Czytaj książkę: «Постучи в мою дверь»

Пролог

Олесе удалось вырваться из офиса лишь за час до полуночи. Она куталась в колючий шарф и одновременно пыталась удержать тяжелый портфель с документами и коробку с самыми красивыми пирожными на свете. Кто-то празднует свадьбу, а она будет отмечать развод! Избавление от мужа-изменника и личной жизни. Больше никаких мужчин, никаких отношений, никакой любви. Хватит с нее! Натерпелась. Теперь у нее полно свободного времени, и она потратит его на карьеру. Добьется немыслимых высот, успеха и денег.

Прижимая к груди коробку с заветным лакомством, Олеся дошла до дороги. Недавно снова шел снег. Он успел укрыть укатанную сотнями колес дорогу и грязные сугробы новым белым слоем. В свете фонарей мерцали пушистые снежинки. Может, снеговика слепить? Глупая какая-то мысль. Зато появится у нее мужчина. Всегда молчаливый и спокойный. Не будет таскаться по снежным бабам. А при плюсовых температурах растает и плавненько исчезнет из ее жизни.

И о чем она думает? Кого обманывает? Самая обычная неудачница с самой обычной жизнью. Ее ждет то же самое, что и тысячи других людей. Скучная рутинная работа, нудная возня с бумажками. И так изо дня в день. Пока не состарится и не умрет в унылом одиночестве. Не самые радостные мысли накануне Нового года. Но и праздник ей встречать, дежуря до последнего в офисе. Она, видите ли, теперь разведенка. «Ни мужа, ни детей, а значит вполне может подежурить вместо семейных» – слова ее урода-начальника. И ведь не откажешься! Попрет с работы на раз. Плевать он хотел на трудовой договор. Нужно запастись любовным романчиком погорячее, коробкой конфет, желательно с ликером, и упаковкой бумажных платков, чтобы оплакивать свой убогий праздник. И ладно бы, была она врачом или спасателем. Но что делать тридцать первого декабря в офисе обычной пиарщице?!

Олеся остановилась у светофора. Конечно же, он уже не работал. Даже светофор ушел на покой, а ей еще тащиться домой. Пешком. Денег на такси не хватило. Между ним и пирожными, Олеся выбрала пирожные. Последний троллейбус ушел давным-давно. В лучшем случае через час она придет домой, наскоро примет душ, упадет спать и… через шесть часов проснется, чтобы снова ползти на работу. Вот и вся ее богатая событиями жизнь. Может, написать письмо Деду Морозу? Вон он как радостно и лукаво улыбается с огромного рекламного щита. Должна же у него где-то заваляться парочка чудес для подобных Олесе неудачниц.

Олеся непроизвольно замедлила шаг и совсем остановилась, не торопясь переходить дорогу. Она задумчиво рассматривала бородатого старика, всерьез размышляя о том, а не написать ли ему письмо? Впрочем, оно уже вряд ли успеет дойти, где бы старик сейчас ни находился.

Рекламный щит был похож на старинную винтажную открытку позапрошлого века. Дед Мороз в пушистом алом тулупе и таком же колпаке зазывал всех посетить какое-то чудесное место, затерянное непонятно где. Одной рукой он указывал на яркую, горящую праздничными огоньками деревушку, которая выглядела вполне сказочно и волшебно. В другой держал небольшую елку. Видимо, реклама какой-нибудь туристической компании. Ладно, письмо Деду Морозу писать действительно глупо. Но ведь никто же не запретит ей попросить?! Прижав к боку папку с документами и коробку с пирожными, Олеся быстро тихонько зашептала:

– Пожалуйста, Дедушка Мороз, я тебя очень-очень прошу… Исполни мое желание… Помоги мне встретить любовь… Я понимаю, что уже взрослая, но чего тебе стоит, а? Одно маленькое чудо? – Бабушка всегда говорила, что Вселенной нужно говорить конкретно, чего хочешь. – Пусть я завтра проснусь не от дурацкого будильника! Пускай ОН позвонит в дверь… Ой, нет, звонок у меня сломан. Пусть ОН постучит. Я открою, и мы поймем, что созданы друг для друга. Пусть он будет смелым, сильным, каменной стеной. И сильно меня полюбит! И хотелось бы богатого. Ну и симпатичного. И чтобы был мне верен. И ценил меня. А я буду делать все, чтобы он ни разу не пожалел, что ошибся дверью и встретил меня. Я знаю, что многого прошу, но пожа-а-алуйста…

Олеся с мольбой взглянула на Деда Мороза. Его шуба переливалась в мутном свете фонарей. Неожиданно пошел снег. С неба сыпались огромные пушистые хлопья. Олеся щурилась от снежинок, падающих на глаза. Может из-за этого, а может из-за того, что был напряженный день, но показалось, что Дед Мороз подмигнул ей. Олеся потерла глаза. С ума уже сходит, наверное, от безысходности и одиночества. Ладно. Хватит тут торчать. Пока домой дойдет, можно будет на работу снова выдвигаться. Олеся посмотрела по сторонам, проверяя нет ли запоздавших машин. Но улица была пуста. Конечно, все уже давно дома. Нежатся в теплых постелях и крепких объятиях. А у нее даже игрушки мягкой нет, с которой можно пообниматься. Олеся едва успела сделать пару шагов, когда из-за поворота вылетел огромный черный внедорожник. Он несся на фантастической скорости и прямо на нее. На какое-то мгновение она застыла, не зная, куда бежать. Назад? Вперед? Боже… Олеся неловко дернулась, заставляя себя сдвинуться хоть в какую-нибудь сторону. Но не успела. Автомобиль врезался в нее с чудовищной силой. Адская боль парализовала тело. Крик застрял в горле хрипом. Дыхание перехватило, и Олеся взлетела в воздух. Ей хотелось кричать от мучительного спазма. Снежинки раскаленными ножами врезались в лицо. Внутри все пылало. Перед глазами кружилась улица, а время словно остановилось.

Олеся ощутила новую волну мучительной боли. Кажется, она упала на машину. В затылок врезалось что-то острое. Она не могла дышать. Пыталась, но не могла. Тупая нестерпимая боль сжигала тело, пульсировала. По лицу потекло что-то мокрое и горячее. В воздухе почему-то кружились листы белой бумаги. Позвоночник прошибло судорогой. Последнее, что она увидела, как Дед Мороз с рекламного щита широко улыбнулся, глядя прямо на нее.

* * *

Той ночью Олесе Ильевой дойти до дома было не суждено. И дежурить в офисе тридцать первого декабря тоже. Загадывая желание, она не знала, что в этот самый момент по дороге мчится пьяный водитель. Она не знала, что он ее даже не заметил. И, конечно, она никак не могла знать, что не остановись она перед щитом, то возможно уцелела бы. А еще ей было неизвестно, что на следующий день никто не ошибся бы адресом и не постучал в ее дверь. Что ей было суждено? Прожить одинокую тяжелую жизнь. Потому что в этом мире не существовало того мужчины, о котором она мечтала. Ей было суждено страдать от безысходности и невзгод. Но, конечно же, этого она тоже знала. И не узнает никогда.

Потому что той ночью Олеся Ильева умерла.

Но успела загадать желание…

Глава 1

Миклош рассматривал жену. Что-то долго она не приходит в себя. Возможно, он немного перестарался. Из ее носа все еще слабо сочилась кровь. На полу уже натекла темно-вишневая лужица. Хоть не сдохла? Он подошел к жене, опустился на корточки и, брезгливо морщась, запустил руку в спутавшиеся волосы. Едва он приподнял ее голову от пола, как послышался тихий стон. Жива. Равнодушно Миклош разжал ладонь. Голова женушки с тихим стуком упала обратно. Миклош отер руку. С дорогой супругой нужно что-то делать. Это была глупая идея – жениться на ней. С другой стороны чокнутая Маргит была лучшим прикрытием для его постыдных привязанностей. Узнай кто-нибудь, что он, наследник одного из самых уважаемых и влиятельных семейств, питает слабость к мужчинам, скандала не избежать. А взяв в жены слабоумную, он мог беспрепятственно встречаться с любовником и предаваться любимым развлечениям. Маргит жила в своем собственном мире, шарахаясь от теней, кружась под дождем и снегом, и, самое главное, оставаясь немой, как рыба. Миклош не знал, была ли она нема от рождения, но на его памяти она ни разу не произнесла ни слова. Да и деревенские не слыхали.

Иногда ему казалось, что у нее случаются проблески сознания. Временами Миклош ловил на себе ее внимательный пронзительный взгляд. Убогая пялилась на него так, словно все понимала. Тогда он доставал маску, кнут и возвращал ее в то состояние, в котором ей надлежало пребывать – его послушной марионетки.

Сегодня она особенно сильно донимала его. В деревне Маргит заметила Вильгельма, его любовника, начала тыкать в него пальцем и что-то бессвязно лепетать. Миклошу стало страшно. Пожалуй, впервые за всю жизнь. Он даже брата так не боялся, как разоблачения. Вряд ли Маргит могла раскрыть его тайну. Вряд ли она вообще что-то понимала! Но узнала же она Вильгельма. Кто знает, что она могла выкинуть в следующий раз? Поэтому, пришлось вновь надеть деревянную маску Крампуса, взять в руки кнут и преподать Маргит несколько уроков о том, что бывает с теми, кто плохо себя ведет.

Миклош не знал, почему Маргит так боится этого демона. Она буквально столбенеет, стоит ей увидеть короткие рога, заостренный подбородок и вываливающийся из зубастой пасти раздвоенный алый язык. Он понял, что она приходит в ужас от жуткого существа из старых легенд, во время одного из празднеств в деревне. Миклош потащился туда, чтобы показать подданным, как он их ценит. Толпа местных мужиков переоделась в Крампусов и пугала маленьких оборванцев, обещая им розги за дурное поведение. У Маргит, едва она их завидела, случился припадок. Пришлось силой уводить ее оттуда. Ему даже помогали несколько крестьян. Она брыкалась, вырывалась и что-то мычала, закатывая глаза. Сумасшедшая, одним словом.

Но в тот момент Миклош понял, как повлиять на женушку, если она начнет доставлять неприятности. Чтобы не вызвать подозрений, он специально поехал в город и прикупил у старого мастера маску. А заодно и кнут. Ночами, когда бушевала гроза, или начинался особенно лихой снегопад, Миклош надевал маску и заявлялся в спальню к жене. Чтобы она хорошенько рассмотрела его и запомнила жуткий лик, Миклош зажигал свечу. Странно, но во сне она выглядела вполне нормальной. Испытывая сладкое, ни с чем несравнимое, ощущение власти и превосходства, он касался ладонью плеча Маргит, сначала нежно и ласково, а потом сжимал до синяков. Она начинала просыпаться, тихонько постанывая и дергая рукой. Тогда Миклош отвешивал ей звонкую пощечину. Он старался бить так, чтобы фамильный перстень до крови рассекал ей губы. Почему-то темная густая жидкость – единственное, что возбуждало его в женщинах. Обычно, после этого Маргит просыпалась окончательно. Несколько мгновений она просто глупо пялилась на него, а затем начинала метаться по кровати и хныкать.

Сначала Миклош просто взмахивал кнутом и, оставив жену в полуобморочном состоянии, уходил. Потом он начал разговаривать с ней. Тихим шепотом говорил, что пришел наказать ее за дурное поведение и за то, что не слушает мужа. А однажды, когда убогая осмелилась оказать ему сопротивление и расцарапала руку, Миклош ударил ее кнутом. О, сколько же наслаждения он тогда испытал. Это было невероятное ощущение. Пожалуй, сравнимое по силе с тем, что он испытывал в объятиях Вильгельма. С тех пор Миклош не отказывал себе в удовольствии немного покалечить дражайшую женушку. Иногда даже брал ее, не снимая маски, едва дышащую, посреди покрытых брызгами крови простыней.

Слуги давно привыкли к тому, что иногда их госпожа выглядит так, словно едва избежала смерти. Он сознательно распространял слух, что ее преследуют жуткие видения и галлюцинации, что она умышленно ранит себя. Доктор предлагал связывать ее. Но Миклош, усердно играя роль любящего мужа, раз за разом отвергал его методы. «Любые путы еще больше пугают ее. Она впадает в ярость, когда видит их. Я не хочу, чтобы мое сокровище страдало и мучилось.» И ему верили! Все эти глупые наивные людишки верили ему и восхищались его самоотверженностью и верностью жене. В такие моменты Миклош с трудом сдерживал улыбку.

Но в этот раз он переусердствовал с кнутом. Рассек до крови кожу на спине. Гонял Маргит по всей спальне, швырял от стены к стены, пару раз даже едва не сломал шею. Она металась, беззвучно рыдая и царапая пальцами дверь.

Носком сапога Миклош перевернул Маргит на спину. Она не застонала, не открыла глаз. Даже грудь не поднялась от дыхания. Неужто, сдохла наконец? Преодолев отвращение, Миклош опустился на колени и прижался ухом к ее груди. Тишина… И куда ее теперь девать? Мозг лихорадочно заработал. В голове крутились маленькие винтики, как в часовом механизме. Лучше всего избавиться от тела. Например… Например он может вывезти ее отсюда, бросить где-нибудь в лесу, а на утро забить тревогу. За это время она окоченеет, и Миклош будет избавлен от нее навсегда. А еще лучше, если пойдет слушок о ее побеге. С любовником. Конечно же! Он найдет в одной из окрестных деревень какого-нибудь крестьянина и убедит его за пару монет свидетельствовать о греховной связи с его женой. Но как объяснить то, что она окажется в лесу? Миклош задумался… И как он сразу не сообразил? Жена и любовник задумали побег! Однако, у Маргит случился очередной приступ и вместо деревни она отправилась в лес, где стала жертвой метели и собственного безумия.

Так он и поступит. Стянув с кровати простынь, Миклош завернул в нее тело жены. Уже была глубокая ночь, а значит он сможет выйти из дома незамеченным. Но лучше подстраховаться. Народ здесь суеверный, а потому будет не лишним вновь воспользоваться маской демона Крампуса. Нацепив ее на лицо, Миклош вернулся к себе в спальню, быстро оделся, а затем возвратился обратно. Подняв с пола бездыханное тело, он взвалил его на плечо и беспрепятственно вышел из дома. На дворе стоял мороз. Самый разгар зимы. Через несколько недель Проводы Старого Года. И провожать его Миклош будет уже вдовцом…

* * *

Олеся приоткрыла глаза. Она не чувствовала своего тела – только дикую адскую боль. Попыталась пошевелить рукой, и боль усилилась настолько, что из горла вырвался стон. В уголке губ лопнула кожа, и рот наполнился соленой кровью.

– О, оклемалась! – Где-то над головой проскрипел низкий голос.

Перед глазами плыло, но несколько раз моргнув, Олесе удалось разглядеть румяное стариковское лицо. Белая борода и седые всклокоченные волосы торчали во все стороны. Он кого-то напоминал, но кого?

– Вот и славно. А то уж думал, до следующего года тут пролежишь. Ладно, голубушка, давай, вставай. Времечка-то у нас мало!

Он подхватил ее под мышки и, как куклу, стащил с кровати. Олеся вновь застонала от боли. Странный дед куда-то ее потянул, и ей пришлось прикрыть глаза от нахлынувшей тошноты. Она не могла понять, что именно болело. Боль просто была везде. Даже дыхание давалось с трудом.

Дед выволок ее на улицу, прямо в стылый сырой воздух, и водрузил на телегу. Олеся упала на твердые холодные доски. Сухое сено кололо щеки. Она начала замерзать. С трудом подтянула ноги к груди и обхватила их руками. В спину вонзились раскаленные иглы.

– Ты потерпи, потерпи, голубушка. Скоро уж…

С тихим свистом хлыст рассек воздух, и телега двинулась с места. Замелькали голые деревья, поникшие травы. Олеся снова закрыла глаза. Она не могла ни о чем думать. Где оказалась? Как? Все равно. Лишь бы не чувствовать, как телега подскакивает на каждой кочке. Так холодно… Но холод успокаивал боль, заглушал. Наверное, она задремала, потому что очнулась, когда телега уже остановилась, а дед уговаривал ее слезть. По виску потекло что-то липкое и горячее. Захотелось плакать. В глазах щипало. Босые ноги утонули в грязи.

– Вот голубушка, постой-ка здесь.

Олеся не выдержала и упала. Брызги коричневой жижи попали в глаза, но ей уже на все плевать. Зачем он мучает ее? Зачем все ее мучают?

– Ну или посиди, если хочешь.

Дед пожал плечами и подергал белоснежную бороду. Олеся закрыла глаза. Во рту тоже оказалась грязь. Земля вдруг задрожала.

– О! – Бодрый голос старика прорвался сквозь пелену отчаяния. – Едут, голубушка. – Хлопок в ладоши эхом и пульсацией отозвался в голове. – Тогда я пошел. А ты веди себя хорошо.

Кряхтя он наклонился, убрал с глаз Олеси волосы и потрепал по плечу. Как будто действительно был заботливым дедушкой, который впервые отдавал непоседливую внучку в детский сад. Его морщинистое лицо вдруг начало расплываться, и Олеся поняла, что все-таки плачет. Она закрыла глаза, а когда открыла вновь, рядом никого уже не было. Земля тряслась сильнее. Заржала лошадь. Резкий звук разрезал воздух, и кто-то выругался. Как же она устала… Ей нужна тишина. Чтобы можно было заснуть и забыть обо всем.

– Господи! Кто это?

– Кабы я знал, госпожа! Еду, а она валяется тут! Разлеглась!

– Чобан! Не смей так говорить! Нужно помочь бедняжке.

– Да чо ей помогать, госпожа? Скопытилась она!

Удар в живот привел Олесю в себя. Мучитель с такой силой пнул ее, что все внутренности перевернулись. Она закашлялась, выплевывая изо рта сгустки крови.

– Это же Маргит! Немедля бери и неси ее в карету! Ну, что стоишь? Приеду и прикажу тебя выпороть!

– Простите, госпожа, простите… Не признал, дурак слепой. Я уже!

Олесю вновь сгребли в охапку. Она попыталась закричать, чтобы ее наконец оставили в покое, но садист только еще больнее сжал. Внезапно на нее обрушилась темнота.

Вновь Олеся пришла в себя в крошечной комнатке, которая почему-то двигалась.

– Скоро уже, милая. Скоро совсем. Потерпи чуть-чуть. Уже почти приехали. Что же с тобой приключилось, бедная моя?

Олеся не могла понять, о чем ее спрашивает черноволосая красавица. Она была похожа на принцессу. У Олеси в детстве была книга сказок. Каждый разворот украшали красочные иллюстрации невиданной красоты. Когда разглядывала их, Олесе казалось, что она переносится в саму сказку, в чудесную волшебную страну. И эта женщина, что сейчас ласково убирала с ее лба волосы, казалась жительницей одной из невероятных историй. Может, это Белоснежка? Черные, как смоль волосы. Белое, словно снег лицо. Это точно про нее! Нужно предупредить о мачехе. И яблоке. Сказать, чтобы не кусала. Олеся попыталась открыть рот, чтобы сказать, но из горла вырвалось только несколько бессвязных хрипов. В груди заболело. Белоснежка нежно коснулась Олесиной щеки.

– Ш-ш-ш… Все будет хорошо, Маргит. Вот увидишь. Я позабочусь о тебе.

Маргит? Но она не Маргит. Она – Олеся. Нужно сказать Белоснежке об этом. Наверное она добра потому, что спутала Олесю с кем-то…

– Не переживай. Едва приедем в замок, тут же пошлем за доктором и Миклошем. Он будет рядом с тобой, и тебе наверняка полегчает.

Олеся не знала почему, но едва Белоснежка произнесла незнакомое имя, нутро сжалось от ужаса. Олесе казалось, что кто-то шурудит внутри нее раскаленной кочергой, словно угли ворошат в камине. Больно. Как же больно. Она застонала. Наружу рвался крик. Но все, что она смогла из себя исторгнуть – глупые раздражающие слух стоны. От усилий перед глазами вновь все поплыло. Олеся старалась удерживать веки открытыми. Она смогла рассмотреть голубую ткань с цветочным узором, обтягивающую стены ее тесной комнатки. Сиреневый бархат небольшого диванчика. Плывущие за окном ели. Где она? Где?..

– Скоро будем дома, Маргит. Держись. Осталось совсем чуть-чуть.

Олеся не знала, кто такая эта Маргит. Да и не хотела знать. Ей нужно было тепло. И чтобы ушла адская боль.

– Потерпи, милая… Потерпи… Приедет Миклош… Будет о тебе заботиться…

Олеся хотела сказать, чтобы Беслонежка перестала произносить имя, от которого внутри все словно начинало кровоточить. Вместо переливающихся серебром веточек на стенах комнатки Олеся видела жуткое существо с рогами и алым языком. Существо скалилось, с его языка стекала кровь, а глаза горели огнем. Оно взмахивало кнутом и смеялось, глядя на нее. Господи, кто это?! Что ему нужно?! Олеся пыталась закричать, но голос ее не слушался. Бежать! Нужно бежать… Она металась в попытке убежать, но везде натыкалась на безобразное существо. Оно смеялось… Все время смеялось и повторяло, что она очень плохо себя вела. Олеся видела извивающийся ядовитой змеей кнут. В тот момент, когда он настиг ее и ужалил, она вновь провалилась в темноту.

Глава 2

Олеся открыла и тут же закрыла глаза. Слишком светло. Слишком ярко. Она так привыкла к темноте, что любые краски теперь раздражали. Она еще немного полежала зажмурившись, но все же решилась приподнять немного веки. Странно, но оказалось, что в комнате не так уж и светло. И совсем не ярко… С трудом Олеся повернула голову и огляделась. В животе медленно скручивался тугой узел страха. Она лежала в просторной кровати. Это не ее комната. Потому что у нее не было кровати с четырьмя столбиками, украшенных миниатюрными крылатыми драконами. И с ее кровати точно не свисал небесно-голубой полог. Может, она сошла с ума, и это галлюцинации?

Олеся пыталась вспомнить, как могла здесь оказаться. Память, не хотя, подбросила тусклые картинки того, как она самой последней уходит с работы, как бредет по улице, боясь уронить папку и смять пирожные, как останавливается у светофора и рассматривает рекламный щит… Она отчетливо помнила, как загадывала желание Деду Морозу в тот момент, когда… Ее сбила машина. Огромная черная машина. Олеся помнила и боль от удара. Ужасную боль, от которой даже сейчас парализовывало все мышцы. Ей казалось, что она умерла. Даже не от удара, а именно от боли, просочившейся в каждый нерв. Но нет, кажется, она жива. Наверное, в больнице… Олеся снова осмотрелась. Может, это частная клиника? Но как-то не верится, что даже в частной может быть такая кровать… Олеся снова закрыла глаза. А если, у нее сотрясение мозга?

Она вдруг вспомнила, как пришла в себя в какой-то хижине, и старый бородатый дед заставлял ее выйти в самый мороз. А потом она тряслась на… телеге? Да, это точно была телега. Затем дед бросил ее посреди дороги, в грязи, и уехал. А Олесю подобрала красавица-Белоснежка. По затылку словно кто-то принялся стучать молотком. Олеся тихо застонала от мучительной пульсации. Но стоило ей издать даже такой тихий, едва слышный звук, как пульсация перебралась в виски. Хоть бы не сотрясение. Как она вообще осталась жива? В тот момент, когда в затылок вонзился осколок стекла, Олесе показалось, что она умирает.

Она вновь прикрыла глаза. Что теперь будет с работой? Ее же не выгонят за прогулы?! Урод-начальничек вполне может. Олеся вспомнила его мерзкий въедливый взгляд: «Вы работаете в солидной компании, Олеся Юрьевна. У нас офисы по всему миру. Ваш развод может и подождать» – так он ей ответил, когда Олеся пыталась выпросить отгул, чтобы сходить в суд. Господи, ну неужели без нее, работа остановилась бы?! Теперь он точно выставит ее за двери. Олеся так и видела, как он смотрит на нее, всю перебинтованную, в синяках и шрамах, а затем произносит: «Пара царапин – не оправдание для прогулов, Олеся Юрьевна. Вот если бы вы впали в кому… Я бы дал вам день отлежаться. Но не больше.» Олеся внезапно хихикнула. В голове плыл странный туман, но почему-то стало весело. Жутко зачесалась щека. Олеся попыталась поднять руку, чтобы почесать, но конечности казались набитыми ватой. Она чувствовала себя тряпичной куклой. А вдруг ее парализовало? Олесю бросило в жар. На лбу выступила испарина. Что с ней теперь будет? За ней некому ухаживать. Да если бы и было, кому она нужна?! Денег на лечение тоже нет. Господи… Да за что же ей это? Она никогда никому не делала гадостей. Ну разве что несколько раз подразнила одну противную девчонку в школе. Но та заслужила. Мужу она не изменяла. Изменял он. Помогала всем, кто просил помощи. Да она вообще никому не могла отказать. Даже не стала требовать денег с мерзкой соседки сверху, которая ее затопила в прошлом году. Может, за то, что она такая бесхребетная, Бог ее и наказывает? Ну какая от нее польза миру и людям? Да никакой. Не просто же так от нее отказались даже родители, едва Олеся родилась. Спасибо деду, хоть он не бросил. Но его уже пять лет нет в живых. А значит, не осталось никого, кому бы Олеся была нужной и необходимой. От этих мыслей ее начала бить дрожь. Такая, что зубы стучали друг о друга, а все тело тряслось, будто прошибаемое током. Олеся чувствовала каждую рану. Казалось, что она истекает кровью изнутри. Туман в голове превращался в серый дым. Как будто прямо в черепной коробке кто-то невидимый жег сырые осенние листья. От гари и едкого дыма слезились глаза. Олесе пришлось крепко зажмуриться. Но едва она опустила веки, как дым начал развеиваться, и сквозь пыльно-серые клубы проступило очертание жуткого лица. Она его уже где-то видела. Видела страшную рогатую маску. Видела жуткий раздвоенный язык со свистящим шипением, вырывающийся из пасти. Видела, как бешено горят его глаза. Чудовище смеялось и сипело:

– Ты знаешь, что я делаю с непослушными девочками?.. Знаешь?.. Я забираю их с собой… В свою пещеру… На скале… Там они выполняют то, для чего рождены… Ублажают меня… А тебе известно, как я потом с ними поступаю?.. После того, как наиграюсь… Очень быстро мне становится скучно… И я сбрасываю их со скалы… Ты полетишь следующей…

Олеся шептала: «Я тебя не боюсь. Ты не настоящий. Не настоящий. Тебя не существует.» А он смеялся. Хватал ее своими, почему-то человеческими руками, и тряс, как марионетку. Его язык скользил по Олесиным щекам, обдавая серным дыханием. Олеся пыталась вырваться, но никак не получалось. А чудовище под деревянной маской смеялось еще громче:

– Куда же ты Маргит?.. Не убегай от меня… Ты еще не сделала то, что должна делать женщина…

Олеся хотела крикнуть, что ничего она не должна, и никакая она не Маргит, но язык не слушался. Он словно прирос к небу. Распух и не шевелился во рту. Удавалось лишь тихо шептать «Нет» и мотать головой.

– Тише-тише, милая… Что ж ты так…

Что-то прохладное коснулось лба, и нежные ладони погладили щеки.

– У нее жар… Вы осмотрели эту рану?

Нежность сменилась болезненным жжением. Олеся изо всех сил старалась разомкнуть губы и попросить, чтобы ее больше не трогали – она уже не могла терпеть боль. От нее мышцы натягивались, сокращались, и Олесе начинало казаться, что ее пытают. Режут тупым ножом.

– Тише… Скоро все пройдет…

Вокруг разлился чудесный цветочный аромат. Что-то очень легкое и свежее. Жуткие видения начали отступать, оставляя Олесю в сиреневом облаке. Она как будто гуляла по чудесному саду. Ласково светит солнце, где-то жужжит пчела. Прохладный ветер колышет высокие стройные стебельки трав. И всюду невероятный запах. Олеся легла в траву, прислушиваясь к стрекоту насекомых. Чистое голубое небо было где-то высоко-высоко. И Олесю, наконец, поглотил покой.

* * *

Просыпаться совсем не хотелось. Тем более, ей снился такой чудесный сон. Просто волшебный! Будильник еще не звонил, а значит, можно хоть немного поваляться в постели. А вдруг она просто не услышала его? Вдруг проспала? Ай, ну и ладно! Директор, изверг, все равно уже, наверное, уволил ее. Олеся так и видела его суровые синие глаза за стеклами дорогущих очков. Вот он сидит, внимательно изучает ее пиар-стратегию на будущий год, зажав между длинных пальцев карандаш, потом запускает руку в волосы, откидывая со лба несколько тронутых ранней сединой прядей и выдает пренебрежительное: «Даже школьник справился бы лучше, Олеся Юрьевна.» Затем комкает результат ее многомесячной работы и бросает в мусорку. Окинув равнодушным взглядом поверх очков Олесю, не забывает пренебрежительно сообщить: «Вы свободны».

Олеся аж застонала от вновь пережитой несправедливости. Чтоб он в аду горел! Испортил ей замечательный сон. Но пора вставать на работу. Даже если ее уже с позором уволили, нужно появиться в офисе. Хотя бы для того, чтобы собрать свои немногочисленные пожитки. Олеся с трудом открыла глаза и потянулась. Конечности отяжелели и плохо слушались. А над головой почему-то снова было небо… Пришлось несколько раз моргнуть, чтобы понять: нет, это не небо. Это полупрозрачные голубые занавеси, спадающие с кровати. Олеся резко дернулась и огляделась. Память медленно возвращала картинки из прошлого. Офис, ночь, она идет домой, потом ее сбивает машина. Странный старик. Белоснежка. Просторная, богато обставленная комната. Господи… Так. Главное – не паниковать. Слава Богу, она жива. И, кажется не парализована. Бородатый дед и Белоснежка ей точно привиделись. А еще жуткое существо в деревянной маске. Но комната была реальна. Все те же четыре столбика на королевских размеров кровати. Все те же крылатые драконы, их обвивающие. Струящийся полог. Пушистый, тоже голубой, ковер на дощатом полу. Массивный, старинный на вид комод. О, неожиданность: голубой! Изящный столик с огромным зеркалом и пуфик, обитый гладкой блестящей тканью. Белоснежка, спящая в массивном кресле. Высокие стрельчатые окна за темно-синими портьерами. Так, стоп! Белоснежка?! Олеся села в кровати и уставилась на самую красивую женщину, которую когда-либо видела. Это точно она! Белоснежка из ее видения. Не сон? Олеся глазела на сказочную принцессу и не могла понять, что происходит. У Белоснежки была какая-то удивительная прическа, из которой выбились темные пряди и вольготно рассыпались по плечам. В ушах переливались длинные серьги. Но удивительнее всего была ее одежда. Очень странное платье. Серое, с юбкой до самого пола, украшенной серебристой вышивкой. Из-под подола выглядывало белое кружево. Олеся поняла, что сидит с открытым ртом. Такие платья могли носить столетия назад. Да и то, в каком-нибудь фантастическом фильме.

Она сошла с ума. Точно. Конечно! Она чокнулась. А эта комната – палата. А Белоснежка наверняка, одна из пациенток.

Олеся начала копошиться в ворохе одеял и покрывал. Ей нужно немедленно выбраться отсюда. Убедить лечащего врача, что она еще не до конца утратила адекватность. На крайний случай, сообщит, что у нее нет денег на лечение. Тогда уж ее точно вышвырнут отсюда. Голова закружилась. Предметы вокруг заплясали в диком танце. Подсвечник кружил в вальсе небольшую шкатулку. А расписанный цветами таз лихо гарцевал в польке с таким же кувшином. Олеся встала на ноги и схватилась за комод. Ноги дрожали и подгибались. Адский бал перед глазами продолжался. В ушах шумело, как будто, в голове разлился океан, и пенные волны накатывали на берег. Держась за обитые прохладным шелком стены, Олеся добралась до белой двери. Бронзовая ручка с трудом поддалась ослабленным пальцам. Навалившись всем телом, Олеся отворила дверь и выглянула наружу. Наверное все-таки сошла с ума. Она опасливо шагнула в пустой коридор. Узкий и сумрачный, он тянулся вперед и сворачивал вправо. На равном расстоянии друг от друга расположились небольшие окошки, затянутые хрустальным инеем. Больше всего Олесю поразили покрытые известкой стены полуметровой толщины. Такие могут быть разве что в крепости… Ну или в клинике для буйно помешанных. Иначе зачем делать их подобной толщины? Нечто похожее она видела давным-давно в детстве, когда дед повез ее на экскурсию в средневековый кремль. Олеся осмотрелась. Возле комнаты, из которой она вышла, висел гобелен. Она даже забыла о боли. Вокруг потонувшего в тумане величественного замка развернулось жестокое сражение. Мастерица не поленилась вышить десятки разноцветных стягов и знамен, крошечные фигурки воинов – живых и убитых, и брызги крови, летящие в разные стороны. Олесе казалось, что она слышит крики храбрецов, обороняющих замок и даже чувствует гарь от костров.