Czytaj książkę: «Опасная красота. Поцелуи Иуды»
ПРОЛОГ
Остановившись около двери его кабинета, я замерла. Я знала, что он там. Я знала, что большая часть сотрудников отделения ушла – рабочий день закончился. Поздно.
Но он был там. В своем кабинете – за стеклянной перегородкой, закрытой жалюзи изнутри. Он никуда не уходил. Каким-то болезненным десятым чувством я его отслеживала. И никогда бы в жизни не пропустила, если он прошел мимо.
Я бы ушла! Клянусь святыми небесами – это было все, чего я хотела. О чем, затаившись, тихо просила Господа, судорожно сжимая подлокотники своего кресла.
Пусть сегодня я просто уйду домой. Мой рабочий день просто закончится, как и десятки, сотни раз до этого. Пусть сегодня все обойдется…
Пожалуйста!
Но за полчаса до конца рабочего дня он позвонил по внутреннему телефону и велел принести дело Илие Метреску, которое забирал Шенк. Да, того самого Метреску, о котором последние дни кричали заголовки всех газет Предьяла, не иначе – у газетчиков в полиции завелся осведомитель. Откуда бы они тогда с таким удовольствием смаковали подробности его смерти?
У бедного Илие Метреску кто-то вырезал печень. И Кастор Трой, помощник начальника полицейского управления, желал в который раз ознакомиться с подробностями жизни и смерти несчастного.
Я ступила в его кабинет, прикрыв за собой дверь так осторожно, будто она была хрустальной и такой хрупкой, что от малейшего сотрясения разбилась бы вдребезги…
Но это я должна была разбиться вдребезги!
Я… я… я…
Разлететься на осколки с острыми гранями – как много лет назад раскололась перламутровая оправа маминого зеркальца. Изящная вещица, которая как магнитом влекла меня – десятилетнюю девочку в венке из жимолости, без спроса забравшуюся в мамину комнату…
Я думала, сплетение молочно-белых нежных цветов сделает меня хоть немного красивее. Но я ошибалась.
Уронив его, я так и осталась в холодной глади пухлощекой девчонкой, отчаянно ненавидящей себя. Узкие глаза. Нос картошкой. Толстые губы. Беспорядочно топорщащиеся в разные стороны волосы. Даже цветы утратили свою красоту и живость рядом со мной – красноносой безобразной жабой…
– Моника, я же столько раз говорила – нельзя заходить в мою комнату! Ну вот, посмотри, что ты наделала – разбила зеркало, которое подарила мне моя бабушка на восемнадцать лет! Испортила такую красивую, старинную и памятную вещь!
– Мама, я все исправлю! Я склею оправу так аккуратно, что будет незаметно!
– Нет. Вещь безнадежно испорчена.
– Офицер Трой, дело Метреску… – негромко прошептала я, изо всех сил прижимая к себе папку, как будто не желая расставаться с ней и ища в ней свое спасение. – Я могу идти?
Положить на его стол, не поднимая глаз, и – прочь из проклятой комнаты! Он ведь не просто так захотел изучить подробности поздним вечером, когда почти все другие сотрудники, включая самого комиссара, уже ушли.
Не просто так?!
– Моника… – вместо ответа с удовольствием протянул он, не сводя с меня глаз. – Забавное имя – напоминает сливочную помадку с клубничной начинкой. Такое нежное, мягкое… Такое ароматное и податливое. Просто тает на губах. Моника…
Никакой субординации. Он знает, что может говорить все, что угодно. Может делать все, что угодно. А меня…
Меня просто трясет.
Плевать он хотел на бедного Илие Метреску, вот что. Но почему я не удивлена? И почему, когда Кастор Трой произносит мое имя, что-то тягуче отдается внутри? Что-то темное и обволакивающее, омерзительное и сладкое, как десерт, от которого, несмотря на его приторность, невозможно отказаться…
Помощник комиссара вольготно развалился в кожаном кресле, положив ноги прямо на стол. Стрижка «под фрица», радужка темно-карих глаз мерцает буроватым блеском, а на тонких губах играет его всегдашняя усмешечка.
«Говорят, офицер Трой перетрахал всех симпатичных девочек в третьем управлении, – шепотом сообщила мне Фелиция, когда нам представляли новое начальство. – И знаешь, я этих баб понимаю! Хорош, паскуда!». «Но как же полиция нравов?» – поразилась я тогда, – «За распущенность его должны были арестовать, подвергнуть наказанию и исключить из полиции!». «Поговаривают, Кастор Трой пользуется особым расположением Великого Князя вампиров Константина Леоне», – усмехнулась Фели, – «Ты же понимаешь, что это значит. Что дозволено Юпитеру – не дозволено быку…».
От бесстыдного взгляда офицера Троя меня кидает в дрожь. Ему дозволено все.
И сейчас ему скучно.
А если Кастору Трою скучно, мне впору биться в истерике…
Я запоздало замечаю обтекаемый металлический корпус с острой (слишком острой!) иглой, зажатый в его пальцах, и в следующее мгновение дротик вонзается в мишень за моей спиной.
В «яблочко». Но это мог быть и мой глаз – слишком близко просвистела тонкая изящная игла.
– Что-то не слышу я бурных аплодисментов, – Кастор Трой переводит взгляд с мишени на меня. – А они вроде как должны быть, нет?
Будь на его месте я – промазала. Да и вообще вряд ли занималась на рабочем месте такими сомнительными развлечениями, как дартс. Но разумеется, вы заслужили аплодисменты, офицер Трой, разумеется…
А теперь позвольте мне уйти!
– Потрясающая меткость, я в восхищении! Я могу быть свободна? – едва слышно выдыхаю и осторожно кладу папку, в которой содержится все про жизнь и смерть Илие Метреску, на краешек его стола. – Хорошего вечера, офицер…
Его голос останавливает меня уже на выходе. Прямо около утыканной дротиками мишени, которая висит на двери.
– Не так быстро, Мо-о-оника, – ему определенно нравится мое имя – слишком ласково и напевно, слишком сладко он тянет своим характерным голосом, от которого у меня подкашиваются коленки. – Золотце, не находишь, что мои ботинки слишком грязные? Я вот терпеть не могу нечищеную обувь, а ты?
Сглатываю, судорожно сжав пальцы. Это уже ни в какие ворота! Он не посмеет меня так унизить, не посмеет! Я, Моника Калдер – его подчиненная, а не личная служанка, не рабыня!
– Давай, зайчонок, – он прикуривает, не глядя на меня, как будто говорит о чем-то само собой разумеющемся. – Сделай это. Приведи их в порядок. Тебе же за радость, я знаю.
Но ужаснее всего, что, вместо того, чтобы гневно послать его и хлопнуть дверью кабинета, я на ватных, негнущихся ногах подхожу к столу. Подхожу, словно двигаясь сквозь туман, не чувствуя под собой пола…
Его берцы из черной грубой кожи, которые он даже не потрудился убрать с заваленной бумагами столешницы, безупречно чистые. Ботинки с высокой шнуровкой крест-накрест – часть уставной формы полицейских, точно так же, как темно-синий китель, брюки с тонкими красными лампасами и белоснежная рубашка с шевроном на плече.
Золотой доберман на черном. Доберман – символ доблестной полиции Предьяла.
Униформа, которая на большинстве сотрудников смотрится довольно нелепо, сидит на Касторе Трое, как стильный костюм от именитого кутюрье.
А вот мне форма не положена – на работу я хожу в гражданском и сегодня я в черном платье с кружевным воротничком. Его моя бабушка носила, когда училась в колледже. Только вот беда – несмотря на приличную длину и мешковатость, оно имеет обыкновение задираться как-то совсем уж неприлично.
С трудом сдерживая слезы унижения и злости, я склоняюсь над его ботинками, проходя по и без того блестящей черной коже полиролью, всем своим существом ощущая его близость и его взгляд.
Внизу живота тугим клубком залегает что-то обжигающе-горячее и… стыдное. Будто бы невзначай он чуть поднимает руку, расслабленно лежащую на подлокотнике кресла, и моя грудь касается его кисти. Вмиг отреагировав на мимолетное прикосновение, соски твердеют и начинают ныть.
Вверх-вниз губкой для обуви по черной коже его возмутительно-агрессивных берцев. Ведь они должны блестеть, как зеркало…
Вверх-вниз перекатывается в моем животе раскаленный свинцовый шарик мучительно-сладкого желания, подбирающегося к налившимся густой, тягучей влагой складкам лона.
– У тебя на удивление классно получается, зайчонок, – Кастор Трой кривит тонкие губы, по-хозяйски лапая мою грудь, которая так приятно и полновесно ложится в его ладонь. Он сжимает и стискивает оба полушария, а я прикусываю губу и опускаю ресницы, боясь, что сейчас хлопнусь в обморок. – Тебе не в шлюхи надо было идти, а в чистильщики обуви. Ну, эти, которые на улицах, знаешь? Заработала бы на этом целое состояние, и не пришлось подвергаться таким моральным страданиям… Или ты не страдаешь, а, Моника?
Указательным и средним пальцами он сжимает и прямо сквозь ткань платья и кружево бюстгальтера до боли выкручивает мой сосок, отчего я выгибаюсь и едва сдерживаю рвущий внутренности позорный визг.
– Я не шлюха! Отпусти меня, я больше не могу… Хватит!
– Учитывая кой-какие твои секретики, вряд ли отдел по борьбе с нравственными преступлениями согласится – ты и сама знаешь, какие эти святоши на расправу скорые, – Трой вдруг убирает ноги со стола, а в следующее мгновение я оказываюсь сидящей у него на коленях – спиной к нему. – Если узнают, конечно. Но они не узнают, правда? Ты же будешь продолжать делать все от тебя зависящее, чтобы не узнали?
Прямо сквозь разделяющую нас одежду – сквозь мое старомодное бабушкино платье и его форменные брюки я чувствую его член. Он упирается прямо в мой зад, чуть ниже того места, где между судорожно сведенных ляжек мокнет, насквозь пропитавшись текущей из меня влагой, тонкая полоска моих трусиков.
– Иди к чертям собачьим, сукин ты сын! – полувсхлипываю, с трудом удерживаясь, чтобы не начать двигать бедрами по его бедрам, по его твердому члену, и вместо этого пытаюсь вырваться.
Офицер Трой находится в прекрасной физической форме – он играючи выкручивает мне руки, в корне подавив малейшую попытку сопротивления.
– Как смеете вы разговаривать с начальством в подобном тоне, мисс Калдер? – в издевательском голосе Кастора – колючие ноты и, опаляя мою кожу жарким дыханием, по-вампирски острыми зубами он прикусывает мою шею.
Извиваюсь от боли, которая мешается с нездоровым, извращенным возбуждением, и панически дергаюсь, пытаясь выбиться из его стального захвата. Между моих ног горячо и мокро – отвратительно и так постыдно испытывать такое с этим мужчиной.
С самого первого взгляда я знала, что от него нужно держаться подальше. Но и подумать не могла, что когда-нибудь он обратит свое внимание на меня.
– Ладно, будь по-твоему, золотце, – Кастор Трой неожиданно отпихивает меня, но в его голодном, алчущем взгляде пляшут сумасшедшие черти. – Когда до тебя дойдет, какую яму ты себе вырыла, и ты на коленях приползешь ко мне исправлять положение, учти – одной полиролью ты не отделаешься. Тебе придется вылизать их своим чудесным маленьким язычком. И не только их, по правде сказать.
Глумливо указав взглядом на свои ботинки, он бросил «Проваливай, зайчонок!», и я, как ошпаренная, выскочила за дверь, наконец-то дав волю горючим слезам и сжигающему меня стыду.
ГЛАВА 1
Новая метла по-новому метет
Я бы тебе тихо спела
Голосом ангела про любовь
Для тебя бы заря заалела
И тьма отступила вновь
Я бы тебе танцевала
Пока ты не скажешь «Довольно»
Я бы тебя целовала
Утешала, когда тебе больно
Я бы тебе свою нежность дарила
В платье свадебном белом
Я всем сердцем тебя полюбила
Все для тебя я сделаю!
Может быть, это не самые лучшие и красивые в мире стихи, но я сочинила их сама, и они идут от моей души.
Да, Итан, я все-таки пишу тебе. Это так страшно, но так волнительно и… правильно. Я просто это чувствую. Тому, что я испытываю к тебе, слишком тесно внутри – оно переполняет меня без остатка. Так тесно, что порой я не могу дышать и просто плачу.
Поверьте, я бы никогда не решилась признаться, но молчать больше не могу. Если бы я говорила все это вслух, то просто умерла от стыда, но этому листу бумаги и тебе я могу доверить свое самое сокровенное. То, что не в силах сказать словами.
Итан, ты – самый чудесный, мужественный, замечательный человек, которого я знаю. Самый добрый, мудрый и благородный! Я люблю тебя давно. Люблю огромной и светлой любовью и всей своей душой. Ты – именно тот, кого я ждала все эти годы. Ты – мой человек, единственный мужчина, который способен сделать меня счастливой!
Я не прошу ответа или взаимности… Просто хочу, чтобы ты знал, что есть на свете девушка, которая тебя любит и будет любить всегда, что бы ни случилось.
твоя Моника Калдер.
Поставив точку в конце предложения, я отложила ручку и поскорее свернула плотный лист, даже не перечитав написанное. Отправив письмо в заранее приготовленный конверт, поспешила его запечатать, по старинке лизнув треугольный край.
На языке остался сладковатый привкус состава для склеивания, но зато дело было сделано! Зная свою нерешительность – возьмись я перечитывать, обязательно взялась что-то исправить и переписать сто сорок раз.
А это привело бы к новым терзаниям! Нет, я решила! Я должна ему признаться – и будь, что будет!
Я действительно больше не могу молчать…
– Никки! Эй, ты здесь? Есть в этом мрачном подземелье кто живой?
Вот Фелиция всегда так! Называет архив, в котором я работаю, всякими нехорошими словами вроде «царства мертвых», «страной теней» и даже непонятным «владениями Гадеса». Кто такой Гадес – я понятия не имею, все хочу спросить – просветиться, но каждый раз забываю. Впрочем, судя по ее тону, это довольно-таки мрачный персонаж.
Ну да, в архиве Главного Полицейского Управления Предьяла с первого взгляда не особо весело. Это огромное подвальное помещение с очень низкими потолками и слабо мерцающими зелеными лампами. Окон у меня в архиве нет, зато есть бесконечные ряды стеллажей, уставленных специальными контейнерами, в которых хранится вся документация, отправляемая в архив. Я зорко слежу за тем, чтобы все это содержалось в предельной аккуратности и протираю с каталогов пыль по два, а иногда и три раза на дню!
– Вот она где! На рабочем месте, как и всегда! Ну, кто бы сомневался! Зарылась, как мышка, в своем подвале, и света белого не видишь!
Фелиция Виклер стремительно появилась из-за стеллажей во всем великолепии своих роскошных темных кудряшек, вьющихся мелким бесом, яркого чистого лица с широкой белозубой улыбкой, обтягивающей черной юбки-карандаш и стильной шелковой блузки пудрового цвета, который, как она говорила, был самым модным в этом сезоне.
Фели так же, как и я, не входит в личный состав (и форма ей, как и мне, не положена), подвизаясь на самой что ни на есть прозаичной должности бухгалтера. Зато, в отличие от меня, подруга всегда в курсе самых свежих новостей, сплетен, всего самого интересного и зачастую скандального. Может быть, это потому, что бухгалтерия находится далеко не в подвале?
Но за свой повал я обиделась, мне в нем было комфортно и даже уютно – никто не трогал меня, и я не трогала никого. Сама себе удивляюсь, как при таком-то характере я задумала пойти на такой шаг!
– И что же происходит там, на белом свете? – рассеянно переспросила я – откровенно говоря, мне сейчас было вообще не до этого.
– Новое начальство прибыть изволили, – с усмешкой сообщила Фелиция. – Ты еще скажи, не в курсе, что Дрезднер с сегодняшнего дня на пенсии!
Я была в курсе – наш, сейчас уже бывший, комиссар Клаус Дрезднер в последнее время выглядел совсем уж стареньким и больным и, казалось, считал не то, что дни, часы до ухода на заслуженный отдых. Он был старым даже по меркам вампиров – около ста двадцати тысяч лет или вроде того.
– Ну, вместо него же назначили комиссара Леандера Шенка, – проявила осведомленность я, в душе торопя Фелицию поскорее уйти – я была слишком взволнована. – Дрезднер сам его на прошлой неделе и представил. По-моему, он довольно обычный, и никаких кардинальных изменений это за собой не повлечет.
По крайней мере, у меня в архиве -точно…
– Не повлечет, говоришь? – картинно захохотала Фели. – В первый же день! Он сместил твоего ненаглядного Итана Энглера с должности помощника комиссара и назначил своего собственного! Перевел из другого отделения! И ты в жизни не догадаешься, какие слухи о нем идут… Кастор Трой, Монечка! У нас теперь будет работать сам Кастор Трой!
– Кастор Трой? А кто это? – имя было мне совершенно незнакомым.
– Ну ты даешь, мать! – Фел покачала головой. – Хотя что с тебя взять, ты ж в этом архиве, как на Луне – оторвана от остального мира. Тот самый офицер Трой, по которому стонали все девочки из третьего отделения! Табунами за ним бегали! А он, подонок, их через конвейер – одна, вторая, третья… Мало того, Троя не раз привлекали за превышение полномочий – у него на допросах плачут даже самые отъявленные преступники. Его методы выбивания показаний весьма специфичны и далеки от законных. Не мужик – зверюга!
– Но тогда его должны были отстранить… – рассеянно пробормотала я.
– У офицера очень высокие покровители – ему все нипочем, – повела плечиком Фели. – Постой-ка! Это же… Никки, ты все-таки решилась ему признаться?
Фелиция наконец-то заметила уголок конверта, который лежал передо мной на столе, и который на протяжении нашего разговора я мужественно прикрывала ладонями. Впрочем, скрывать мне от нее было особо нечего – подруга знала о моих чувствах к помощнику комиссара полицейского управления Итану Энглеру. Уже бывшему помощнику, получается…
Если честно, она немного повлияла на то, чтобы я задумала это сумасшедшее предприятие.
Легким и красивым шагом она шагала по жизни. Мужчины часто признавались ей в любви, а она была настолько уверена в себе, что, если ей кто-то нравился, то Фелиция сама проявляла к нему интерес и еще ни разу не была отвергнута.
Конечно, я не Фелиция Виклер с ее твердым убеждением, что весь мир вращается вокруг нее, но мне тоже есть, чем гордиться! Моя бабушка не устает твердить мне и всем окружающим, начиная от ее лечащего врача и заканчивая соседками, что я просто золото!
С отличием окончила Социальное училище по специальности «архивариус», очень аккуратна, чистоплотна, скромна и порядочна.... «Не под стать этим размалеванным вертихвосткам», – поджимая губы, добавляла бабуля. «А то какие девочки нынче пошли – магией себе брови подрисуют, губы увеличат, нос подправят – как обезьянки, все на одно лицо! А ты у меня естественная, натуральная – вся в свою матушку, Моня», – приговаривала бабушка, заплетая мои волосы в толстую пепельно-русую косу.
На фотографиях, которые я бережно храню, моя мама действительно настоящая красавица – длиннющие русалочьи волосы до самых бедер, бездонные зеленые глаза, загадочная и грустноватая улыбка. По-моему, мне до ее ослепительной, яркой красоты сто верст пехом… Вряд ли она особо меня хотела – сразу после моего рождения отдала меня своей матери и нашла себе работу, а когда мне исполнилось шесть, вышла замуж, уехала за границу и с тех пор о ней ни слуху ни духу…
Меня воспитывала бабушка, а мама устраивала свое личное счастье – я ее не виню.
– Очуметь! – меж тем воскликнула Фелиция, мягко, но настойчиво утянув у меня конверт. – Розочки, завитушки! Сама рисовала? Так трогательно! Никки, Никки, святые небеса! Неужели у тебя хватит смелости признаться самому красивому офицеру нашего полицейского отделения в любви?
Разумеется, никаких розочек я на конверте не рисовала, но… Выбирала – и этот показался таким романтичным и нежным. Правда, мне почему-то не понравился тон Фелиции – на мгновение почудилась в нем издевка…
Впрочем, я не обратила на это внимание, ведь новость, которую сообщила Фели буквально перевернула все внутри меня! Итана понизили в должности! Как же так? Наверняка, это стало для него настоящим ударом! Я просто обязана поддержать любимого!
– И как теперь быть с письмом? – пролепетала я, прижимая к себе конверт, который Фелиция соизволила отдать мне. – Наверное, сейчас не время, чтобы признаваться ему…
– Вот сейчас, милая Монечка, как раз-таки и время! – решительно перебила меня Фели. – Считай, это перст судьбы! Знак свыше! Ты так долго мучилась, решалась, и вот сейчас излила свои чувства! Ну так давай, не бойся – отдай Энглеру послание! Он наверняка расстроен тем, что его место занял Кастор Трой, а твое признание утешит его и поддержит! Помнишь, о чем я тебе говорила? Глядеть ему прямо в глаза. Улыбаться. Он смотрел на тебя, я сама видела! Ты нравишься ему, правду тебе говорю, нужно только чуть– чуть поторопить события… Давай-давай, Калдер! Иначе, так и останешься сидеть в своем подвале и перебирать свои пыльнющие папки! Слышишь меня? Подними свою задницу, Калдер, и отнеси офицеру Энглеру письмо! Посмотришь, что будет!
Наверное, она права. Мне нужно побороть свою всегдашнюю нерешительность, выбраться из замкнутого круга… Кинуться в этот омут с головой!
Как же у меня замирало сердце, когда она рассказывала по своих мужчин, которые с ума по ней сходили! Как хотелось мне испытать нечто, хотя бы отдаленно похожее на эти страсти, которые переживала она! Как хотелось ощутить на своих губах вкус его поцелуя – ведь меня еще ни разу не целовали… Интересно, каково это – когда тебя любят и… хотят?
Что ж, скоро я это узнаю! Вдохновленная пламенными речами Фелиции, я решительно поднялась, но в пылу своей решительности как-то позабыла, что мебель у меня в архиве была давным-давно предназначена на списание.
Моя нога скользнула по ободранной ножке стула, напоролась на занозу и по колготкам поползла жирная стрелка! Да еще и на самом видном месте – на икре!
Это была катастрофа! Толстые колготки марки «Любава» я купила недавно, и эта статья расходов была в моем бюджете на ближайшее время не запланирована. Нет, деньги лежали у меня дома в шкатулочке, но они отложены бабушке на лекарства – я скорее вообще без колготок буду ходить, нежели потрачу их на себя.
И как же я так, ну как же меня угораздило – они же не убиваемые, очень прочные – специально такие покупаю!
От досады я закусила губу. Можно было бы занять денег у Фелиции, но я и так должна ей с прошлого месяца – стыдно опять спрашивать… Что я за недотепа – испортила совсем новую вещь! А зарплата только в конце недели, что же мне до этого времени – с этой отвратительной затяжкой ходить?
– Нет, Фели, не пойду! – поникла я, боясь прикоснуться к стрелке, чтобы она не стала еще больше. – Сама видишь – куда я теперь пойду? Наверное, это плохой знак, к тому же его сместили с должности – вряд ли ему сейчас будет до меня и вообще…
– Подумаешь! – не произвела никакого впечатления моя катастрофа на Фелицию. – У меня запасные есть! Сейчас быстренько в туалете переоденешь – и вперед! Я же тебя знаю, Никки, если ты не сделаешь это сейчас – будешь еще год рефлексировать! Давай уже – пан или пропал!
Я всегда в глубине души мечтала стать такой же уверенной в себе и неотразимой, как Фелиция. Она бы действительно не спасовала перед какой-то там затяжкой на колготках!
Поэтому, собрав остатки своей решимости, я последовала за ней наверх. Вообще-то покидать свой архив я не любила – большое здание из стекла и бетона, наполненное людьми в форме, которые то и дело ходили туда-сюда, напрягало. К тому же сегодня все были как-то по-особенному взволнованы – явно осуждали нового комиссара Шенка и его назначение на должность своего помощника, которое он сделал в первый же день.
Сунув в свою потрепанную сумочку упаковку из плотного картона, на которой красивая девушка, чем-то похожая на Фелицию, демонстрировала свои длинные ноги, я поднялась на четвертый этаж, где был теперь расположен кабинет Итана. И почему этот Шенк поступил с ним так несправедливо?
Да, Фелиция права, права! Мне обязательно нужно отдать ему свое письмо – может быть, это действительно его поддержит. И я смогу его поддержать и утешить в этой непростой ситуации… Может быть, даже в качестве его возлюбленной!
Уже представляя наше с Итаном Энглером светлое будущее, я потянула ручку расположенного на этаже туалета, в котором планировала заменить колготки со стрелкой на новые, как меня окликнули:
– Моника! Моника Калдер! – это была Алоизия, секретарь самого комиссара. – Я набираю в архив, набираю, а тебе уже передали, да? Шенк велел тебя позвать.
– Меня?
От удивления у меня чуть глаза на лоб не полезли. За все время работы в полиции в кабинете высочайшего начальства я была от силы один раз – и то, когда устаивалась на работу.
– Тебя, тебя, Калдер, и давай поживее! Он сказал, это срочно!
Пребывая в полном замешательстве, я пошла за ней. Что комиссару могло от меня понадобиться? Я так тихо– мирно сидела в своем архиве, что, наверное, всемирный потоп бы пересидела.
И Итан… Когда теперь я смогу отдать ему свое письмо?!
Занятая своими мыслями, в дверях приемной я замешкалась и столкнулась с мужчиной в форме. Наглядно я знала почти всех сотрудников отделения, но его видела впервые.
Высокий и достаточно широкий в плечах – полицейская форма сидела на нем, как влитая, хотя первые четыре пуговицы ослепительно-белой рубашки были расстегнуты, и это было не по уставу. Так же явно не по уставу была его стрижка – виски, бока и затылок коротко выбриты, а оставшиеся в верхней области волосы четко зачесаны на прямой пробор. Радужка его карих глаз казалась буроватой, а тонкие губы кривились в усмешку.
«K. Troye» – прочитала я на нашивке на его груди.
Похоже, сам черт дернул меня нарваться на того самого Кастора Троя, про которого рассказывала Фелиция. Который занял место моего любимого Итана. Ощутив неприятный холодок, я подумала, что рассказы подруги, наверное, правдивы. Хотя не знаю, что эти девочки из третьего отделения в нем нашли. По-моему, это был крайне неприятный и опасный тип, вызывающий одно желание – держаться от него подальше. Бабушка говаривала про таких: «по трупам пройдет».
Трой окинул меня заинтересованным взглядом, но, похоже, должного впечатления я не произвела, потому что интерес в его глазах потух, а я в смятении поспешила пройти мимо, уловив запах шипра – лаконичный и жесткий.
Новый комиссар отделения Шенк оказался крепким вампиром с виду лет пятидесяти (а на самом деле, наверное, пятидесяти сотен) – у него был короткий ежик седых волос и открытый взгляд. Деловито поздоровавшись, он предложил мне присесть, и я смущенно опустилась на краешек стула, теряясь в догадках, зачем же он меня вызвал.
– Как я понимаю, мисс Калдер, вы из Знающих о существовании вампирского сообщества, вы человек?
– Моя бабушка Знающая в третьем поколении, – сцепив руки, ответила я -такие вопросы меня всегда напрягали.
– Как давно работаете в архиве?
– Чуть больше года. Я устроилась сюда сразу же, как окончила Социальное училище.
– У вас в аттестате отличные оценки по стенографии. Вы хорошо ей владеете, я прав?
– Достаточно хорошо… – я удивилась, все еще не понимая, к чему он ведет.
– Что ж, вот прекрасно, – широко улыбнулся Шенк. – Потому что я хочу расширить ваши полномочия. Кажется, вы засиделись в своем архиве. Честно говоря, я был крайне удивлен, когда узнал, что в отделении фактически нет стенографиста, который скрупулезно фиксирует все, происходящее на следственных мероприятиях.
– Комиссар Дрезднер разрешал пользоваться аудиозаписью и даже видеосъемкой, – осторожно проговорила я. – У меня в архиве хранятся…
– И это было вопиющим нарушением устава! – перебил новый комиссар. – Вы, наверное, в курсе, что вампирскому сообществу запрещено использовать людскую технику?
На самом деле нет, я не была в курсе и думала, что это само собой разумеется, а стенография почти ушла в прошлое.
– Сегодня у отдела по борьбе с нравственными преступлениями важная операция и вы будете стенографировать. Я надеюсь на вас, мисс Калдер.
В первый момент мне показалось, что я ослышалась.
– У отдела по борьбе с нравственными преступлениями? – заикаясь, переспросила я – то, что сказал Шенк, шокировало меня до глубины души. – Но это же полиция нравов, это же… А я архивный работник – я не могу вот так просто участвовать во всем этом! В том, что они делают…
– Вы и не должны участвовать. От вас требуется только находиться рядом и фиксировать. Я очень сильно надеюсь на вас, мисс Калдер, – с нажимом повторил комиссар. – Мне вас рекомендовали, как очень аккуратную, прилежную, милую и исполнительную девушку – не разочаровывайте меня, пожалуйста. Приступайте прямо сейчас – кардинал Тернер ждет только вас.
На ватных, негнущихся ногах я вышла из кабинета комиссара Шенка. Во всем отделении существовал только один человек, который вызывал у меня крайнюю степень неприятия и страх. И не только у меня, если честно…
Это был начальник отдела по борьбе с моральными преступлениями – кардинал Коул Тернер.
ГЛАВА 2
Женский клуб
Кардинал Коул Тернер… Уже при одном звучании этого имени я ощутила укол в сердце. Его ненавидели и боялись. С ним остерегались связываться даже самые бывалые сотрудники. Встречая его в коридоре, девушки стремились как-то незаметно перейти на другую сторону, а то и вовсе скрыться с его глаз долой – вдруг Его Высокопреосвященство сочтет что-то в их облике неподобающим – например, слишком ярко подведенные глаза, или неуместно короткую длину юбки? Вдруг заподозрит в чем-то неподобающем?
Несмотря на молодой для священнослужителя его сана возраст – тридцать три года, Коул Тернер, возглавляющий отдел по борьбе с нравственными преступлениями, снискал славу очень жесткого и беспринципного служителя церкви и правосудия. Он пользовался огромнейшим влиянием в вампирском обществе, сравнимым, пожалуй, с влиянием недавно избранного князя Константина Леоне, а, возможно, даже превосходил его по авторитету.
Будучи чистокровным вампиром, давным-давно он дал обет полного отказа от живой крови в пользу синтетической, которую давным-давно сгенерировали вампирские ученые в Центральной биохимической лаборатории. Своим примером он давал понять, что не относит себя к вампирской элите, а близок к простому классу, который его просто боготворил, чтобы он не сделал.
Шепотом из уст в уста передавалась жутковатая история – несколько десятков лет назад в его отдел, состоящий исключительно из мужчин, попала девушка. «Очень хрупкая и нежная, ну просто тонкий стебелёчек» – делая большие глаза, рассказывала Фелиция, которая, как всегда, была в курсе, – «Так вот, у Его Высокопреосвященства к этому цветочку было очень трогательное отношение. Особенное, как поговаривают злые языки. До тех пор, пока не выяснилось, что эта пармская фиалка по ночам подрабатывала в стриптизе. Кто-то ему ее явно сдал – примчался, значит, наш преподобный в клуб, а она там сиськами перед мужиками трясет, и из трусов банкноты сыпятся. Рассказывают, она в ногах у него валялась, на коленях за ним ползала – простить просила. Куда там – он этот клуб по кирпичику разнес. И с тех самых пор просто озверел. И полиция нравов и превратилась в то, чем является сейчас – карательный орган, против мощи и авторитета которого не может пойти даже сиятельный князь Леоне».
