Czytaj książkę: «Маскарад Мормо»

Czcionka:

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет за собой уголовную, административную и гражданскую ответственность.

Пролог

Полтора года назад

Он бежал так быстро, что маска то и дело съезжала, снова и снова загораживая обзор. Платок пропитался потом и лип на затылок, сквозь тонкую намокшую ткань в голову впивались ремешки. Мальчишка на ходу цеплялся за них, пытался затянуть, но пряжки выскальзывали из пальцев.

«Так не должно было случиться!»

Его лёгкие горели. Он уже не разбирал дороги. Нёсся сквозь вялый поток прогуливающихся людей. Здесь была ресторанная улица – старая, узкая, с неровной брусчаткой посредине и гладкой плиткой на тротуарах. Мальчишка несколько раз поскользнулся на подсыхающих каплях чьего-то напитка, едва не выронил куклу, которую прижимал к груди. Но не упал.

Ему нельзя было падать.

Прохожие оборачивались, сбитые с толку то ли его бегом, то ли самим обликом, но быстро теряли интерес. Но это мало его утешало. Одним предкам известно, что будет, если в Крипте узнают, что его хоть кто-то здесь видел.

А его видели многие.

Мальчишка пролетел один ресторанчик, второй, третий – свет их вывесок, ярко сияющих в ночи, бил по глазам. Приглашающе распахнутые двери обдавали улицу жаром и целой вереницей запахов: мяса, хлеба, тёплого сыра. Мальчишка замечал их, вдыхал вперемешку с городской пылью, забившейся во все прорези маски, и с запахом собственного пота.

И собственного страха.

Бежать оставалось недолго. За очередной витриной он свернул налево, снова едва не навернушись. Грудь ныла так, что ему казалось, лёгкие вот-вот лопнут – и он точно не знал, от слишком ли быстрого бега или потому, что он провёл здесь так много времени. Так долго дышал этим отравленным воздухом.

Белая плотная косоворотка липла к спине, а шерстяные брюки жгли и без того разгорячённую кожу. В таком виде здесь нельзя было появляться.

Таким, как он, здесь нельзя было появляться. Но ему было так любопытно…

Слева снова тянулась вереница едальных и питейных заведений, а справа – дорога – просто огромная! По ней сновали желтобокие монструозные ма-ши-ны. Красивые и пугающие.

Ему просто хотелось узнать правду.

Мягкие серые сапоги мальчишки гулко стучали по тротуару. Эти удары, загнанный ритм сердца и сбивчивое дыхание было почти всем, что он сейчас слышал.

«Осталось чуть-чуть, – утешал он себя. – Совсем немного!»

Он бежал из последних сил, уже видя перед собой купола церкви, перед которой нужно свернуть.

Мальчишка оглянулся, и маска съехала от резкого движения. С мгновение он не видел совсем ничего, кроме черноты изнанки, но быстро вернул личину на место.

Они всё ещё гнались за ним. Трое взрослых. Рослые фигуры в длинных чёрных одеждах. Они, наверное, все вместе представляли престранную картину со стороны.

Дорога впереди раздваивалась, обнимая обеими своими частями церковь. И чем ближе она была, тем сильнее у мальчишки темнело перед глазами. Успев добежать до развилки, он резко свернул во дворы. С обеих сторон над ним нависли торцы старинных домов. Невысоких, всего три этажа, с белой массивной лепниной, обрамляющей окна, и стенами, выкрашенными в светлый зелёно-голубой. Сейчас они казались почти серыми, бесцветными – настолько уже было темно.

Он почти добежал до заделанной железными листами арки, расположенной прямо под табличкой с номером дома – «3». Он почти очутился в катакомбах, укрывающих главный подъёмник… где ему не стоило появляться! Но другого выбора не было.

Глухой хлопок и сильный толчок между лопаток случились одновременно. Мальчишка споткнулся и упал, проехался коленями и ладонями по асфальту. И маленькая тканевая кукла, которую он сжимал всё это время, вылетела из рук.

Сперва он ничего не почувствовал. Все звуки – и собственное тяжёлое дыхание, и чужие быстрые шаги, и далёкий гул ночного города – не его города – на миг пропали. Будто он совсем оглох.

«Больно…»

Он просто хотел немного погулять. Принести Быкову сувенир в доказательство. Раздобыть одежду, в которой можно было бы провернуть всё это ещё раз. И ещё. И ещё. Тайком. Незаметно. Он хотел знать, что от него скрывали. От них всех. Он так ценил знания… Никто не должен был узнать. Никто не должен был его заметить.

Никто не должен был преследовать его.

Локти подломились, и мальчишка с размаху врезался головой в асфальт. Маска снова съехала, и вместо улицы в глазных прорезях он опять увидел изнанку. Липкий жар растёкся по спине и груди. Косоворотка налипала на кожу. А в ушах будто было полно воды.

Чьи-то пальцы вцепились в плечи. Мальчишку рывком перевернули на спину. Но он никого не увидел. Перед ним была только чернота. Только внутренняя сторона собственной маски.

– Может, нам просто закопать тебя, а? – раздался голос откуда-то сверху. Мальчишка почти его не слышал. Он уже не слышал почти ничего. – Вернуть туда, откуда выполз…

Он закрыл глаза. И мягкий, успокаивающий голос мамы еле слышно прошелестел у него в голове:

«Волшба – это дар, милый. Такой бесценный дар, за который можно и умереть».

Глава 1
Солнцева

Полтора года назад

Её маской было солнце – железное лицо, переходящее в высокое очелье кокошника. По всему его полукругу – острые солнечные лучи. В темноте они сияли тусклым жёлтым. На маске – литые черты: нос, рот и губы. Овалы румянца на железных щеках, в барельефных глазах – круглые прорези вместо зрачков. В детстве маска была так велика, что делала её похожей на подсолнух – огромная голова и тонкое, хрупкое тельце.

– Внимательнее! Солнцева!

Солнцева.

Она оглянулась через плечо на кузину-погодку. Их маски были почти идентичными. Разве что лучи у кузины на кокошнике были волнистыми.

– Следите за огнём, Солнцева, – недовольный голос господина Надеи катился по залу будто раскаты грома. – Ближайшая ко мне.

Она резко выпрямилась, затылком ощущая недобрый учительский взгляд.

Их с кузиной имена были одинаковыми. Одежды – тоже: сапоги, чулки, платки, сарафаны, рубахи – всё такое белое, до рези в глазах. И маски, если особенно не присматриваться, были тоже одинаковыми. О, эта досадливая идентичность – причина, по которой обе старались избегать друг друга большую часть жизни. Стояли по разные стороны залы приёмов на семейных собраниях и криптских праздниках, переходили на другую сторону улицы при встрече в городе.

Они были совершенно разными людьми – это очевидно. Но не для окружающих, не для Крипты, не для семейного совета, возможно, даже не для собственных родителей. И уж конечно, не для господина Надеи. Пока нет.

– Солнце-ва-а-а… – едва ли не промурлыкал учитель.

И Солнцева резко отвернулась от кузины, сжимая в руках тканевую болванку. От обманчиво ласковой интонации в голосе господина Надеи на руках и шее проклюнулись мурашки. Не поднимая на него глаз, Солнцева послушно подкрутила дрожащими пальцами вентиль, вынуждая пламя горелки почти затухнуть. Она всё ещё чувствовала учительский взгляд, и про себя молила предков, чтобы он наконец вернулся на мужскую половину зала.

Солнцева положила перед собой болванку тряпичной куклы. Упёрлась ладонями в чёрную столешницу и прикрыла глаза, пытаясь собраться с мыслями. Прийти в себя, наконец. С самого утра болела голова. И сейчас, с каждым стеклянным звоном, шипением выплеснувшейся эссенции и стуком молотка давление на лоб только нарастало.

Ей было не по себе здесь. Жутко от слишком ровных рядов парт, от порядка, в котором были рассажены восемнадцатилетние неофиты – всё так вылизано, выверено, не по-настоящему, неправильно. От отсутствия рядом Лады или хотя бы Дары, от самого огромного пространства алхимической лаборатории, её высоченных потолков. От пестроты чужих масок, почти светящихся в полумраке. И от мужской половины зала, где из ядовитой суспензии выплавляли кинжалы – от холодного лязга металла её подташнивало.

Солнцева смотрела на болванку Берегини. А в голове было совсем пусто. Она готовилась ко всему этому очень долго, вероятно, полжизни: академический диагностике, Дню П., Наречению, но… Но, когда пришло время, всё необходимое, нужное просто… испарилось из головы.

«Соберись-соберись-соберись…»

Она вчера так и не смогла уснуть. Она совсем не спала.

Сделав два коротких вдоха и долгий выдох, пытаясь не поддаваться ни панике, ни усталости, Солнцева заставила себя вернуться к белой тканевой заготовке на гладкой и чёрной столешнице. От бессонной ночи в глазах рябило, а в голову лезла бессвязная ерунда. От волнений пальцы тряслись, а вместе с ними и болванка будущей куклы.

Берегиня – что может быть проще? Они сделали с Ладой их сотни. Старшая сестра натаскала Солнцеву так, что та могла бы скручивать Берегинь с закрытыми глазами, даже подскочив среди ночи. По крайней мере, она так думала…

На кукле не должно быть швов, никаких швов, только и всего.

«Милая, от этого зависит твой День П., – пронёсся в голове голос старшей сестры. – Не облажайся».

Солнцева со злостью сорвала со столешницы красный треугольный лоскут и обернула его вокруг безликой головы болванки. Всё было правильно, Крипта задери! Как нужно. Берегиня уже обретала необходимые очертания: тело, обтянутое чёрным сарафаном, голова в багряном платке, руки – рукава белой сорочки, набитые ватой. Всё было как надо. Но пальцы Солнцевой отчего-то мелко подрагивали. И хотелось ударить ими по столу, чтобы этот нелепый тремор прекратился. Она же всё испортит… Артефакторика – не самое сложное в предстоящей череде испытаний. А Солнцевой всё никак не удавалось собрать в стройный ряд расползающиеся мысли.

«День П. День П. День-П-День-П-День-П».

В огромной алхимической лаборатории, с высоким крестовым сводом потолка и узкими стрельчатыми окнами, было необъяснимо душно. Сизые клубы пара, поднимающиеся над колбами, не собирались рассеиваться. Разъедали глаза сквозь прорези масок, стелились по каменному полу. В них тонули ноги неофитов, их длинные кафтаны – одинаковые светло-серые. Тонули табуретки и столы лаборатории, безликие куклы на женской половине и заготовки кинжалов – на мужской, лежащие между алхимических стоек, пробирок и мензур.

Солнцевой казалось: ещё немного, и все они задохнутся, похороненные навечно в этих ядовитых парах.

– Испортила, – шепнул голос прямо у неё в голове.

Солнцева вздрогнула так сильно, что задела столешницу, и склянки на ней задребезжали. Она бросила взгляд на другую половину зала – через широкий проход, по которому взад-вперёд расхаживал господин Надея, словно конвоир.

Проклятый Лисов, он напугал её.

В мужской части лаборатории – такие же раздражающе-ровные ряды парт и неофиты в бело-серых одеждах, рассаженные через одного друг за другом. Они, как и девицы, различались лишь масками. Медведи, вороны, бесы, луны, соболи…

– Закройся, – чужой голос зазвенел в голове так громко, что стало больно, что потемнело в глазах. – Дура!

Лисов – мерзавец в рыжей маске, занимавший парту через широкий проход – любил помучить её. Развлекался этим всё детство. Сейчас его фарфоровая лисья морда была обращена прямо к Солнцевой, а в прорезях клубилась темнота – слишком мало света, чтобы разглядеть глаза. Но она знала: они смотрят прямо на неё. Насмешливо.

Солнцева, зажмурившись на мгновение, вернулась к своей эссенции. Остывая, та становилась мутно-охристой: совсем не того оттенка, что должен был получиться.

– Испортила, – весело повторил голос Лисова в голове.

И словно эхом ему виски сдавила новая порция боли.

«Проклятье! – Солнцева отбросила недоделанную Берегиню, и та, проскользив по столешнице, упала на пол. – Займись своей работой, отстань от меня!»

Собственная черепная коробка взорвалась чужим хохотом.

Солнцева резко вывернула вентиль, и пламя взметнулось над горелкой, слишком высокое, облизнувшее стенки колбы почти до самого горлышка. А Солнцева вцепилась в столешницу, уставившись на собственное варево. Будто взглядом могла заставить его обрести нужный цвет и консистенцию.

Без эссенции Берегиня – бесполезный комок тряпья. Кукла, не напитавшаяся в нужный момент правильными парами, – выброшенные на ветер силы. Солнцева знала это, потому что ей не раз и не два раньше доводилось портить раствор. И получать за это от Лады по рукам. Но это было давно, они были детьми. Разве возможно, чтобы она напортачила с ним сейчас, спустя столько лет практики? На проклятом экзамене, от которого зависело абсолютно всё?

Солнцева напряжённо вглядывалась в белёсую плёнку, успевшую затянуть поверхность варева. Мелкие точки перед глазами – белые и чёрные – стали крупнее. Но Солнцева почти не обратила на это внимания, не сводя взгляда с эссенции. Плёнка на ней медленно трескалась, расходясь хлопьями, как… Было ли дело в головной боли, спутанном от долгих волнений сознании или парах, клубящихся над колбами, но Солнцева, заворожённая, загипнотизированная этим зрелищем, не заметила, как пальцы соскользнули с вентиля. Как вдруг пропали все звуки лаборатории, в уши будто хлынула вода. Как от поднявшегося пара заслезились глаза, а дышать стало совсем тяжело. Почти невозможно.

Лоскуты плёнки, трещины между ними, становившиеся всё шире и шире, проклёвывающиеся на поверхности пузыри – всё это напоминало ей то, что скрывалось под собственной маской. Под масками всех собравшихся здесь неофитов.

– Подорвёшься, дура! – снова раздался смех Лисова в голове.

И Солнцева дёрнулась, стряхивая наваждение. И тут же все звуки лавиной обрушились на неё – свист газовых горелок, стук молотков на мужской половине, шелест ткани и высокий и… холодный стеклянный звон.

«Проклятье!»

Её колба подрагивала, а горлышко дребезжало в чугунном хвате алхимической стойки.

Солнцева в отчаянье оглянулась на Лисова, будто тот мог что-то сделать. Его ладно сделанная фарфоровая маска, повёрнутая к ней, разумеется, не выдавала никаких эмоций. Но мальчишка в любопытстве склонил голову набок, глядя на Солнцеву глухой чернотой сквозь глазные прорези на лисьей морде.

Стеклянное дребезжание сделалось громче, острее. И обездвиженная собственной паникой Солнцева только и смогла, что скосить глаза обратно на колбу.

– Во славу предкам! – ехидно произнёс голос Лисова в голове.

– Да хранит нас их сила, – вырвался машинальный ответ.

И лишь спустя мгновение Солнцева поняла, что именно сказала. Она обречённо прикрыла глаза, вновь слыша раскаты чужого хохота, звучащие среди собственных мыслей.

* * *

Осознание произошедшего настигло Солнцеву, лишь когда она оказалась дома.

– Во славу предкам, – дверь ей открыла сестра. – Ты рано.

Секундное удивление, отразившееся на лице Лады, почти сразу сменилось насторожённостью. А затем и… разочарованием? Страхом?

– Да хранит нас их сила, – пробормотала Солнцева, избегая смотреть ей в глаза.

– Где Дара?

Лада застыла на пороге и нахмурилась.

Дара – служанка, без которой такой девице, как Солнцева, нельзя было ступить и шага.

«Я оставила её в здании Высших наук…»

– Пустишь? – спросила Солнцева, переминаясь с ноги на ногу на открытой лестничной площадке.

За её спиной высилась громада подземного города. За пределами каменного клочка перед дверью, на котором она стояла, разверзлась сама бездна. Далеко внизу по узкой улице сновали редкие пешеходы.

Лада отступила на шаг, освобождая проход. А затем резко поддела пальцем луч сестрицыной солнечной маски, заставляя Солнцеву поднять голову. Их глаза встретились, и боль тисками сжала виски.

«О, предки…»

Лада вглядывалась в прорези маски напротив. Солнцева почти физически ощутила давление чужой волшбы. И пока не стало слишком поздно, проскользнула в квартиру, пытаясь спрятаться, улизнуть, закрыть глаза… Но сестра обогнула её, отзеркалив каждое движение, вновь оказываясь напротив, не позволяя разорвать зрительный контакт.

«Проклятье…»

Чем дольше Лада смотрела ей в глаза, тем бледнее становилось её лицо. У Лады было лицо. И Солнцева видела, как краска сбегает у неё со щёк.

Лада открыла беззвучно рот, потом закрыла его. Снова открыла и снова закрыла. А у Солнцевой от стискивающей голову боли заслезилисць глаза.

– Вот же… дерьмо! – разом осипшим голосом выдавила сестра.

Солнцева дёрнулась от непривычной грубости, слетевшей с Ладиных губ. И наконец сумела отвести глаза. Принялась молча стягивать белые сапоги, затылком чувствуя чужой взгляд.

– Прости, – бесцветно ответила Солнцева, боясь даже поворачиваться к сестре.

Кафтан оказался на вешалке.

– Тебя… выгнали. – Лада не спрашивала, нет. Утверждала. – Ты шла одна. Какого чёрта?!

К счастью, никого из родителей не было дома. Отец работал до вечера, дед – тоже, а мать… мать, вероятно, отправилась в город. Быть может, в женский круг. Быть может, за покупками.

– Солнцева! – окликнула её сестра.

«Солнцева», – собственное имя отозвалось ноющей болью где-то под рёбрами.

Неужели она потеряет и его?

Солнцева так и не поняла, как доплелась от «Веди» – здания Высших наук, где проходили «дисциплинарные испытания зрелости» – до Восемнадцатой линии. Когда успела пройти все эти огромные каменные здания, упирающиеся в купол города. В детстве они казались ей бесконечными. Они не были таковыми, просто терялись в призрачном голубоватом тумане далеко над головой. Все фасады изрисованы сияющими буквами криптского алфавита, оплетены железными путами рельс подъёмников, выдолбленными прямо в стенах ступенями лестниц и линиями пневмопочты. Все увиты толстыми корнями священного дерева.

Она не помнила, как миновала городской парк камней с озером, слишком погружённая в мысли, всё ещё не осознающая всю реальность случившегося. Не знала, как прошла мост через реку и одну из высотных контор Жандармерии, и сиротливо пустующий приземистый домишко – когда-то отделение пневмопочты, в котором работала старшая сестра. Теперь – просто заброшенная двухэтажка: Лада устроилась работать, разумеется, тайно, а дед их был слишком влиятелен, чтобы отделение продолжило функционировать после того, как вскрылся сестрицын секрет.

«Что будет с Днём П.?» – В голове на протяжении всего пути пульсировала лишь эта мысль.

Когда Солнцева застыла у подножия каменной высотки – своего дома – то обнаружила, что расчесала руку до крови по самый локоть. И даже не заметила.

Бесконечное здание перед ней – её убежище и темница. Серое, с выдолбленными на фасаде лестницами без перил, открытыми площадками перед дверями, трубами пневмопочты и рельсами подъёмника. Солнцева редко покидала его, а уж в одиночку – никогда. Оно нависало тёмной громадой, изрезанной синевой криптских букв, одновременно любимое и ненавистное. И Солнцевой сделалось жутко от подкравшейся вдруг мысли, что она, быть может, больше никогда его не увидит.

Наблюдая за спешным падением корзины подъёмника, Солнцева собиралась с остатками храбрости, с мыслями. Может, ей не возвращаться домой? Просто сбежать?

«Конечно, нет».

– …всего лишь Берегиня, ты, чёрт, серьёзно?!

Лада следовала за Солнцевой по анфиладе гостевого этажа, не отстала ни на витой лестнице, ни даже в спальне – совершенно белоснежной спальне, с белой мебелью, стенами, полом, покрывалом кровати и балдахином. Даже свечами.

– Поговори со мной! – потребовала она уже в который раз, с размаху садясь на кровать.

Солнцева забралась на письменный стол прямо с ногами. Скрестила их, кладя ладони на лодыжки. И подол её шерстяного белого сарафана, не длинного – едва до середины голени – натянулся между коленей, как кожа на барабане.

– Да, он выгнал меня – просто сказала она, обводя пальцем огарок свечи на столе.

Фитиль задымился, затем вспыхнуло пламя – совсем слабенькое, крошечное, будто бусина речного жемчуга.

– Господин Надея, – сказала сестра.

Солнцева кивнула, хоть это и не было вопросом.

– Ты… почему ты не смогла сделать Берегиню? Как это возможно вообще?

От этих слов… от самого Ладиного тона захотелось удавиться. От чувства собственной ничтожности. Но Солнцева сдержалась и лишь снова молча кивнула.

– Дерьмо! – скривилась Лада. – Где Дара? Почему ты вернулась одна?

Солнцева опять вздрогнула, а затем неопределённо повела плечами, скользя взглядом по сестрицыному лицу:

– А Солнцев-младший где? – спросила, хотя ответ не то чтобы вообще интересовал её.

Лицо сестры было красивым, даже когда Лада кривилась – вот так, как сейчас. Солнцевой нравились её хитрые раскосые глаза и едва заметные коричнево-серые веснушки на носу. Лада была смышлёной. Лада сумела пройти все испытания. Сумела выжить. И ни День П., ни Наречение её не погубили. Лада больше не носила маску.

А Солнцева… Солнцева провалила первый же экзамены.

И возможно, она скоро умрёт.

– Ладно, знаешь что? – Сестра уткнулась лбом в столб балдахина на кровати. – Ничего страшного.

Солнцева уставилась на неё, сбитая с толку резкой переменой настроения.

– Я разберусь с Дарой. И мы… – Глаза Лады под полуопущенными ресницами лихорадочно блестели в жёлтом сиянии свечи.

Она выглядела напуганной и злой одновременно. А потом выражение её лица стало жёстким. Решительным.

– Я поговорю с Николкой, – заявила она. – Я думаю… я думаю, он сможет помочь.

Солнцева склонила голову к плечу:

– Как?

Лада шумно втянула носом воздух и откинула косы за спину. Потом резко повернулась к младшей сестре, хмуро уставилась прямо в тёмные прорези маски.

– Он – Лисов, – произнесла она так, будто это всё объясняло. – Кроме того, его дядя заместитель директора Высших наук, ты не знала? Очень… удачно. Сдаётся мне, он сможет уладить эту… это недоразумение.

– Да?

– Да, – выплюнула сестра.

– И он станет помогать? – вяло полюбопытствовала Солнцева. – С чего бы?

– Проклятье, Солнцева! – рявкнула Лада. – Я сделаю всё, что смогу, ясно?

Солнцева снова повела плечами и потянулась к ещё одной свече.

– Не кричи, – буркнула она. – Я прекрасно тебя слышу.

– Как вообще можно было так облажаться?! – зашипела Лада в ответ.

В комнате, такой однотонной, что в вечном полумраке все детали сливались друг с другом, воцарилось молчание. И было хорошо слышно даже, как потрескивали фитили зажжённых свечей, как из приоткрытого окна доносились далёкие скрипы кораблей, смех и голоса прохожих.

Солнцева смотрела в глаза сестры. Лада злилась и, в общем-то, имела на то право. Вот только не хотелось бы, чтобы их, возможно, самый последний разговор был таким.

– Хватит! – Лада подскочила с кровати, и Солнцева вздрогнула от резкости её вопля. – Не смей об этом думать, ясно?

Солнцева лениво отвернулась, скрещивая на груди руки.

– Мы не скажем отцу, – твёрдо и невпопад сообщила старшая сестра, совершенно игнорируя укоризненную позу младшей. – У Николки… Его дядя сможет договориться. Они помогут нам, ты пересдашь и…

– Ну, а если нет? – раздражённо перебила Солнцева.

– Солнцева…

– Просто всё это – вилами по воде и…

– Ох, ну прости, что пытаюсь хоть что-то придумать, милая! – разозлилась Лада. – Николка…

– А если ничего не получится?

– Тогда для тебя всё закончится! – рявкнула Лада. – Это ты хочешь услышать? Тогда завтра будет последним днём, когда ты всех нас увидишь!

Солнцева ничего не ответила, только продолжила молча смотреть на сестру.

– О, Великие Предки! – прошептала та и села на кровать. – Иногда я тебя так ненавижу…

У Лады было такое хорошенькое лицо… Сейчас всё пунцовое то ли от гнева, то ли от волнений. Не чета маскам, по которым невозможно было прочесть ничего и никогда. И это было прекрасно, очень красиво – все эти эмоции…

Николка был ей женихом. Пронырливый, знатный парень, на год старше, выпустившийся из «Веди» в минувшем году. Солнцева не раз слышала от сестры, что тот мог бы уболтать кого угодно, если б захотел. А ещё он был Лисовым. Ещё одним Лисовым. Солнцева оценивающе оглядела сестру с ног до головы.

– Никому не нужно родство с Отверженными, – сообщила Лада словно невзначай.

«Пожалуй».

– Ты не только себя подставила, милая. – Сестра натянуто улыбнулась. И выпрямилась, обвивая руками столбик балдахина. – Так что он должен помочь. А ты… Не говори ни-ко-му. Ясно? Ни отцу, ни деду, ни…

– Да, – быстро ответила Солнцева. – Никому. Прости меня. Надеюсь… у тебя получится.

– У нас нет выбора. Я всё исправлю. А ты молчи, просто пока молчи, прошу. И не думай! – Сестра прикрыла глаза на мгновение, явно пытаясь успокоиться. – Не думай так громко, а ещё лучше вообще забудь про сегодняшний день.

Солнцева только молча кивнула в ответ.

– И упаси тебя предки выдать нас отцу или деду…

Лада всегда делала это – спасала её. Всю жизнь. Перетягивала все дедовы подозрения, брала на себя вину, терпела наказания, которые должны были достаться совсем не ей. И Солнцеву всё детство разрывало между чувством вины и благодарности, и ей всё хотелось, чтобы Лада прекратила, хоть раз позволила Солнцевой самой встретиться с последствиями собственных ошибок. И в то же время… ей этого совсем не хотелось

Лада прикусила щёку и с тяжёлым вздохом откинулась на перину. И Солнцева тоже опустилась на кровать. Растянулась рядом, прижимаясь к сестре.

– Спасибо, – прошептала она, хотя знала, заранее не благодарят.

Лада повернулась на бок и, мгновение помешкав, обняла младшую за плечи:

– Всё будет в порядке, – прошептала она. – У нас ещё есть время. И… думай-ка лучше пока о том, что у тебя осталось. Какой следующий экзамен?

– Волхование.

Лада резко выдохнула. А потом принялась с преувеличенным интересом и молча разглядывать созвездия, серебристой нитью вышитые на изнанке балдахина. Солнцева знала, о чём она думает. Солнцева думала о том же. Все последние годы.

Она слишком слабая – для волшбы, для всей их общины. Для Крипты. Если Солнцева даже каким-то чудом и справится с волхованием, то обязательно облажается на психургии. Или любом другом испытании.

Или на Дне П.

«Крипте не нужны слабаки».

– Ладно, милая, – протянула Лада спустя долгие минуты безмолвия, всё ещё не отрывая взгляда от вышитых созвездий перед собой. – Тогда… вставай. И занимайся, поняла?

– Я занималась всю свою жизнь, – отозвалась Солнцева.

Она знала, что из себя представляет. И Лада тоже об этом знала, да и вообще все: и Солнцев-младший, и отец с матерью, и дед, и служанка-Дара, и кузина, и даже проклятый Лисов. До Дня П. доходили совсем не все дети Крипты, и будь всё так просто, как пыталась изобразить Лада, не было бы столько Отверженных в лабиринтах Трущоб на окраине города. Не было бы столько погибших в Урожайную неделю.

– Ты справишься, – прохладно сообщила сестра в ответ на её мысли. – Ты должна.

«Должна».

Солнцева, нехотя поднявшись, направилась к заваленному тетрадями столу.

Белые часы на белой книжной полке показывали полдень, а за окном клубилась темнота. Бесконечная ночь, древняя, как сам подземный город. Её мрак разгоняли только голубая вязь криптских букв на зданиях, брусчатке и куполе, да факелы летучих кораблей; тусклый свет в окнах домов да слабые уличные фонари. Круглосуточно.

Солнцевой всегда казалось ироничным носить лик дневного светила и никогда не знать его тепла.

Лада в конце концов с тихим шорохом встала с кровати и направилась к двери. Она больше ничего не сказала, только звучно хлопнула дверью, поглощённая темнотой коридора. И тишина, в которой оказалась Солнцева, была такой оглушительной, что бешеное биение сердца показалось непозволительно громким.

Солнцева медленно втянула затхлый воздух спальни, тяжёлый, с привычными нотами медового воска и гари. Из окна на неё молча пялился подземный город. Крипта. Знавшая все тайны Солнцевой, все провинности. Опасная и насмешливая – она могла бы раздавить её и не заметить.

Крипта именно так всегда и поступала. Со слабаками.