Czytaj książkę: «Бойся мяу», strona 8
– Господи, Ларкина, я тебе голову-то намочалю! – проворчала Таня. Лариса хохотнула.
Но раньше, чем они пересекли порог кухни, в нее проскочили Женек с Сашкой. Их-то уговаривать не требовалось. Еще бы – они бегут вызывать дождь!
Перепрыгнули кухню, распахнули толстушку дверь, пролетели сени – и на крыльцо. Странно радоваться дождю в разгар лета, но сейчас Женя дико желал, чтобы он хлынул. И не потому даже, что тогда не быть этой скуке в поле да под солнцем. Просто невероятно классно, если дождь – твой.
Наперегонки под первые Олины визги они натянули кроссовки. Под неудержимый Катин смех – рванули с крыльца. Саша с одной, Женек с другой стороны. Ступил на бетонную дорожку. И застыл.
Смех прошел мимо. А затем и вовсе отлетел – далекий и неожиданно горький. Конечно, они могут смеяться! Его же улыбка тихо обвисла, утянулась. Ноги сами вернулись на ступеньки крыльца. Ладони взмокли.
– Ты чего? – глухо прозвучал Саша. Словно эхом и отовсюду сразу. Но тут же вернулись дикий смех, крики и сестринские взаимные обещания мести.
– Я? – произнес Женька, не отрывая взгляда от дорожки, и быстро придумал: – Сбегаю… за кружкой. Или ковшиком. Забрызгать всех… – печально глянул на водометную перестрелку, – хорошенько.
Старательно улыбнулся и скрылся за дверью. Стянул кроссовки, покосился на чулан. Может, Человек-Пальто смеется над ним? Издевается?
И зачем надо было лезть в темноту?! Разве во тьме может быть что-то хорошее?
Он пересек сени, толкнул, прямо-таки ударил дверь кухни и с обидой захлопнул за собой. В зале забрался на подоконник и выглянул. Проверил.
Они были там. Ему не показалось.
Следы Черного Мяука. На дорожке.
Она подсохла. Темные кляксы испарились. Но не все. Те, что остались, и показали ему черные следы кошачьих лап. Лап – размером больше его кроссовок. Следы – ведущие к дому.
Они и сейчас вели к крыльцу. Вот ведь, под самым окном. Женя сглотнул: «Это что же, выходит, он меня нашел? Вынюхал?»
Футболка! Сжечь! Быстро сжечь. Пока один.
Обернулся в сторону комнаты, где спрятал ее. Следы все еще стояли перед глазами.
Так поздно же? Выходит, так. Не успел. Или все-таки…
Когти – острые, ледяные – вонзились в спину. Холод прострелил по всему телу. Женька закричал. Слетел с подоконника на пол.
Майка мокрая. От крови?!
Когда свой вопль иссяк, он услышал дружный смех. Катин точно. И Сашкин.
– Попался! А нечего прятаться!
Женек повернул голову, пытаясь разглядеть майку со спины. Толком не увидел, но уже знал – не кровь, лишь вода. Просто его задело в водометной перестрелке.
Высунулся в окно. На дорожке стояла Катя, мокрая и довольная. От «горошка» на футболке и юбке не осталось и следа, теперь – только пятна. Редкие сухие пятна. Это уже не ранена, скорее, расстреляна. На лице – капли, с волос – капли. Как после дождя. И воздух – как после дождя.
– Ты чего там? Вылезай, – позвала она.
Саша, только что хихикавший рядом, побежал к колодцу. Там сестры взяли передышку. Тыкали пальцами на «раны» друг друга, хохотали и спорили, у кого больше. Точно как маленькие.
– Так дождь же скоро, вот-вот, – пошутил Женя.
И оба они запрокинули головы. Небо по-прежнему стояло чистым. Солнце скатилось с зенита.
– Ты тоже должен… Дай капель, вдруг не хватит, – сестра убрала с лица прилипшую прядку.
Он покосился на дорожку. Лапы Мяука никуда не делись.
– Вот ковшик возьму и замочу всех.
Подошел Саша. Старательно держал ладони лодочкой и осторожно ступал. У самой дорожки приподнял ногу да недостаточно. Запнулся. Разомкнул руки и пролил заряд воды, предназначенный, конечно же, Женьку.
Но совсем не расстроился. Внезапно. Улыбнулся, глядя, как растекается клякса. Не расстроился и Женя. Наоборот, вдруг стало легче. Заряд, разорвавшись, стер с лица дорожки кошачью лапу. Ее не стало.
«Нужен дождь!» – понял Женек.
И рванул за ковшиком.
На крыльцо он выбежал во все оружии. И все равно оказался застигнут врасплох. Катя, Сашка и даже Оля метнули с рук веер стремительных брызг. Не увернуться. Лицо обдало прохладой, а по оранжевой майке растекались метки посвященного в этот чудной обряд.
Раздался победный вой.
– Сухим не уйдешь!
– Когда с неба дождь! – крикнул он в ответ. И махнул над перилами ковшиком, полным воды.
Огромная клякса взметнулась вверх. Растянулась, замерла и… Лопнула, взорвалась. И обрушилась снопом солнечных искр на заклинателей дождя. И никто не сбежал, не укрылся. С радостными ахами они вскинули руки и подставили лица навстречу каплям света. Воздух дышал влагой. Казалось, его можно пощупать, взболтать или выжать.
А затем грянул гром.
И лязг металла.
Лазурь в вышине сияла безупречной чистотой. И явно молчала. Грохнула другая синева. Синева ворот. Дверь захлопнулась, и на дорожке возле застыли мама, дядя Юра и бабушка.
– Что тут творится? – спросила мама, изумленно глядя на промокших детей и омытый двор.
Дядя Юра-Великан смотрел хмуро и вместе с вилами в руке походил на Посейдона. Но когда Сашка, завидев его, радостно замахал рукой, дядя усмехнулся и качнул головой. Бабушка же с живым интересом изучала небо.
Отлепляя мокрую футболку, Катя очень натурально пожаловалась:
– Вот, под дождь попали.
Теперь вверх глазела и мама. Секунд пять. Потом они подошли ближе, топча следы Черного Мяука.
– Какой дождь? Ни облачка за весь день не было, – не понимала мама.
Взглянула на Олю – та оглаживала юбку, смахивая оставшиеся капли, на Женю – он старательно прятал ковшик. Наконец, обернулась к Юре, к бабуле, своей маме.
– Домашний дождик, Лена, – произнесла та с улыбкой, – самый обыкновенный домашний дождичек.
Женька покосился на Катьку. Оля стрельнула глазами на Ларису и Таню. Катя вдруг дернулась, будто что-то кольнуло. Вскинула голову.
– Какой? – спросила мама смущенно.
Бабушка улыбнулась ей, приобняла.
– Вот этот! – воскликнула Катя.
И вода хлынула.
В самом деле. Частыми, жирными каплями, сыпящимися неизвестно откуда. Ясно, что с неба: они падали – отвесно, с упорностью камикадзе, на землю, дорожку, на крыши, на пораженных заклинателей и ошарашенных взрослых. Но как?
Женек слетел с крыльца и встал под этот дождепад. Прозрачные капли возникали, казалось, у самого лица и били его, не успевающего уследить, по лицу, волосам, ладоням, коленкам. Прыгали за шиворот, стекали по спине, а с губ соскальзывали в рот.
Дорожка была чиста, однотонно насыщенно-серая. Ливень смыл следы. Вот бы он смыл еще и его запах, и его страх, который тоже был в этом запахе. Смыл бы все, что предрекал Человек-Пальто.
Мама, опомнившись, стала загонять его обратно, замахала руками и сестрам, которые продолжали на бегу удивленно переглядываться. Заливая половицы крыльца вездесущими каплями, они потолпились у двери, озирались вокруг. Дождь мерцающей на солнце стеной шелестел в каких-то сантиметрах. С бетонной дорожки сбегали крохотные водопадики. Земля почернела, размякла. Жестяные листы крыши отбивали многозвучную дробь, а ведра и чан мелодично булькали и пузырились.
Наконец, они стали протискиваться в сени, стряхивая капли с волос и одежды. Пропустив детишек, вошла бабуля, бормоча под нос: «Ну, постарались, вот ведь намочили». Последним был дядя Юра, который медлил, растерянно поглядывая на абсолютно чистое летнее небо.
Дождь все еще бил тихо в окно, когда они сели обедать. Девчонки сидели в чалмах из полотенец. Переоделись в сухое. Мама, кроме того, строго наказала вытереться не только насухо, но и растереться натепло. Хотя домашний ливень не был холодным, да и солнце грело. Грела и печь. Женю мама отрумянила махровым полотенцем сама, дядя Юра ограничился пеленанием – Сашка единственный сидел полуголый и закутанный, как сказочный восточный царек.
Разбуженная бабушкой печь согрела ее же жаркое, чайник урчал на электроплитке. Ели молча, только Катька, счастливая, что-то мурлыкала под нос. А за окном – светло, солнечно и дождливо. Солнечные лучи, пойманные каплями и отпущенные чуточку безумными, метались по столу мерцающим роем крохотных «зайчиков». Иногда запрыгивали, покусывая, в глаза Женьку. Он щурился и улыбался.
На чае, правда, язык развязался:
– Мы теперь ворошить не пойдем, да? – спросил Женька у мамы, макая пряник в чай.
Оля поперхнулась и закашлялась. Лариса отвела взгляд.
– Ну, дорогой, поле находится далеко отсюда, там этот дождь… Как вы говорите – домашний? Он там не льет, – с хитрой улыбкой ответила мама.
С раскрытым ртом и подскочившими бровями он покосился на Катю. Ее беззаботное мурчание оборвалось, бутерброд замер на полпути.
– Пойдем… – не спрашивая даже, скорее, отвечая, печально произнес Женя.
Однако мама с готовностью отозвалась:
– Да нет. Не нужно.
Оля поперхнулась во второй раз. Таня хмыкнула.
– Нет? Серьезно? – выдохнул Женек, тут же спохватился: – То есть это… а почему?
Катя наконец укусила бутерброд, но жевала как-то уж напряженно. Дядя Юра раскрыл было рот, но мама его опередила:
– Ворошить нечего, сено пропало.
– Как? – вырвалось у Кати и Жени.
Сашка удивленно вскинул голову, и капюшончик полотенца сполз назад. Оля предусмотрительно оставила кружку с чаем еще после Танькиного смешочка.
– Съели, – развела руками мама.
И наступила очередь взрослых довольно переглядываться, сдерживая хихиканье.
– Крупная, видать, была буренка, – выдала бабуля, – молочная.
Когда хохот стих, оказалось, что затих и дождь. Он больше не стучал и не искрился. Последние капли, замирая на мгновения, сбегали по стеклу, оставляя свои ветвистые дорожки. А затем вдруг солнце взорвалось красками.
В скошенном прямоугольнике окна на скатерти стола уместилась палитра. Будто бы в какой-то миг стекло обернулось витражом. Все потянулись к окну, привстали.
Свет, а точнее – цвета лились с неба. Фиолетовый, рыжий, изумрудный, алый, лазурный, золоченый. Краски заполнили двор. Грязь, трава, дорожка, крыльцо, стены – всё выглядело, как в перевернутом мире дальтоника. И только петух, казалось, был в своей тарелке.
– Радуга, – пробежало по устам созерцающих невероятное и невозможное слияние цветов.
Женек побежал во двор. Спрыгнул с крыльца на дорожку и запрокинул голову. В самом деле – она. Радуга повисла прямо над ним, над двором и домом. Ее арки вспыхивали по очереди, плавно перетекали, вибрируя, друг в друга, но не смешивались. Она жила. Точно северное сияние. Только днем, при свете… Женя потерял солнце.
Во двор вышли сестры. Катя подошла к нему, не опуская головы. Мама, Юра и бабушка смотрели с крыльца.
Катя была в голубом. Кожа на его собственных руках – синеватая. Два шага назад Лариса казалась пылающей, теперь – позолоченной. Оля и Таня замерли в ядовито-зеленом свечении, словно стояли перед глыбой криптонита.
– Это просто нереально, – восхищенно протянула Лариса.
– Чу-де-са. – Дядя Юра-Великан вытянул руку над перилами и даже как будто пробовал ухватить рыжие лучи.
– Это что же, мы под радугой? – изумленно спросила мама.
– Или в радуге, – заворожено произнесла Таня, тоже разглядывая свою руку, рассекающую цвет.
– Мы через радугу, – мягко и нежно поправила бабушка.
Она улыбалась.
Когда деревья были гигантами
Они шли на восток. У Митьки нашелся компас. А те, у кого не нашелся – все до единого, – хотели подержать, покрутить его. Покрутиться с ним и, наконец, решительно махнуть рукой, куда идти. Но Митя давал только подержать и ровно столько, чтобы стрелка дернулась раз – и хватит.
– Идем на восток, – сообщал он через каждые сто метров. И уши его, безоговорочно приметные, не старались теперь прятаться, как бывало обычно.
Женя, Сашка и Коля следовали за ним по земляной, местами пыльной, местами обветренной до глянца дороге в две колеи. Солнце перебегало от одного облачного укрытия к другому, давая путникам передышку. Легкий ветерок в такие минуты тоже оживлялся.
– Так ты говоришь, уже был там? – спросил Женек, всматриваясь в четкий строй осин – великанов в отдалении.
– Говорю же – был! – бросил Коля через плечо, он шел чуть впереди, в полушаге от поводыря и поглядывал на его компас. – С братом. Рассказывал же про посиделки у костра.
Двадцать минут назад они свернули в конце своей улицы не в проулок, соединяющий ее с соседней, а на эту дорогу, ведущую из деревни. Солнце в тот миг скрылось за облаком, больше напоминавшим каменную глыбу, и стало темно и холодно. Подлую мыслишку, что холодок этот связан не только с притаившимся светилом, Женек прогнал тут же. Прогнал не смело, скорее – со злостью. Он уже не маленький, направляются они не далеко, и с ним его походный рюкзак. Ничего страшного!
И каждый шаг отдавался за спиной бульканьем воды в бутылке, шелестом пакета с пятью пирожками (яйцо с зеленым луком) и тихим чиканьем спичек в коробке. И только теплая кофта, крепко обнимавшая топорик, молчаливо покачивалась на дне рюкзака.
– И что же, нет там края земли? – шутливо поинтересовался Женя, хотя не знал сам – шутит ли. Ему просто нравилась эта мысль.
– Чи-во? Хах, – хохотнул Митя, – ну ты и дубина. У меня мама из соседней деревни как раз на той стороне. Так там еще и дальше земли до самого эква́дора.
Коля рассмеялся. Сашка, шагавший рядом, посмотрел на брата и хихикнул. Жене пришлось улыбнуться – подумают еще, что обиделся.
– И зачем же вы тогда пошли с нами? – спросил он после паузы.
– Мы с вами? – удивился Митька, защелкнул крышку компаса и спрятал его в карман шорт.
– Ну, да, я давно хотел заглянуть туда, а потом… Сашка проболтался вам.
Улыбка угасла на лице братика, он принялся изучать трещинки и кочки на дороге.
– Просто скучно дома, – пожал плечами Коля и добавил через десяток шагов: – А идем мы вместе, одним отрядом. Лады?
– Лады, раз уж так, – согласился Женька.
Солнце палило в открытую, и шее и голове стало горячо. Кепка – вот что он забыл, пришла запоздалая мысль. Они оказались на вершине невысокого холма. По левую сторону зеленело озерцо. Оно было зажато крутыми берегами, которые местами вдавались в него, образуя камышовые заводи. По правую сторону расположились конюшня и загон. Голый по пояс мужик вел за поводья по виду кобылу – пухлую, с карамельным окрасом и на коротких ножках. Она следовала за ним послушно, опустив голову и деловито помахивая хвостом. Дорога тянулась вниз и уходила за конюшню. А осины, отмерявшие край земли, тянулись ввысь с края оврага, одним из рукавов которого и была ложбина с озером на дне.
– Ну, видишь? – спросил Коля, кивнув на волны земли, уходящие к горизонту от конюшни и осин.
– Вижу, – согласился Женя с некоторой печалью.
И они продолжили путь.
Идея, которая радовала его еще с прошлых приездов в Нюргещи, окончательно зазвучала как фантазия.
Было утро. Несомненно, раннее, потому что помнится прохладный, в мельчайших капельках воздух. И потому что Женек, помнится, спешил вернуться в постель после туалета. Но в какой-то момент спешка пропала. Дотянувшись до ручки дверей хлева, он замер и так и не толкнул их. Сперва подумалось, что это тишина – застывшая и голая – остановила его. Странная и нереальная: ни птиц, ни голосов, ни кипучей деревенской работы. И все же тихо не было, один единственный звук наполнял утро, заставляя каждую подвисшую капельку петь. Именно он оборвал нити, подтягивающие Женька обратно в сон в теплую постель. Далекий, высокий, удивительно незнакомый шелест.
Женя обернулся.
Наверное, тогда он и заметил впервые эти исполинские деревья. Их разделяло пугающее своей протяженностью картофельное поле. Крохотному в те времена и одинокому в тот момент Женьку оно казалось ужасно большим. Он еще не был тогда на том конце, не доходил до края и верил – шагать до него несколько часов. А в то утро и края-то не было, он исчезал в легкой дымке, из которой тянулись такие же дымчатые стволы деревьев. Стройные и голые, как колонны. И только у самого неба, высоко-высоко, переливались они зеленью и серебром крон. И еще немного мягкой позолоты давало встающее за их спинами солнце. И сотни легких листочков дрожали мозаикой на ветру и осыпались с небес на всю притихшую округу этим шелестом. Необъяснимо далеким, словно с берегов неизвестных океанов.
Женек стоял, ежась от прохлады в одной майке, всматривался в туманную даль, в пограничные столбы деревьев – великанов и солнце, выныривающее из-за них, и зачарованный слушал долетающий сквозь время гулкий шелест. Тогда-то ему и подумалось, что он остался один, никого больше нет, и это всё лишь потому, что он оказался вдруг у самого края земли. Там, дальше за осинами, их мира быть не может, там живет солнце.
Только ощущение. В те секунды его наполняло ощущение, без слов. Они появились позже и зажили идеей: бабушкин дом – это дом у самого края земли, у солнечного царства.
Но, конечно, все было не так.
Они сошли с дороги, и скоро на их кроссовках не осталось ни единой частички пыли – все смахнула дикая, густая трава. И по зеленому они зашагали мимо озера к вытягивающимся по струнке осинам. Но охраняли они не границу миров, а всего лишь коллективный сад.
Забор, его огораживающий, Женек разглядел еще в прошлом году, когда добрался-таки, собирая выкопанную картошку, до дальнего края поля. Он чернел ромбиками сетки за стволами осин, а позади него раскинули ветви единым навесом деревья. И неясно было, есть ли там, дальше за ними, что-либо или нет.
Есть. Как бы зрение не подводило, спускаясь по покатому склону, Женя видел, что кончался сад, а земля и после него уходила холмами и оврагами к горизонту. И даже реалист в нем, познающий мир и игравший в школе с глобусом, не стал злорадствовать над утраченным сказочным ощущением, шепотом звучавшим как «дом на краю земли».
Коля тем временем с жаром рассказывал, как целовался с девчонкой всего месяц назад. Случилось это на военных играх «Зарница» под Комсомольском, куда его отправили от школы.
– Она играла роль утопленницы, а мне, ясно, ее спасать, типа первую помощь оказывать. Лежит, глаза закрыла и улыбается. Симпатичная, просто бомба! – Лицо его раскраснелось, веснушки забронзовели, он шел вполоборота и мотал головой, проверяя, чтобы слушали все. – Только я ей нос зажал, она, хоп, сразу рот открыла и ждет. Я воздуха набрал, склонился к ней, значит, и всё – обхватил губами рот, – тут Колька сделал паузу, натянув довольную улыбку. – Не успел выдохнуть, хотя нет – выдыхать не надо было… Короче, она как губами впилась, засасывает просто. Я, естественно, не дурак, делаю вид, что все четко, по плану, типа два вдоха, как полагается. Сам тоже… к ее губам прилип, а дальше она, в натуре, сует мне язык в рот…
Дальше Коля сорвался на звонкий смех. Митька забыл про компас и улыбался, удивленно уставившись:
– И за грудь тоже это… массаж делал?
– Нет, это на манекене, – отмахнулся Коля, как отчего-то глупого. – Зато весь день потом с ней целовался. Уже нормально.
– А кто она?
– Не знаю, девчонка какая-то из деревни в соседнем районе, Кристиной звали.
Следуя за ними не спеша, Женя пригнулся, дернул травинку, ее колосок выскользнул из стебелька, и он засунул его сочный, мягкий кончик в рот. Стал жевать. Самому ему похвастаться было нечем. Посмотрел на молчаливого вдруг братика. Саша увлеченно следил за кузнечиками, сбегавшими от каждого его шага. Казалось, они выпрыгивали выше его головы, и он кивал им в ответ.
– Мы хотели сперва до этих великанов со своего участка добраться, – поделился Женек, когда Колька смолк.
– Курс – северо-восток, – объявил Митя. Осины и коллективный сад приближались.
– Но на пути оказался очень крутой овраг, – продолжил Женя, кончик стебелька он уже перетер зубами, но колосок пока не выплевывал, – Слишком крутой, почти обрыв. Но…
– Что за великаны? – перебил Коля. Его рыжие брови нахмурились, а веснушки недоверчиво сжались плотнее.
– Вона, – Сашка указал на вытягивающиеся с каждым пройденным метром деревья.
Все взглянули туда. Спуск как раз закончился, и смотрели они, приподняв головы, со дна небольшой ложбины. А осины, наоборот, стояли строем богатырей на вершине ожидавшего их склона. И в момент молчаливого созерцания до них долетел их гулкий шелест. Совсем не воинственный и все же могучий.
– Реально… гиганты, – согласился Колька. И брови в этот раз подскочили на лоб.
– Еще и древние, похоже, – отозвался Митя.
А Женя догадался – вот так они и живут здесь: сколько лет, а раньше не замечали.
– У нас тоже там, за огородом, овраг, – заговорил старательно живо Коля, будто смахивая наваждение. – Ага, точно – узкий, глубокий, но я и слезал, и скарабскивался обратно. И ничего.
Тут он рванул по склону.
Пока Митя прятал компас в карман, вторым побежал вверх Саша. Женек, выплюнув травинку, атаковал склон следом за Митей. Он не раз представлял, как пересечет эту придуманную заветной границу известного ему мира, и всегда делал это в одиночестве. Но вот – с ним мальчишки, для которых это просто стоящие в ряд деревья, так они еще и оказаться там думают первыми.
На согнутых ногах, коротких, но привычных к бегу, Женька бежал под горку. Не поднимал головы. Хватался за траву, когда кроссовки проскальзывали. Но скорости не сбавлял. Миновал Сашу, перешедшего на шаг и звучно дышащего. И снова Женек позабыл, что братику и во дворе-то бегать особо не давали. Но не остановился.
Догнал Митю. Тот покосился на него, улыбнулся. Но ответной улыбки – ох, как не хотелось Жене улыбаться – не дождался и, конечно, принял это как вызов. Пригнулся, заработал ногами. Секунды три – четыре они взбирались вместе, а затем он то ли оступился, то ли запутался в густой траве и упал. Скрылся в ней, такой щупленький, одни уши торчали. Тут-то Женек смешинку выдохнул и, обливаясь потом, бросился дальше.
Осины уже нависли над ним, укрывая колыханием тысячи пальчиков длинных-длинных рук. И шелест их смешивался с его кашляющим дыханием и шорохом травы под ногами. Что-то кричали Митька и Сашка, но голоса их долетали, словно со дна ущелья. Оставались последние метры. Коле – последние шаги. Он шагнул раз, шагнул два, три – и склон закончился. Со сковывающей болью в ногах, в промокшей футболке и с потяжелевшим десятикратно рюкзаком за спиной Женек еще долгие десять секунд поднимался, едва не припадая к земле.
– Второй! Ха-ха, – рассмеялся Коля, когда он выпрямился рядом.
Женя не рухнул без сил, не согнулся, упершись в колени, не остановился. Сжав кулаки, пробежал мимо. И финишировал только у осины.
Прижался к ней, отдышался, посвистывая. Пот стекал по лицу, его солоноватый вкус ощущался на языке. Он смахнул капли. Затем, не отпуская дерева, пошел вокруг. Пальцы заскользили – кожа по коже. И древесная оказалась удивительно теплой. Сухой, шероховатой, с щекочущими бороздками и царапающими шишечками, но теплой. Солнце, догадался Женя, и что-то еще. Это не дерево стен и не дерево дров, это дерево само в себе дерево.
Он шел, задрав голову. Борозды и гребни, извиваясь и ломаясь, ползли вверх и терялись, выглаживались. И дальше тянулся ввысь уже гладкий, монолитный столп, и его бесконечность терялась наконец в размашистом всех оттенков зеленого навесе.
Женек сделал один шаг, второй, на третий у него закружилась голова. То ли от бессилия, то ли от вращения. А может, от высоты. Занеся ногу для следующего шага, ощутил вдруг, как земля уходит из-под него. Нет, наоборот – как ноги отрываются от земли. И что не земля это больше. Земля там, в далекой зелени крон. А он падает в нее с огромной высоты. Летит вниз головой в переливающийся, шелестящий океан. Женя крепче ухватился за бороздки и трещинки и довел шаг до конца. Встал обеими ногами, ощущение ослабло. Шагнул еще. Пять, шесть. И завершил круг.
Земля, твердая и надежная, вернулась, равновесие закрепилось. Он скинул рюкзак. Посмотрел в одну сторону – осины-близняшки четким строем уходили в бесконечность, как до этого тело великана. Посмотрел в другую – Коля с Митей разглядывали компас, вращая его туда-сюда, видимо, проверяли, не разбился ли при падении, Сашка чесался и искал глазами брата. Женек уже было позвал его, как услышал за спиной:
– Это что у вас соревнование такое – кто первый забежит наверх?
Обернулся – увидел девочку. В первый миг подумал, что Катька. Незнакомка была примерно того же роста, то есть выше его на полголовы, и волосы похоже каштановые, только заметно кудрявей. Конечно, она улыбалась. Женька знал это, еще не обернувшись полностью. Ответить, правда, не ответил. Лишь пожал плечами. Покосился на ребят. Те подошли к краю крутого склона, идущего вдоль осин, и глазели на свои дома с непривычного ракурса.
– А я бегать не люблю, – очень просто поделилась девчушка. – Мне нравится кататься на велосипеде. – И кивнула дважды. Кудряшки ее запружинили.
Вдруг ожили ее ноги в джинсовых бриджах, в один прыжок она встала в шеренгу осин. И, вытянув шею, тоже глянула на мальчишек. На ее правом глазу была повязка – как у пирата, только белая и с цветастой вышивкой. Перешагнув через стеснение, Женя присмотрелся к ней – узор походил на радужный глаз, только зрачок был черным и по-кошачьи узким. Белая ткань повязки практически сливалась со светлой кожей, и казалось, что рисунок будто красочная заплатка на тряпичной кукле. А кукольно милое в ней, действительно, что-то ощущалось. Может, носик, усыпанный скромными веснушками. Может, рубашечка в бело-розовую клетку.
– А какой у тебя? – заговорил наконец Женек.
– А? Что? – она отвлеклась от ребят.
– Какой велик? То есть, ну…
– У меня? – обрадовалась она. – Синий с серебристыми крыльями и рулем. А еще со звоночком. Как я люблю им тренькать!
– Нет, какая… это, как ее? – Женя забыл нужное слово. – Как он называется?
«Марка!» – вспомнил в следующую секунду, но девчонка, расплывшись в улыбке, выпалила:
– Я зову его – Везунчик. Правда, здорово?
Он хотел пожать плечами, как вдруг уловил скрытый смысл: везунчик – тот, кто везет. И это показалось ему действительно прикольным, он рассмеялся:
– Ага, классно.
– Ему уже три года, а падала я всего-то два раза.
Женька стрельнул взглядом на ее повязку. Девчушка заметила и помотала головой:
– Нет, это глаз, там ничего, все нормально. А падала я вообще – ни царапины, ни синяка. Один раз в траву, второй раз на папу, – она захихикала, – говорю же – Везунчик.
Они замолчали. Сверху лился все такой же далекий посеребренный шелест, хотя в эти же мгновения явственно ощущалось, что они и в самом его сердце. Сбоку, набирая звука, доносились голоса ребят. Девочка запрокинула голову, кудряшки вновь запрыгали. Смотрела, приоткрыв рот. А Женек вдруг понял, откуда у него смутное чувство, что он что-то упустил. И только хотел спросить ее имя, как она спикировала взглядом в него и опередила:
– А ты?
– Я?
– Да, у тебя есть велосипед?
– Нет. Ну, то есть, в семье есть, но… – Женька замялся.
– И?
– Что?
– Нравится? Крутить педали, катить с горки и гнаться за ветром? – вдохновенно она набросала картину.
– Не знаю, – невесело буркнул он и все-таки открылся. – Я так-то… еще… пока еще не это… не умею ездить.
Незнакомка удивилась, на краткий миг подскочили брови, и даже, показалось, кошачий зрачок шелохнулся в ширину.
– А сам-то Катьку позвал! – возмутился Коля, затем пригляделся: – Ой, ты не Катя.
Вопросительно уставился на Женю.
– Нет, – покачала головой девочка. – Я Руся, – улыбнулась. – А это у вас соревнование такое – кто первый наверх забежит?
Митя помотал головой – тихо и аккуратно, как умел, чтобы не хлопать ушами. А Колька, напротив, энергично закивал:
– Ага, да, – отчего веснушки высыпали до самых ушей и запылали. – Я Коля. А ты, что, видела, как мы это?
– Ну, да. С дерева… – Руся задрала голову, – видно все и далеко.
Мальчишки тоже вздернули головы, потом удивленно глянули друг на друга. Сашка, расти которому еще и расти, головы вообще не отпускал. Женек смотреть никуда не стал, а весело усмехнулся. Рассмеялась и Руся:
– Шутка. Хотя по деревьям лазать люблю. Но больше всего обожаю кататься на велосипеде.
– Я тоже, – шустро отозвался Митька. – Я Митя, кстати.
– Класс, а… – начала девочка, но Колька встрял:
– Чи-во? У тебя даже велика нет! Любит он.
– Есть!
– Где? Че-то я не видел ни разу.
– Потому что он в маминой деревне, придурок! Вот у тебя нет точно.
– И что! Зато… зато я… – Коля искал, чем крыть.
Жене было смешно и в то же время обидно: Колька забежал по склону первым, Митька умеет ездить на велике, а он… Хоть встречей с Зиданом хвастайся.
– Я лучше по деревьям лазаю. Вот! – нашелся с ответом Рыж.
Митя только усмехнулся.
– У тебя красивая повязка, мне бы такую, – вышел из-за спин Сашка, красный, но гордый.
«И этот туда же», – со странным раздражением подумал Женек.
– Спасибо, дружок, – обрадовалась Руся.
– Это мой братик Саша, он видел йети, – сморозил Женька, потому быстро добавил: – Ты с нами пойдешь?
Коля и Митя обожгли его взглядами.
– Конечно, – ответила она, – а куда?
Женек придумать не успел: по сути, он уже находился там, куда хотел. Края земли здесь не было, и он как-то легко признался, что ожидаемо. Вот он – забор, вот и сад за ним.
– В домик на дереве, – опередил его Колька.
Глаза девчушки загорелись. И не только ее.
– А он есть? В саду? – удивился Митя.
– Есть – есть, – заверил Коля.
Все обернулись к саду.
– Йети там и живет, – наполовину спрашивая, наполовину загадывая желание, произнес Саша.
– Ага, рассказывай, – посмеялся Колька и покрутил пальцем у виска.
– Я видел его, когда Женька спустился в овраг, – принялся живо рассказывать Сашка, – за забором. Черный, сгорбленный…
Договорить не вышло из-за дружного смеха.
– Пойдемте уже, – махнул рукой Коля и направился к забору.
Первым же за ним поспешил Саша, потом уже остальные.
– Да он весь волосатый, а в руке дубина, – не сдавался он.
– Кла-а-асс, – негромко протянула Руся.
Они подошли к черно-рыжему, слегка провисшему забору. Коля в два движения влез на него и сверху кинул им:
– Горбатый, за забором – ясно: это сторож, – и спрыгнул.
– Точно! – согласился Митя, а затем заговорил тише, словно открывал тайну. – Горбун Володи. Уже много лет следит за садом, любого воришку поймает.
Он полез было на забор, но обернулся:
– Знаешь? – спросил у Руси.
Она дернула головой, чтобы кивнуть, но вместо этого покачала ею. Коротко пожала плечами и скалолазкой повисала на заборе.
– А я же тоже слышал. Горбун Володи. Но забыл, – печально пробурчал Саша, глядя на Женю. – Думаешь, это был он?
– Станет сторож жить в домике на дереве? – Женьку не хотелось, чтобы братик так просто сдался. Тот задумался на пару секунд, а затем улыбнулся загадочно и довольно.
Они остались последние по эту сторону забора. Тогда он подхватил Сашку и подкинул к верхнему краю. Дальше уже он работал сам – осторожно и пугливо. Так что на землю они ступили вместе.
Тропинки не было. Но Коля вел их меж яблонь и груш без колебаний, хотя и не переставая вращал головой по сторонам. То ли прикидывался, что знает дорогу, то ли остерегался наткнуться на сторожа. Митька уже хрустел яблоком, часто кусая, затем полным ртом жевал. Еще умудрялся вместе с брызгами слюны выплевывать советы:
