Czytaj książkę: «Никаких принцев!»

Серия «Девушка без права на ошибку. Звезды юмористического фэнтези»

© М. Сакрытина, 2018

© ООО «Издательство АСТ», 2018

* * *

Глава 1,
где мне делают предложение, от которого я могу, но не хочу отказываться

Наверняка все знают историю про заколдованную девушку, которая двенадцать часов в сутки похожа на тролля. Да, там в конце принц целует бедняжку – вуаля, проклятье снято, и «жили они долго и счастливо»… Да нет же, вы не поняли – бедняга не принц, а девушка! Она же страдала от заклятия каждый день, а принц – только те пару секунд, пока ее целовал. Ну ладно, берем по максимуму: пять минут страдал, хорошо? Сколько времени нужно, чтобы влюбиться? Что, пяти минут мало? Ха! А если полкоролевства в придачу?

Значит, история знакома. Постойте, какой огр? А, вы про Шрека. Да, наше современное общество ведь против стереотипов, и принц у нас превращается в огра. Прекрасно – то, о чем мечтает каждая принцесса. Ага, конечно, – всю жизнь быть… э-э-э… огрихой? Огром? Огроледи?

В любом случае есть разница между «красавица – днем, чудовище – ночью» и… Ну, наоборот. Днем – чудовище, ночью – красавица. Уж поверьте мне, разница огромная. Хотите знать какая? Днем другие люди (не заколдованные неудачники вроде меня) бодрствуют, и от них не спрячешься. А еще – встаешь утром, плетешься к умывальнику, смотришь в зеркало… А у тебя рожа зеленая. Да-да, в прямом смысле. Нет, не полностью. Частично. Местами… пятнами.

Бородавки это великолепие только органично дополняют. И если бы только на лице… Зато глаза яркие, красные¹. Нет, не как у вампира. У вампира, если вы внимательно смотрели «Сумерки», они бордовые (когда не желтые, да?). А тут – алые. Ярко-алые. Не заметить невозможно. Пройти мимо – нереально.

Что еще? Губы. Ну, не совсем они у меня прозрачные. И не то чтобы как ниточки… Но почти. Ой, да ладно, кого я обманываю – на лицо самая настоящая квакша. Читали «Царевну-лягушку»? Так вот, лично я понимаю, почему царевич лягушачью шкуру сжег. Если его суженая в такую же страхолюдину превращалась, какую я каждое утро в зеркале вижу… То да, любой наказ забудешь. Не для слабонервных зрелище. А мужчины такие впечатлительные, когда дело доходит до женской внешности!

Ну что еще? Хм, пожалуй, вот, в дополнение: я… м-м-м… пухленькая. Не толстушка, но мой силуэт напоминает… шар. Да. Определенно шар. И ноги у меня короткие. И волосы тоже. Короткие, черные и жесткие. И ногти зеленые – всегда, и вовсе не от лака. А между пальцами перепонки. Думаете, это удобно? Плаваю хорошо? Да, плаваю я хорошо. Зато знаете, как я в начальной школе с прописью сражалась? Представляете, каково это – держать ручку перепончатыми пальцами? Ну вот.

Это днем. Каждым днем. А ночью, стоит солнцу сесть… Увы, не там, где я живу, а в другом мире, откуда родом моя мать, так вот, стоит там солнцу сесть, как я – красавица. Писаная красавица, не на что жаловаться: девяносто – шестьдесят – девяносто, длинные волосы натуральной блондинки, синие глаза, пухлые губы. Барби.

Все это не особенно мне помогает, ибо солнце в том мире заходит всегда в одно и то же время – когда в Москве полночь. Согласитесь, если ты лягушка в дневное время, найти принца, который соблазнится твоей благородной душой и золотым сердцем, мягко говоря, сложно. А да, плюс твой отец не король.

Нет, у моего папы частный бизнес, преуспевающая фирма, но современные «принцы» хотят что-то еще, кроме контрольного пакета акций, чтобы без памяти влюбиться в заколдованную «принцессу». А без поцелуя любви мое проклятие не снять.

Все началось еще до моего рождения: папа был толкинистом и на очередной ролевке замутил с ведьмой. Он же не знал, что она окажется настоящей черной колдуньей из другого мира! Я это к тому, что толкинисты хоть в плане параллельных миров и продвинутые ребята, но как-то не догадываются, что в их тусовку могут влиться настоящие маги.

Так что, когда месяц спустя на следующей ролевке папу закадрила на этот раз фея (да, папа у меня видный даже сейчас, а уж в молодости и подавно), он легко попал в розовые сети любви, последствия которой оказались неожиданными для всех. Папа испытал магию на собственной шкуре: отвергнутая колдунья превратила его в осла. А фея неожиданно для себя влюбилась (нет, не в осла, а в папу-человека). Сильно, аж на год (а это серьезный срок для феи). За это время она нашла папу, расколдовала, вышла за него замуж и родила меня. Увы, они забыли пригласить на свадьбу ту самую колдунью, и она обиделась. Колдуньи вообще близко к сердцу принимают каждый раз, когда их забывают куда-то пригласить. Отсюда правило: никогда не забывайте про колдуний, а то они о себе напомнят. Папина колдунья напомнила проклятьем дочери, то есть меня. Мама уверена, что это было проклятье лягушки. То есть я должна была полностью стать лягушкой. Но что-то пошло не так, и я стала… Вот тем, что вижу в зеркале каждое утро.

Самое забавное: когда мама с той колдуньей разобрались (читай, поцарапали друг-другу лица и повырывали волосы), то обе пришли к выводу, что все мужики – козлы. Мама ушла от папы, оставила ему меня, а сама вышла замуж за какого-то принца у себя там… Ну, там, в другом мире. Принц потом стал королем, ветреная фея – его королевой… На три месяца. Ну, знаете этих фей, у них в голове одни цветы. А колдунья вроде бы живет у себя в башне старой девой и уже завела сотню кошек. Или превращает кого-то в кошек, не знаю. Меня она расколдовать не может, как, впрочем, и мама: только поцелуй настоящей любви справится с проклятьем (и если вы подумали про Эльзу с сестрой или Малефисенту, то нет, со мной не прокатит – это должен быть именно влюбленный в меня юноша). С тех пор я полулягушка. Днем. Комаров ем, когда папа не видит. Квакаю перед дождем, когда никто не слышит. В общем, ничего так, живу себе потихоньку. И если бы не папа, все было бы просто замечательно.

С ролевками он после феи с колдуньей, конечно, завязал. Ударился в работу. Не женился. Вкусил жизнь отца-одиночки. Говорит, интересный опыт. У нас прекрасная семья, мне не на что жаловаться – папа у меня замечательный. Но почему-то считает, что за шестнадцать лет я еще не привыкла к «лягушка – днем, принцесса – ночью», оттого страдаю, и меня нужно кровь из носу расколдовать. «Жабенок мой, ты столько теряешь!» М-да… Иные мамаши так над своими дочерьми не трясутся, пытаясь устроить их личную жизнь! Папе совершенно невдомек: за шестнадцать лет я привыкла к тому, что люди воротят от меня нос, и даже в метро в час пик вокруг меня пусто. Он еще не понимает, что меня это совершенно не волнует: странно завидовать одноклассницам-красоткам, когда ты краше их в сотню раз. Правда, только ночью. Но все же. И они бегают на свидание с парнями, которые на такую, как я днем, смотрят, точно я… ну, лягушка, а ночью (реши я показаться им на глаза) уложатся к моим ногам штабелями. Это же очевидно: их не волнует, что у меня доброе сердце или золотая душа. Или на литературе я круче всех. Главное, что у меня с лицом. Да сдались мне такие! Пустышки.

А других нет – папа это никак не поймет.

Поэтому практически каждую пятницу я оказываюсь в каком-нибудь крутом ресторане, где, если явишься в джинсах, даже официанты начнут странно коситься и где меню листаешь, как учебник по иностранному языку. Там я, говоря словами папы, социализируюсь. Процесс социализации проходит так: папа вместе с кем-то из партнеров или друзей (что часто одно и то же) обсуждает какую-нибудь политическую занудность или экономику, а я с моей, хм, социализацией сидим рядышком и пытаемся смотреть куда угодно, но только не друг на друга. Как-то так получается, что у партнеров-друзей папы полно сыновей примерно моего возраста. И большинство из них хоть сейчас на обложку журнала.

– Ну улыбнись же, жабенок! – тихо бросает мне на ухо папа спустя полчаса.

Я поднимаю голову от тарелки, ловлю взгляд моего визави и растягиваю губы в исключительно дружелюбной улыбке.

Визави отшатывается вместе с креслом.

Спустя десять минут отец бедняги тоже что-то шепчет ему на ухо, после чего следует приглашение на танец, сказанное так напряженно и отстраненно, будто нас уже повенчали, близится первая брачная ночь и несчастный жених пытается объяснить, почему он не хочет со мной спать.

С новой, не менее дружелюбной улыбкой я принимаю приглашение, и меня выводят (аккуратно, стараясь не касаться перепончатых пальцев) на паркет.

Танец это напоминает только при взгляде со стороны. А так – попытка меня не трогать, не смотреть и при этом вести под музыку.

– Не бойся, это не заразно, – снова улыбаюсь я.

– Это?

Киваю.

– Зеленым ты станешь потом, когда напьешься, – подмигиваю. – Да, и вот еще: не удивляйся, в конце этой… пытки тебя попросят меня поцеловать. В губы. У моего отца на поцелуях пунктик. Так вот, если не хочешь меня еще раз увидеть… Не делай вид, что тебе о-о-очень неприятно, ладно?

Тяжелый вздох. И неразборчивое:

– А я так хорошо мог провести этот вечер!

– Да, я тоже.

Эта реплика зарабатывает еще один вздох. И неожиданное:

– А ты неплохо танцуешь.

– Спасибо, – для разнообразия не улыбаюсь. Все-таки мне сделали комплимент, незачем пугать лишний раз. – У меня большая практика.

– Практика?

– Парень до тебя, когда пригласил, повис на мне как будто без сознания, и я тащила его весь танец, как мешок с картошкой, – я подмигиваю. – Так что да, практика.

Это заявление вызывает смешок, впрочем, сдержанный. Не пойму только, нервный или человеку действительно весело?

В конце – после танца и поцелуя – мы оставляем «предков» за их акциями, парламентскими выборами вместе с курсом доллара и расходимся каждый в своем направлении.

– Тебя подвезти?

Да, так тоже иногда бывает. Папины акции или мое обаяние?

Широко улыбаюсь – обычно это действительно производит неизгладимый эффект – и в упор интересуюсь:

– Тебе мало было моего общества? – На этом месте главное, круто разворачиваясь на каблуках, не свалиться.

– Вика, послушай. Мы можем, по крайней мере, сделать вид, что встречаемся… – да, и это иногда предлагают.

Разворот обратно.

– Я Виола, а не Вика. Можем. Зачем это тебе?

– Ну… – чаще всего не отвечают. Хотя, бывает, признаются: новая машина, месяц отдыха без контроля родителей и неограниченный кредит карманных денег. Один раз была даже лошадь.

Круто, когда с тобой встречаются из-за лошади.

– Давай поставим вопрос иначе, – улыбаясь безотказной лягушачьей улыбкой, говорю я. – Зачем это мне?

На этом месте следует удивление. Как? Такая уродина – и не хочет похвастаться парнем с внешностью голливудского актера?

Порой мне описывают прелести «свиданий». Кино или «я отведу тебя туда, где ты никогда не была», танцы… Редко, но бывает клинический случай: «Ты хорошо целуешься». Тогда я отвечаю, не переставая улыбаться:

– Аккуратнее, а то я явлюсь к тебе во сне, – или что-нибудь в этом роде. Практика.

А если, как сегодня, в ответ тишина, то я вежливо желаю:

– Спокойной ночи.

Если повезет, мы больше никогда не увидимся.

Не понимаю, почему девчонки в моем классе в школе – да всюду! – так озабочены этими свиданиями? Скука смертная, парни – такие же озабоченные идиоты. Действительно, стоит быть лягушкой днем, чтобы открылась эта простая истина.

Домой я приезжаю в одиннадцать: папа вернется еще позже – пока все акции обсудит… А то и в офис заедет – это вообще надолго. Магия вроде Кольца Всевластия в этих офисах, не иначе.

Первое, что мечтаешь сделать дома: выкинуть к чертовой матери туфли на каблуках, можно вообще все – отомстить той паре, что натерла тебе ноги. Конечно, по закону подлости туфли не согласны – они желают остаться на мне навечно. Язычок застежки цепляется за ноготь на руке, пока я, сидя на корточках, на последнем издыхании пытаюсь ее расстегнуть. Потом наконец поддается – и я с чувством отпинываю туфли, они летят через холл, ударяются о дверь гардеробной, заглушая на мгновение рыдание откуда-то из моей комнаты.

Что делает человек, если слышит, как в его предполагаемо пустой квартире рыдают?

Я наведываюсь на кухню – о, это блаженство босых ног по паркету! – заглядываю поочередно в холодильник и в буфет. Щедро насыпаю в вазочку конфеты и ставлю чайник. Чайник уютно пыхтит, тикают часы, что-то шепчет забытое папой с утра включенное радио. Я забираю вазочку и иду, ориентируясь на рыдания.

Красивая, как картинка, как видение романтичного поэта, как муза, скрещенная с моделью, – блондинка в розовом полупрозрачном платье лежит на моей кровати и, уткнувшись в подушку, тянет на одной ноте: «И-и-и-и!»

– Привет, Роз, – вставляю я, когда она затихает на мгновение, чтобы перевести дыхание. – Шоколад?

Блондинка немедленно переворачивается – поверьте мне, даже зареванная она безумно красива – и смотрит на меня полными слез, большими синими глазами (от которых мужчины в прямом смысле теряют голову). Всхлипывает, умоляюще протягивает руку.

– Ви-и-и-и!

«Ви» – это сокращенно мое имя. От Виолы.

Я сую ей в руку вазочку и минуту наблюдаю, как Роз набивает рот шоколадом. Ненадолго, но это помогает.

Роз – моя сестра. Розалинда. Помните короля, за которого моя мама вышла замуж после папы? Вот, ему она тоже умудрилась родить дочку. На этот раз никакая колдунья не протестовала, так что Роз выглядит так, как и должна выглядеть помесь цветочной феи с человеком. То есть как очень, очень, очень красивый человек.

В отличие от меня, про́клятой и дурнушки, Роз умеет колдовать. Не сильно, ну… Горы не двигает, день с ночью местами не меняет, зато вполне может щелчком пальцев вытащить из воздуха алмазную тиару («Ой, Ви, да какая разница, откуда я ее взяла?»), или заставить цветы разговаривать (никогда не общайтесь с розами. Серьезно – никогда!), или открыть портал к родной сестренке – правда, ненадолго и, как показали эксперименты, сама Роз дальше квартиры не пойдет. Говорит, она не принадлежит этому миру (согласна, это эфемерное создание совершенно не принадлежит нашему миру). Еще она в состоянии забрать в свой мир меня – и я-то их миру как раз очень даже принадлежу, а значит, в свободе передвижений не ограничена. И, так как по ночам я практически копия Роз, мы частенько разыгрываем там надоевших принцессе придворных. Обычно эти приключения начинаются именно со слез в подушку.

– Ви, моя жизнь кончена-а-а-а!

– Чайку?

– Нет, ты не понимаешь, она совсем, вообще кончена-а-а-а!

– Тогда чайку с ликером.

Чай я приношу в комнату. И не дай бог предложить Роз кофе. Последний раз ее тошнило всю ночь, и она уверяла, что это я ее отравила. Так что кофе – ни-ни. Зато ликер Роз может хлебать бутылками, и ей хоть бы хны. Иномиряне.

Когда вазочка пустеет – параллельно с ликером, – Роз наконец со всхлипом вздыхает и выразительно смотрит на меня. Это значит, пора выпытывать, что же случилось.

– Ну?

Согласна, у меня никогда не получалось делать это как следует, со страстью в глазах, словами утешения и чистым платком наготове.

Роз опять всхлипывает – прекрасные глаза снова наполняются слезами.

– Меня з-з-замуж в-в-выдают!

Да, это, конечно, большая трагедия. Особенно для прекрасной принцессы, в которую все обязательно влюбляются с первого взгляда. Ну, максимум со второго.

Не найдя в моем лице сочувствия, Роз надувает губки и снова тянется за конфетами. Я подливаю ей в чашку ликер.

– За кого?

– Я не зна-а-аю!

– А в чем тогда проблема?

– Ви, ну ты как всегда! – всхлипывает Роз. – Как ты не понимаешь: моя жизнь кончена!

– Не понимаю.

Роз вздыхает. И разражается объяснениями. Оказывается, ее отец организовал дочери брак по расчету с заграничным принцем. Нет, не прямо сейчас, а через три года, когда Роз закончит учебу – к слову сказать, в самой крутой школе их мира. Принц учится там же – венценосные родители с обеих сторон решили, что молодые как раз успеют познакомиться и, по возможности, влюбиться. В общем, узнают друг друга поближе.

– Так в чем проблема?

– Ви! – патетично восклицает сестра и допивает остатки ликера прямо из бутылки. Никогда не видели красавицу блондинку в розовых рюшках, хлещущую малиновый ликер из горла? И хорошо – не для слабонервных зрелище. Начинаешь думать: что-то в мире идет не так. – Ну представь: я – и школа? Меня – в школу?!

Я действительно представляю Роз за учебниками. И да, мне становится смешно. Честно говоря, не совсем уверена, что моя сестрица умеет читать… Хотя рецепты по зельям для красоты она же как-то разбирает… Впрочем, там полно картинок. Я еще раньше думала: зачем?

– Но тебе же не нужно становиться ученым, Роз. Отец у тебя дневник проверять не станет, верно? Тебя же отправляют, просто чтобы ты с женихом познакомилась, приятно время провела. Может, он тебе понравится? Представь, он же принц и…

– Ви, ты рассуждаешь, как начитавшаяся романтических книжек крестьянка, – обрывает сестра. – Хочешь, я открою тебе большой секрет: что делает принцесса после замужества?

– Не хочу.

– Так вот, – не обращая на меня внимания, продолжает сестра, – принцы, Ви, делятся на две категории: те, что будут править, и те, что будут бить драконов, троллей и прочих несчастных ранимых личностей. Следовательно, первые сажают принцессу в башню, чтобы не мешалась, пока они зарываются в пыльные свитки законов. А вторые уезжают на подвиги. И как ты думаешь, что делает в их отсутствие жена?

– Развлекается на полную катушку, пока мужа невесть где носит?

– Сидит в башне и машет вслед платочком!

Пауза. Роз с грустным лицом шарит рукой по дну пустой вазы. Шоколад закончился. И в вазе, и в холодильнике, и вообще дома.

– Ну ладно, я поняла масштаб трагедии, – прерываю тишину я. – И что теперь делать мне?

– Конечно, жалеть меня!.. Ви, будь другом, сходи за шоколадом.

Я ставлю пустую вазочку на стол.

– Роз. Мне тебя. Очень. Жалко.

Снова пауза. Мы сверлим друг друга взглядами. Забавная, наверное, картина: человеколягушка и сказочная блондинка на кровати, усеянной фантиками, наклонив головы, исподлобья таращатся друг на друга.

Снова я не выдерживаю первая:

– Рассказывай. Теперь правду, Роз. Если бы ты хотела, чтобы тебя пожалели, ты бы выбрала в утешители не меня. Вместе с тобой сейчас рыдала бы вся ваша столица, если не вся страна, а принцу бы уже слали вызовы на дуэль. Так в чем дело?

Роз вздыхает. Опускает голову. Опять смотрит на меня – умоляюще. Если бы Роз жила в нашем мире и этот взгляд сфотографировали, кот из «Шрека» никогда бы не получил столько лайков – не выдержал бы сравнения.

– Я хочу… – дальше неразборчиво. И Роз мгновенно отчего-то краснеет.

Удивленная – впервые вижу, чтобы она смущалась, – я наклоняюсь ближе.

– Еще раз.

– Я хочу… стать… акс… й! – и смотрит на меня своими громадными синими глазами.

Гляжу в ответ. Мимо пролетает комар. Очень хочется его съесть.

– Кем-кем ты хочешь стать?

– Актрисой! – тоненько выкрикивает Роз, красная как рак. – Я хочу стать актрисой!

– Зачем?

Сестрица взмахивает длинными ресницами.

– Мм, Ви… Я думала, ты будешь смеяться.

– Погоди, я просто еще не осознала. Так зачем тебе быть актрисой? Ты же, черт возьми, принцесса!

Роз отводит взгляд и рассказывает, постепенно увлекаясь, как ей хочется повидать мир, стать свободной и «вообще, Ви, это же так приятно – перевоплощаться в других людей». Она распаляется, а меня и впрямь тянет смеяться… Но знаете, она ведь моя сестра. И если хочет стать, хм, актрисой – ну пусть станет. Что я ей и говорю.

– Понимаешь, Ви, – отвечает Роз, – папа как раз рассмеялся.

Киваю. Вытаскиваю заначку шоколадки из прикроватной тумбочки – черный день для Роз все-таки наступил. Съедаем вместе.

– В общем, – сообщает после паузы Роз, – я решила сбежать. – И снова предвкушающе смотрит на меня.

Я опять не оправдываю ее ожиданий.

– Сбегай.

– Сбегу, – кивает Роз. – Только, Ви, знаешь, папу подводить тоже не хочется. У него на этот брак какой-то договор завязан. Я не поняла какой, хотя папа весь день мне объяснял. Но вроде как отказываться нельзя, иначе мы этот договор не получим…

– Не сбегай.

– Но я же хочу стать актрисой!

– Выйди замуж и стань актрисой. В чем проблема-то?

– Хочу сейчас! – капризно хмурится Роз.

– Ну тогда сбегай, и к черту папу.

– Да-а-а, к черту! Я его тоже люблю. У меня папа хороший, – Роз надувается, как блондинка над шоколадной фольгой. – Нет, Ви, у меня к тебе предложение. Понимаешь, мне от свадьбы отказываться нельзя. Но я тут подумала… А что, если жених откажется?

– От тебя? Только если он слепой. Да и то вряд ли, – усмехаюсь я.

Роз в ответ несмело улыбается.

– Ну так вот, я тут и подумала… Давай вместо меня ты с ним познакомишься, а?

Не могу сказать, что предложение получилось уж совсем неожиданное. На самом деле несколько раз мы такое уже проворачивали: я являлась вместо Роз на свидания к ее ухажерам, которые сестре не нравились, но встречаться было надо, ибо «папенька очень просил». После общения со мной ухажеры немедленно делали то, чего от них хотел папенька Роз, – только бы больше меня не видеть. Впрочем, пару заезжих принцев я все-таки отправила искать спасения от проклятья, которое якобы наслали на Роз с их прошлой встречи. Сестра всегда говорила потом отцу, что эти принцы «даже целоваться не умеют». Наверное.

– Хм. А школа, Роз? Я вообще-то колдовать не могу.

– Вот, я тут еще подумала… Ви, а может, ты заодно и из школы за меня вылетишь? Папе будет все равно, если помолвку расторгнут, а мне там три года не мучиться…

Я отворачиваюсь. На самом деле сейчас лето, скучно, и если остаться торчать в Москве, то придется по папиной просьбе ходить на эти идиотские встречи в ресторанах или готовиться к выпускным экзаменам, что, конечно, чуть-чуть веселее, но не сильно. А вот посмеяться над незнакомым принцем… И безнаказанно устроить Роз красивое исключение из школы? И мне за это ничего не будет… Что я теряю?

Остался один момент.

– Желание, Роз. Без ограничений. Я помогаю, а ты потом исполняешь любое мое желание. Согласна?

Сестра усмехается. Так мы с ней тоже уже играли. Последний раз с ее помощью я отомстила однокласснику, который решил, что цель его жизни – сообщить всему свету, какая я уродина. Умник даже в гости ко мне, хм, пробрался… Ничего, он на фотографиях в Интернете тоже забавно смотрелся. Особенно когда Роз его поцеловала… Да, здесь нужно сделать маленькое отступление: Роз – дочь цветочной феи, и после поцелуя она натурально может делать с мужчиной что угодно. Тот будет только улыбаться и исполнять все, лишь бы она целовала его еще. Поэтому умные люди с цветочными феями никогда не целуются.

– Хорошо. Желание. Только завтра будь готова, Ви.

Я киваю, и довольная сестра растворяется в воздухе, оставляя после себя стойкий цветочный запах.

Проветриваю комнату. Убираю с кровати фантики. Долго рассматриваю «шоколадные пальчики» на белом покрывале – аккурат на морде снежного тигра. Тигра очень жаль. Иду в ванную, отправляю покрывало в стиральную машинку. Слышу, как поворачивается ключ в замке входной двери, выпрямляюсь – и тут меня застигает превращение.

– Виола, ты еще не спишь? – заглядывает в ванную папа, и я вижу, как расплывается на его лице улыбка…

– Па-а-ап! – Из зеркала на меня в ответ глядит, пожалуй, даже улучшенная копия Роз. Впрочем, мне каждый раз так кажется – на контрасте с «лягушкой».

– И почему ты никогда не ходишь на свидания после полуночи? – качает головой папа, выгоняя меня из ванной.

– Даже не знаю, пап. Может, я просто хочу, чтобы они полюбили меня, а не куклу Барби? Между прочим, ты в курсе, что то, что ты сейчас спросил, не скажет ни один вменяемый отец шестнадцатилетней дочери?

– Жабенок мой, ты же копия своей мамы, – смеется мне вслед папа. – А уж я знаю, на что способны феи. Между прочим, если еще не легла, подожди меня. У меня к тебе серьезный разговор, – и хлопает дверью.

– Да-а-а, пап, у меня тоже…

– Виола, пойми меня правильно, – теперь уже папа сидит на моей кровати, застеленной пледом с кошками. Идиотским пледом со смешными кошками. У той, что смотрит сейчас на меня, явственно косит левый глаз. – Пожалуйста. Я не хочу на тебя давить, или настаивать, или, не дай бог, заставлять… Но тебе шестнадцать лет, и уже пора подумать о будущем.

В двенадцать ночи самое время думать о будущем.

– Папа, я уже все решила. – Теперь надо выдержать театральную паузу… – Я хочу стать моделью!

– Ви, я не уверен, что ты найдешь модельное агентство, которое будет работать только по ночам… А, понял. Ты так смеешься.

Я и правда смеюсь.

– Да, пап. Прости, но я сейчас не хочу думать о будущем. Давай как-нибудь потом? В будущем.

Папа вздыхает. Внимательно смотрит на меня. Снова вздыхает.

– Ладно. Но я напоминаю: тебе шестнадцать, и если ты в ближайшее время не определишься с университетом, я отправлю тебя в Бауманку.

– Почему в Бауманку? – изумляюсь я. – Пап, у меня трояк по математике! Какая Бауманка?

– Потому что там на девяносто процентов мальчиков по статистике десять девчат, – отзывается папа. – И эти десять в лучшем случае выглядят как…² В общем, неважно.

– Ничего, по сравнению со мной, дневной, они будут королевами, – усмехаюсь я. – Пап, я не хочу замуж.

Папа снова вздыхает.

– Виола, скажи мне честно… тебе нравятся девушки?

Пару мгновений до меня доходит смысл вопроса. Точнее… э-э-э… все… смыслы.

– Что?! Па-а-ап! – Он невинно глядит на меня. – А, понятно. Ты так шутишь. Не смешно!

– Тогда в чем проблема с парнями вокруг?

– Проблема? Может, то, что они все озабоченные ничтожества со стереотипами в голове вместо мозгов?

– Виола, ты понимаешь, что ты сейчас говоришь с одним из таких же озабоченных, только слегка повзрослевшим?

Слегка.

– Пап, мне не нужны отношения. Правда. Мне хорошо одной, серьезно! Посмотри на меня – кто мне еще нужен?

Папа смотрит.

– Да уж. Ладно, жабенок, я узнаю, есть ли в Москве ночные агентства, которые не снимают моделей в стиле «ню». Но насчет Бауманки я не шутил!.. Так о чем ты хотела поговорить?

– Пап, Роз заглядывала…

– Нет.

– Что «нет»? Я ведь еще ничего не сказала!

– Я знаю твою сестру, Ви, – улыбается папа. – Хочешь угадаю? Она предложила тебе навестить ее в мире твоей матери, а попутно разыграть какого-нибудь уродца, или недотепу, или неуклюжего толстосума, посватавшегося к юной прекрасной принцессе. Ну как? Я угадал?

– Э-э-э… Да.

– Отлично. Нет. Ты остаешься дома и думаешь о будущем.

– Но, па-а-ап!

– Виола. Пора. Хватит, ты достаточно развлекалась. У тебя трояк по математике! И ты еще ни разу ни с кем не встречалась! В шестнадцать-то лет.

– Пап, Роз хочет стать актрисой…

– Порно?

– Па-а-ап! Но серьезно, вот посмотри, она уже подумала и решила…

– Виола, последний раз, когда твоя сестра подумала и решила, ты явилась домой под какой-то дурью…

– Это была розовая пыльца!³

– От которой потом весело хихикало все отделение наркологии…

– Куда ты зачем-то меня потащил! Пап, кто старое помянет…

– Виола, нет.

Вздыхаю. Ладно, и впрямь последний раз… Потерплю.

– Пап, а давай, когда я вернусь, поеду с тобой на охоту? На дачу к этому… как его… Ну, ты понял. У которого сын рыжий такой идиот с… Постой, он же в Бауманке учится?

Папа задумчиво смотрит на меня и медленно качает головой.

– Обещаешь? И? Как долго займет эта ваша с сестрой… шалость?

– Два месяца.

– То есть все твои каникулы, которые ты могла бы потратить с пользой на исправление трояка по математике.

– Пап, да исправлю я этот несчастный трояк! Дай мне нормально отдохнуть хоть это лето, а?

Пауза. Довольно долгая, задумчивая тишина…

– Хорошо. Но никакой пыльцы, никаких танцев на столе в стиле «а мне не слабо» и никаких вин, коньяка, ликера и вообще спиртного. Ясно?

– Ясно…

Папа кивает. Тянется ко мне – я подставляю щеку.

– Спокойной ночи, моя фея.

– Спокойной ночи, пап…

Моя очередь закрываться в ванной. Под шум прохладной воды думается всегда хорошо – и я думаю. Представляю, какой должна быть лучшая школа сказочного мира. И как там воспримут лягушку… Конечно же, как везде.

Куда веселее представлять физиономию принца, когда вместо феи он увидит заколдованную меня…

Я выхожу из душевой кабинки, вытираюсь и замираю перед зеркалом. Золотоволосая красавица глядит на меня в ответ – само отражение словно шепчет: «Ты прекрасна».

Красавица ночью, чудовище днем… Я куда сильнее привыкла к «лягушке», но эта… Эта фея – она ведь тоже я.

А еще если долго смотреть в зеркало и представлять рядом такого же прекрасного принца… Он обнимает красавицу, целует и нежно шепчет ей на ушко: «Люблю», а глаза его говорят: «Брошу мир к твоим ногам», – в такие моменты сердце сжимается, и мне становится очень грустно. Это же сказка, такие мечты. Только даже в сказочном мире ее не найти, я знаю. Когда-то я искала.

Красавица в зеркале грустно улыбается одновременно со мной.

Ну что ж. Я же говорила, что люблю одиночество. Это правда. Да.

Просто в такие моменты, после полуночи, глядя в зеркало, понимая, как легко я могла бы не быть одна, как легко получала бы восхищенные взгляды и признания, как легко мне бы говорили комплименты и предлагали сорвать звезду с неба… В такие моменты мне хочется…

А, глупости все это!