Czytaj książkę: «Безопасный человек. Странная история обычного города», strona 6
Убедившись, что серое мигание больше не вернётся, я решил прогуляться до автобусной остановки, чтобы подождать Митьку и заодно подумать над произошедшим. Но чувствовал себя как-то странно. Мне что-то мешало. Это было незнакомое чувство. Я ещё раз обернулся на двери кинотеатра с написанной от руки обычной масляной краской вывеской – «Видеофильмы». Но не заметил никаких последствий той драки. Всё было спокойно. Ещё раз проморгавшись, я двинулся к остановке.
Митька, наконец, приехал. Выйдя из ПАЗика и, увидев меня, тот кинулся навстречу с почти таким же выражением лица, как тогда на Шоссе Энтузиастов.
– Селен?! Что с тобой произошло?
– Да всё со мной хорошо, ты чего? – ответил я и демонстративно посмотрел на часы. – Ты опоздал.
– Ты в своём уме? Быстро домой! – Он схватил мою руку.
Я не понял – «Почему домой? Зачем?»
– Митька, хватит. Объясни, что случилось?
– Ты себя видел?
Я не понял, что он имел в виду. Но видимо, сигналы в мозг поступали. Только пока я их не мог интерпретировать. До этого никогда с подобным не сталкивался.
– Что случилось? Не тяни уже, говори прямо!
– Ты в крови! Что случилось?! Это ты мне должен сказать!
Я опустил голову – и правда, вся куртка была в брызгах чьей-то крови.
– А-а-а-а, – махнул рукой, – Всё нормально, просто пытался предотвратить поножовщину. Судя по тому, что парни разбежались – мне удалось на них повлиять. Видимо, я подбежал слишком близко, и они успели порезать друг друга. Но где-то я ошибся и почему-то повлиял слишком поздно… – У меня немного закружилась голова. – Всё в порядке. Я успел. Вроде бы. Но мне надо кое-что тебе рассказать. Похоже, я теряю свои способности из-за…
Он перебил меня.
– Нет, погоди. Ты на себя посмотри! – Он пальцами отогнул полу моей куртки. Крови под ней было больше. Я охнул, увидев эти влажные красные пятна.
– Чёрт, что я скажу родителям? Придётся выбросить тайком, чтобы мама ничего не узнала. – Живот начало жечь. Кажется, мой мозг, наконец, нашёл правильные выводы для организма.
– Это же не их… Чёрт, это моя кровь! – Этим выводом я был ошарашен не меньше Митьки. Поднял свою футболку, увидел на животе длинный порез, откуда подтекала кровь. Похоже, тот был не глубоким, но заметным. Понял, почему Митька был так встревожен.
– Ничего не понимаю. Я следил за людьми возле кинотеатра. Там намечалась драка. Кинулся к тем парням. Один был с ножом и собирался порезать другого мужика. И вдруг – пыщь! – Я сжал и раскинул ладони, показывая движение «взрыва» – Я ничего не вижу! Вернее, увидел какие-то серые всполохи. Серую колышущуюся пелену, которая не сходила с обзора примерно минуту. Я вообще ничего не видел, кроме серого. Когда оно исчезло, взгляды людей были такими… Ну… «скользящими», как я тебе рассказывал. Вдруг это признак того, что я теряю свой «дар»? – Внезапно я вспомнил «телевизионные помехи» перед глазами, когда стоял на булыжнике возле реки, собираясь спрыгнуть вниз. «Вот оно! Оно началось в тот момент!», а в слух произнёс:
– Не знаю, может это всё из-за возраста, но что-то изменилось. И я похоже уже видел это раньше. Ну, когда я собирался прыгать в Москву-реку… а сейчас оно усилилось. Вдруг эта серая хрень означает, что наступает конец?
Митька озабоченно покачал головой.
– Пошли-ка домой! Заразу ещё занесёшь! Ты совсем, что ли ополоумел под ножи кидаться?
Я не знал, куда деться со стыда и какого-то чувства неуютности. Словно мне не было места в этом мире. Что я скажу родителям? Чёрт с ней, с футболкой, но как я скрою, этот чёртов порез? Как всё объясню?
– Мить, отцу и матери – ни слова! Ничего не было! Отвлеки внимание на себя, я проскочу в свою комнату и переоденусь.
– Да понятно, Сел. Ты в порядке?
– Да. Я не знаю. – Честно сказать, я понятия не имел, что со мной. И насколько опасным был этот порез. Я даже не мог интерпретировать свои ощущения. – Небольшое жжение и всё. Я хочу понять, что это было, Мить.
– Тебе больно?
Я пожал плечами.
– Не знаю. Наверное, нет.
– Ладно. Разберёмся. Не ссы! Поверь, я постараюсь решить эту проблему. А пока давай-ка займёмся тобой. – Когда я в чём-то сильно сомневался, Митька брал на себя всю ответственность и решения. Включая режим «старшего брата», он заботился обо мне, а я млел от этого. Мне нужна была эта его забота, которая на время снимала все вопросы и сомнения с моих плеч.
Я спешно открыл дверь. Мама словно всё «просекла», встретив нас на пороге. Меня спасло лишь то, что свет в прихожей был выключен.
– Селен, хватит уже околачиваться на улице. Иди, ешь! – Заметила, что я не один – Ой, Митя, привет. Давай с нами! – Она скользнула по нам взглядом и удалилась на кухню. Оттуда позвала к столу отца. Я воспользовался моментом, сразу сиганул к себе в комнату. Схватил из шкафа первую попавшуюся майку, натянул на себя вместо той, что была запачкана кровью. Снял куртку и забросил в самый скрытый угол за комод. Митька вошёл следом за мной.
– Так, давай по-быстрому опиши мне, что конкретно случилось?
Раздался голос отца, который снова звал нас ужинать. Мы с Митькой в один голос крикнули: «Мы сейчас придём! Через минуточку!»
– Слушай, я подошёл к кинотеатру, там стояла толпа, студенты какие-то. Молодёжь. И пара мужиков постарше, один из них кинулся на второго с ножом. Это всё, что я видел. Подбежал, как всегда. И вдруг эта серая хрень перед глазами. Именно из-за неё я решил, что моей «безопасности» приходит конец. Понимаешь?
– Погоди ты паниковать! С чего ты решил, что этому пришёл конец?
– Я никогда до этого не видел этой серой пелены. Вернее, видел нечто, тогда на Ленинских горах. Но там оно просто мигнуло пару раз меньше секунды. Я даже не обратил внимания. А сейчас пелена была похожа на гигантский глаз. Я не смогу тебе описать. Это надо видеть. Полыхающая серая масса. Как серый цветок. Со мной ничего не должно было случиться! Ты сам видел. Я – безопасный человек! Понимаешь?! У меня за всю жизнь даже синяка не было. А тут – это?! – Я указал на свой тощий живот с краснеющим порезом над пупком. – Что мне делать с этим?
– Тебе больно?
– Нет. Не знаю. Я никогда не испытывал боль. Просто как-то неудобно, что ли. То холодно, то горячо.
– Йод есть?
– Наверное. Не знаю.
– Давай, неси. Я сейчас обработаю.
Я осторожно открыл дверь, удостоверившись, что родители до сих пор на кухне. Прошмыгнул в большую комнату, открыл один из шкафов, достал аптечку. Затем вернулся к себе. Закрыл плотнее за собой дверь. Отдал аптечку Митьке.
– Я ей вообще никогда не пользовался и не знаю, что здесь лежит. Сам посмотри.
Он порылся, видимо нашёл, что нужно. Достал какой-то пузырёк и большой квадратный горчичный пластырь с куском ваты.
– Серьёзно? Горчичный пластырь? Он же вонючий. У мамы нюх, она обязательно поинтересуется, что это.
– А другого у вас нет. Надо же чем-то заклеить твои раны – тут он рассмеялся. – Ну ты, блин, даёшь! Давай, Сел, садись. Будем тебя лечить. Блин, ты дожил почти до девятого класса и не знаешь, что делать с царапинами. Тебя в витрине, что ли держали. – Проделывая свои манипуляции, он бубнил какие-то шутки, видимо пытаясь меня веселить. Когда он начал обрабатывать йодом порез, я обрёл знания, известные каждому человеку в гораздо более раннем возрасте. Видимо мозг, не смотря на отсутствие тренировки получения болевых сигналов быстро разобрался, что к чему. Я вскрикнул.
Встревоженный мамин голос заставил меня замолчать.
– Что у вас там происходит, и почему вас до сих пор нет?!
Я закрыл себе рот ладонью, прикусив при этом палец. Мозг радостно отозвался новой болевой реакцией. Никак не удавалось сдерживать смех и вскрик одновременно.
– Чёрт, Мить. Перестань. Клей уже пластырь и пошли жрать!
– Добро пожаловать в нашу вселенную, приятель. – Ответил он мне, налепил комок ваты на поверхность пластыря и заклеил мой порез. – Всё, «дон Румата», готово. Жить будешь.
Я уже хотел открыть дверь комнаты, как вдруг Митька прошептал:
– Я знаю… Чёрт, я знаю, как мы проверим, пропадает твой «дар» или нет.
Я кивнул.
– Да, а сейчас пойдём на кухню. Иначе мои родители покажут нам «Планету Бурь».
Глава 10
Я сказал родителям, что провожу Митьку до остановки, и мы спешно ретировались, чтобы не попадаться им на глаза.
– Ну, давай, выкладывай, что ты там придумал. – Я поморщился, живот жгло. Может быть от пореза, а может быть и от горчичного пластыря. Всё равно ощущать это было весьма странно и необычно.
– Смотри, когда мы ездили на Ленинские горы, чтобы проверить, что произойдёт, если ты бухнешься в воду с большой высоты, помнишь?
Да, разумеется, я это помнил. Помнил свою раздвоенность и желание сигануть с камня в воду, чтобы узнать, что будет. Кивнул головой.
– Да, помню. Сейчас вообще то март. И я точно не собираюсь прыгать в холодную воду.
– Да не надо тебе прыгать именно в воду! Но что если ты снова прыгнешь? Но не в воду! Смотри, Сел… в тот раз ты этого сделать не успел, а я ушёл, ну… короче, у нас в районе есть старые гаражи. Они построены в несколько рядов и там постоянно ошиваются разные долбодятлы…
– Ты хочешь, чтобы я у вас между гаражами побегал и разогнал каких-то хмырей, или что?
– Нет, Селен. Ну, пошевели мозгами! Ты можешь спрыгнуть вниз с гаража. Там есть песчаная куча. Руки-ноги себе не сломаешь, но приземление будет жестковатое. Тебе просто нужно подойти к краю. У меня есть одна догадка. Что если твоя серая пелена возникла не просто так? А как предупреждение? Короче, давай разберёмся.
Предупреждение? Я об этом даже не думал. Почему-то сразу решил, что теряю свою особенность из-за подростковой перестройки организма. Как Робертино Лоретти терял свой голос. Я согласился. Мы договорились встретиться на выходных, а до этого времени мне придётся скрывать последствия своих необдуманных шагов.
Все эти дни под разными предлогами я прятался от родителей, стараясь, лишний раз не обращать на себя внимание. Они не возражали против моей усердной учёбы (как-то, переодеваясь, я не услышал отца, тот зашёл в мою комнату что-то спросить, и мне очень пригодился фолиант словаря, которым спешно прикрыл свой живот). Труднее было скрываться от мамы, возможно потому, что я и сам не очень-то хотел её обманывать.
Но я сдерживался, боясь её расстроить. Именно поэтому я обратился за помощью к Митьке, который верил в меня намного сильнее, чем я сам, а кроме того, умел находить решения. Он точно не расстраивался, узнав всю правду. Думаю, в немалой степени потому, что был, в отличие от меня, гениальным. Из нас двоих только Митька, мог помочь, когда я тупил и искал ответы на невозможные вопросы.
Он посоветовал выбросить футболку в мусоропровод, а куртку застирать, когда родителей не будет дома. Всё-таки, если пропажу футболки они не заметят, то отсутствие куртки вызовет вопросы. (Я же, в панике хотел от неё избавиться тоже) Я сделал всё, как он предложил – , пятна остались, но стали похожи на обычную грязь. И, казалось, если мама догадывалась о чём то, всё же ничего не заподозрила. А я думал в тот момент, что из меня получится идеальный преступник. Наверное, миру повезло, что у меня не было настоящих криминальных наклонностей в то время.
Я никак не мог привыкнуть к своему состоянию. Сейчас понимаю, что живот болел. Но тогда просто не знал, как реагировать. Было скорее неудобно, поэтому я продолжал делать свои дела. Мне предстояло ежедневно после школы проверять близлежащие улицы, прежде чем мама начинала волноваться. Часть этого времени я мог потратить на разглядывание домов и вывесок, но в тот день, помню, она вернулась рано, и я лихорадочно искал любую возможность, чтобы сбежать из дома. Цеплялся буквально за любую причину. И так вышло, что этой причиной оказался Митька.
Он позвонил, а я соврал, что ненадолго скатаюсь к нему. Не дожидаясь, пока родители начнут уточнять причину моей поездки, я выбежал за дверь. Проходя мимо кинотеатра, взглядом наткнулся на вывеску «Христос придёт!» висящую на его дверях. Тогда в начале 90-х, секты плодились как кролики, видимо после потери социалистической идеологии, всех сразу обуяла тоска по какой-то новой объединяющей силе, коей стала религия. Свято место пусто не бывает, как говорится, поэтому, даже в нашей школе по воскресеньям в спортивном зале обустроилось какое-то общество очередных свидетелей второго пришествия.
Всё началось, на мой взгляд, с приезда в Москву американского баптиста Билли Грэма с его религиозными проповедями, которые выглядели как шоу какой-нибудь знаменитой рок-группы, с прожекторами и декорациями. Я помню, проходил мимо Олимпийского дворца спорта, где тот выступал, и даже «разоружил» парочку особо ретивых и не совсем трезвых «христиан». После того, наш город заполонили многочисленные религиозные секты с послами разнообразных богов во главе. Все они твердили о скором конце света и провозглашали своих лидеров, как наместников очередного мессии.
Пробегая мимо той афиши, мне захотелось её как-то дополнить. Казалось, чего-то не хватает этому тоскливо-призывному слогану. Ну, придёт Христос, и что? Что он увидит?
Мои родители, в сферу их научной деятельности, были атеистами, поэтому и я вырос без должного почтения ко всему «потустороннему». С собой у меня были ГДР-овские фломастеры, которые кто-то привёз отцу из заграничной командировки, они были гораздо ярче отечественных, правда, очень быстро заканчивались. Поэтому несколько фломастеров я уже «дозаправил» спиртом, чтобы те продолжали писать.
Я подошёл и, не скрываясь, написал на вывеске под словами «Христос придёт!» – «Заплачет и уйдёт!». Буквы получились кривыми, но я несколько раз их обвёл с нажимом, поэтому они вышли не менее яркими, чем те, что были изначально написаны краской. Вряд ли, моя выходка разозлила бы Иисуса, если бы тот всё же решил прогуляться возле здания бывшего кинотеатра. Не думаю, что боги будут обижаться на человеческую глупость. В конце концов, если нас создали боги, то значит и все глупости в нас, создали тоже они. Впрочем, меня тогда это совершенно не волновало.
За этим занятием меня и застали две, проходившие мимо, женщины. Одна, увидев мои проделки, успела покачать головой, вторая открыла было рот, чтобы наверняка выкрикнуть какое-нибудь замечание, тут же, потеряла ко мне интерес. Обе направились в другую сторону, забыв обо мне и о несчастном плачущем Иисусе. Я понял, что мой «дар» никуда не делся. Или, по крайней мере, в таких ситуациях, действовал как прежде. «Да, нужно будет проверить» – подумал я и с нетерпением начал ждать выходных.
На улице было уже достаточно тепло, снег в нашем районе почти растаял, обнажая коричневые участки земли с разбросанным за зиму мусором. Почерневшие остатки снега смешивались с грязью и подгнившей листвой. В отличие от грязи, которой становилось всё больше, словно она сама разрасталась вместо травы. Дворники исчезли. Наш дворник – Михаил Наумович, тоже куда-то пропал и больше не появлялся. Позже я узнал, что он уволился и уехал обратно на родину, в Кировскую область.
Дворы никто не мёл. Похоже, люди и мусор с того года были предоставлены сами себе. Это бросалось в глаза. Ещё пару лет назад на улицах было гораздо чище.
Я шёл мимо домов, которые стали похожи на огромных серо-коричневых нахохлившихся городских воробьёв. Чёрные ветви деревьев придавали улицам, особенно в пасмурные дни, тленность и заброшенность. Фонари по вечерам горели не везде. Часть не работала, часть попросту была разбита. Но, создавалось ощущение, что люди не замечают этого или делали вид, что их это не волнует. Разумеется, тогда появились новые проблемы, чтобы ещё обращать внимание на отсутствие лампочек или на то, как выглядят дома.
В то воскресенье я добрался до Митьки безо всяких приключений. И даже возле рынка не заметил ничего необычного. Помню, он встретил меня возле подъезда, сунув мне в ладонь домашний жареный пирожок и болоньевую продуктовую сумку.
– Давай, ешь! Бабушка вчера напекла. Я уже их объелся, не могу больше. Я тебе там ещё положил. С мясом и рисом. И с картошкой с грибами. Пошли, Сел, нас ждут великие дела!
Он повёл меня за высотные дома, мимо железной дороги, к какому-то пустырю, где, судя по старому котловану, когда-то намечалось строительство, но было уже заброшено. Мы завернули за пустырь, и снова вышли к жилым домам, за которыми находились старые гаражи с номерами на проржавевших дверях. Подведя меня к одному из них, Митька сбегал за него и вернулся со старой длинной деревянной лестницей в руках.
– Не спрашивай меня, откуда я знаю, про это место. – Он хмыкнул. – Однажды, отец мне всыпал «по первое число» за то, что я ползал сюда в младших классах. – С этими словами он поставил лестницу к коричневым воротам.
– Давай, лезь наверх.
Я с сомнением посмотрел на лестницу. Но вроде, та выглядела крепкой.
– Ну-ну, ты – командир. – Но я скорее шутил, нежели язвил. Быстро взобрался наверх. С крыши гаража хорошо было видно тот пустырь с котлованом, дальние многоэтажки и даже крышу Митькиного дома.
– Ну вот, я здесь, на крыше. Что мне делать? Давай, командуй дальше.
– Дуй, по крышам до противоположного ряда. – Он забрал у меня сумку с пирожками и махнул перед собой рукой.
Перепрыгивая через узкие проёмы, я помчался к последнему гаражу в том ряду. По крышам, которые сдваивались и страивались, бежать было удобнее. Митька не отставал. У самого края мы остановились.
– Теперь прыгай на следующий ряд. – Он указал на соседние гаражи. Те располагались противоположно друг другу, почти соприкасаясь задними стенками.
– Там под гаражом есть огромная куча песка. Давай прыгай с разбега в эту кучу! Она будет прямо по курсу, никуда не сворачивай. Если всё будет, как я рассчитал, то, когда ты прыгнешь, я снова попаду под твоё влияние. Давай, на счёт раз-два…
Я отступил несколько шагов назад, разбежался и через пару метров уткнулся в знакомое серое марево. Словно чей-то огромный серый зрачок в тот момент за мной наблюдал. Увидев знакомый бесцветный огонь, исходящий из чёрной точки, я инстинктивно затормозил и сразу позвал Митьку.
– Эй, Мить. Ты видишь это? Ты здесь? – Прислушался.
В ответ не услышал ни звука. Да, похоже, Митька прав. Он оказался под моим влиянием. Я не двигался, пытаясь рассмотреть серые всполохи, чтобы понять, что они означают. Что это такое? И почему так внезапно возникают и мешают мне ориентироваться в пространстве?
Я остался на месте, мне хватило ума не сделать ещё один шаг вперёд. Рассмотрев струящиеся серые полосы, осторожно размахивая руками, как слепой в поисках точек опор, попятился назад. Серая пелена не сдвинулась, застилая весь окружающий мир. Я отошёл ещё ненамного, и та исчезла, оставив меня буквально в трёх шагах от края крыши. Вытянув шею, я попытался рассмотреть, что было под гаражом, но ничего необычного не увидел. Дальше пролегала дорога, а за ней ещё два ряда таких же сдвоенных гаражей. Митьки рядом уже не было.
«Ну, точно, ушёл» – подумал я и, перепрыгивая через проёмы, бегом припустился обратно. На секунду кольнула мысль, а что, если Митька убрал лестницу? Тогда не смогу спрыгнуть. Но, к счастью, лестница была на месте, а вот моего друга нигде не было.
Я осторожно спустился, обошёл ряд гаражей ещё раз, но Митька исчез. Снова подумал: «А что, если он снова ушёл за тем своим призрачным парнем в костюме? И спрыгнул за ним вниз?» Но тут же отринул эту мысль, так как видел, что под гаражами никого не было. Поэтому решил, что вначале нужно проверить, вернулся ли он домой.
Проходя возле гаража, с которого чуть не сиганул вниз, я не увидел никакой песчаной кучи. Лишь ощутил, как мурашки бегают по спине и шее. Да, песок здесь недавно был, о чём показывали свежие сметённые следы. Получается, если бы меня не остановило это серое марево, я с разбега ухнулся об асфальт, и к этим песчаным разводам добавились ещё и красные брызги. Я точно переломал бы себе ноги. Гараж был высоким, метров шесть высотой.
Меня осенило – это возможно барьер защиты! Выходит, бессмертным я не был стопроцентно, как не был защищён от других травм. И этот гигантский серый цветок предупреждал меня об этом на самом краю опасности. Черта, которую нельзя переходить.
С этими мыслями я прибежал к Митьке, постучал в дверь, обитую бордовым дерматином, и, переминаясь с ноги на ногу от волнения, стоял, в надежде, что та откроется. По началу, ничего не происходило. Я начал уже гадать, куда тот мог уйти? Но через пару минут нервного ожидания, дверь отворилась и оттуда, как ни в чём не, бывало, показалась Митькина голова. Из проёма пахнуло жареными пирожками.
– Ну, и? – Вместо приветствия произнёс я.
– Селен! Ты чего тут делаешь? Давай заходи, сейчас пирожки есть будем! Я уже их наелся, в меня больше не влезет.
– Да-да, ты мне это уже говорил. – Я усмехнулся.
Он открыл дверь настежь, и я сразу вошёл.
– Что, опять? – Он скорчил скорбную гримасу. Я кивнул.
– Короче, всё получилось. Ты прав. Я снова увидел этот серый всполох… – Начал я, но увидев Митькиных родителей, осёкся, спешно поздоровался и скрылся в Митькином «убежище», как тот называл свою комнату, в которой развернулся во всю свою «ботанскую» прыть.
На стенах висели его детские рисунки, какие-то старые семейные портреты, плакаты, посвящённые космосу и прикладной физике, и всё это дополняли листы А-3 с пожелтевшими чертежами и электрическими схемами. Под потолком, рядом с плоской люстрой-«тарелкой», кошмарного оранжево-коричневого цвета, покачивались модели самолётов, которые Митька клеил на протяжении многих лет.
Да, в этой комнате жил неординарный человек, но именно этим он мне и нравился. Митька был очень логичным и вместе с тем, каким-то взбалмошным, мог придумать что-то совершенно фантастичное и всегда знал ответы на все вопросы. Он всегда пытался найти выход, даже в тех ситуациях, когда я видел лишь тупик. Поддерживал мои начинания и рассеивал все сомнения.
Я рассказал ему, что не смог спрыгнуть вниз, из-за серой пелены. А когда та исчезла, то никакой песчаной кучи возле гаража не обнаружил.
– Её увезли, Мить, похоже, совсем недавно.
– Вот чёрт, Сел, я не знал! Честно. – Он ужаснулся, лицо побледнело, и его губы сжались в одну узкую полоску. – Ты же мог убиться! Вот я баранья башка! Этот песок там с февраля лежал. Ещё вчера был. Честно, Сел!
Я заметил его испуг и мне почему-то стало стыдно.
– Мить, да всё нормально. Зато ты прав, никуда мой «дар» не делся. Серый всполох – это защита. Я разобрался, что он означает. Это барьер, за который мне нельзя заступать. Последнее предупреждение. Ты был прав, понимаешь? Теперь, если его увижу, буду знать, что впереди меня ждёт что-то нехорошее и опасное. И дальше идти нельзя ни в коем случае. Мить, я буду знать, когда мне грозит опасность, понимаешь? При желании, конечно, я могу убиться, но во-первых, я дурак что ли? Во-вторых, предупреждён, значит, как говорится, вооружён. Так, что наоборот, Мить, твой эксперимент удался, и я выяснил, что со мной! – Я испытывал торжество и стыд одновременно.
– Всё равно. Больше, Сел, не буду предлагать тебе настолько опасных экспериментов. Я не могу допустить, чтобы ты так бездумно следовал моим дебильным советам. Прости. Если бы ты там сломал себе ноги? Вот чёрт… – бледность его лица пугала меня даже больше, чем возможность упасть с крыши гаража.
– Не извиняйся, Мить. Без твоего предложения я бы не разобрался с этим вопросом. – Отмахнулся. Не хотел больше развивать эту тему. – Сам виноват. Я же решал, что мне делать.
Митька глубоко вздохнул.
– Кстати, как там твой живот? Не болит? Всё нормально?
– Да всё нормально. – Я не соврал ему. О порезе я уже забыл. Кожа затянулась, оставляя вместо длинной красной черты, такой же длинный розовый рубец. Другого бы это огорчало, а для меня это стало познанием доселе неведомого. Сродни чуду и открытию.
Мы договорились больше не рисковать. И если я решу что-то сделать, обязательно буду ставить его в известность.
Всю следующую весну я посвятил учёбе и ставшими уже привычными, прогулкам по улицам своего «района». В тот год, до того как на улицы ворвалась «организованная рыночная экономика», город охватил короткий, но бурный период одержимости свободной торговлей. Столь вовремя появившиеся «барыги» с их магазинчиками и палатками, устраивали распродажи «палёной» водки и коньяка. (Настоящий коньяк туда просто не привозился, всё равно он был не по карману большинству завсегдатаев этих палаток.) Мы же с Митькой каждую пятницу или субботу вечером гуляли мимо этих очередей.
В то время мы многого не понимали, думая об этих людях как об «алкашах», потому что те покупали алкоголь, хотя надо признать, многие из них выглядели совсем не похоже на спившихся маргиналов. Я считал этих людей, не смотря на свой располагающий вид, несчастными пьяницами, испытывая пренебрежение. Они постоянно находились возле магазинов и курили в ожидании, а запахом перегара и табака пропиталась даже близлежащая улица.
А я был дураком и развлекался. Помню, когда проходил мимо палаток, если что-то и говорил стоявшим в очереди, то обязательно приправлял свой крик каким-нибудь непристойным словом, чтобы вызывать конфликт. Как ни странно, настоящие конфликты в тех очередях почти отсутствовали. Сейчас уже знаю, что стояли там зачастую не алкаши, а обычные граждане – учителя, библиотекари, инженеры… Которые покупали поддельный «Слынчев Бряг», чтобы позднее расплатиться им, за какую-нибудь услугу. И, разумеется, все они не знали, что чаще всего покупали обычную подделку. Да и я этого не знал.
Водка, как и другой алкоголь, в те времена был в ходу наравне с деньгами. Ей расплачивались, дарили, ставили на праздничный и поминальный стол. Денег у населения становилось исчезающе мало, многие в том году, получив приватизационный «ваучер» обменивали его на этот алкоголь. Помню, у одного из «барыг» на прилавке палатки так и было написано – «продаю за ваучеры».
Для меня история с «ваучерами» началась, когда родители принесли две бледно жёлтых бумажки, похожих на банкноты и торжественно положили их в шкаф за стеклянную дверь. Когда я спросил, что это такое – мне ответили: ваучер. Словно я должен был сам догадаться, что именно это значит. Они часто разговаривали со мной, как со взрослым, ничего не поясняя. А я либо догадывался, либо позже искал ответы в энциклопедии.
Позднее, когда сам его получил, узнал, что это был некий приватизационный чек, дающий право на приобретение государственного имущества. Мне не пришло в голову вложить его во что-нибудь или продать, как в то время чаще всего и поступали. Я отдал его родителям и успешно забыл на многие годы.
Позднее я прочитал, что за эту ценную бумагу можно было что-нибудь купить и всё зависело от удачи продавца или покупателя. Кто-то покупал себе машину, кто-то шубу, кто-то всего одну бутылку «палёной» водки.
К концу 1992, перекупщики стояли почти на каждом углу, предлагая за них деньги. Люди охотно соглашались, не разбираясь, зачем была нужна эта ценная бумага. Тогда я тоже не придавал этому значения. Сейчас понимаю, что был свидетелем накопления «грязного» капитала в руках единиц. Собственно, позднее Кира, будет объяснять мне практически то же самое, только с другой целью.
В декабре 1992 года отец принёс домой видеомагнитофон «Электроника ВМ-12», который я воспринял как некое чудо, а папа как удачное вложение тех самых ваучеров.
На следующие несколько месяцев мой «дар» потерял всю свою привлекательность. Именно из-за «видака» я забросил учёбу, «эксперименты» и свои «дозорные» прогулки после школы. Иногда ко мне приезжал Митька, и мы часами смотрели с ним боевики.
В те дни я даже не думал, что возможно влиял на то, что происходило в моём районе. На новогодние праздники, совсем не далеко от моего дома был убит ребёнок – мальчик шести лет. Убийца взялся, словно из неоткуда, и исчез в никуда. Я наверняка мог спасти мальчишку и предотвратить нападение. Но в тот вечер я наслаждался просмотром «Крепкого орешка-2».
