десяти часам, к самому отбою. Вожатые проверили нашу комнату в одиннадцать, на час позже, чем в обычный день, ибо сегодня первый день и всем нужно время разложиться. Мы быстро уснули.

На следующий день мы пошли на завтрак. Была манная каша, от каждой ложки которой я давился и хотел выплюнуть всё обратно. Потом нам дали по яблоку, по три жёлтые круглые аскорбинки, а после нас завели в отдельную комнату, где каждого угостили кислородным коктейлем.

Днём были лагерные мероприятия, от которых я и Мишка настырно уворачивались, но, в конце концов, когда вожатый обнаружил нас в нашей комнате, то заставил идти на последнее сегодняшнее мероприятие – перетягивание каната. В финале корпус панков соревнуется с корпусом готов.

Я взялся за канат за Мишкой, перед которым стоит ещё вереница ребятишек. На другой стороне я увидел готов, которые и не готы вовсе. Там всего один парень одет в чёрное, да и тот скорее просто любит чёрный цвет.

Перетягивание происходило на песчаной площадке у озера, которая была разделена красной линией. Слева была футбольная площадка, которая состоит из двух железных ворот и вытоптанной между ними травы.

Я схватился за канат покрепче и тут же услышал от вожатого команду:

– Марш!

Я потянул со всей силы, но канат тут же вырвался из моих рук, и я повалился на попу. Мишка, стоя передо мной, тужится изо всех сил, пытается тянуть канат на себя, но готы работают слаженнее, ведь многие из них прошли не одну лагерную смену вместе. Парни с нашей стороны тянут канат каждый по-своему, не пытаясь следовать общему потоку силы. Некоторые и вовсе только делают вид, что тянут – отчаянно скрипят зубами, зажмуриваются, сильнее втаптываются ногами в песок, показывая, как им тяжело.

Постепенно канат сдвинулся в сторону готов, как и ноги нашей ребятни. Я схватился за канат покрепче и потянул его на себя, но было слишком поздно. Кроссовки первого парня из нашего корпуса уже заступили за красную полосу. Победа за готами.

Мишка и Саня не сильно расстроились. В общем, им было наплевать, но каждому по-своему. Мишка считал, что он лишь тратит своё драгоценное время в лагере, а Саня придерживался равнодушной ко всему позиции панка. Грубо говоря, как он сам выражается, ему на всё «наплевать».

Но тем же вечером Саня решил кое-что провернуть. Мы лежали на своих кроватях, как вдруг Саня подорвался и крикнул:

– Настало время посвящать вас в панки! Вы уже целый день здесь!

– Не хочу. – равнодушно сказал Мишка и продолжил играть на телефоне. Тут Саня подорвался к его кровати и пнул его ногой.

– А ну вставай! Не хватало мне ещё жить в корпусе с лохами какими-то!

Мишка повиновался. Я тоже встал с кровати, не желая получить от Сани пинка. Саня взял полотенце, подошёл сзади к Мишке и накинул полотенце ему на шею, слегка затянул.

– А теперь приседай!

Мишка без вопросов повиновался и начал приседать. Я видел, как он краснеет, как губы его жадно хватают воздух. Последние десять приседаний дались ему особенно тяжело. Он уже закрыл глаза, делал приседания крайне медленно, начал быстро дышать ртом, как уставшая после долгой погони за кошкой собака.

– Четыре. – посчитал Саня.

Мишка присел.

– Три.

Мишка присел, но тут же пошатнулся.

– Два.

Мишка с трудом поднялся.

– Один.

Мишка присел, но уже не встал. Глаза его закатились, и он упал на пол. Упал так, будто тело его мгновенно оцепенело. Руки безвольно раскинулись в стороны, ноги полусогнуты, а корпус наполовину повёрнут. Я ужаснулся. Саня тут же припал к Мишке и начал бить его ладонями по щекам.

– Блин, блин! – вся напускная крутость Сани пропала. Его тоже охватил ужас, более того, он тут же осознал свою вину и залился слезами.

Я сразу побежал к базе вожатых и позвал вожатого нашего корпуса. Он побежал за мной. Когда мы прибыли, Мишка уже очнулся и чувствовал себя нормально. Он сидел на кровати, понурив голову и почёсывая затылок.

Вожатый пригрозил пальцем Сане:

– Ты не думай, Геров, что детдомовским здесь делают поблажки. Быстро вылетишь к себе обратно, если я доложусь.

Слёзы на щеках Сани уже высохли и оставили после себя лишь красные полосы. Он покорно выслушал замечание вожатого и проводил его взглядом до дверного проёма. Вожатый ушёл восвояси.