Czytaj książkę: «Сахар на дне»

Маша Малиновская

* * *

Глава 1

Часть вторая. (Первая "Сахар со стеклом" – читайте на Литрес бесплатно).

– Встань!

Кровь стынет в жилах от этого голоса.

– Встань на колени.

Сердце от страха начинает раненой птицей трепыхаться в груди. Снова тёмная комната и мало воздуха. Снова приглушённый свет красных ламп.

Я подскакиваю на постели, судорожно втянув воздух. Опять этот сон. Почти год без него и вот снова.

Провожу рукой по лицу, пытаясь прогнать видение. Даже скорее ощущение.

Приказы меняются. Голос мне незнаком. Но каждый раз я чувствую страх, и моё тело словно парализует.

– Травмы пубертатного периода, Яна, – бормочу себе под нос научную лабуду, надеясь заглушить противное чувство внутри.

Ничего, сейчас пройдёт. Так! Стоп. Сколько сейчас времени?

Хватаю смартфон с тумбочки и ошарашенно наблюдаю, как цифры перещёлкивают с 6:51 на 6:52. Чёрт! Я проспала!

Скатываюсь с постели, едва не упав, запутавшись в лёгком одеяле, и бегу в ванную.

– Лиза, вставай!

Из соседней комнаты раздаётся стон, а потом на пороге появляется сонное стройное тело в пижаме – моя соседка по квартире и однокурсница – Елизавета Копылова.

– Мы проспали, давай быстрее!

Мы толкаемся возле раковины, чистим зубы. Пока Лизка наносит «кремики и пенки», я иду готовить кофе с бутербродами. Потом душ в экспресс-режиме, и вот ровно в 7:50 мы подбегаем к высоким железным воротам, держа наготове наши временные пропуска.

Касаемся ключ-картами к табло турникета, и нас пропускают на территорию госпиталя.

Хорошо, что август в этом году не жаркий, а то бы после такой спешки хоть душ принимай ещё раз. Аккуратно постучав, заходим в ординаторскую.

– Привет, девочки, – здоровается завотделением общей терапии, который часто пренебрегает своим личным кабинетом и старается быть ближе к народу.

– Здравствуйте, Артём Олегович, – Лиза приосанивается, выпячивая грудь, и в её голосе появляются сладковатые нотки. – Мы не опоздали?

Кокетничает. С Мироновым все кокетничают. Ну или почти все. Ещё бы – молодой доктор-красавец, да ещё и такой талантливый. Только вот и он со всеми кокетничает, никого особо не выделяя.

Сегодняшний день для нас особенный. Коллегия госпиталя должна принять решение после месяца прохождения практики – заключать с нами договор на интернатуру или нет. Мне бы очень хотелось остаться. Квартира, которую мы снимаем с Лизой, в пятнадцати минутах ходьбы. Да и сам госпиталь отличный. С моей специальностью тут есть чему поучиться.

Первые четыре года мы с Копыловой учились в одной группе на общелечебном деле. А потом, два года назад, пришло время выбирать специальность. Копылова ушла в офтальмологию, как и мечтала с первого курса, а я стала психоневрологом. И мне повезло, что в военном госпитале была вакансия. Весь месяц практики я старалась изо всех сил, и сегодня узнаю, захотело ли Министерство обороны в лице госпиталя со мной сотрудничать или придётся искать другое место.

Когда Миронов выходит, мы достаём из шкафчика халаты.

– Тебя они по-любому возьмут, зря ты так волнуешься.

– Почему по-любому?

– Ты же краснодипломница.

Да, я шесть лет корпела над книгами, и теперь пришло время выходить в поле, так сказать.

Я застёгиваю халат и подбираю волосы, стащив с запястья резинку-пружинку. Переобуваюсь, поправляю табличку-бейдж на груди. И тут слышу жужжание в сумке.

Опять звонит Саша. Он же знает, что я занята. К чему этот контроль? Тяжело вздохнув, отбиваю звонок и выключаю телефон совсем.

– Янка, сколько тебе уже говорить, – щебечет Лиза, нанося на пухлые губы ещё один слой помады. – Он не будет ждать вечно. Пожалей уже парня.

– Прекрати, – обрываю подругу. Не люблю эти пустые разговоры. – Нам пора на планёрку.

Копылова совершенно не обижается. Она лишь подкатывает глаза и, расстегнув верхнюю пуговичку на и так довольно узком халатике, выходит за мной в коридор.

На совещании сначала заслушивают заведующих отделениями. Потом слово берёт начмед – высокая женщина, светловолосая, с умными карими глазами. У меня поджилки трясутся от напряжения. Отчим предлагал помочь, но я отказалась. Хочу сама добиться, хочу гордиться собой.

– Мы уже передали в медакадемию списки тех, кому будет предложен договор на прохождение интернатуры. Надеюсь, нас ждёт плодотворное сотрудничество, а вас – карьерный рост.

Выдыхаю я уже лишь тогда, когда слышу своё имя в списке, что зачитывает начмед. Из десяти практикантов приняли только шестерых. Я и Лизка в списках. Только работать будем на разных этажах, но это мелочи.

Теперь я штатный интерн при хирургическом и терапевтическом отделении. Меня представили моей наставнице и сказали отправляться с ней на четвёртый этаж.

– Итак, Яна Николаевна, давай знакомиться ближе, – невысокая улыбчивая брюнетка села в мягкое кресло за свой стол в ординаторской, жестом пригласив меня присесть на диванчик напротив. – Меня зовут Зоя Ивановна.

– Очень приятно, – улыбаюсь.

Мне нравится эта женщина, и я давным-давно знаю, как её зовут. А также её категорию, стаж, перечитала все её научные статьи по актуальным вопросам этиологии посттравматического стрессового расстройства. Я и мечтать не могла, когда выбрала специальность, что она станет моим наставником.

Зоя Ивановна вводит меня в курс дела, поясняет основные направления работы в терапии и хирургии, ещё раз напоминает о важности ведения медицинской документации.

– Хирурги считают нас шарлатанами, так что не удивляйся, если они будут корчить снисходительные рожи, – доктор поднимает презрительно бровь. – Но именно психиатр должен помочь пациенту избавиться от того внутреннего дерьма, которое приехало с ним из ада. И именно от нас с тобой зависит, вернётся ли солдат домой с целой крышей. Ибо на данный момент процент суицидов бывших военных на сто тысяч человек составляет 12,8 процентов.

Я ошарашено моргаю от таких невероятных цифр. Это много. Очень. А ещё ощущаю бремя ответственности за сделанный выбор.

– Так что у хирургов свой бой над столом в операционной, а у нас свой. И чаще всего он длится намного дольше нескольких часов, Яна Николаевна.

В течение дня я обустраиваюсь на своём рабочем месте, знакомлюсь с персоналом отделений, в которых теперь буду трудиться, получаю утверждённый график дежурств. Потом иду с Зоей Ивановной на обход. Почти всё время молчу, внимательно слушая и наблюдая за её работой.

Уже ближе к концу рабочего дня, около четырёх вечера, у Зои Ивановны звонит телефон внутренней связи. Она что-то коротко отвечает, а потом бросает мне:

– Пошли, Фомина, встречать подарочки из Сирии. Трое трёхсотых.

Я подрываюсь от бумаг и бегу за шефиней по коридору.

– Что это значит – трёхсотых? – спрашиваю уже в лифте.

– Раненные.

Мы выходим к приёмному, где уже в спецодежде ожидают несколько других докторов. Взволнованная Лиза тоже тут.

– Вообще-то, нам с тобой тут быть необязательно, но для тебя это будет полезный опыт.

В ожидании проходит ещё несколько минут, а потом я слышу шум. Мы переглядываемся с Лизой.

– Вертолёт, – тихо поясняет мне Зоя Ивановна.

Я внутренне вся подбираюсь. Да, моя помощь сейчас не потребуется. Будут, наверняка работать хирурги, но мы ведь все тут в одном котле варимся. И в определённый момент и мне придётся подключиться.

Двери приёмного открываются, и в холл ввозят три каталки. Сопровождающий отчитывается начмеду и дежурному хирургу об оказанной помощи в местном госпитале и предварительных диагнозах, пока персонал принимает пострадавших.

Мои ноги словно прирастают к полу. Учебники учебниками, но вот это… Абстрагироваться не получается, как и сглотнуть ком в горле.

Я вижу на первой каталке мужчину лет сорока, у него перемотаны голова и грудь. Он в сознании и пытается улыбаться Лизке. Ну как же.

Второй пациент тоже в сознании. У него зафиксирована шея и правая рука. Он смотрит безучастно в потолок. А вот третий…

Неведомая сила толкает меня подойти ближе. Молодой крупный мужчина лежит с закрытыми глазами и размеренно дышит. У него перемотана голова, закрыт перевязью левый глаз. С груди на сторону свешивается жетон-смертник.¹

Осознание бьёт обухом по голове, и я слышу в ушах шум собственной крови. Я узнаю этот профиль. Эти сжатые побелевшие губы. Я узнаю своего сводного брата.

Глава 2

– Эй, Фомина, – Зоя Ивановна трогает меня за руку, пока пациентов грузят в лифт. – Ты чего? Поплохело? Может, валерьяночки или коньячку за первый день? Тут без этого никак.

– Что? – вздрагиваю, снова возвращаясь в коридор госпиталя. – Нет. Я…

– Ты будто привидение увидела.

– Третий раненый – мой брат.

– Что?!

Начальница разворачивает меня к себе лицом и смотрит в глаза. Ищет признаки аффекта.

– Мы давно не виделись.

– Так беги к нему! Палыч пропустит.

Внутри бьёт импульс, и я срываюсь на бег. Лифт только захлопнул двери, но ничего, и пешком домчу по ступеням. Уже на четвёртом этаже меня догоняет Лиза.

– Яна, стой! Подожди! – подруга хватает меня за руку, когда я уже подбегаю к дверям смотровой, куда вкатили каталки.

– Что? – расфокусировано смотрю на подругу. Мне надо туда!

– Брат? У тебя разве…

– Сводный.

– Сводный? – красивые брови Копыловой взлетают вверх. – Это тот, который…

– Да, это он.

Выдёргиваю руку и иду внутрь. Конечно, я ей рассказывала про Алексея. Не сразу и не всё, но рассказывала. Потому что именно Лиза вытащила меня из той беспросветной ямы, в которой я тонула, когда Шевцов ушёл в армию. Когда загибалась по ночам, рыдая в подушку в общаге. Когда почти перестала есть, потому что мама сказала, что Алексей подписал контракт на три года в миротворческие миссии, и даже Виктор не смог уговорить его вернуться. Если бы не Лиза тогда, я бы не вытянула учёбу даже до первой сессии.

В большой и ослепительно белой смотровой над раненым орудуют две медсестры и врач.

– Шевцов Алексей Викторович. Гвардии сержант. Контузия головы, осколочные ранения левого глаза.

Медсестра зачитывает врачу данные сопроводительной карты, а мне каждое слово бьет набатом.

– Фомина, хотите присоединиться? С каких это пор психиатры у нас интересуются первичкой?

За маской нетрудно угадать ухмылку врача. Это то, о чём предупреждала Зоя Ивановна.

– Это мой брат, – повторяю в который раз и подхожу ближе.

– Маску надень, – медсестра толкает меня локтем, кивая подбородком в сторону коробки с одноразовыми масками.

Я делаю как она говорит и снова подхожу. Он жив. Дышит. Без сознания или под наркозом.

Медсёстры срезают нательное бельё, оголяя торс, подключают капельницы. На первый взгляд мне кажется, что вся его грудь испещрена ссадинами и кровоподтёками, но это оказываются узоры татуировок.

Врач ощупывает голову, пытаясь оценить степень повреждений, проверяет реакцию зрачка незабинтованного глаза. Когда начинают срезать повязку с левого глаза, меня пробирает дрожь.

– Вон, – с абсолютным спокойствием говорит хирург, не отвлекаясь.

– Степан Павлович… – заламываю пальцы.

– Я сказал: пошла вон, – тем же тоном. – Копылова, сопроводи, а потом возвращайся. Тебе как офтальмологу будет полезно.

Я не спорю и позволяю Лизе вывести меня. Она вытаскивает в коридор и толкает спиной к стене.

– Слышь, бестолковая, Палыч тебя теперь на пушечный выстрел не подпустит к твоему братцу! А ну возьми себя в руки. Родителям позвони пока.

Бестолковая… В памяти током бьёт обидное прозвище, которое мне дал Алексей. Бестолочь. Она самая.

Ведь и правда нужно позвонить Виктору.

Я набираю номер отчима, сжимая холодными руками телефон. Он отвечает после третьего звонка.

– Привет, малявка. Неужели вспомнила обо мне? – слышу улыбку в его голосе.

– Дядь Вить… – голос не слушается.

– Так, – отчим настораживается. – Не предложили договор, что ли?

– Предложили…

– Тогда в чём дело? – шуточные нотки полностью исчезают из голоса отчима.

– Тут Лёша, – наконец набираюсь смелости произнести имя Шевцова вслух. – В госпитале. Он ранен.

В ответ устанавливается оглушающая тишина. Я только что сказала отцу, что его единственный сын ранен во время выполнения миротворческой миссии.

– Подробнее, – слышу глухой голос враз постаревшего мужчины. – Яна, не молчи.

– Пока не знаю. У него контузия в голову, осколочное глаза. Сейчас без сознания, готовят к операции.

Отчёт достойный врача, чего уж тут сказать. Ни эмоций, ни сочувствия. Спасительная корка льда на сердце.

– Выезжаю.

Виктор отключается, а я на автомате засовываю телефон в карман. Мне нужен кофе. И погорячее.

Минут через двадцать ко мне в ординаторскую приходит Лиза. Зоя Ивановна напоила меня кофе и ушла домой.

– Ты как? – подруга садится рядом на диван и отбирает пустую кружку, которую я до сих пор держу в руках.

– Что сказал Палыч?

– Сказал, что всё с твоим братом будет нормально. Жить будет.

– А глаз?

– Тут пока неясно. Попытаются спасти, но ты же и сама понимаешь.

– Угу.

– Родителям звонила?

– Должны уже подъехать.

Виктор с матерью приезжают в течение часа. Мама насторожено смотрит на меня, а у отчима заострились морщины на лице. Операция в процессе, и мы ждём в коридоре. Чувствую себя каменным изваянием. Ни эмоций, ни реакции. Я испугалась того шквала ощущений, когда увидела Алексея, и просто заперла их на амбарный замок. Но я же психиатр, и сама понимаю, что они скоро начнут просачиваться, а потом снесут к чертям хлипкие двери моего самообладания.

Операция идёт больше четырёх часов, и когда усталый Палыч выходит к нам, я даже сдвинуться не могу. Они с Виктором отходят в сторону и тихо разговаривают. Вижу облегчение на лице отчима.

– Яна, – мама трогает меня за руку. – Мы отвезём тебя домой.

– У меня сегодня ночное дежурство, – зачем-то вру. Не хочу уезжать из больницы.

– Уверена, заведующая тебя отпустит.

– Мам, – я раздражаюсь, – сегодня мой первый день, я не стану отпрашиваться.

Среди других чувств появление Шевцова всколыхнуло и старую обиду на мать. Я не знаю, что тогда между ними произошло, но именно после разговора с ней он вдруг принял неожиданное решение уехать. Не знаю, как она на него повлияла, из-за меня ли или по каким-то другим соображениям, но я не сразу смогла простить её. Вряд ли бы у нас с Шевцовым что-то вышло после всего, но это было бы наше решение. И ничьё больше. Со временем обида растаяла, но сейчас всколыхнулась, как снежная пыль, поднятая ветром.

Спустя какое-то время Виктор и мама уезжают. Их всё равно не впустят в интенсивную терапию ближайшие сутки. Меня Петрович отправляет спать под угрозой инъекции снотворного.

Утром, ближе к пяти утра я просыпаюсь от прикосновения к плечу. Медсестра из хирургии тихонько трясёт меня.

– Яна Николаевна, Степан Петрович позволил вам побыть с братом.

Я резко сажусь на диване, пытаясь разогнать морок сна.

– Как он? – голос ото сна ещё не слушается.

– Стабилен. Из наркоза вышел гладко, потом дали снотворное. Думаю, скоро проснётся.

– Спасибо.

Медсестра уходит, а я подхожу к зеркалу. В ординаторской больше никого нет. Дежурный, наверное, ушёл на другой этаж, сёстры заняты. На улице уже рассвело. Смотрю на свой помятый халат и растрёпанные волосы. На лице отпечатались складки. Красотка, что говорить.

Уже выходя в коридор, я вдруг запинаюсь, задумываюсь. Одно дело волноваться за сводного брата, пока он на операционном столе, другое же встретиться с ним уже лицом к лицу. Что я ему скажу? Как он отреагирует? Готова ли я к этой встрече?

Сжимаю кулаки, уже почти передумав, но потом решаюсь. Не прятаться же мне всю жизнь от него? Прошло шесть лет. Может, мы просто поздороваемся, как старые знакомые и всё. Тогда мы были подростками и делали глупости, теперь же всё иначе. Наши родители женаты, и встречи всё равно не избежать. А раны… раны давно затянулись и присыпались пеплом сгоревшей первой любви. Глупой и ненастоящей.

Шевцов в индивидуальной палате. Всё ещё спит. Я присаживаюсь в кресло у койки и рассматриваю его.

Алексей очень изменился. Он уже в одиннадцатом классе выглядел взрослым мужчиной. Что же говорит теперь. Как говорят, косая сажень в плечах – здорово раздался. Бугры выпирающих раскачанных мышц. От самых запястий и до простыни, прикрывающей с середины груди, видны разбросанные татуировки. Я замечаю ту, с которой уже знакома – чёрный дракон на плече. Чувствую неприятную горечь воспоминаний, подкатывающих к горлу.

Лицо тоже изменилось. Даже сейчас, спящий и измождённый, Лекс выглядит опасно. Складка между бровей и пробившаяся тёмная щетина, что стала значительно гуще.

– Всё рассмотрела, бестолочь?

Дергаюсь от неожиданности. Господи, неужели я думала, что шесть лет могли его изменить? Начать с оскорбления – это так его.

– Классный халатик, сегодня в тему, – его голос ещё хрипит, но интонация бьёт, заставляя снова почувствовать себя маленькой испуганной девочкой в чужом доме.

– Привет, Лёша, – выдавливаю из себя, выпрямляя спину.

И тут вдруг его взгляд меняется. Шевцов прищуривается и тянется рукой, опутанной трубками. Слегка касается пальцем моего колена, а потом потрясённо выдыхает:

– Ты настоящая?