Czytaj książkę: «Шах и мат»

Czcionka:

Иллюстрация на обложке © Christin Engelberth

Эта книга посвящается
Нилу и Лиззи.
Как и всегда.
Я люблю вас. Как и всегда.
А еще хотела бы от души поблагодарить людей,
без которых работа над серией «Крестики-нолики» увеличилась бы вдвое!
Маму и Венди.
Хилари – моего агента, за юмор и бесконечное терпение.
Сью Кук и Энни Итон.
Рома и Эдди.
Шона и Джилл.
Лесли.
Минерву.
Хилари, Хизер, Амрита, Меррис, Роксану, Надин, Верну,
Катерину, Сандру, Милли, Виа, Элизабет, Джилл и Мэри —
друзей, что неизменно вызывают у меня благоговение и восхищение.
А еще всех людей, кто шлет мне письма бумажные и электронные, желает удачи и придает сил. И наконец, эта книга посвящается моей свекрови Молли, которая всегда относилась ко мне лишь с огромной любовью и добротой.

Надежда – словно пташка
В груди совьет гнездо
И будет петь там день и ночь
Простой мотив без слов.
ЭМИЛИ ДИКИНСОН

Характер человека определяет его судьбу.
ГЕРАКЛИТ

Пролог

Генерал наблюдал, как командиры его Освободительного Ополчения рассаживаются вокруг массивного обеденного стола из красного дерева. Рассматривал их каждого по очереди. Годы самодисциплины, оттачиваемой еще с детства, с легкостью позволили ему сохранять нейтральное выражение лица. Шестеро мужчин и трое женщин наконец устроились на своих местах и посмотрели на него в почтительном ожидании. Большинство из них были старше Генерала: он же в свои почти сорок оставался самым молодым лидером в истории ОО.

– Комната чиста? – обратился Генерал к Моргану Грину, своему личному ассистенту и правой руке. Тот сидел не за столом, а чуть позади начальника. Рядом пристроилась Таня, помощница Моргана. Они составляли свиту Генерала, он почти не появлялся на людях хотя бы без кого-то из них.

– Да, сэр. Я дважды проверил помещение на наличие жучков или иных устройств слежения. Все чисто.

Генерал медленно обвел комнату тяжелым взглядом. Они встречались в загородном особняке видного бизнесмена-нуля, который поддерживал Ополчение. Сейчас уже в большинстве сфер общества имелась парочка «видных» нулей. Буквально один или два человека. Многообещающая балерина, успешный биржевой брокер, помощник помощника шефа полиции – их всех старательно выставляли напоказ. Умно со стороны темнокожих Крестов «позволять» отдельным бледнокожим нулям «пробиться». Этакий предохранительный клапан для спуска пара. Случись что, Кресты могли указать на них и заявить, мол, видите? У них получилось. А если не получилось у вас, то это ваша вина, а не наша.

Встреча не только проходила под грифом «Совершенно секретно», но и требовала обеспечения высочайшего уровня безопасности. Командиры съезжались в дом на протяжении нескольких ночей под покровом темноты, в затонированных машинах и только после того, как окрестности проверяли вдоль и поперек, не ведет ли кто слежку. Шел последний месяц зимы, и над головой висело мрачное, неприветливое небо. Плотные жаккардовые шторы держали задернутыми наглухо уже с полудня. Выдутые в форме свечек лампы в хрустальных люстрах сверкали над столом, точно огоньки на Крестовенской елке. Все стены были обшиты дубовыми панелями. Под столом, укрывая пол из твердого дерева, лежал расшитый и определенно недешевый шелковый ковер. Развешанные через равные промежутки портреты и пейзажи отражали весьма консервативные вкусы владельца дома.

– Братья и сестры, – начал Генерал хорошо поставленным голосом. – Дата Всеобщих выборов назначена. Всего через двенадцать недель жители страны пойдут на избирательные участки. Настал час для всех нулей в Освободительном Ополчении заявить о себе как никогда прежде. Будьте уверены, за нами наблюдают. Наблюдают те братья и сестры из ОО, кто отдал свою свободу – а в большинстве случаев саму жизнь – во имя равенства между нулями и Крестами. Подвести их мы не можем. Перед каждым из вас лежит папка с его задачами. Каждому до выборов предстоит уничтожить свою цель. Иногда речь идет о стратегически важных зданиях, иногда – о врагах на ключевых позициях. Как региональные командиры вы лично отвечаете за планирование и разработку операций. – Генерал сделал паузу, останавливая на каждом пронзительный взгляд карих глаз. – Я знаю, что вы меня не подведете. Никто из нас, ОО, не может сдаться, пока мы не добьемся социальной справедливости и политического равенства для нулей.

Присутствующие согласно закивали и забормотали, но быстро притихли, когда Генерал нетерпеливо постучал пальцем по столу.

– Переходим на предохранительный режим. Ни один из вас не будет знать о работе других командиров. Каждый следит за тем, чтобы данные его лейтенантам поручения дальше этих лейтенантов не распространялись. Надеюсь, это понятно.

– Так точно, Генерал.

– Разумеется, Генерал.

– Я лично займусь организацией решающего удара, который окончательно подорвет власть так называемого правительства. Он случится накануне выборов. Мы все сыграем свою роль в свержении узурпаторов.

– Генерал, позвольте уточнить – а что за решающий удар?

Генерал повернулся к говорившему – Джонатану Кидду, региональному командиру Юго-Запада. Этот, как никто, обожал задавать вопросы. Причем неудобные. И почему же? Отчего он озвучивал больше сомнений, чем все прочие вместе взятые?

– Джон, не нам задавать вопросы Генералу, – тихо упрекнула Анна Тенски, командир Среднего Запада.

– Все в порядке, Анна, – ровным тоном ответил Генерал. – У нас тут не диктатура. Если у Джона или кого-то еще есть что сказать, всегда пожалуйста. Надеюсь, все из вас знают, что могут озвучивать свои предложения или сомнения в любое время. Я ценю ваш вклад в наше дело. – Он повернулся и посмотрел прямо на Джонатана. – Лучше тебе не знать эту часть плана, Джон. Ты ценный член моего совета, и я уверен, ты или любой другой скорее умрете, чем предадите своих братьев и сестер по ОО. Однако то, что я задумал, вынудит нас скрываться до конца своих дней. Секретная служба перевернет все вверх дном, чтобы выследить причастных. Лишь двое вовлечены в мой план, я и еще один человек. Так что мы его и приведем в исполнение.

– Конечно, Генерал, – ответил Джонатан, не отведя взгляда. – Хочу заверить: вы можете рассчитывать на меня, и я готов послужить делу всем, что имею.

– Спасибо, Джон, – поблагодарил Генерал и вновь обратился к прочим командирам: – У вас десять минут на изучение папок, затем я обсужу с каждым по отдельности, что он думает по поводу своего задания. Проанализируйте и хорошенько запомните информацию – забрать папки с собой вы не сможете.

Генерал поднялся из-за стола. Его ассистент последовал примеру начальника. Когда же Таня хотела встать, Генерал поймал ее взгляд и почти незаметно покачал головой. Помощница осталась на месте.

Более не задерживаясь, Генерал направился к выходу. Ему не требовалось оборачиваться, он знал: Морган следует за ним по пятам, а все присутствующие провожают их взглядами.

– Что не так, Генерал? – спросил ассистент, когда они вышли в холл и плотно закрыли за собой двери.

– А с чего ты взял, будто что-то не так? – прищурился начальник.

Морган не ответил. Да ему и не надо было. Он давным-давно знал Генерала, в свое время служил с его братом в одной ячейке ОО. И уже четыре года занимал пост помощника. Морган мог уловить малейшее изменение настроения шефа. Вычислить по напрягшимся плечам, сплетенным пальцам или внезапно опустевшему лицу глубину и масштаб гнева начальника.

После стольких лет Морган думал, что, вероятно, ближе всех подобрался к тому положению, которое иные обозначили бы как «друг». А это о чем-то да говорило – хотя, может, и ни о чем. Невзирая на умение расшифровывать невербальные посылы шефа, Морган понятия не имел, что же тем движет. Лишь знал: Генерал ест, спит и дышит во имя Освободительного Ополчения. Может, иного смысла жизни ему и не требовалось.

– Возьми Джонатана Кидда под круглосуточное наблюдение. Установи прослушку на его телефон и не спускай с него глаз, – велел Генерал.

– Почему, сэр? – изумился Морган.

– Ты меня знаешь. Я никому не доверяю. А Джон меня тревожит.

– Слушаюсь, сэр. Привлеку наших лучших людей, – ровно ответил Морган.

– Хорошо. И мне нужны регулярные отчеты, понятно?

– Так точно, сэр.

– А кабинет вы проверили? Там тоже чисто?

– Да, сэр. Я обшарил весь дом.

– Хорошо. Дай командирам еще пять минут, а потом приведи мне первой Анну. – Генерал направился в кабинет, но уже на пороге обернулся и мрачно глянул на Моргана. – Знаешь что? Установи прослушку на все их телефоны. Заметишь хоть что-то подозрительное – сразу ко мне. – И тихо прикрыл за собой дверь.

Морган хмуро уставился на нее.

Генерал был выдающимся человеком, преданным своему делу и абсолютно безжалостным, – но его поведение все больше тревожило помощника. Если и дальше так пойдет, то к гибели Освободительное Ополчение приведет именно Генерал, а не Кресты у власти. Новое наступление, которое тот запланировал, обещало стать самым дерзким – не говоря уже о том, что и самым жестоким – в истории ОО. Им предстояло поразить цели по всей стране за семьдесят два часа. И даже Морган не знал подробности личного проекта Генерала. Можно было не сомневаться в одном: будет зрелищно. Безжалостно и зрелищно.

Моргана грызла мысль, что если шеф так намеревался склонить публику на сторону ОО, то способ он выбрал престранный. Впрочем, Генерал давно забросил попытки завоевать любовь народа. Его философия была проста: ударь, ударь со всей силы и, пока враг не очухался, ударь еще. Какой там из озвученных им жизненных принципов сюда подходил? Пожалуй, номер семнадцать: хороший Крест – мертвый Крест. Нет, номер девятнадцать ближе. Не проси и обламывайся, а требуй с угрозами и принимай без лишней благодарности. Правила Генерала – свод принципов, по которым он жил. Говорил, только они его и спасают.

И не Моргану было оспаривать решения шефа – да он раньше умрет, чем успеет это сделать.

Однако сомнения не отпускали помощника. Моргану не требовалось гадать, что же заставило Генерала так сосредоточиться на ОО, он один из немногих точно знал. Шеф бесспорно был самым успешным лидером Освободительного Ополчения, не давал публике забыть о движении. Блестящий тактик, не раз доказавший свой талант. Ему хватало запала и решимости вести повстанцев.

Вот только к чему?

Такая целеустремленность могла стать как благословением, так и проклятием. Шоры помогают сосредоточиться, но не дают увидеть картину целиком. Морган вздохнул. Ему приходилось верить: Генерал знает, что делает. Сам Морган предпочел бы менее ухабистый путь, но цель-то у них все равно одна, верно?

Когда Генерал ночами лежал без сна, в компании только собственных мыслей, подкрадывались ли к нему сомнения, нашептывали они ему на ухо – или его стальная выдержка отпугивала их прочь? Кого звал он, когда становилось неспокойно или хотелось склонить голову и облегчить душу? Им восхищались, его уважали, определенно боялись – но не любили. Ни капли. Все звали его «сэр» или «Генерал» – и, невзирая на давнее знакомство, Морган не осмелился бы обратиться к нему иначе, по крайней мере в присутствии других. У Генерала имелась куча паспортов и документов на вымышленные имена. Морган же был одним из немногих, кто знал настоящее. Когда последний раз кто-то, кроме родной матери, звал Генерала по имени?

Когда его последний раз называли Джудом?

Три месяца спустя…

Глава 1
Калли-роуз

Кое-что я знаю наверняка.

Меня зовут Калли-Роуз. Без фамилии.

Сегодня мне исполняется шестнадцать. С днем рождения меня.

Моя мама – Персефона Хэдли, дочь Камаля Хэдли.

Камаль Хэдли – глава оппозиции (и законченный ублюдок).

Моя мать – Крест, представительница так называемой правящей элиты.

Отцом был Каллум Райан Макгрегор.

Нуль.

Убийца.

Насильник.

Террорист.

И теперь он горит в аду.

Каждый раз при взгляде на меня мать всем сердцем жалеет, что он не выжил – и что я не погибла.

Эти факты – все, что у меня есть и во что я верю. Прочее – лишь глупые увертки в попытках избежать правды. Так что я не особо жалею, что оставила такую жизнь позади. Не за что там держаться.

Бабушка Мэгги однажды сказала, что после смерти попадаешь в рай – и оказываешься прямо как дома.

Вот только не знаю я, что такое дом.

Речь ведь не про определение, написанное в словаре, а о том, что идет из самого сердца. Не об абстрактном образе дома, а об ощущении. В этом плане дома у меня никогда не было. Именно поэтому и рай я представить не могу. Видимо, меня ждет иное место. Как там говорят – яблочко от яблони недалеко падает?

Вообще, если так поразмыслить, я уже давно ступила на этот путь. И через несколько часов достигну конечной цели. Ну а пока есть время посидеть тихонько и прогнать все сожаления прочь…

Здесь, на частном пляже бабушки Джасмин, было мирно, спокойно. Окажись и весь остальной мир таким, мне не потребовалось бы то, что лежало в рюкзаке рядом со мной. Я глубоко вдохнула чистый морской воздух. Вот бы навеки остаться в этом мгновении. Берег и море казались безграничными. Но как бы они ни завораживали, больше всего меня занимал сам пляж. Он не походил на вылизанные открыточные пейзажи. Тут и там валялись коряги и ошметки водорослей, песок был грубым, а камни – настолько большими, что по ним порой приходилось карабкаться. Волны набегали и отбегали от берега, постоянно двигались, не останавливаясь ни на миг. Я понимала, почему мама так любила это место.

Тут и правда было невероятно.

К горизонту море темнело, а небо расцвечивалось буйством красок восхода. Мне хотелось, чтобы этот момент никогда не заканчивался. Сам воздух вокруг был напоен грустью и странным волнением.

– Калли, ты совсем про меня позабыла?

Я обернулась к своему спутнику:

– Конечно нет. Я…

– Ты за все утро двух слов мне не сказала, – перебил он. – Зачем было приглашать, если теперь внимания не обращаешь?

Я с грустью посмотрела на него – ну как он не понимал? Хотя откуда ему. Зачем я позвала его на пляж? Чтобы поделиться этим морем, этим небом и тем, что они во мне пробуждали. Посидеть с тем, кто хочет со мной быть. Провести с кем-то свое последнее утро. Но он не понял.

– Просто нет настроения болтать, – попыталась я выкрутиться.

– А какое есть?

Я пожала плечами, но он воспринял это по-своему. Склонился ближе, попытался поцеловать. Не в первый раз, но теперь в последний. Я не смогла. Уж слишком ярко это напоминало обо всем, чего со мной больше не случится. Я отстранилась.

– Не надо. Целоваться у меня настроения тоже нет.

– Что ж, хотя бы честно, – ответил он, чуть помолчав.

Мы оба вновь повернулись к морю, но атмосфера стала уже не та. Как бы я ни таращилась вдаль, море было просто темной водой, а небо – невнятной мешаниной цветных полос. Хотя какая разница? Все это неважно. Так чего переживать?

– Калли, что не так?

Я встала и отряхнула штаны. Он тоже поднялся, не сводя с меня глаз.

– Ничего. Мне пора. – Я нагнулась за своим рюкзаком, но спутник перехватил мою руку:

– Поговори со мной. Что не так?

– Прошу, не надо, – взмолилась я, неожиданно осознав, что готова расплакаться, и с трудом сглотнула. Может, выйдет прогнать его по-плохому, раз по-хорошему не получается? – Ну чего ты привязался? Я вообще не хотела тебя звать, но ты сам настоял, притащился за мной, словно жалкий щенок.

Я грубила нарочно. Если он сейчас уйдет не оглядываясь, то и я смогу. Но упрямец не пошевелился, даже не рассердился на меня. А я хотела его разозлить. Мне было это нужно.

К моему изумлению, он вновь меня поцеловал. Поцеловал как никогда – страстно, что сердце запрыгало, точно гимнаст на Олимпийских играх, но одновременно так нежно, что захотелось закрыть глаза, вдохнуть его аромат и уцепиться за него изо всех сил. На миг я растерялась, но вскоре очнулась и пихнула его в грудь. От неожиданности он отшатнулся, даже не сразу сумел выправиться. Вот тут я и воспользовалась шансом, испугавшись, что другого у меня не будет. Схватила рюкзак, развернулась и побежала. Побежала так стремительно и далеко от него, как только могла. Перепрыгивала по две-три каменные ступени за раз.

– Калли, постой! – крикнул он мне вслед. – Увидимся завтра, Калли. Погоди…

Я заставила себя отвлечься, заглушая его слова шумом собственного дыхания.

«Беги, Калли. Беги и не останавливайся».

Увидимся завтра? Все мои «завтра» превратились в одно «сегодня» – и больше у меня ничего не осталось.

Десять минут спустя я вошла в дом бабушки Джасмин. Она в одиночестве обитала в этом огромном мавзолее. Единственными ее постоянными спутниками были личная помощница Сара Пайк (Нуль) и миссис Соамс, экономка и кухарка (тоже Нуль). Бабушка дала нам с мамой собственные ключи, чтобы мы могли приходить и уходить когда вздумается. Мама не появлялась тут без приглашения, а вот я часто забегала, в основном после школы. Дом бабушки Джасмин и дом бабушки Мэгги, где жили мы с мамой, находились на равном расстоянии от моей школы, Хиткрофт, просто в противоположных направлениях. Бабушка Джасмин отказалась продавать свой «коттедж», как она его называла. Он отошел ей после бракоразводного процесса, и она намеревалась сохранить его, хотя огромный дом было трудно протопить зимой. Однако бабушка Джасмин заявила, что дом – это она, а она – это дом, и поэтому ей никак с ним не расстаться – что бы это ни значило! На ее месте я бы поспешила продать особняк, а на вырученные деньги хорошо погуляла бы с друзьями.

Бабушка Джасмин была одинока. После развода с дедом Камалем она даже на свидания больше не ходила – огромное упущение, ведь, несмотря на болезнь, бабуля сохранила прежнюю красоту и вообще не выглядела на свой возраст. Я однажды спросила, почему она не выйдет замуж второй раз.

«После таких браков, как был у меня, остаются шрамы. И они еще болят», – ответила бабушка Джасмин.

Похоже, годы их так и не залечили. Теперь я знаю, что некоторые раны вовсе не заживают.

– Бабушка? – позвала я.

Обычно, стоило мне переступить порог, навстречу выходили миссис Соамс или Сара. Но не сегодня.

– Калли, милая, это ты? Я на кухне, – отозвалась бабушка Джасмин обычным спокойным голосом. Она вообще не понимала суть криков, если речь не шла о пожаре.

Я прошла на кухню, больше которой до сих пор в жизни не видела.

– Привет, бабуль, – улыбнулась я.

Ее взгляд упал на рюкзак в моих руках. Я сжала его крепче – и она заметила. Тем не менее бабушка Джасмин пошла ко мне с улыбкой и непременным стаканом апельсинового сока. Поцеловала в лоб, как обычно, и отдала угощение. Дождавшись, пока она отвернется к холодильнику, я поставила рюкзак на пол.

– Спасибо, что пришла проведать. О, и с днем рождения! Пока ты не ушла, отдам тебе подарок.

– Ты не обязана мне ничего дарить, – сказала я. Все равно воспользоваться не успею.

– Знаю, но мне все равно хотелось, – твердо парировала бабушка.

Я пожала плечами, не желая спорить:

– Ты сегодня отлично выглядишь.

Это был не просто пустой комплимент. Глаза бабушки буквально сияли. С прошлой нашей встречи она значительно преобразилась.

– Спасибо. Мне лучше, – неизменно вежливо ответила бабушка.

– Я правда ненадолго, – призналась я, отпивая сок. – Мне на встречу надо, нельзя опаздывать.

– Пара минут ничего не изменят.

Она налила себе стакан минеральной воды. Бабушка Джасмин никогда не пила ничего крепче фруктового сока и в основном употребляла именно воду. Такая идеальная, такая правильная… Наверное, родилась сразу с нимбом и под ангельское пение.

– Ладно, с чем там нужно помочь? – спросила я.

– Допей сок, тогда скажу. Тебе нужен витамин С.

Да ради бога. Я залпом опустошила стакан, бабушка забрала его у меня, сполоснула и убрала в посудомойку. Ну хоть допить дала!

– Так что там у тебя за встреча такая срочная? – спросила она.

Я не ответила. Мне не хотелось лгать.

– Это имеет отношение к Джуду Макгрегору? – ошарашила меня вопросом бабушка.

Судя по всему, ответ сам отразился на моем лице.

– Ясно, – мрачно подытожила бабушка.

– Ты за этим меня пригласила? Отчитать из-за дяди Джуда? – завелась я. – Если так, то…

Хоть слово, хоть звук против дяди – и я вылечу из дома так быстро, что бабушке придется гадать, не померещился ли ей мой приход. Я сердито воззрилась на нее, почти бросая вызов, но она опять меня удивила. Бабушка просто улыбалась.

– Калли, я хотела повидаться с тобой в твой день рождения. Что тут плохого? Присядь, милая. Я хочу кое-что у тебя спросить.

Охваченная подозрениями, я опустилась за обеденный стол, аккуратно поставив рюкзак у ног. Нельзя выпускать его из виду, даже на миг, – слишком ценно содержимое. Бабушка села рядом со мной.

– У меня пара вопросов.

– Ну так давай, – проворчала я, но она лишь снова улыбнулась.

– Не дуйся, дорогая. Ужасная привычка, – попеняла бабушка с сияющими глазами. Но затем глянула на мой рюкзак, и ее веселье поугасло. – Калли, обещаешь отвечать честно?

Я задумалась:

– Давай так: либо говорю правду, либо не говорю ничего.

– Справедливо. Ты член Освободительного Ополчения?

Ого! А она не стала ходить вокруг да около, сразу к сути. Поначалу я не ответила, а затем прикинула: почему нет? Какая уже разница? Моя жизнь принадлежала только мне – и больше никому.

– Да, – сказала я, вздернув подбородок.

– Так и подумала, – кивнула бабушка. – И давно?

– Последние два года.

– Ясно. Когда твой дядя впервые с тобой связался?

– Четыре или пять лет назад, точно не помню.

Бабушка поспешно замаскировала свое изумление.

– А ты… ты имеешь отношение к тем ужасным событиям, что произошли на прошлых выходных?

На это я отвечать не собиралась.

– Понимаю.

Что она понимала? Слишком много или слишком мало?

– Встреча, на которую ты так спешишь, имеет отношение к ОО?

Я не ответила.

– Ясно. Не волнуйся, Калли, больше я допытываться не стану. – Она поднялась. – Пока не ушла, поможешь мне с одним делом?

– С каким?

– Мне нужно достать несколько бутылок вина из погреба. Надо как следует декантировать красное вино и убедиться, что белое охлаждается.

– И ты меня позвала за этим лишь?

– Да, дорогая. И кстати, фраза построена ужасно. Ты… ты очень близка со своим дядей, не так ли?

Хотя ее тон оставался ровным, она все равно умудрялась говорить так, будто обвиняла меня в чем-то. Я понятия не имела, как ей это удавалось. С нейтральным лицом, почти без интонаций, она ухитрялась выразить свое неодобрение дядей таким образом, что сомнений почти не осталось. Ну я здесь не для того, чтобы говорить о нем.

– Я помогу поднять бутылки из погреба, но потом мне действительно нужно идти.

– Ты не поможешь мне с ужином?

– У меня нет времени, бабушка.

– Справедливо. Что ж, принеси мое вино, я вызову такси, и поезжай туда, куда захочешь.

Я кивнула. И тут меня осенило. Это последний раз, когда я вижу бабушку. Последний раз, когда я с ней разговариваю. Последний раз…

«НЕТ! Не думай так. Даже не думай». Мне предстояло сделать нечто важное. Вся моя жизнь шла к этому дню, и теперь не след отступать, как трусиха. Как сказал дядя Джуд, я смогу что-то изменить.

Странная грусть внезапно окутала меня, точно саван. Я резко встала.

«Встряхнись, Калли-Роуз. Соберись».

– С тобой все в порядке, милая? – нахмурилась бабушка Джасмин.

Я кивнула:

– Просто задумалась, вот и все.

– Помоги мне поднять бутылки, а потом я оставлю тебя в покое, – улыбнулась она. – Только сперва обними меня.

Я уже хотела возразить – с чего такие нежности, если надо просто принести несколько бутылок вина? Но потом вспомнила… Как я могла забыть? Бабушка Джасмин встала и обняла меня. В кои-то веки мои руки не болтались по бокам, как переваренные спагетти. Я обхватила ее в ответ, вдыхая родной запах.

Прощаясь.

Мы прошли через кухню и спустились по лестнице в подвал. Рюкзак остался наверху, но с ним ничего не случится, раз мы обе здесь. Дверь в погреб была заперта на засов. Бабушка потянула за ручку, сжав губы в тонкую линию. Я ухватилась рядом и помогла открыть тяжелую створку. Та не скрипнула и не застонала. Дверь, как и все остальное хозяйство бабушки Джасмин, была слишком хорошо смазана, чтобы издавать какие-либо вульгарные звуки. Скрип стал бы «ужасно построенной фразой», а бабуля такого не терпела. Сама дверь была из цельного дуба, высотой почти три метра. От кованых петель тянулся черный железный завиток. Бабушка посторонилась, пуская меня внутрь.

– Так где там эти бутылки? – спросила я.

– «Шато д’Азонама» девяносто пятого года находится в другом конце погреба. Четырех… Нет, пяти бутылок будет достаточно. Пойдем возьмем их.

Я направилась по узкому проходу между стеллажами со старинным вином. Те стояли, точно солдаты, держа бутылки наизготовку. Но, дойдя до конца погреба, я испытала потрясение. Кто-то вывернул из-за одного из высоких стеллажей. Я узнала ее еще до того, как она повернулась ко мне лицом, и резко остановилась. Какого черта? Я поклялась никогда больше не оставаться с ней в одной комнате. Я крутанулась на месте, собираясь вернуться к двери, но вновь резко остановилась.

Бабушка Джасмин закрывала дверь в подвал.

– Бабуля?..

– Прости, милая, но я больше не могу позволить тебе делать грязную работу Джуда, – отозвалась она. – Я люблю тебя, Калли-Роуз Макгрегор. Никогда не забывай об этом.

А в следующее мгновение дверь захлопнулась. Я бросилась к ней, отчаянно вцепилась в дверную ручку, но как раз в этот момент снаружи загремели засовы. Звук показался мне мрачнее и трагичнее, чем звон погребальных колоколов.

Я не успела. На меня нахлынула паника, обжигающая и неотвратимая, точно лава извергающегося вулкана.

– Бабушка Джасмин, открой! – Я дернула вниз металлическую ручку, затем толкнула створку, но тщетно. – Выпусти меня!

По ту сторону царила тишина. Даже никаких удаляющихся шагов. Дверь была слишком толстой, слишком глухой. Я развернулась и уставилась на женщину, которую ненавидела больше всех в мире.

Свою маму.

Все это было подстроено. Нелепая ловушка, призванная не дать мне выполнить приказы дяди Джуда.

Приказы дяди Джуда…

Вдруг я осознала самое страшное, и стон вырвался из горла. Я здесь, заперта в подвале с женщиной, которую презираю, – а рюкзак и его содержимое там, по ту сторону двери.

Вместе с бабушкой Джасмин.