Czytaj książkę: «Когда говорит кровь», strona 16
– И нам, что с того? Буд-то бы эти варвары к нам сюда, в Кэндару, добраться бы сумели.
– Вот если бы наши солдаты с ними на дальних рубежах не сражались, то точно бы дошли. Слыхала, что они в северных поселениях творили? То-то же, могла бы, честное слово, и порадоваться, что старший брат домой живым и целым вернулся.
– Так я и рада. Уж прости, что не прыгаю – пузо не позволяет, но рада я искренне. Вот только ещё больше я бы радовалась, если бы наш дорогой братец и не уходил вовсе.
– Тьфу, вот же вздорная баба. Ты ее не слушай, Скофа, она как вновь ребенка понесла совсем стервозной стала. Житья уже от нее нет.
– Житья говоришь, нет? Это от чего это тебе не живется то? От правдивых слов?
– Так, Виэтна, сейчас без ужина оставлю, и не посмотрю, что ты дитя под сердцем носишь. Брат наш вернулся и то радость большая. Для всех нас. Так что сходи ка на кухню и принеси нам ветчины и солонины. И вина ещё. Праздновать сегодня будем.
Виэтна скорчила обиженную рожицу и, встав, погладила затылок Скофе, после чего пошла на кухню.
– Что, без меня и вправду так скверно жилось?
– Да не то что бы совсем скверно, Скофа,– задумчиво проговорила Мирна.– Тяжелее, просто. Ты же старший среди нас, на тебе и ответственность была. За нас, за семью. А когда ты ушел, то все промеж нас делить пришлось. И в доме, и в давильне. А мы, особенно Виэтна, ещё совсем маленькими были и к такой жизни не подготовились.
– Ты пойми,– Сардо подлил ещё вина.– Отец, да и мы все, чего скрывать, на тебя как на опру смотрели.
– А опора ваша закачалась и из дому ушла.
– Ну да. Так примерно. Но это ничего, трудности мы в итоге преодолели и сейчас уже другой жизнью живем.
– Другой? Это какой же?
– Мы больше не работаем на давильне,– с улыбкой ответила Мирна.
– У Виэтны муж, Керах, торговлей занимается. Масло продает. Только не в Кадифе, как большинство тут, а в Солтрейне. Он сейчас как раз там вместе с братом своим. Путь туда, конечно совсем не близок, зато барыш больше. Поначалу-то у него торговля хило шла, много лет он за наш счет жил и кормился. Было и вовсе все деньги спустил и нам к ростовщикам, чтоб их Моруф к себе прибрал, кровопийц клятых, за займом обращаться приходилось. Трудно в общем было. Но потом Златосердцый ему улыбнулся и он хороших закупщиков нашел. Таких хороших, что мы теперь все его ремеслом живем. Я и Беро вместе с ним с телегами ходим, мальчики – погрузкой помогают. А бабы – только с детьми и по хозяйству заняты. Хватает нам, в общем. Вот думаем со следующей ходки дом поправить, обновить маленько, перекрасить, а то уже перед соседями стыдно, честное слово. Дорого это конечно, да и дело бы ещё расширить, повозку новую купить, ну да ладно. А вообще жизнь у нас нынче хорошая, не в пример тому, что была, когда ты уходил. Да и боги нас любят – вон, дети растут. Только один в младенчестве умер, да у Мирны лет семь назад выкидыш был. А в остальном – добрая жизнь. Ну да хватит о нас, ты то как жил все эти годы? Это же сколько пади на твою долю то выпало!
– Выпало не мало, что верно, то верно,– Скофа выпил легкого сладкого вина и съел пару ложек горячей пшённой каши. Вкус ее был совсем не такой как в его воспоминаниях, и все же в ней чувствовался дом. Его дом.– Много всего повидал. Я за эти годы шесть кампаний прошел.
– Чего прошел?– нахмурил брови молчавший до этого Беро.
– Кампаний, ну войн, походов.
– Шесть? Неужто мы так много воевали за эти годы? – удивленно проговорил Сардо.– Никогда бы не подумал. Я-то всегда считал, что нам посчастливилось в мирное время жить.
– То не все войны были. Мятежи в основном, набеги, стычки на границах. В Дикой Вулгрии всегда неспокойно – то местные племена, то харвены, то ещё кто нагрянет. Потому там походные тагмы и держат. Ну, то есть раньше так было. А война, настоящая война, за это время только одна была.
В этот момент из кухни вернулась Виэтна и поставила на стол большую деревянную доску, на которой были разложены тонко нарезанные ветчина, солонина и брынза. Мицан, который все это время с невозмутимым лицом и огромным аппетитом ел кашу, тут же положил себе по несколько кусков мяса, а потом, подумав немного, добавил ещё столько же. Рядом со Скофой появилась мать, заботливо положившая угощения ему в тарелку. Она слегка чмокнула его в затылок сухими подрагивающими губами, но вместо материнского тепла, солдат почувствовал лишь холодную отстраненность.
– Расскажи нам, дядя Скофа,– неожиданно проговорил Басар. Голос паренька прозвучал на удивление низко и хрипло и больше подошел бы мужчине, чем подростку. Солдат украдкой взглянул на его руки и сразу понял, что детство для его племянника закончилось уже очень давно.
– Да, да, расскажи нам! – поддержал своего двоюродного брата Эдо. Его голос ещё не успел сломаться и оставался по-детски звонким.
– О войне?
– Обо всём! Обо всех твоих походах. О варварах расскажи, о том, как вы с ними сражались! – глаза Басара заблестели, и Скофа тут же заметил, как изменилась в лице Виэтна, а Сардо неодобрительно нахмурился.
– Так, ну все, цыц дети,– шикнул на них он.– Не надоедайте дяде, он даже поесть то толком не успел. Захочет – сам расскажет. Но потом. А сейчас уткнулись носами в тарелки и чтоб головы не поднимали, пока чистыми не станут!
Мальчики тут же выполнили поручение главы семьи, бодро заорудовав ложками. Скофа с тоской посмотрел на свою чуть тронутую тарелку, а потом перевел взгляд на пустую плошку Мицана, которую он вновь наполнял кашей и солониной. Его изуродованный друг явно был доволен этим вечером и, похоже, намеривался взять от него все возможное, набив брюхо под завязку.
– Ты на них внимания не обращай,– продолжил Сардо, вновь разлив вино по чашам. На этот раз он не забыл и про Мицана с Беро.– Мальчишки в последнее время все в облаках витают, а у нас тут работы по горло. Ежели они в мечтах жить будут, то кто за складом присмотрит, масло грузить станет? Некому будет. И зачахнет тогда наше новое семейное дело. И что тогда, опять на давильню идти? Да не в жизнь! Не пусть в семье будут. Крепнут.
– Боишься, что мальчики по стопам дяди пойдут? – негромко произнес Скофа.
От этих слов его брат вздрогнул, нервно выпил вина, чуть было не подавившись, и закашлялся. Над столом повисла тишина, прерываемая лишь бодрым чавканьем Мицана, да возней детей на ковре. Малышу удалось-таки завладеть лошадкой, и он с энтузиазмом стучал ей о деревянный кубик.
– Скофа, а ты же ещё в войсках, правда? – неожиданно спросила его Мирна.
– Да, пока ещё в солдатах. Только когда мы вернемся в Кадиф и пройдем с триумфом по улицам города, всех отслуживших ветеранов отпустят по домам. Военный устав четко гласит, что воин не должен покидать службы и полководца, пока поход не завершен. Поэтому я на целый год больше положенного и отслужил. Но уже совсем скоро моя солдатская жизнь закончиться. Завтра армия как раз рядом с Кэндарой пройдет, а отсюда до столицы рукой подать, сами знаете. Два дня пути от силы.
Слушавшие его мальчики оторвались от своих тарелок, но тут же, получив по подзатыльнику от Сардо, уткнулись обратно. Брат посмотрел на солдата с явным неодобрением, но вновь промолчал.
– Значит, через пару дней ты уже навсегда отложишь копье? – спросила сестра.
– Примерно так, если только ничего не случиться и армии в боевые порядки не приведут, но это маловероятно. На Тайлар, особенно сейчас, никто напасть не посмеет. Лико Тайвиш всему миру показал, что наша былая мощь в полной мере вернулась, и кто наши рубежи пересечет, надолго в этом мире не задержится!
Он по привычке поднял к верху чашу с вином, но встретив непонимание в глазах родни смутился и сделал вид, что просто решил выпить. Только Мицан ответил ему понимающей улыбкой, подмигнул и тоже выпил свою чашу до дна.
– А после того как вас отпустят,– словно не заметив его слов продолжила Мирна,– сюда вернешься или осядешь где ещё?
– Ну, сюда, наверное,– её вопрос несколько сбил Скофу с толку.– Куда ещё то?
– Кто же тебя знает Скофа. Вдруг ты решишь в столице остаться.
– Зачем в столице? – оживился Сардо.– Не, брат, ты сюда возвращайся поскорее. В дело тебя возьмем, к ремеслу нашему новому приобщим. Нам лишние руки только во благо будут. Сейчас времена для торговли хорошие – дороги безопасны, налоги не высоки, а сановники не стремятся обобрать до нитки. Так что работы у нас много и ещё больше будет. Да и развиваться есть куда. Вот, к примеру – телегу бы новую купить, да и лошадей бы ещё парочку. А то без транспорта толком в торговле не развернёшься. Наши закупщики, ну, в Солтрейне которые, и рады бы у нас больше брать, да только мы лишь одну телегу и можем за раз привезти, а в месяц ходки две делаем. Ну, если удачно все складывается – три. А с двумя то телегами, ух! Да и хорошо бы назад не порожняком ходить, а из Солтрейны сюда товары какие везти. Там дубильное ремесло хорошо развито, а у нас в городе с кожей как раз не очень. Вот только и тут деньги нужны. А что, Скофа, не думал вложиться в семейное ремесло? Небось, на войне-то успел набить заплечный мешок всякими дикарскими сокровищами, а, так же брат?
– Набивать то набивал, да только дырявый мне мешок попался. Ничего в нем и не задержалось.
– А я-то всегда думал, что солдаты из походов не пустыми возвращаются,– от услышанного Сардо заметно помрачнел.
– Кто как… одним везет и в их руки сокровища сначала попадают, а потом там же и остаются, а к другим… к другим боги не столь снисходительны. Вот и мне удача никогда особо не улыбалась.
– То есть ты за двадцать один год так ничего и не скопил? Братец, да с таким же успехом ты мог все это время тут масло давить. Даже пользы бы больше было. Семье бы хоть помог,– прыснула Виэтна.
Скофа растерянно уткнулся в свою тарелку, помешав остатки каши. С нескрываемой завистью он покосился на невозмутимого Мицана, доедавшего вторую миску. Дорого бы он сейчас отдал, чтобы махнуться местами с Мертвецом и так же спокойно набивать брюхо, пока его друг отдувался бы перед родственниками.
– Я все эти годы за государство воевал,– произнес он, наконец, но оправдание прозвучало не так уверенно и громко как бы ему хотелось. Но главное, эти слова прозвучали именно как оправдания.
– И что нам с того Скофа? Вот что? Особенно если от твоего геройства семье ни жарко ни холодно?
– Виэтна, ну правда, не надо. Брат все-таки… – робко пробурчал Сардо, но девушка тут же бросила на него испепеляющий взгляд.
– Что не надо, Сардо? Не надо говорить что мы, да и ты тоже, думаем? Наш брат бросил свою семью. Оставил отца, мать, нас с тобой и Мирной, хотя мы ещё совсем детьми были, и ушел в армию. Видите ли, жизнь давильщика показалась ему слишком пресной и скучной, а он хотел геройств и подвигов. Ну что же. Свое он, похоже, получил. А навоевавшись вдоволь, решил-таки вернуться домой, к своей ненаглядной семейке. Будто бы и не было этих двадцати лет. Вот только вернуться он решил с пустым мешком. Что молчишь, сказать нечего? А вот мне есть что. Когда ты ушел, отцу пришлось работать днями напролет. И Сардо тоже, хотя ему было тогда двенадцать. Я и Мирна тоже без дела не сидели – работали, как могли, а ведь мне тогда было всего пять лет. Я ещё с игрушками должна была сидеть, а не взрослой жизнью жить. А потом умер отец. Он тяжело заболел, Скофа, но вместо того чтобы отлежаться или обратиться к лекарю, продолжал работать. Ну а разве он мог поступить иначе? Ведь его старший сын не мог его подменить, а Сардо ещё был слишком мал, чтобы работать в полную силу. Вот он себя и угробил. И тогда начались у нас совсем веселые деньки. Особенно для меня и Мирны. Ты не пугайся, честь рода не пострадала и до торговли собой мы не опустились. Но пахали мы тогда как проклятые. Стирали белье целыми днями, драили полы в таверне и в лавках, хватались за любую работу, которую только по силам выполнить маленьким девочкам. И знаешь что – мы справились. Выдержали все, нашли себе мужей. Да, пусть не богатых, пусть без особого имущества, но, как показали годы – толковых. И мой Керах в итоге всю нашу семью из грязи и нищеты вытащил. Может раньше соседи и посмеивались над нами, что вопреки традициям мы своих мужей домой привели, а не к ним ушли, зато теперь нас тут все уважают. Потому что мы упорно работали и семью нашу в люди вывели. Все вместе работали и продолжаем работать. А ты, Скофа, что можешь дать своей семье? Опять молчишь? Мы вот можем тебе дать кров, еду и работу. И дадим. Если сам захочешь. Даже не смотря на то, что ты к нам, как выяснилось, с голой задницей вернулся. Но только не жди, что мы забудем, как ты нас одних бросил. Это, уж извини, навсегда между нами останется. И смерть отца тоже.
Побагровевший Скофа уткнулся носом в свою миску. Слова сестры ранили его сильнее любого копья или стрелы, и он не знал, как от них защититься. Ведь Виэтна не врала и не приукрашивала. Она просто называла все своими именами. Злыми именами. Но именами правдивыми. Он и вправду бросил свою семью. Правда оставил их одних, когда они так нуждались в старшем брате – в опере семьи. Он ушел. А спустя двадцать один год, вернулся с пустыми руками, даже не попытавшись хоть как-то заплатить за все эти потерянные годы.
Сардо отвернулся в сторону, сопя и кряхтя. Беро сидел с какой-то глупой и смущенной улыбочкой, явно не зная как реагировать на семейную сцену. А двое юношей, совсем поникнув, делали вид что продолжают скрести ложками опустевшие тарелки. Мать Скофы успела куда-то уйти, а Мирна, смотрела на него холодно и безразлично. Никогда в жизни Скофа ещё не чувствовал себя таким чужим и нежеланным.
Неожиданно Мицан облизнув ложку, поднялся и, потянувшись, отчего суставы его громко хрустнули, подошел к Скофе. Положив ему руку на плечо, но сбросил свой капюшон, продемонстрировав изуродованное шрамами и ожогами лицо, вызвав изумленный вздох у женщин.
– Спасибо вам за угощения, добрые люди рода Рудария. Подкормили, так сказать, бойцов доблестной армии Тайлара. Но кажется нам пора уже, Бычок. А то спустят нам в тагме шкуры за эту самоволку.
Мертвец бодро зашагал к выходу. Но когда он проходил мимо ковра, Убар схватил его за подол плаща и подергал. Круглые глаза малыша смотрели на изуродованного незнакомца с любопытством.
– Дядь, а дядь, а что с тобой случилось?
– Да понимаешь, мальчик, боги меня наказали: выставил я как то брата своего из дома, а утром проснулся, гляжу в зеркало – а там вот такой вот красавец.
Мальчик изумленно открыл рот, вытаращившись на Мертвеца.
Понурый Скофа тоже поднялся и, не громко пробурчав извинения напополам с прощаниями, пошел следом за своим другом. У самого выхода он остановился, и, обернувшись назад, посмотрел на застывшую за обеденным столом семью. Взрослые старались не смотреть на него. А дети, напротив, пялились без всякого стеснения. Почему-то ему вдруг стало до боли обидно, что он так и не познакомился со своими племянниками. Не поиграл с малышами, не рассказал о войнах и битвах юным Басару и Эдо. Не подержал на руках кроху Виго, не вырезал кукол для Киары и Квиаты.
Он даже был не вполне уверен, что верно запомнил все имена. А его дурная память уж точно сотрет их лица. Но может, оно было и к лучшему. Ведь для них он останется лишь мимолетным воспоминанием, которого они будут знать лишь по рассказам родни, а стало быть, знать как плохого человека.
А плохим человеком он быть не желал.
Сняв походный мешок и развязав завязки, Скофа вытащил из его недр единственное, что можно было назвать ценным – золотой самородок и самоцветы. Положив их рядом с дверью на полочку, он шагнул за порог, вновь покинув стены родного дома.
Вдвоём с Мертвецом они пошли по залитым ярким лунным светом узким улочкам. Только Мицан бодро напевал старую солдатскую песенку, по сюжету которой вернувшийся спустя много лет назад старый воин обнаружил, что все в семье его умерли, дом сгорел, а родные земли поросли колючим шиповником, чем изрядно действовал на нервы Скофе. Когда слезливая мелодия о горе ветерана пошла на третий круг, он, не сдержавшись, с силой ударил Мертвеца в плечо.
– Ай, да не лягайся же ты, Бычок! От удара твоего копытца и помереть можно. Право дело, и почему ты не убивал харвенов голыми руками?
– А ты тоску не нагоняй. И так тошно.
– Это же «Венкарский шиповник»! Самая что ни на есть походная песня. Ты что-то имеешь против солдатского творчества?
– Когда оно ножом по живому режет? Да, имею.
– Ну, так на то оно и искусство, чтобы наши чувства бередить и затрагивать понятные каждому мотивы!
– А ты не береди и не затрагивай. Всеми богами тебя молю и заклинаю.
– Как скажешь, Бычок. Раз ты так хочешь, обойдемся без песен. Вот только станет ли тебе от этого лучше?
– Не знаю,– тяжело вздохнул Скофа.– Надеюсь, что станет.
Не так он представлял себе возвращение домой. Совсем не так. Да, он ждал всякого, но никогда не думал, что окажется чужим и нежеланным в собственном доме. Идя по улицам родного города, он то и дело украдкой оглядывался, в призрачной надежде, что сейчас его догонит Сардо и извинится перед ним. Что брат скажет, что Виэтна просто взбесилась от беременности, да и вообще бабу слушать резона нет. И обняв за плечи, поведет назад, под крышу родового дома. А там он вновь сядет за стол и расскажет юным племянникам о войне и походах. О ярости и жестокости дикарей. О битвах и трудностях солдатской жизни. И, конечно же, о той удивительной встрече в лесу, во время которой он спас самого полководца и в доказательство своих слов покажет изумленным мальчишкам дорогущую серебряную флягу…
Вот только улицы Кэндары были пусты, и никто не спешил по его следам.
Покинув черту города, они побрели меж оливковых деревьев, сохраняя молчание. Путь их вновь вел не на Прибрежный тракт, а к Лысаку, где они условились встретиться с Эйном. Ночевать в городе они и так не собирались, а после встречи с родными, Скофе и вовсе не хотелось больше задерживаться в ставшей для него такой чужой Кэндаре. Вскарабкавшись на холм и разведя костер из собранного по дороге сушняка, они уселись у старого дуба, прислонившись спинами к его большому стволу.
Пламя приятно потрескивало и согревало. Хотя через пару дней уже наступало лето и днем солнце начинало нещадно палить, ночи все ещё были холодны.
– Ну как, отошел Бычок? – Мицан протянул к огню руки.
– Да вроде отошел. Только вот на душе как было гадко, так и осталось. Вот скажи мне, Мицан, неужели все так, как Виэтна говорила? Я что, и вправду семью предал, когда в тагму ушел?
– Женщины, что с них взять? – пожал плечами Мицан.– Они всегда требовательны, придирчивы и мстительны. Я вообще считаю, что в том, что наша страна такая огромная, исключительно их заслуга. Понимаешь ли, Бычок, наши женщины всегда были настолько алчными и склочными, что праотцам война по сравнению с ними казалась чудным праздником. Ведь только там они могли отдохнуть от вездесущих кровопиек. Расслабиться, так сказать, в мужской компании, вдоволь подраться и вдоволь поразвлекаться с покоренными наложницами, что были готовы служить и радовать, а не пилили по каждому поводу и без повода. Вот наши предки и бежали с мечами наперевес. Бежали, бежали и бежали, пока не уперлись в Айберины на юге и в Харланны на западе. И вот тогда неожиданно выяснилось, что все это время за ними следовали их милые фурии. То есть прости – достопочтенные женщины Тайлара. Вот только они думали, что теперь нам от них никуда не сбежать, а посему принялись пить нашу кровь с утроенной силой, но мы-таки нашли одну лазеечку, а скоро, чувствую, найдем и ещё пару.
– Забавная мысль,– рассмеялся Скофа,– Надо будет запомнить. Вот только в одних ли женщинах дело? Семья моя, похоже, Виэтну то поддерживает. Она просто самой смелой и говорливой среди них оказалась.
– И что с того? А что ты вообще ждал спустя столько лет разлуки? Слез, радости, долгих объятий и безусловного принятия? Пойми ты, наконец, нас забыли, Бычок. Забыли и из жизни вычеркнули. Да, когда то мы были для них родней, но потом бац и прошло двадцать лет. И теперь у них своя жизнь, а у нас своя. И уходили мы жалкими сопляками, а вернулись матерыми мужиками, от которых за версту несет кровью и смертью. А такой запах многих до дури пугает, Бычок. Не хотят они такой запах у себя дома нюхать. Так что выкинь ты все эти страдания из головы. Тагма наша семья. Солдаты братья, отцы – командиры, а жены – шлюхи при лагере. И нет у нас другой судьбы.
– Ага, только через пару дней кончиться эта наша семья. Возведут нас в ветераны, помажут бычьей кровью, вручат почетные значки и все. Снова каждый сам по себе будет. И как тогда жить, если домой уже не вернуться? Я ведь знаешь, не просто так семью и город бросил. Подвиги, приключения, богатство, все это так, вздор безусого юноши. Да, не скрою, жизнь давильщика мне быстро оскомину набила. Все так. Но не так уж и сильно, чтобы в солдаты пойти и всю привычную жизнь оставить. Меня же в тагму вина погнала. Должок один.
– Опять ты из-за Эйна сокрушаешься?
– Да, из-за него… Я ведь тогда, когда нас соседские с палками бить пришли, впервые струсил. Понимаешь? Впервые побежал. А он остался. Но так кто же знал, что все так обернется? Кто же знал, что ему глаз вышибут? И как я мог его после этого одного ещё раз бросить? Как я мог за ним не пойти, а? Мы же с ним с рождения вместе были. А теперь, получается, что должок я выплатил, а возвращаться-то мне и некуда вовсе. И что, неужели все эти двадцать лет впустую прошли?
– Впустую? Это ты войну, походы и сражения пустым считаешь? Любопытные у тебя замашки, Бычок.
– Эх, великие горести, прав ты, конечно. Не впустую годы прошли. Мы многое пережили и многое сделали. Да и вообще – на все воля богов. Какую судьбу они нам отмерили – такой нам и жить. Другой не будет. Вот только все равно на душе теперь совсем паршиво. Проклятье! У тебя, случайно, вина с собой нету?
– Только то, что я у твоих родных выпил. Но оно вряд ли тебе по вкусу придётся.
Скофа стукнул его кулаком по плечу так, что Мертвец завалился на бок.
– Нет, правда, надо как-то тебя отучить лягаться, а то не ровен час – зашибешь насмерть,– сказал он потирая ушибленную руку.
– Тебя-то? Тебя даже харвены зашибить не смогли. А уж они то старались.
Солдаты рассмеялись. В этот момент кусты на краю холма зашуршали и, раздвигая их, в круг света вошла высокая фигура, закутанная в красный шерстяной плащ.
– О, с возвращением старший. А мы тут как раз тебя вспоминали!
Эйн сел рядом с ними и протянул руки к костру. Лицо его казалось мрачным и напряженным. Не говоря ни слова, он достал кожаный бурдюк, пригубил, а потом протянул его сослуживцам. Внутри оказалось крепкое вино с небольшой горчинкой.
– Кажется, боги услышали твои мольбы, Бычок. Вино! А ты Эйн, чего быстро и кислый вернулся. Родные не признали?
– Признали, но лучше бы я к ним и не заходил вовсе. Представляешь, Скофа, Арна стала жрицей Утешителя. Арна! Моя маленькая сестричка Арна, крикливая и шумная девчонка, что всегда, по любому поводу, смеялась и носилась целыми днями по улицам с мальчишками теперь провожает умерших в страну теней и жизнь ее проходит в мертвецкой при храме. Вот кто мог подумать, что она изберёт себе такую судьбу? А? Я бы никогда. Чего уж там, я бы куда меньше удивился, если бы узнал, что она в жрицы Меркары подалась. Там хоть веселятся все время. Но Моруф? Просто в толк не возьму.
– А остальные как Эйн? Все твои живы хоть? – спросил Скофа.
– Да, живы. Хвала богам. И отец и мать и братья и дядя. Дед только умер. Но он долгую жизнь прожил, такой только позавидовать можно. Ты не поверишь, они каким-то чудом скопили денег и собственную гончарную мастерскую открыли. Маленькую совсем. Считай с комнату размером, в которой три станка стоят. Братья и их сыновья сейчас там все на себе тянут. Да и долгов у них до дури, но все же – своя мастерская! Шутка ли! Они, кстати, с твоими родными работают – амфоры им продают. Что, твои правда в купцы подались?
– Ага, теперь масло в Солтрейну возят на телеге.
– Молодцы. Что сказать. Выкарабкались. Вот и мои тоже в лучшую жизнь карабкаются, только… только мне в этом «лучшем» места, нет похоже. Они мне конечно прямо не говорили, все больше намеками да увертками, но так, чтобы даже тупой все понял. Не нужен я им. Веришь, нет, все время, что с ними был, – лишним и незваным гостем себя чувствовал. Чужим одним словом.
– Тебе хоть прямо не сказали, а мне вот Виэтна, все очень доходчиво объяснила.
– Да ладно, неужели родная сестра на дверь указала?
– Ну, почти.
Скофа пересказал своему командиру минувший вечер и разговоры с родными. Слушая его, Эйн мрачнел на глазах и прикладывался к бурдюку все чаще и чаще. Когда Скофа закончил, он ответил не сразу, а заговорив произносил слова неестественно тихим для него голосом.
– Значит, не одинок я оказался. Получается, никому мы тут не нужны и возвращаться нам некуда.
– Ага. А скоро ещё и из тагмы турнут как стариков, что свое отвоевали.
– И это тоже.
Они замолчали, пустив по кругу бурдюк с вином. Ночь была ясной, и с вершины Лысака город было видно почти также хорошо, как и пару часов назад, когда его освещало закатное солнце. Но его вид больше не заставлял сердце Скофы биться, а губы подрагивать. Теперь это был просто город. Такой же, как сотни других, что довелось ему повидать за годы службы. Его узкие улицы, прижавшиеся друг к другу дома в северной части, башенки и храмы под низенькими круглыми куполами, были обычными. Они больше не вызывали у него ни трепета, ни волнения. Неожиданно Скофа поймал себя на мысли, что ему больше не хочется сюда возвращаться.
Он потерял свой отчий дом и город своего детства. И потерял их давным-давно.
Впервые за многие годы, Скофа почувствовал себя одиноким. А следом за этим чувством к нему начал подбираться животный страх. Липкой и вязкой субстанцией он прорастал из глубин живота, оплетая и парализуя. Он полз наверх, к его голове, к его чувствам и мыслям, полз неотвратимо, напоминая ему, что через пару дней знакомая и понятная ему жизнь его кончится. Его выкинут на улицу, и идти ему будет уже некуда.
Конечно, можно было наплевать на гордость и самоуважение. Приползти к родным, покаяться перед ними, попросить прощения, в надежде, что его примут обратно в семью. И они бы приняли. Конечно бы приняли, ведь на то они и родные, чтобы принимать и прощать. Ему бы дали работу и кров. И ходил бы он с повозкой до Солтрейны, грузил и разгружал масло, разливал его по амфорам, купленным у родных Одноглазого Эйна. А потом, быть может, нашел бы себе жену и обзавёлся детьми. И работая на совесть и живя тихой и кроткой жизнью, он бы с годами, возможно, получил искреннее прощение своих родных и успокоил свое сердце.
Вот только Скофа знал, что так не будет. Он просто не сможет так поступить. И от этого чувство гнетущей безнадеги становилось совсем невыносимым.
– Что-то вы совсем раскисли, друзья мои,– Мицан встал, потянутся, захрустев суставами, и улыбнулся своей широкой улыбкой.– Хватит уже друг дружку хранить раньше времени. Подумаешь, родным не ко двору пришлись. Тоже мне горе великое. Вы что, прошли через пекло и горнило войны, чтобы превратиться в ранимых нытиков? Я такой размазней даже после харвенских пыток не стал. А уж мне-то сподручней было.
– А, в бездну все. Прав наш Мертвец. Не кончилась у нас жизнь,– в единственном глазе Эйна заплясал веселый огонек.– Да, наша служба подходит к концу. И да, мы оказались не нужны в родном доме. Но это все ничего не значит. Мы на дно не уйдем. Вылезем, как всегда вылезали и найдем для себя новое место под солнцем. Я это вам как старший ваш обещаю. А теперь слушайте меня внимательно пока другие из самоволки не пришли. О том, что я сейчас скажу, никому никогда ни при каких условиях ни слова не рассказывать. Поняли? В общем, есть у меня одно дело на примете. Одно предложение, что мне в конце войны сделали. Я раньше его всерьез не рассматривал. Чурался, если честно, но теперь… теперь мне уже всё равно. И вам, я думаю, тоже. А потому, слушайте…
Когда Одноглазый Эйн закончил говорить, Скофа и Мертвец сухо кивнув в знак согласия, молча уставились на костер. И лишь треск огня, да уханье совы, усевшейся на ветку старого дерева, нарушали повисшую тишину.
