Czytaj książkę: «Война на двоих», strona 4
Глава VI
А дни все шли и шли. Ползли, будто толстые зеленые гусеницы по листу. Еды с каждым днем становилось все меньше, а работы – все больше. Друзей стали посылать на сами фундаменты и заставляли строить бараки вместе с мужчинами-рабочими. Твердые мозоли на ладонях теперь обильно кровоточили. Дети слизывали капли с кожи языком и вытирали их рукавами, которые со временем приобрели красно-бурый оттенок.
– Мы с тобой на мясников смахиваем. Не хватает топора и пилы, – шутила Мари. А Иссур корчил забавные гримасы, изображая яростного скотобойца. Однако кроме открытых ран, девочку на новом рабочем месте еще тревожило внимание одного из военных, следящих за порядком. Он стоял в десятке метров от фундамента, положив правую руку на заткнутый за пояс пистолет, и не сводил с Мари своего взгляда. Военный смотрел на нее не злобно, не радостно и не грустно. Он будто пожирал ее глазами. Девочку это смущало и одновременно пугало. Каждый раз, когда они встречались взглядами, Мари растерянно закусывала губу и опускала голову.
– Что ему от меня нужно? Вокруг полно рабочих, почему он не смотрит на них? – задумывалась она в такие моменты. И хоть эта напряженная атмосфера между ней и таинственным военным больше всего волновала Мари в новой «должности» на работе, девочка решила пока не раскрывать свою тайну Иссуру. Ей казалось, что она не должна этого делать. Тема была слишком интимной и волнующей. Волнующей настолько, что порой Мари сама себе удивлялась. Конечно, то, что военный выглядел вполне молодо, а черты его бледного чистокровно-арийского лица были правильными и даже вполне миловидными, добавляло некой остроты в их переглядывания, но, чтобы настолько…
Однажды вечером Мари задержалась на работе. Она хотела наверстать упущенное за ее затянувшийся дневной перерыв из-за больных рук. Девочка складывала кирпичи из тачки в кучу, причем решила сделать все как можно более аккуратно и возвести в конечном счете что-то вроде пирамиды.
– Вот мужчины удивятся, когда обнаружат это утром, – хихикала Мари.
Вдруг она почувствовала кое-что спиной. Девочка не услышала ни шагов, ни шороха, ни единого звука. Кто-то стоял сзади. Может, это просто Иссур вернулся? Но почему так страшно оборачиваться?
«Кто-то» схватил Мари за плечи и развернул к себе. Им оказался тот самый военный. Он смотрел на Мари в упор, в полутьме его глаза отсвечивали синим. Девочка вся съежилась, готовясь к чему угодно: к удару, к ругательствам, к наказанию. Но мужчина мгновенно разрушил все ее ожидания, чуть наклонившись и накрыв губы Мари своими. Мощные руки крепко сжали худое тело, пальцы левой больно впились в бедро девочки, а правой грубо обхватили шею, перекрыв доступ к воздуху. Мари охнула и закашлялась. Военный слегка ослабил хватку.
– Вы… Что Вам нужно от меня? Я… в чем-то провинилась? – просипела девочка, ошарашенно разглядывая безумца. Тот впервые улыбнулся и отвел взгляд в сторону, будто что-то вспоминая.
– Нет, но… Я давно наблюдаю за тобой… Знаешь, когда слишком долго находишься на службе, начинаешь скучать по обыденной жизни. По встречам с друзьями, по выпивке, по женщинам… – военный вновь взглянул на Мари, чуть прищурившись. – И порой так хочется…
Девочка не успела спросить, чего же ему хочется, так как сразу получила ответ. Военный властно целовал свою жертву и прохаживался руками по юному телу, так нагло, так рьяно, так собственнически. Мари ахнула, когда мужчина залез холодными ладонями под рубашку.
– Вы… Меня… – выдохнула она, пытаясь отстраниться от чужих губ.
– Сейчас ты станешь моей, деточка, – шептал военный, оглаживая худые ребра.
– Но… это же незаконно!
– Я здесь закон.
Мари поняла – этого не избежать. В голове пронеслось отчаянное «беги!», но куда бежать, когда тебя со всех сторон сжимают будто тисками. И людей поблизости нет, все ушли на ужин. Нет даже Иссура. Военный принялся задирать наверх ее рубашку. И тут девочка вспомнила фразу из старой-старой библиотечной книги, которую даже выписала в отдельный блокнот:
«Самая лучшая защита – это нападение».
– О да, мой Аполлон! Я готова отдаться тебе прямо сейчас!
Мужчина приостановил процесс раздевания и недоуменно уставился на жертву.
– Мне не послышалось? Ты согласна?
– Да, мой господин! Ты даже не представляешь, как я этого хочу! – чуть ли не скулила Мари.
В глазах военного загорелись огоньки.
– Никогда еще не слышал такого откровенного признания. А ты, видимо, грязная девочка?
– Да, да! Я очень, очень грязная девочка!
Военный усмехнулся и взял Мари за подбородок.
– И чего же хочет грязная девочка?
– Хочет плетку! Или хлыст! Прямо сейчас!
– Больше всего на свете?
– Больше всего на свете!
Мужчина освободил Мари из своих объятий.
– Господин сходит за хлыстом и вернется через пару минуток.
– Девочка будет покорно ждать своего господина!
– Точно?
– Точно! – Мари чуть присела и сложила кисти словно кошачьи лапки.
Военный облизал губы и причмокнул от удовольствия.
– Уф, как же ты хороша…
Когда высокая мужская фигура скрылась из виду, девочка со всех ног помчалась к баракам. Не помня себя от ужаса, Мари ворвалась в свой деревянный дом, чуть ли не взлетела на нары и зарылась в одеяло. Иссур удивленно затормошил подругу, пытаясь выяснить, что произошло. А та прикрыла рот руками и беспомощно закричала в ладони. Как теперь смотреть ему в глаза? Что, если завтра за ней придут? А вдруг уже наутро ее не станет? Мари замотала головой и заколотила себя кулаками по вискам.
– Нет, нет, нет!
– Да что с тобой? – Иссур не выдержал и скинул одеяло с девочки. Губы подруги заметно покраснели и припухли, на ослепительно белой шее ярко выделялись темноватые синяки. Мальчик взял лицо подруги в ладони и оглядел его получше. С каждой секундой его глаза округлялись все больше и больше.
– Кто… с тобой это сделал? – прошептал Иссур наконец.
– Он… Он…
Мальчик вплотную подвинулся к Мари, их лица разделяли миллиметры.
– Кто. Это. Сделал?
Девочка стыдливо опустила глаза.
– Тот военный, что присматривает за нами на работе… Он постоянно за мной наблюдал, а сегодня…
– Наблюдал? Почему ты мне не сказала?! – Иссур неистово затряс Мари за плечи, будто она была пыльным ковриком из прихожей.
– Я думала, что ты не поймешь, посмеешься. Скажешь, что я все выдумала, – пролепетала девочка, все ниже и ниже склоняя голову. К глазам подступили предательские слезы. Мари утерла нос рукой и боязливо взглянула на друга исподлобья. Иссур не улыбался. Не смеялся. И даже не злился. Он с полминуты сидел молча, а потом собрал руки подруги вместе и обхватил с двух сторон своими ладонями, как несколько недель назад.
– Я бы никогда такого себе не позволил.
Мари стало гораздо легче. Знаки внимания и поддержки от друга ее успокоили, и не в первый раз. Иссур выслушивал все ее причитания на работе, крепко обнимал, и раздражение как рукой снимало. Вот и сейчас мальчик вновь помог ей расслабиться.
Однако вскоре Мари заметила на себе более встревоженный взгляд.
– Он ведь с тобой сделал… только это? Ничего более…?
– О, ну конечно только это, я успела убежать раньше! Правда, мне пришлось… обворожить его.
– Обворожить? – Иссур поднял одну бровь и усмехнулся.
– Сделать вид, что мне тоже…. Ну… Хочется. Послала его за… – Мари закашлялась, вспоминая пикантные подробности. – Дополнительным атрибутом. Ну и сбежала.
– Подонок, – только и вылетело у мальчика. – Мерзкий, грязный пошляк.
Мари чуть покраснела, вспомнив, что она сама оказывается не так уж и проста.
– Ого, где наш интеллигентный молодой человек таких плохих слов поднабрался? – рассмеялась девочка, чтобы сгладить неловкую паузу.
– Здесь и не такого наберешься.
Иссур сжал ладони Мари крепче.
– Теперь буду следить за ним. Если хоть на метр ближе к тебе придвинется…
– А может, не стоит? Он объективно сильнее и выше.
– Тогда по вечерам оставлять тебя одну на фундаментах не буду. Кто знает, что ему еще в голову взбредет.
– Ну, хорошо…
Двое детей сидели на постели, нежно обнявшись и слегка покачиваясь. Они почти забыли обо всем плохом, что преследовало их в течение долгого дня. Точнее, Иссур забыл. Мари все никак не могла понять, что же с ней происходит. От военного она улетела как пуля, хотя до этого случая не раз задумывалась о его поражающе притягательном лице. Притягательном и одновременно отталкивающем нескрываемой похотью в глазах. Этот тип сумасшедший, совершенно точно, и держаться надо от него подальше. Но не слетела ли с катушек она сама, она, Мария Эргард?
– В этом чертовом лагере все окончательно запуталось.
Глава VII
Следующие несколько дней Мари прожила в немом страхе. На работе она не поднимала глаз от кирпичей, чтобы случайно не встретиться с ним взглядом. Иссур никуда не отходил от подруги и постоянно наблюдал за ситуацией. Однако военный вел себя подозрительно спокойно и невозмутимо держался на посту. Разумеется, на Мари он поглядывал, но не так часто, как раньше. Это еще больше напрягало Иссура.
– Просто чокнутый псих! Накинуться посреди ночи на безоружную девочку, а наутро всем своим видом показывать, будто ничего не произошло! – делился яростью мальчик с подругой в бараке перед сном.
– Он меня не трогает. Это главное. А то, что у него в голове, уже не наше дело, – старательно умеряла девочка пыл Иссура, хотя сама жутко нервничала. Иногда ее тревога становилась настолько большой, что руки начинали дрожать, а в груди перехватывало дыхание.
Вскоре военного отправили на другой участок. Ему на смену пришел мужчина средних лет, который дни напролет был занят лишь курением своей лакированной трубки и не обращал почти никакого внимания на копошащихся рядом рабочих. Мари наконец выдохнула. Иссур еще какое-то время присматривался к новому постовому, но, убедившись в его относительной безобидности, успокоился.
– Однако, если он все-таки что-то вдруг удумает…
– Поняла я, поняла.
Как прежде поползли обычные дни. Веселый оркестр неизменно провожал людей на работу ранним утром и встречал поздним вечером, голодных, уставших и измученных. Мари жалела музыкантов. Каково им играть задорную музыку для публики, которая буквально иссохла и стала невосприимчивой абсолютно ко всем звукам, кроме команд и крика военных? Каково им ежедневно видеть сотни, а может, и тысячи осунувшихся лиц с пустыми глазами? И каково им так широко улыбаться этим лицам в ответ?
Мари боялась стать такой же. Иссохнуть, будто мертвец, забыть, что такое чувства, укладывая кирпич за кирпичом. Окончательно затеряться в толпе. Просуществовать здесь весь тот срок, что ей отведен. И умереть лысой, маленькой, испуганной девочкой в грязной полосатой рубашке с потрепанной шестиконечной звездой на груди. Умереть, толком никем и не став.
– И все же, никак не пойму – зачем? – однажды вырвалось у Мари на работе.
Иссур опустил тачку на землю и вытер рукой потный лоб.
– Что – зачем?
– Зачем мы здесь. Зачем все это – бараки, оркестр, кирпичи? Зачем военные в черных фуражках с черепами? Зачем полосатые рубашки с номерами? Зачем забор из колючей проволоки? Зачем все это устраивать, если можно было бы с таким же успехом поселить нас в обычной деревеньке? Мы ведь не преступники. Тогда почему сидим в тюрьме?
– Тише, тише! – Иссур боязливо оглянулся на постового, но тот безразлично покуривал трубку.
– А почему я должна молчать? Мы ведь все-таки живем в цивилизованном обществе, и я имею право на свое мнение. Кто он вообще такой, чтобы заставлять меня молчать? Почему я должна слушаться?
– ПОТОМУ ЧТО! – вдруг взорвался мальчик. Рабочие устремили свои удивленные взгляды на детей. Невозмутимый постовой и бровью не повел.
– Потому что, – понизил голос Иссур, – сделаешь один неверный шаг здесь, скажешь хоть одно неверное слово, и тебя убьют.
Мари вздрогнула.
– Как… убьют?
Мальчик подошел к подруге и заговорил шепотом:
– Вчера в бараке один взрослый парень рассказал мне кое-что. Он был на участке и увидел, как один из рабочих подбежал к проволоке и пытался перелезть через нее. Верно, сумасшедший. Его схватили, а потом повели к дальней стене и расстреляли. Тот парень спрятался за грудой досок и видел… это.
У Мари все поплыло перед глазами. В этом и без того ужасном лагере еще и… убивают?
– А вдруг парень соврал тебе? – голос девочки дрожал.
– Про такое не врут. Да и кто здесь станет врать, какая с этого выгода? – бесстрастно ответил друг, стряхивая с ладоней грязь.
Мари почувствовала, что сейчас упадет. Упадет и прилипнет к этой пыльной сухой земле без единой травинки. И больше никогда не встанет.
– Но… Ведь наш постовой ведет себя вполне мирно… Я никогда не видела, чтобы он…
– Эта территория огромна. И на ней наверняка по группам работают сотни или тысячи рабочих. И у каждой такой группы есть свой постовой. А постовые бывают разные. Кто-то и внимания на тебя не обратит, как наш нынешний, кто-то прикрикнет, кто-то арестует, а кто-то может и… – на последних словах Иссур вздохнул и бросил на подругу горький взгляд. – Сама знаешь, что. Поэтому, будь осторожней. Веди себя тихо и не высовывайся лишний раз. А уж тем более не поднимай такие темы. Обещаешь?
Требования были жесткими, однако Мари без раздумий закивала головой. Лучше сейчас помолчать, чем позже мучиться, стоя под дулом. Но сам факт того, что здесь могут убить кого угодно за малейшую провинность, никак не выходил из головы девочки и внушал неугасаемый ужас.
– Почему ты… такой спокойный? Неужели тебе не страшно? – прошептала Мари.
Иссур сглотнул и отвел взгляд в сторону.
– Конечно страшно. Очень, очень страшно. Но мы ведь уже здесь и никуда отсюда не денемся. Остается только смириться и ждать освобождения.
– Освобождения? – в испуганных глазах зародилась надежда.
– Ну не вечно же нам тут копошиться. Достроим бараки и уедем еще куда-нибудь. Получим, так сказать, заслуженный отпуск, – мальчик тихо рассмеялся.
– А ты уверен, что здесь отпуска выдают?
– Мы же не в колонии срок отбываем и по закону нас должны отправить на отдых. Разве у них есть какие-нибудь основания, чтобы нас задерживать? Нет, мы ведь простые, невинные люди. Но лучше об этом им лишний раз не говорить, иначе для чего они пистолеты за поясом носят?
Слова друга звучали более чем убедительно, и Мари во второй раз рьяно закивала головой.
Однажды, как обычно перекладывая кирпичи из тачки на фундамент, Мари услышала за спиной вопрос:
– Ты никогда не жалела о том, что поехала со мной?
Девочка обернулась. Иссур стоял, заложив руки за спину и переминаясь с ноги на ногу.
– Жалела… о чем? – уточнила Мари, вернувшись к работе и выгружая последние камни.
– Ну… о том, что здесь нас держат как собак на цепи, мы живем в военном лагере, а не в деревне… Ты ведь так много об этом говорила… – мальчик исподлобья следил за реакцией подруги. Та развернула пустую тележку с противным скрипом ржавых колес обратно и улыбнулась:
– Конечно не жалела, дурачок. Да – трудно, да – сложно. Но мы ведь вместе. И вообще, мы наверняка работаем ради своей страны, ради Германии. А мне для блага Германии ничего не жалко.
Лучи закатного солнца освещали светлое лицо Мари с едва проступающими рыжими веснушками, и про себя Иссур отметил, что, несмотря на худобу и нездоровую бледность, она все равно осталась необычайно красивой.
– Просто я так часто корю себя за то, что позволил тебе ехать со мной… С самого начала я предчувствовал что-то недоброе: у подъезда, в кузове машины, на вокзале. Если бы я приехал сюда один, то тебе не пришлось бы так страдать. Все-таки, ты ведь не еврейка и здесь ты оказалась незапланированно. Ты могла бы всего этого избежать и спокойно жить дальше в Берлине, читать и обсуждать книги с фрау Катрин, пить чай, гулять. Но я предложил тебе ехать со мной. Я обрек тебя на каторгу. Я… – Иссур отвернулся и прижал ладони к глазам. Его спина задрожала. Мари с грохотом бросила тележку на землю и обхватила друга сзади за пояс.
– Не говори так, не говори! С тобой – это ничуть не каторга. И в Берлине мне бы лучше не жилось. Что с него взять? Ну что ты, не надо… Мы же обещали друг другу не плакать.
– Я такой… такой гадкий… ты здесь страдаешь… из-за меня…
– Я не страдаю! И ты не гадкий! Ты замечательный! Ну же, прекрати!
Ржавое колесико окончательно отвинтилось от тележки и покатилось по сухой, обжигающей ступни земле. Постовой, в очередной раз до блеска натирая свою трубку, горько усмехнулся, глядя на двух обнимающихся ребятишек.
