Czytaj książkę: «Constanta», strona 2
3. Позитрон
– элементарная частица вещества, имеющая положительный электрический заряд, равный заряду электрона. Относится к антивеществу.
– То есть как это вы не можете ничем помочь? – закипала я, проклиная себя за то, что сюда явилась. – Разве деканат не должен помогать таким студентам, как я?
– Вы, девушка, тон повежливей возьмите для начала. Еще раз объясняю: это ваши проблемы, мы их решить не можем.
– Почему? – упиралась я, скрипя зубами.
– Нам известны методы преподавания Ларисы Александровны, и мы не в восторге от них. Но ваши долги – это ваши долги. Сдать их за вас деканат не может.
– Да я вас об этом и не прошу! Я бы все их сдала, если бы она приняла их у меня! Но она отказывается.
– А сколько раз вы к ней подходили?
– Один…
– Попытайтесь еще. Возможно, она уже подзабыла Ваше лицо и по ошибке пропустит.
Я чуть в обморок не упала, представив то унижение, которое мне предложили: подходить к злобной суке снова и снова, с опущенными глазами и виноватым лицом, с мольбой на губах зачесть мне рефераты? Умру, но этого не случится.
– Вы что, не знаете ее? Она не примет, уперлась прочно.
– Вы понимаете, что я не могу ничего с этим сделать? Мы же не можем заставить Ларису Александровну принять Ваши долги! Ай-ай-ай, Лариса Александровна, примите у студентки долги, что это Вы безобразничаете? Она же старалась, пропускала пары, а Вы теперь хотите ее за это наказать?
По-моему, все так и должно быть, потому что преподша реально распустилась, и все об этом знали: и студенты, и другие преподаватели, и декан. Я бы ей ее продукцию в задницу затолкала, и чуть не сказала об этом вслух.
– Так и что мне делать? Ведь она не согласится, сколько бы раз я к ней не подходила.
– А Вы попробуйте еще несколько раз взять ее измором. Если не получится – там уже посмотрим и что-нибудь придумаем.
– Нет, я хочу быть уверена. Какой еще есть вариант?
– Конфликтная комиссия, – ответила девушка, многозначительно взглянув на наручные часы. – У нас сейчас обед начинается, узнайте подробнее у старосты.
Так меня и выпроводили – кипящую, бурлящую злобой от несправедливости, и такой меня перехватила Ольга, ждущая снаружи.
– Ну что?
– Да ничего! – нервно отмахнулась я. – Ничем они мне не помогут. Ваши, говорит, проблемы – договаривайтесь с ней сами.
– Как это?
Я повернула голову с такими глазами, что подруга вылупилась на меня в ответ. Это было бы комично, если бы не мой уровень ярости.
– А вот ты зайди, блять, туда, и спроси: как это?! Мне самой интересно.
– И что, пойдешь к ней еще раз?
– НИ ЗА ЧТО.
– А по-другому вообще никак?
– Да им срать вообще – они меня выпроводили, сославшись на обед.
– Да уж. И что будешь делать?
– Хотелось бы мне знать. Но покупать я у нее ничего не собираюсь. У меня желание заставить ее сожрать свои крема за несколько тысяч. Чтобы отравилась и сдохла.
Ольга посмотрела на меня внимательно и прыснула смехом.
– Добрячка.
Мне тоже пришлось улыбнуться, но это было нервное.
У старосты я узнала о конфликтной комиссии не больше, чем мне сказали в деканате, кроме того, что написать заявление на нее нужно как можно скорее. Но само слово «комиссия» пугало меня, казалось чем-то сродни инквизиции, и я решила пока повременить, несмотря на страшно округленные глаза старосты, которая узнала, что я никак не решила свою проблему. Ее, кажется, не особо заботят неудачи одногруппников – с ней все в порядке, и слава богу.
Пришлось обратиться за информативной помощью к старшим курсам, и там меня заверили, что сдать комиссии – как два пальца обоссать. Она, якобы, для того и собирается, чтобы таким, как я, помочь. Члены комиссии вытягивают даже безнадежных бездарей на тройки, лишь бы не отчислять. В целом, я немного успокоилась, но и старшекурсники твердили мне, что лучше не тянуть кота за все подробности и писать заявление прямо сейчас.
В тот же вечер я написала своему научному руководителю и объяснила ситуацию. Та отругала меня, но обещала помочь. На следующий день мы увиделись, и вот, от кого я получила информации, как и осуждения, по максимуму.
– Как так получилось, Яна? Вы такая хорошая студентка! Много пропускали?
– В том-то и дело, что нет, Вера Алексеевна! – горячо доказывала я. – Она меня просто невзлюбила. Приписала каких-то левых долгов, и вообще…
Вера Алексеевна была единственным преподавателем, при котором я не решилась бы произнести бранного слова: не из-за того, что боялась кары, а из уважения. Ради нее я готова горы сворачивать. Я, можно сказать, полюбила ее с первой же пары.
– В деканате были? Что говорят?
Я обстоятельно рассказала ей, что думаю о помощи деканата. Она покачала головой.
– Я схожу туда сама, и к замдекана тоже. Поговорю о Вас и о самой Ларисе Александровне, – задумчиво вещала она, а у меня от благодарности наворачивались слезы: наконец-то хоть кто-то, готовый встать на мою сторону и оказать реальную помощь, не откладывая в долгий ящик! – думаю, у них есть свои рычаги давления на нее. А Вы пока найдите себе союзников: выясните, кого еще она не допустила или завалила. Допуска Вам уже, я полагаю, не получить, но можно повременить. Не хотелось бы комиссию устраивать: испортит отношения. А Вам еще учиться под ее руководством.
***
Полтора месяца миновали как во сне: я нашла союзников, с которыми мы постоянно навещали замдекана и узнавали новые подробности заглохшего дела.
Заместитель часто уезжала по делам или в командировки, но обещала нам помочь, и мы ей верили. Сессия кончилась, пересдачи тоже. Подходило время отчисления, а нашу проблему до сих пор никто не пытался разрешить. Лариса Александровна видеть нас отказывалась. У меня опустились руки, я была готова даже на комиссию.
В конце концов, оказалось, что теперь это наш единственный шанс.
Неожиданно староста пришла к нам с заявлением против Ларисы Александровны, в котором мы, студенты, дружно просили отстранить ее от преподавания в силу бесконечной рекламы своего товара, и не только рекламы, но и прочих нарушений педагогической этики.
Я ни одного документа не подписывала с такой радостью! Но декан отреагировал не так, как мы ожидали – никого не спешили отстранять с гневными криками и чтением моралей, и теперь наши задницы оказались в опасной близости от огня. А я уж было понадеялась, что ее нам просто заменят другим преподавателем, которому я постараюсь сдать…
Как выяснилось впоследствии, ее не имели права уволить из-за контракта, заключенного на определенное время.
Вера Алексеевна пригласила меня к себе.
– Смотрите, Яна, я побеседовала с заместителем по воспитательной работе, она сейчас как раз занимается вопросом заявления и отстранения Корнеевой…
– А! Так Вы в курсе! – обрадовалась я.
– Я бы на Вашем месте сильно не радовалась. Будьте серьезнее. Так вот, совет сверху следующий: Вам и тем, кто не допущен Корнеевой к зачету, срочно писать заявления на комиссию и до шестого апреля сдавать ее предмет. Ларису Александровну отстранили от принятия долгов и пересдач.
– Ну хоть какая-то справедливость, – выдохнула я.
– Да. Так что поторопитесь. Это последний шанс сдать и не вылететь из университета. Будет очень обидно – Вы ведь такая способная студентка, у меня на Вас планы.
– А что в заявлении?
– Конкретно и детализировано описать ситуацию, при которой Корнеева отказалась принимать у Вас долги. И девочкам то же самое скажите. Сейчас все не особо на ее стороне, думаю, Вам поверят и примут во внимание как еще один камень в ее огород. И в конце прошение разрешения быть допущенной. Завтра с заявлениями ко мне – будем проверять и исправлять, что нужно.
На следующий день мы не без волнения сдали заявления доценту кафедры, от которой зависело теперь все. Все эти дни я ходила, как на иголках, в постоянном страхе и волнении, которые меня уже давно не посещали, и только Ольга была рядом. От ее слепой любви ко мне я немного начинала верить в себя и в лучшее, а мне это так несвойственно.
Вечером того же дня Вера Алексеевна позвонила мне домой и доложила из первых уст, что нам разрешили-таки сдавать зачет комиссии вместо Корнеевой, даже несмотря на ее категорический запрет. Только вот ее пары у нас продолжались как ни в чем не бывало, и нам посоветовали держать язык за зубами, чтобы не было скандала.
– Вера Алексеевна, пришло время рассказать о комиссии, чтобы я знала, к чему быть готовой.
– Ну, Вы, наверное, уже не раз слышали, что сдать комиссии легче легкого?
– Слышала, но не особо верю.
– Нет, отчасти так и есть. Но надо хоть что-то знать, в общем, будьте готовы, чтобы мне не было за Вас стыдно. А то получится, что собрали комиссию ради тех, для кого этого не стоило делать. Назначили на четвертое апреля.
– Я буду готова, – решительно заявила я, успевая заботиться о том, чтобы никто из домашних не подслушал разговора. Для конфиденциальности я даже вышла на улицу, во двор, и пихала ногой своего кота, который с радостью набросился на тапок.
– Я на Вас надеюсь и буду держать кулаки.
– Спасибо, что так заботитесь обо мне.
– Ну Вы же моя любимая студентка, Яна.
Ну вот, еще одна слепая любовь, которой я не заслуживаю ни одним моментом своей жизни, ни одним граммом характера. Спасибо, господи, что на моем пути я встречаю таких бескорыстных людей, которые даже во мне смогли рассмотреть что-то человеческое!
– А вы – мой любимый преподаватель! – в сердцах сказала я, а на глаза чуть не навернулись предательские слезы. Благо, что за столько лет хреновой жизни я научилась подавлять их в зародыше. – Вы знаете, кто будет в комиссии?
– Я думаю, будет доцент кафедры в первую очередь. Завьялова Алена Владимировна.
– Вы ее знаете?
– Да. Вполне адекватный преподаватель. Сильно придираться не будет. Человек лояльный.
– Аж от сердца отлегло. А кто еще?
– Вадим Арнольдович Быков будет. Ничего не могу о нем сказать – как-то не сталкивалась.
– Сколько их будет всего?
– Трое или четверо. В идеале трое, конечно. Так по протоколу заведено.
Меня внезапно взял страх – сдавать троим незнакомым людям, среди которых мужчина, да с моей боязнью сцены… Попала так попала. И слова не смогу выдавить из себя.
– Да уж… – протянула я безрадостно. – Ну, делать нечего. Это последний шанс. Так, а третьим кто?
– А третьим будет, я думаю, Довлатов Константин Сергеевич.
– А о нем что можете сказать?
– Без понятия, кто такой – он вообще ведет не у вашего направления. Я его видела-то пару раз.
– Ясно. Я вот тоже ни одного из них не знаю и даже не контактировала.
– Вы готовьтесь, Яна. Сколько вас идет всего человек?
– Двое.
– Маловато… с вами не идут не сдавшие? Такие вообще есть?
– Разумеется. Но они еще надеются сдать.
– Готовьтесь, – было заветом. – И сдадите, и избавитесь от этого груза.
– Похоже на молитву, – усмехнулась я.
– Вам все смеяться, Яна. Ладно, жду новостей. Как сдадите – сразу же пулей ко мне.
– Спасибо Вам за все.
Я положила трубку с великой благодарностью, невыразимой словами, к этому человеку, что всегда помогает мне, словно не является совершенно чужой мне женщиной. Спасибо, жизнь, за нее и за Ольгу.
Как опытный разведчик я решила прощупать почву и хотя бы посмотреть на членов комиссии, в чем, как я надеялась, мне поможет всемогущий Интернет.
Я зашла на сайт нашего универа и вбила в поиске по очереди нужные имена и фамилии. Все трое были зарегистрированы в чем-то вроде социальной сети нашего ВУЗа. Одна женщина, двое мужчин. Нет. Я точно не сдам, как бы ни уверяла меня в обратном Ольга. Фотография последнего – с литературной фамилией – меня чуток заинтересовала: в отличие от симпатичной брюнетки и мужчины средних лет с незапоминающейся внешностью и козлиной бородкой, этот последний, судя по малюсенькому фото, обладал еще и достаточной молодостью, и привлекательностью. Что видно было на этом ограниченном квадратике – пародии полноценного аватара? Да в сущности ничего, кроме черных волос и доброжелательного лица. По крайней мере улыбался он приятно, да и извергом каким-нибудь не казался. Хотя внешность – такая обманчивая вещь.
И я принялась готовиться к четвертому апреля – решающему дню в моей жизни, как мне тогда казалось.
4. Полураспад
Период полураспада квантовомеханической системы – время, в течение которого система распадается с вероятностью 1/2.
Как обычно, подготовиться нормально у меня не получилось.
Виной тому была не только моя лень (хотя она в большей степени), но и неспособность запоминать то, что мне абсолютно неинтересно. Особенность памяти, из-за которой я никогда не буду отлично знать предмет, не привлекающий мое внимание. Сколько бы времени ни тратилось на зубреж.
Если бы еще преподаватель вызывал уважение, я бы только ради него все выучила. А в моем случае говорить не о чем: злорадная зазнавшаяся тетка, пользующаяся служебным положением, чтобы пропихнуть свой товар – какое может быть уважение? Таких людей бойкотировать надо, а не пресмыкаться перед ними. Система никого не щадит, кроме тех, кто сидит на ее верхушке.
Единственное, что все-таки заставляло меня читать, учить, повторять, – это страх разочаровать Веру Алексеевну, которая надеялась на меня, боялась за меня, хлопотала. Ольга каждый день успокаивала мои истерики, уверяя, что все получится, потому что я «умная», «схватываю на лету», и у меня «не будет вообще никаких проблем». Мне в это не особо верилось, но спорить с Ольгой было все равно что совать иголку в гусеницу танка с целью его остановить, то есть бесполезно, и я, попричитав, затыкалась, соглашаясь с мнением подруги.
Потому что в данном случае легче было согласиться.
Всегда интересовал вопрос: почему некоторые люди думают обо мне в тысячу раз лучше, чем я есть на самом деле? А попытаешься им это доказать, посмеются и махнут рукой. Разве человек сам себя не знает лучше других? Но Ольга считает, будто ей больше моего известно, что я за фрукт и с чем меня едят.
Наверное, это какая-то социальная мимикрия.
Когда подруга услышала от меня о членах комиссии, она навела меня на мысль поискать этих людей в другой соцсети, которой пользуются все студенты. Недолго думая, я так и сделала.
Нашелся только последний, с солидной фамилией. «Наверняка сам окажется полной противоположностью», – думала я, открывая его фотографии. Ничего, симпатичный, лицо довольно молодое, но видно, что ему за тридцать. Детки есть. В друзьях – сотни студенток. Оно и не мудрено – на такого запасть, как нечего делать, особенно на факультете, где мужчина-препод, особенно симпатичный, величайшая редкость. Я решила тоже запросить у него социальный дружбы, но исключительно в целях информации.
«Добрый день! Простите за беспокойство. Если не трудно, Вы не могли бы рассказать мне, как проходит в целом комиссия и в частности завтрашняя, чтобы я не так сильно боялась и примерно знала, что меня ждёт», – отправила я ему и вышла из сети, потому что он был офлайн.
Вечером того дня я получила ответ, который тут же переслала Ольге, чтобы поделиться с кем-то своим волнением. Подруга была мне самым близким человеком, и с ней я делилась всем, что происходило в моей жизни, до мельчайших подробностей. Сообщение Константина Сергеевича выглядело так:
«Добрый. Не волнуйтесь. В комиссии три человека: я, Алена Владимировна и Вадим Арнольдович. Вы должны быть хорошо подготовлены по периоду и знать тексты. Вам зададут вопросы, Вы подготовитесь и ответите на них. Как обычный экзамен».
Прочитав не без волнения, я лаконично ответила: «спасибо», хотя до жути хотелось как-то продолжить диалог, разговориться с ним, узнать, что он за человек. Может быть, найти точки давления, чтобы выбраться из ситуации, если все сложится плохо. Но правила приличия не позволили, несмотря на то, что я человек далекий от этикета. Боязнь испортить с ним отношения неосторожным словом, учитывая то, что он один из тех, от кого будет зависеть моя судьба, заставила меня вовремя отказаться от взбалмошной идеи.
Навязываться не хотелось, ведь я кто? Всего лишь студентка, которую он в глаза не видел, одна из сотен, пишущих ему ежедневно, как мне казалось. Да я вообще не считала правильным то, что написала ему – теперь его отношение ко мне на комиссии будет субъективным, а это не есть хорошо, особенно если все выяснится. Не хватало еще, чтобы результаты после этого аннулировали. Вечно усугубляю свои проблемы…
Я пыталась готовиться, забивая на текущие предметы – какой смысл ими заниматься, если меня вот-вот могут исключить?
Но готовиться нормально, ни на что не отвлекаясь, все равно не получалось: как я ни старалась, мысли мои теперь занимал не предмет, а человек, с ним связанный. Сказать, что он понравился мне, это не сказать ничего. Но то были всего лишь фотографии, и судить только по ним глупо – человек, бывает, получается на фото в сто раз лучше, чем в реальной жизни. Да и не только во внешности дело. Харизма куда важнее, а она в статике не видна.
В любом случае самое главное для меня сейчас – это сдать зачет любой ценой и удержаться в вузе, а не влюбляться в женатых мужчин. Звучит ужасно. Поэтому я ругала себя за мысли о нем, одновременно восторгаясь им и обсуждая с Ольгой его фотографии. Оказалось, подруга видела его в университете, в то время как я не видела ни разу. Это не давало мне покоя.
Накануне решающего дня я до сих пор не понимала, как планирую сдавать: огромный объем материала был просто прочитан, но не выучен, и если мне попадется вопрос по нему, я сама себя завалю. Вместо того чтобы зубрить, я уже в сотый раз пересмотрела его фото (а их было немало, в особенности с университетских мероприятий, в которых не принимал активное участие), вздыхая над каждой.
Надежда была только на собственную удачу и лояльность членов комиссии.
Особенно одного из них.
***
Наступило четвертое апреля, и с самого утра я чувствовала отрешенность ко всему вместо обычного в таких случаях страха.
Стало как-то все равно, словно сегодняшний день был обычным, а не решающим. Тяжелая пятница с четырьмя парами, после которых я устану слишком сильно, чтобы идти и сдавать комиссию, назначенную на четыре вечера. К тому же я не ощущала себя готовой. Вообще.
Я пришла к нужной аудитории в срок, перечитывая сообщение Ольги, которая желала мне удачи и снова уверяла, что я сдам без проблем. Мне бы ее уверенность… Странно, но без десяти четыре еще никто не явился, и я зашла в сеть, чтобы спросить у напарницы по несчастью, пришедшей к нам из академа, где она находится.
От Гали висело сообщение, прочитав которое, я чуть не взорвалась.
Оказывается, комиссию перенесли, но я об этом узнала, как всегда, последняя. Я жутко хотела есть, ужасно устала, видок у меня был отвратительный (хуже только настроение), но осталась в универе и столько ждала ради того, чтобы узнать, что сегодня ничего не будет? И это вместо того, чтобы уже быть на полпути домой! Разумеется, моему бешенству не было предела. Мне хотелось раздробить подоконник, на котором я сидела, но вместо этого я отправила Гале гневное сообщение о том, что можно было бы и раньше предупредить, особенно студента из другого города.
В психологическом состоянии, близком к истерике, я написала обо всем Ольге и отправилась домой, не желая никого видеть и слышать. Теперь решающий день – будущий вторник. Появилась возможность доучить то, что не доучено, но я не собиралась этого делать: слишком злилась на всех. Никакой больше подготовки! Пошли они все. Мои знания у меня в голове, все свое ношу с собой, и больше я ничего туда не запихну.
Лишних три часа я провела в городе, который терпеть не могу, но в который езжу каждый день из-за учебы. Не могла даже пообедать нормально – денег оставалось только на билет домой. Перенесли. Комиссию. Гады. И все почему? Потому что те, кто еще не сдал зачет с допуском, опомнились и тоже пришли написать заявление – прямо в тот день, когда я должна была уже сдавать. Теперь нас, претендентов на исключение, четверо. Поэтому решили все отложить еще ненадолго, чтобы те двое успели подготовиться.
Внутри появилось какое-то опустошение. Но эту пустоту с огромной скоростью наполняла злоба, которая сочилась из моих глаз, рта, даже, как мне чудилось, из-под ногтей. Казалось, в таком настроении я могу убить человека взглядом, словом или прикосновением. Поэтому по пути домой я старалась ни с кем не разговаривать и ни на кого не смотреть, привычно избегая чужих прикосновений.
Омерзение к миру расщепляло меня на молекулы, и стоило огромных усилий играть комедию, вернувшись домой.
Сославшись на сильную усталость, я попросила домашних меня не трогать и занималась своими делами, забросив учебу к чертям собачьим. Игры сами себя не пройдут. Чему быть, того не миновать, и будь уже, что будет! Лучше пустить все на самотек, чем прилагать еще какие-то усилия к получению этого сраного зачета.
Да, это мой последний шанс, и если я его упущу, то последствия будут катастрофическими. Ну и что? Один раз живем – один раз умираем. А я – уже наполовину мертва.
Дома думают, что я давно все сдала и закрыла сессию, и если обман раскроется, а он рано или поздно раскроется, я глубоко сомневаюсь, что меня простят. У меня ведь, как обычно, появились отягчающие в виде продолжительной и разнообразной лжи.
Только Ольга от меня не отвернется, да еще, думаю, Вера Алексеевна. Каким родителям нужна неудачница дочь? Точно не моим.
