Czytaj książkę: «Ящик с проклятием»

Мартин Стюарт

Czcionka:

Martin Stewart

The Sacrifice Box

* * *

Посвящается маме и папе

У меня никогда уже не было таких друзей, какие были в двенадцать лет. Боже, а у тебя?
«Тело», Стивен Кинг

0. Жертвоприношение. 1982 год

Сеп опустился на колени перед ларцом. Воздух в лесу был густым от жары, по коже тёк пот.

Лужайка представляла собой заключённый в клеть молчаливых деревьев ковёр из корней и камней, испещрённый тёмными лужами, на поверхности которых кружили листья, а в недрах копошились всякие извивающиеся твари. А в сердцевине её, словно выброшенный на берег приливом, торчал ящик для жертвоприношений.

Мак сзади аж подпрыгивал от нетерпения. Аркл, Лэмб и Хэдли стояли по другую сторону каменной урны – они уже принесли свои жертвы: обугленных стрекоз, небольшое зеркальце и дневник.

– Сеп, – окликнул Аркл, затем громче: – Сеп!

– Сейчас, сейчас.

– Нет, дело не в этом…

– А ну тихо! – шикнула Лэмб.

Сеп стиснул в руках Барнаби. Мишка уставился на хозяина глубокими карими глазами, на пластиковой мордочке застыла нарисованная улыбка.

– Ты в порядке? – позвала Хэдли.

– Что? – переспросил Сеп, поворачиваясь к ней здоровым ухом.

– В порядке, спрашиваю?

Он глубоко вздохнул.

– Да.

– Не волнуйся, – успокоила Хэдли, шепелявя из-за брекетов. Сеп различил её хрипловатый голос. – Ты не обязан.

– Нет, обязан, – заупрямился Мак, что-то жуя. – Мы все пообещали. И вообще, это ж он всё затеял.

– Ты чего, ещё один сэндвич уплетаешь? – возмутился Аркл. – Желудок на ножках.

Сеп посмотрел на спутанный мех и пухлые лапы Барнаби. Медвежонка изрядно потрепала жизнь – он прошёл через терновник, шипы и дождь, пока его животик наконец не лопнул. Мама Сепа зашила беднягу старым шнурком за год до того, как заболела.

Поглаживая большим пальцем шов, Сеп уловил здоровым ухом свист ветра в кронах деревьев – а затем шум стих, и воцарилась тишина. Не было слышно ни звука, кроме шелеста недавнего слепого дождя, капли которого – лист за листом – спускались на землю.

– Сеп, ну давай уже… – протянул Аркл.

– Да заткнись! – возмутилась Лэмб. – Ты мешаешь жертвоприношению.

– Сеп! – снова прошипел Аркл, хотя обычно люди исполняли любое желание Лэмб с тех пор, как умерла её мама.

Сеп вздохнул и поднял взгляд на потное улыбающееся лицо Аркла.

– Чего?

Воздух был тягучим, к коже липли парашютики одуванчиков.

– Ты встал коленом в лужу, – сообщил Аркл. – Вон, видишь?

Сеп опустил голову.

– Да, спасибо.

– Видал? Коричневая такая.

– Да, я понял.

– Под правым коленом.

– Вообще-то оно левое, – поправил Сеп, вытирая штанину джинсов о траву.

– Без разницы.

– Ты кладёшь медведя или нет? – не выдержала Лэмб.

Сеп посмотрел на неё – высокую, сильную, с расправленными плечами и материнским платком поверх гипсовой повязки на запястье. Лэмб спокойно встретила его взгляд, Аркл кивнул, а Хэдли улыбнулась. Позади них виднелись деревья, расколотые недавней молнией.

Барнаби был подарком мамы. Пока она спала после операции, Сеп уложил медведя рядом с ней на больничную койку – и потом всё гадал по дороге домой в машине бабушки: если мама умрёт, неужели он сможет остаться на материке навсегда?

Сеп никогда не забывал, как тогда себя чувствовал. Было жарко. И стыдно за свои мысли.

Он потянулся к холодному камню ларца, в последний раз сжал Барнаби, а затем бросил его к другим предметам и шагнул навстречу остальным.

– Наконец-то! – воскликнул Аркл.

Мак достал своё подношение.

– Ты положишь часы? – удивилась Лэмб.

– А почему бы и нет? – пожал плечами Мак. – Погодите, только остановлю стрелки. Пусть всегда показывают этот момент, когда мы всё устроили.

– Но ведь не важно, что класть, – продолжил Аркл. – Верно? Любая вещь подойдёт.

– Очень даже важно, – возразил Сеп. – Мы жертвуем друг ради друга. Что бы кто ни положил, вещь должна иметь значение.

– Ладно, Сеппи. Теперь что?

– Закрой его, – велел Сеп.

Мак свёл тёмные брови и поднял тяжёлую каменную крышку. Сеп заглянул в урну, высматривая Барнаби, но ларец оказался глубоким, и внутри была только темнота.

Если бы не сломанное запястье, Лэмб отправилась бы в хоккейный лагерь; если бы их друзья не уехали на каникулы за границу, Хэдли, Мак и Аркл не очутились бы здесь без привычной компании; если бы все они не столкнулись на пляже, не случилось бы этих прекрасных двух недель абсолютного счастья.

– Знаете, – сказал Сеп, – а лето вышло чудесное. Я никогда ни с кем… то есть…

Крышка сорвалась. Мак выругался и отдёрнул руку, держась за пальцы.

– Ты как? – осведомилась Хэдли. – Крови нет?

– Нет, всё нормально. – Мак попытался размять пальцы, снова выругался, а затем рассмеялся. – Похоже, ящик меня цапнул.

Все уставились на жертвенный ларец. Крышка постепенно становилась всё темнее от дождя и наконец слилась с плотью леса, превратившись в ничем не примечательный затонувший в дёрне валун. Мир пах свежестью, зеленью и чистотой.

– Удивительно, как мы вообще его нашли, – заметила Лэмб.

– Спасибо шторму, – отозвался Сеп, поправляя слуховые аппараты. – На прошлой неделе ящика тут не было. Видимо, ливень размыл почву.

– Как думаете, сколько ему лет? – спросила Хэдли.

– Сотни. Может, тысячи.

– А может, миллионы? – подхватил Аркл.

– Вот ты дурак, – пробормотала Лэмб и щёлкнула его по уху.

Аркл заулыбался.

– Продолжаю настаивать: надо было всё сжечь, – заявил он, щёлкая зажигалкой.

Сеп заметил, что Хэдли наблюдает за ним из-под чёлки опухшими красными глазами. Её мучительницы, Соня и Шантель, загнали бедняжку в лес к краю оврага. Сеп посмотрел сквозь деревья на облака – огромные жемчужные башни, чьи вершины напоминали наковальни, а основания пластались над островом. Прилив обрушился на скалы, и Сеп вспомнил, как мама любит слушать волны через открытое окно гостиной.

– Теперь что? – спросил Аркл.

– Скажем слова, которые придумал Сеп, – напомнил Мак.

– Ну, они не совсем мои, – замялся тот, ведь фразы сами пришли к нему и пронзили череп, точно лезвие ножа. Морок показался настолько реалистичным, что Сеп тогда даже вскрикнул.

– В смысле – не твои? – переспросила Лэмб.

– Они мне вроде как примерещились. Словно… словно ящик сам подсказал правила.

– Ладно, мы их произнесём. Что затем?

– А затем мы навечно останемся друзьями, – подытожил Сеп.

– И почему это сработает? – удивился Аркл.

– Потому что мы дадим клятву друг другу.

– И сохраним нашу тайну, – подхватила Хэдли, сжимая ингалятор. – Чур, никому ни слова.

– Ой, будто можно об этом в школе похвастать, – отмахнулся Аркл. – В смысле, ну такая ерунда.

Снова зарядил дождь, роняя холодные капли на разгорячённую кожу ребят.

– Давайте произнесём клятву, – предложил Сеп.

– Чур, я встану подальше от вас, чудики, – заявил Аркл.

Все устроились вокруг ящика. Дождь пошёл сильнее, укрыв поляну серой пеленой и отгородив ребят от остального мира.

Сеп попытался вглядеться в завесу.

Что-то шевелилось в тени среди деревьев. Он прищурился, сосредоточившись на одном пятнышке.

Послышался шёпот – или чей-то очень далёкий крик, – и над поляной повисла тишина. У Сепа мурашки побежали по коже, да и остальные ребята сгрудились поближе. Их тени слились.

– Сеп? – окликнула Хэдли, наваждение исчезло, и компания снова осталась сама по себе.

В воздухе кружила пара воронов. Они пристроились на ветке над головами ребят и принялись перебирать лапами и ерошить перья, стряхивая с них капли.

– Я готов, – сказал Сеп.

Хэдли взяла его руку в свои и подняла над ящиком, куда уже протянули ладони остальные. Сеп почувствовал тепло её кожи, вдохнул принесённый дыханием леса аромат Хэдли и закрыл глаза.

– Готовы? – спросил Мак. – Помните, что говорить?

Лэмб стиснула зубы и кивнула.

«А ведь что-то и правда происходит», – подумал Сеп, но потом Хэдли сжала его руку, и все прочие мысли улетучились из головы.

– Давайте, – сказал он. – Пока Роксбург нас не нашёл.

И они произнесли клятву – правила жертвоприношения.

«Никогда не приходить к ящику в одиночку», – сказали, не расцепляя рук.

«Никогда не открывать его после захода солнца», – продолжили, сплетя пальцы.

«Никогда не пытаться забрать свою жертву назад», – закончили и отступили.

Часть 1. Четыре года спустя

…и пусть я очень хочу уехать с этого острова и мне нравится этот остров, я, безусловно, готов выдержать (и предвкушаю) сложности жизни в кампусе.

Обращаясь к вашему уважаемому заведению, я размышлял о природе своего существования и невольно вспомнил слова Аристотеля, великого философа, который верил в силу метафор и считал, что «корни образования горькие, но плоды сладкие», а «дружба – это медленно созревающий плод». И пусть мой опыт ограничен средним школьным образованием, осмелюсь утверждать, что в обоих случаях насчёт образования Аристотель ошибался, ибо корни его сладки для пытливого ума. И представление о дружбе как о «медленном созревании» ошибочно – оно предполагает неизбежность дружбы и рассматривает одиночество как нежелательное отклонение. Что ж, я сам выбрал своё одиночество и В свою защиту прошу учесть, что я использовал его одиночество, чтобы подсластить корни своего образования.

Заранее большое спасибо за ваше внимание

С наилучшими пожеланиями,

Септембер Хоуп

1. Утро

Июнь 1986

Солнце уже кралось над деревьями и озаряло небо нежно-розовым светом, но призрачный серп луны всё ещё мерцал на краю поля зрения. Сеп подумал о её тёмной стороне, снова посмотрел в телескоп, ища комету, и снова ничего не нашёл.

Он выскочил из постели, натянул через голову футболку «Пинк Флойд» и понюхал подмышки. Решив, что сойдёт, пошёл вниз по лестнице, вдыхая запахи подгоревших тостов и морской соли.

В доме было тихо, стены окрасили первые лучи рассвета, по плоской крыше скакали чайки. Мама, полуодетая, снова спала в своём кресле, патрульный пояс валялся у неё на коленях, остывший кофе подёрнулся радужной плёнкой. Она морщила нос, видя что-то во сне. Сеп убрал волосы с её лица и включил радио.

Комнату заполнило шипение статики. Сеп нахмурился и повертел колесо настройки, пытаясь поймать какую-нибудь волну – что угодно, только не тишина.

Но везде был только этот пустой неровный шум. Сеп выключил радио и нажал мигающую кнопку автоответчика.

«Привет, милая, это Мэтт. Я хотел спросить…»

– Ой, – сказал Сеп, удаляя сообщение.

Быстро оглянулся, убедился, что мама по-прежнему спит, открыл шкафчик с сухими завтраками, но стоило только поставить чашку на стол…

– Привет, малыш. Не могла уснуть, поэтому встала рано, но, наверное, задремала. Убери это. Не позволю тебе есть всякую гадость перед школой.

– Но мне нравятся хлопья, – запротестовал Сеп.

– Это не хлопья, а сахар с сахаром, а такое я тебе разрешаю только по выходным. В будни требуется пища для ума.

Мама налила в кофейник свежий кофе, открыла банку с крабовым мясом и плюхнула содержимое в чашку, напевая себе под нос. Сеп перечитал под столом своё заявление.

– Что это там у тебя? – спросила мама.

– А? – переспросил Сеп, поворачиваясь к ней здоровым ухом.

– Я спрашиваю, что там у тебя.

– Да так, – ответил Сеп, убирая страницы в рюкзак. – Домашняя работа.

– Ты всё время над ней сидишь. – Она добавила к мясу варёные яйца и поставила чашку перед Сепом. – Держи. И помни, если крабы в банке, они уже тебя не цапнут.

– Ха-ха, – поёжился тот.

– Сегодня тебе лучше?

– Голова ещё как-то не очень, и зуб ноет.

– Так уже три дня продолжается. На самом деле даже четыре. Ляг сегодня пораньше. – Мама выглянула в окно, высыпала немного соли в ладонь и кинула её через плечо. – Пара ворон по траве скачет.

– Вроде ж так сорок отгоняют, – с набитым ртом пробубнил Сеп. Тут ожила мамина рация, и он подпрыгнул от неожиданности.

– Нет, ворон, – возразила мама. – Сороки украли у них это поверье. Если сядут на крышу – быть беде.

Сеп стиснул челюсть. Краб был вкусным, но попал на больной зуб. Интересно, сколько ещё получится увиливать от похода к дантисту?

– Все эти приметы – такая глупость, – заявил Сеп.

– И, однако же, откуда-то они взялись. – Мама поперчила своё яйцо и отпила кофе. – Села ворона на крышу – скоро смерть постучится в дом.

– Чего ей стучаться, будто она разрешения просит?

– Избави нас боже от излишне умных детей, – закатила глаза мама.

Сеп вгляделся в её лицо. Покрасневшие опухшие веки, бледная кожа…

– Ты себя хорошо чувствуешь? Почти ничего не ешь.

– Конечно, хорошо.

– То есть это не как тогда…

– Нет! – твёрдо отрезала мама. – Вовсе нет, я в порядке. И помни, у меня сегодня двойная смена, так что пообедаешь сам.

– Всё равно я после школы работаю. Перекушу у Марио.

– Нельзя каждый день есть чипсы, возьми что-то полезное. И не надрывайся столько. Надо иногда расслабиться.

– И как же?

– Не знаю. Тебе пятнадцать лет. Посмотри фильм. Сходи погуляй.

Сеп, что водил пальцем по краю чашки, поднял глаза.

– С кем?

– Ну а куда подевались все те ребята, с которыми ты бегал? Тот мальчик с лошадиным именем, та спортивная девочка?

– Аркл и Лэмб?

– Точно, Аркл! – щёлкнула пальцами мама. – Я всё думала Шергар. Кто ещё был?

– Хэдли. И Мак. Сто лет с ними не гулял. Стоило нам снова пойти в школу, и они просто… вернулись к своим настоящим друзьям. Ни словом со мной не перекинулись. Даже друг с другом. А чего ты про них вспомнила?

– Не знаю, – пожала плечами мама. – Просто сон привиделся накануне… словно они пришли к нам, постучались в двери, спрашивали, где ты. Вот и вспомнила, когда проснулась. Вроде славные ребята. Они же по-прежнему ходят с тобой в одну школу?

– Ну да. Мы пересекаемся на английском – ведь другой школы на острове нет.

Мама уставилась в свою кружку.

– Не все здесь остаются.

– Там полная стипендия, покрывает все расходы на обучение, – после паузы сказал Сеп.

– Ты знаешь, что не деньги меня волнуют, просто… школа-интернат? Ты же можешь доучиться здесь, а потом поступить в университет на материке. Все обзаводятся друзьями в университете.

– Прямо все?

Она вздохнула.

– Знаю, тебе пришлось нелегко, мой храбрый мальчик. И ты никогда не мог усидеть на месте. Поедешь в город, тебе там понравится. И не захочешь возвращаться.

Сеп терпеть не мог, когда мама подчёркивала его так называемую храбрость. Какая там храбрость, он просто терпел жизненные невзгоды – всё равно что восхищаться скалой, торчащей посреди прилива, будто у неё есть выбор. А главное, Сеп не хотел, чтобы ему приходилось проявлять стойкость, – он хотел жить легко, радостно, не прилагая особых усилий. Как все остальные.

– Может и не получиться, – сказал он.

– Знаю, сынок, знаю.

Мама снова поперчила яйцо, но не притронулась к пище. Повисшее молчание изредка нарушало шипение рации. Казалось, усилия мамы сдержать эмоции так же скручивают воздух, как сильные руки, выжимающие мокрую тряпку.

Сеп провёл пальцем по кнопкам плеера и посмотрел в кухонное окно. Морская гладь виднелась в просветах между верхушками деревьев, то исчезая, то появляясь снова, когда ветки трепал ветер. За водой простирался материк, бледное серо-зелёное пятно с лопастями ветряных мельниц, пересекающих линию горизонта. Город казался невидимкой, однако притягивал к себе окружающий пейзаж, как камень, продавливающий своим весом лист бумаги.

Сеп отнёс тарелки в раковину, собрал объедки салфеткой и спрятал ту в карман.

– Тебя подбросить? – спросила мама.

– Что?

– Подбросить тебя в школу?

– На полицейской машине? Спасибо, мне и так проблем хватает.

Мама улыбнулась, и Сеп расслабился.

– Хочешь, высажу за углом…

– Всё нормально. Доеду на скейтборде.

– Ты же знаешь, как я не люблю, что ты на нём гоняешь.

– Так купи мне мопед, – предложил Сеп, доставая из холодильника сэндвичи.

Мама закатила глаза.

– Ну почему бы тебе хотя бы на велосипеде не поехать?

Сеп вспомнил свой старый жёлтый «чоппер», покрытый ржавчиной, словно пятнами экземы, и заплетённый четырёхлетним слоем паутины.

– Нет. – Он подхватил рюкзак.

– И не смей лису прикармливать! – крикнула вслед мама.

Хлопнула дверь. Утреннее солнце ещё не прогрело кости острова, и воздух оставался холодным. Сеп почувствовал, как тот овеял лицо свежим морозным дыханием, и потёр руки.

Лиса сидела на дорожке, первые лучи золотили рыжий мех. Сеп положил салфетку у своих ног и чуть отошёл в сторону.

– Держи. Больше ничего нет. Давай, а то я опаздываю.

Затем сделал шаг вперёд. Животное отпрыгнуло на угольного цвета лапах, а затем снова уселось и зевнуло. Его острая морда казалась совсем крошечной под огромными ушами с чёрными кончиками.

Сеп снова двинулся, но лиса отпрыгнула назад; её янтарные глаза вспыхнули, маленькое тело напряглось. Животное моргнуло и склонило голову набок.

Сеп хотел дотронуться до ушей лисы, но та отскочила подальше, балансируя на кончиках лап.

– Может, однажды ты научишься мне доверять, – сказал он.

Лиса дождалась, пока Сеп не скроется из виду, подобрала крабовое мясо и потрусила обратно в лес.

2. Опоздание

Низкое утреннее солнце окутало Сепа, пока тот катился под гору. Свет собирался в ущельях острова, точно лужицы расплавленной карамели, вспыхивал в лесу, как лучи факелов, и плашмя разбивался о стены здания школы. День начался с жужжания мух и гула работающих двигателей – и время тянулось сквозь него, словно гусеница, то подбираясь в кучку, то вытягиваясь вперёд, а иногда и полностью замирая.

Для Лэмб, что стояла на коленях перед треснувшим зеркалом своей матери, расчёсывала волосы и вспоминала прошлое, оно медленно ползло; а вот Аркл, чей перевозбуждённый разум ещё гудел после недавнего просмотра телешоу, чувствовал, как оно проносится мимо размытым пятном. Время слегка коснулось Хэдли, пока та витала в облаках, погрузившись в свои наброски и каракули. Кофе остывал в её кружке, а она сидела на лестнице и разрисовывала бока парусиновых туфель. Время тисками смыкалось вокруг Мака, пока тот совершал свою ежедневную пробежку мимо реки, где валялись все отходы города: ржавая тележка, пакеты с мусором и мешок, что был полон несколько дней назад, но теперь тряпкой болтался на воде. Минуты давили Маку на плечи, а он бежал обратно в дом, где никогда ничего не менялось, а время, казалось, вообще не двигалось. Всё те же крики, пьянство и хлопанье дверей.

И теперь секунды ускользали от Сепа прежде, чем он успевал их поймать. Холодный воздух пузырём надувал его футболку, пока он нёсся вниз по пологому склону. Вот только взыскания за опоздание, похоже, избежать не получится.

Грохот скейтборда вторил музыке в наушниках – миксу раннего Боуи и The Cure. Как раз началась Close to Me, когда дорога свернула влево и перед широким входом в залив и вытянутым языком старого пирса показалось приземистое здание школы. Стоял прилив, море захватывало землю. Когда же волны чуть отступали, мокрые камни показывались над поверхностью, точно сморщенные дёсны мертвеца.

Сеп прищурился и разглядел вдали материк. Сейчас тот походил на зелёную дымку, но всё равно казался твёрдым и надёжным – то есть полной противоположностью острову. Сеп впервые побывал там ещё в детстве, гостил у родственников до того, как мама заболела. Те несколько долгих дней отложились в памяти сияющими лицами родных, высокими зданиями и шумом улиц. Он мечтал об этой жизни – оживлённой, насыщенной, где можно затеряться, а не сидеть, как в аквариуме, на холме Форд, – и яркая путеводная звезда инженерного колледжа города пронизала своим сиянием все желания Сепа. В стальной камере его сердца билась одна-единственная мысль.

Покинуть остров.

Сеп въехал на парковку с последними трелями звонка и потёр подбородок. Его охватило странное чувство – как будто в ушных раковинах возникла опухоль; как будто кто-то дышит за плечом.

Он посмотрел на небо. Луна исчезла, скалы и лёд кометы Галлея спрятались где-то за пределами видимости.

Сеп сморгнул резь в глазах и потрогал больную десну.

Остальные опоздавшие – сельские дети, сони и курильщики – успели уже просочиться в школу. Сеп перевернул доску и миновал двери. Осмотрев холл, он накинул наушники на шею и подошёл к торговому автомату. Ещё одна минута ничего не значила – Сеп всё равно уже опаздывал, а по химии считался лучшим в классе. Мистер Маршалл едва ли в припадках не бился над его тетрадью.

Сеп купил банку газировки, но как только щёлкнул кольцом, жёсткая маленькая рука легла ему на плечо.

– Снова опаздываем, Хоуп? – прошипел тонкий голос. – Ни разу за неделю вовремя не пришёл. За это лишаю тебя обеденного перерыва.

– И вам доброго утра, миссис Магуайр, – ответил Сеп, не оборачиваясь. – Пора бы нам прекратить вот так встречаться.

Магуайр выхватила у него банку и встала перед Сепом, сверля его водянистыми глазами.

– Поострить решил… Тогда и завтра на обед не пойдёшь. Согласен?

– Конечно, мисс.

Магуайр подошла впритык к Сепу.

– Почему ты снова напялил эти дурацкие высокие кроссовки?

– Чтобы не запачкать носки, мисс, – ответил Сеп, глядя прямо перед собой.

– Три обеда.

Сеп моргнул.

– Но сегодня же четверг. До конца недели всего два дня.

– Так понедельник всё равно настанет, не правда ли? – Она приподнялась так, что её нос почти касался подбородка Сепа. – Знаешь, в чём твоя проблема, Хоуп? Ты не уважаешь других людей.

– Напротив, мисс, – сказал Сеп, отстраняясь от её отдающего кофе дыхания. – Вы уже тридцать лет отлавливаете опаздывающих в одной и той же школе. Как вас не уважать.

Глаза Магуайр сузились, и она приблизилась к уху Сепа.

– Позвольте дать вам бесплатный совет, молодой человек…

– Этим ухом я не слышу, миссис Магуайр, – поправил Сеп, поворачивая голову.

– …ты можешь быть хоть семи пядей во лбу, но дурной характер за оценками не скроешь. Колледжам нужны люди, а не только результаты тестов. Тебе надо высунуть нос из книг, с кем-то подружиться, заняться чем-нибудь интересным. Я знаю, что твоё заявление неполное… – голос Магуайр смягчился, – о чём ты собираешься писать, кроме учёбы? Что ответишь, когда они спросят, какие отношения ты здесь построил?

Сеп посмотрел поверх её головы на общий зал старшеклассников.

– Не знаю, – наконец сказал он.

– Вот и подумай. В противном случае единственный для тебя способ добраться до материка – это догрести туда на своём раздутом эго.

– Но миссис Магуайр, – возразил Сеп с невинным лицом, – эго – лишь абстрактное психологическое понятие. Как на нём уплыть?

Магуайр позволила себе улыбнуться.

– Значит, ты утонешь, Хоуп. Иди учись плавать.

И ушла, посмеиваясь.

Сеп подождал, пока учительница не скроется из виду, затем закинул ещё монет в автомат и побежал в класс.

Весь сдвоенный урок химии он провёл в полудрёме, даже шаткий стул не стал помехой, разум убаюкивал знакомый шёпот бунзеновских горелок. Но третьим уроком в четверг шла история, а история означала Воби.

Воби был старым. Огромная обрюзгшая фигура в изношенном твиде, единственный галстук изрядно испачкан кофе и яйцами. В юности он играл в биг-бэнде на кларнете, но во время службы в армии потерял и палец, и мечту: теперь Воби на каждом уроке читал газету и курил маленькие сигары, выпуская дым в окно. Он никогда не держал слово и никогда не проверял домашнее задание. О его дыхании ходили легенды – поговаривали, что однажды Воби резко выдохнул и ослепил двух третьеклассников.

Его класс был самым жарким местом в школе: душное логово с коричневыми стенами и ещё более коричневым ковром, зудящее от пыли и пронизанное солнечными лучами, которые обжигали парты и слепили учеников. То, что старик не изошёл по́том до смерти, считалось настоящим чудом – его багровое лицо постоянно сияло, точно глазированный горшок.

Сеп, раскачиваясь на стуле в задней части класса, наблюдал, как Воби с благоговейной заботой переворачивает огромные страницы своей газеты. Каждый раз, когда перелистывалась страница, Сеп нажимал кнопку на своём плеере, словно отмечая фрагменты умирающего времени.

Он сел ровнее, моргнул и постарался сосредоточиться – в сотый раз перечитал свою анкету. Слова расплывались, шестерёнки в мозгу скрипели.

«Расскажите, как проводите время вне школы. Вспомните моменты, когда успешно налаживали связи с окружающими, например входили в какую-то группу или команду; есть ли что-то, чем вы гордитесь».

Сеп добрую минуту таращился на страницу, а потом сложил её и убрал в рюкзак.

Воби ковырялся в зубах и не обращал внимания на Анну Райт, которая уже несколько минут держала руку поднятой. Наконец учитель опустил газету и мазнул по классу равнодушным взглядом.

– Да, мисс Райт?

Анна уронила руку и потёрла запястье.

– Сэр, я забыла учебник.

– Горе тем, кто забывает свои учебники, – протянул Воби, возвращаясь к своей статье. – Если у вашего знаменитого соседа, Стивена Эштона, вдруг завалялся запасной, то вы можете попросить его поделиться. Если же нет, то тайна Хлебных законов навсегда останется для вас неразгаданной. И это, мисс Райт, стало бы трагедией – политическая машина может многому научить нас касаемо общественного ритма прошлых веков и преходящей природы этого мимолётного пузыря, который мы зовём жизнью.

– Что? – переспросила Анна.

Стивен пододвинул к ней свой учебник.

В дверь постучали, и класс с благодарностью обернулся на звук.

– Войдите, – позвал Воби.

В комнату вошла светловолосая девочка-первоклассница с приколотым к свитеру значком котёнка. Она сжимала в руке какой-то листок.

– Да, малышка? – спросил Воби.

– Пожалуйста, сэр, это от мистера Тенча, – запинаясь, пробормотала девочка, передавая записку.

Воби взял листок и прочитал, поджав губы.

– Мастер Хоуп, – с апатичной улыбкой окликнул он Сепа. – Похоже, вас вызывают в Логово Гигантского Зверя. Не знаете зачем? Возможно, по поводу ваших знаменитых опозданий?

Одноклассники зашептались и захихикали.

Сеп пожал плечами:

– Может быть, сэр.

– Надеюсь, вы и сегодня опоздали?

– Конечно, сэр.

– Тогда ступайте и прихватите свои вещи на случай, если вас продержат до звонка. Да побыстрее – горе тем, кто не подчиняется директору.

– Да, сэр.

– И, Хоуп, перестаньте пожимать плечами – вы похожи на француза.

– Да, сэр, – повторил Сеп, бросая вещи в сумку. Он чувствовал на себе взгляды всего класса, но остановился у стола Анны.

– Одолжить тебе? – прошептал Сеп, протягивая учебник. – На сегодня?

Её глаза расширились.

– Спасибо, – прошептала она.

– Урод, – сказал Стивен так, чтобы класс услышал.

Кто-то из ребят засмеялся, и Сеп почувствовал, как у него горят щёки.

– Учёный, да ещё и джентльмен, – заметил Воби, вынимая сигару из коробки и вставляя в свои пурпурные губы. – Как же мало нас осталось.

Закрывая за собой дверь, Сеп ощутил в животе знакомый тяжёлый ком смущения, а в последней полосе света увидел Хэдли, смотрящую на него сквозь чёлку. Её лицо ничего не выражало.