Czytaj książkę: «Долго тебя ждала»

Глава 1

– Мне не нравится, когда мои вещи берут без разрешения!

– Это никому не нравится. – Впиваюсь глазами в сигнал светофора, мигающий последними секундами зеленого. – Пошли, пошли, пошли! – подгоняю дочь, сжимая ее теплую ладошку в своей и таща за собой к пешеходному переходу.

Морозный воздух сковывает легкие, в боку нещадно колет. Промозглый ветер забирается под куртку и разгоняет колючие мурашки по моей влажной коже. Адский дискомфорт!

Снегопад превращается в непроглядную стену к тому моменту, как мы перебегаем дорогу. Снежинки оседают на ресницах, по спине под пуховиком катится капля пота, когда слышу возмущенное:

– Почему Антону надели мои трусы без моего разрешения?!

– Что? – Опускаю голову, удивленно глядя на дочь.

Маруся неваляшкой перебирает ногами в своем дутом комбинезоне, на ходу поправляя съехавшую на глаза шапку с изумрудными пайетками. Смотрит на меня в ответ, надув губы и выгнув пшеничного цвета брови. Сердце каждый раз оборачивается в теплый плед, когда вижу ее гримаски. Моя дочь – точная копия меня, и я счастлива, что от отца ей достался только цвет глаз, а от меня – все остальное, включая мимику и ослиное упрямство.

– Твои трусы надели на мальчика?! – В моей голове просто взрыв из предположений, которые придерживаю.

– Он описался! – бубнит дочь. – И ему дали мои трусы! – рассказывает с глубокой обидой.

Вспоминаю, что запасное нижнее белье для нее в детском саду я не меняла года три. Положила сменный комплект в шкафчик – на всякий случай – в тот день, когда привела ее туда в первый раз. Не думала, что этот «всякий случай» произойдет спустя столько лет и не с моим ребенком.

– Я поговорю с воспитателем, – впопыхах обещаю разобраться в ситуации с трусами.

– Он сказал, что вернет их, когда постирает, – продолжает она пыхтеть. – Мам, можно я не буду их больше носить? – просит умоляюще, пока я тащу ее по тротуару.

– Пусть Антон оставит их себе на память! – Левой рукой нащупываю вопящий в кармане телефон. – Маруся, быстрее!

Под мышкой зажат чехол с ее костюмом, на локте висит спортивная сумка весом с тонну, поэтому достать звонящий телефон мне удается с десятой попытки.

– Да! – шиплю в трубку, носом ткнув кнопку «принять» и зажав телефон между плечом и ухом.

– Я не смогу долго держать тебе место. Ты хоть представляешь, сколько здесь народа?! Где ты?! – Голос подруги тонет в грохочущей на заднем плане музыке.

– Почти на месте! Я в тебя верю! – выдыхаю, надеясь, что она меня расслышала, и отбиваю звонок, возвращая телефон обратно в карман. – Быстрее! – подгоняю Марусю.

Она ловит ртом падающие снежинки и ладонью загребает с обочин рыхлый снег, который коммунальщики сгребли в огромные горы вдоль тротуара.

– Маруся! – возмущаюсь в ответ на то, как дочь рассматривает на свежевыпавшем снегу следы от своих новых серебристых ботинок в условиях катастрофического цейтнота.

Впереди подсвеченное со всех сторон огромное здание нового Ледового дворца, и я тащу к нему ребенка, не позволяя больше отвлекаться на глупости. Сегодня я наглупила за нас обеих, когда решила довериться ее отцу, то есть человеку, которому доверять нельзя. Из-за него мы опаздываем, и опаздываем катастрофически!

Мне стоило бы обзавестись водительскими правами и личной машиной, чтобы облегчить нашу с Марусей жизнь, но я так этим вопросом и не озаботилась, за что сейчас хочу дать себе пинка.

– Слава Богу! – выдыхаю, заталкивая дочь в стеклянные двери Дворца.

Ее отца за этот вечер я мысленно послала к чертям сотню раз и глубоко надеюсь, что он оттуда никогда не вернется. Я не истеричка, я – стоматолог, но даже у меня бывают дни, когда готова не лечить, а калечить.

Он обещал отвезти Марусю и клялся ей, что будет присутствовать на ее выступлении, но у него снова нашлись дела поважнее. Если бы я знала, что мы будем ждать его до прихода адвентистов Седьмого дня, поехала бы с Таней.

Вся парковка комплекса забита под завязку – кажется, сегодня здесь собрался весь город. Неудивительно: новые грандиозные объекты в нашем городе открываются не каждый день и даже не каждый год.

– Маруся, пожалуйста! – сокрушаюсь, замечая, как дочь тормозит у новогодней елки в центре холла.

– Мам, посмотри! – шелестят ее губки, а в расширенных глазах отражаются разноцветные огни от пестрящей гирлянды.

Тяну ее мимо, к охраннику, который на пальцах объясняет, как попасть в раздевалки. Мы плутаем минут пять, пока не находим нужный коридор и «первую дверь направо», где девушка-организатор с планшетом в руках требует прямо с порога:

– Фамилия?

– Власова. – Утираю пот со лба. – Власова Мария, – уточняю, сваливая вещи на скамью.

В раздевалке только мы, организатор и какая-то девушка, надевающая костюм Снегурочки. Судя по количеству оставленной под скамьями обуви, кроме нас все участники выступления давно на месте.

Пока разбираю сумку, дочь с любопытством наблюдает за Снегурочкой, которая крепит к затылку длинную искусственную косу. Для Маруси это зрелище не станет психологической травмой: на прошлом новогоднем утреннике в детском саду дочь узнала в Деде Морозе воспитательницу из параллельной группы и сказала мне об этом. Она достойно пережила эту правду жизни, но с тех пор мой ребенок больше не верит в сказки.

– Вы опоздали, – упрекает организатор. – Переодевайтесь и проводите ребенка к выходу на лед. Сектор «В». Налево по коридору, там указатели, – одаривает меня взглядом с претензией, перед тем как выйти из раздевалки.

– Снимай куртку! – понукаю дочь, дергая ее за шарф.

Ее внимание до сих пор занято лже-Снегурочкой, выворачивающей содержимое косметички на полку шкафчика.

Сбрасываю пуховик и достаю из чехла блестящий костюм снежинки, пока Маруся копошится, перебирая пальчиками кнопки на куртке.

– Я хочу пить, – сообщает, усаживаясь на скамью.

Передаю ей маленькую бутылку воды, откопав ту в сумке.

Замерзшие руки упрямо не слушаются, пока пробую расправить расшитую блестками юбку-пачку, но впереди приключение посерьезнее: надевать леггинсы мы обе ненавидим.

– Власовы?!

Вздрогнув, морщусь. Фамилия произнесена во множественном числе, а я никогда не была Власовой, но это вряд ли имеет значение для женщины, вошедшей в раздевалку.

Обернувшись, встречаю грозный взгляд нашего тренера по фигурному катанию Тамары Ивановны Клюевой и втягиваю голову в плечи.

Попасть к ней было сложно: она – лучшая из лучших.

Прикусываю язык, молча проглатывая любые возражения.

– Тамар-ра Ивановна! – выкрикивает дочь, намеренно удлиняя букву «р», с которой в последний месяц у них полное взаимопонимание благодаря работе логопеда. – Здр-равствуйте!

– Здравствуй. – Она подхватывает Марусю за локоть. – Там обуетесь, – велит мне. – Время! Вам часы подарить?

– Извините… – бормочу, хватая со скамейки коньки и маленькую пластиковую корону.

На арене дикий шум и столпотворение. Музыка и голос ведущего эхом разлетаются над головой, пока мы пробираемся через толпу вслед за Клюевой.

– Живее! – подгоняет она, провожая нас к выходу на лед, где скопились съемочные группы местных и не только телеканалов.

Выставив вперед плечо, слежу за тем, чтобы ладонь Маруси не выскользнула из моей. Если я потеряю ее сейчас, пущу себе пулю в лоб.

Ее пальчики цепляются за мои.

Огромное помещение, забитые до потолка трибуны и грохочущие басы своим масштабом поражают даже мое воображение. Бешеная энергетика давит на плечи, заставляя чувствовать себя микроскопической песчинкой в этом океане людей. Маруся сжимается в комок, сгорбив спину, и поднимает напряженный взгляд, выискивая во мне поддержку.

В такой мясорубке моя дочь впервые, и она волнуется.

– Ничего не бойся! – шепчу одними губами, ловя ее испуганный взгляд.

Маруся растерянно приоткрывает рот, являя мне милую дырку вместо молочного зуба. Он выпал на днях и до сих пор лежит у нее под подушкой. Его никак не заберет Зубная Фея, потому что я забываю снять для нее наличку.

– Переобувайтесь быстрее! – махнув рукой на скамейку у стены, командует Клюева. – Ждите здесь. – И испаряется, слившись с толпой.

Мне требуется вечность, чтобы во всей этой сумятице натянуть на ноги дочери коньки и справиться со шнурками, в которых путаются пальцы. Масла в огонь подливают дети в таких же нарядах, как наш. Они организованной группой маячат на периферии зрения, и я боюсь потерять их из виду, из-за этого все время отвлекаюсь.

– Мам, жмет… – хнычет дочь.

– Сейчас! Черт! – рычу, развязывая только что завязанный узел, и принимаюсь ослаблять шнуровку.

Мои пальцы деревянные, и со второй попытки получается все тот же бардак. Распускаю шнурки в третий раз и, плюнув, упираюсь коленями в грязный пол.

– Шнурки затягиваются снизу вверх, а не наоборот, – раздается над моей головой скучающий мужской голос.

Первое, что мне хочется проорать ему в ответ – это: «Отвали!»

– Что?! – рявкаю, вывернув шею и обернувшись.

Скольжу глазами вверх по длинным мужским ногам, одетым в синие джинсы, спотыкаясь о медицинский фиксатор, в который закована одна из этих ног до колена. Поднимаюсь глазами выше – по узким бедрам, плоскому животу и широким плечам. Правым плечом мужчина опирается о стену. На нем красно-белый свитер с оленями, чтобы увидеть его лицо, я вынуждена запрокинуть голову и отбросить с лица волосы.

Сердце пропускает удар, когда все-таки добираюсь до упрямого точеного подбородка, рассеченного небольшим рваным шрамом слева направо, и выше, к карим глазам, с ленцой смотрящим на меня сверху вниз.

Водоворот вспыхнувших в голове воспоминаний на секунду отодвигает в сторону весь окружающий мир, отбрасывает меня в прошлое – туда, где мне семнадцать, а стоящему рядом мужчине девятнадцать, и я до безумия в него влюблена.

Забываю, как дышать, и смотрю не моргая.

Ему требуется не меньше минуты, чтобы ленивое выражение на красивом лице сменилось подозрительным прищуром, а рот с недоверием произнес:

– Отелло?

Глава 2

Отелло…

Всего одно слово расшатывает мое внутреннее равновесие и со сверхзвуковой скоростью уносит в параллельный мир, где произнесенное только что прозвище известно лишь нам двоим: мне и стоящему передо мной мужчине.

Он растерянно проводит ладонью по волосам, приглядываясь ко мне и сводя брови к переносице, а я как завороженная слежу за сменой эмоций на его лице, думая, что у меня, возможно, галлюцинация?!

– Офигеть… – На его мужественном лице появляется лукавая мальчишеская улыбка, от которой в животе случается кульбит.

Отелло…

Глупость из прошлого, которую он увез с собой в Канаду семь лет назад, сейчас, как шампанское, бьет в голову, вызывая головокружение.

Марк Зотов, молодая звезда НХЛ, действующая легенда нашего города, где хоккей – религия, а открытие сезона – событие, которого ждут больше, чем Нового года.

Зотов… Моя первая любовь и мой первый мужчина… Первая рана в моем сердце, которая заживала так долго и мучительно, что и сейчас можно увидеть шрам. Если очень сильно присмотреться.

Хлопаю ошеломленно ресницами.

Все умственные процессы в моей голове напрочь отшибло, превратив мозг в вязкую вату. Все, на что я способна в оглушающей веренице посторонних звуков, голосов и лиц – это недоверчивое:

– Зотов?

Его улыбка становится еще шире. Белые зубы выстраиваются в идеально ровный ряд под преступно полной верхней губой. Сексуальная особенность, которая когда-то сводила с ума мои незрелые семнадцатилетние мозги.

Я представляла нашу с ним встречу миллиард раз ночами, когда обнимала свою подушку и с тоской ждала от него весточки – сообщения или звонка от своего парня, который в девятнадцать уехал играть по контракту в Канаду. Его сообщения становились все реже и реже, зато фотографии в соцсетях – наоборот, все ярче и ярче, как и девицы, которые на них мелькали.

Уже не помню, что конкретно я там себе представляла, но в моих фантазиях совершенно точно не было чего-то подобного: эпизода, где я, растрепанная, смотрю на него снизу вверх, а в горле саднит так, словно в него насыпали горсть битого стекла.

– Ух ты… – Зотов продолжает улыбаться, присматриваясь к моему лицу. – Отлично выглядишь…

В его речи – легкий акцент, на лице – легкое замешательство, но в основном он выглядит так, будто безумно рад меня видеть. Обо мне подобного не скажешь, я даже ради приличия не способна ответить на его улыбку.

На моем лице – ступор и шок, в любом случае Марка это не смущает. Он продолжает с интересом меня рассматривать, в то время как я пытаюсь вытолкнуть из себя хоть что-то членораздельное.

– Мам… – Голос Маруси вырывает меня из оцепенения, заставляя повернуть голову.

– Сейчас, – говорю хрипло, снова начиная дергать шнурки.

– Поправь носки, – слышу вежливое напутствие. – Они сбились и будут ей давить.

Вскинув голову, снова смотрю вверх и вижу, как с пристальным вниманием Зотов рассматривает мою дочь, затем переводит взгляд на меня и бормочет:

– Милый пупс.

Отвернувшись, принимаюсь поправлять Марусины носки и пытаюсь на этом сконцентрироваться!

Ребенок – самый значительный факт моей биографии за все те годы, что мы с Зотовым не виделись, ну а он за семь лет насобирал в свою копилку достаточно достижений, чтобы иметь собственную страницу в Википедии.

Шнурки лапшой висят между моих пальцев. Смотрю на них бездумно, пытаясь понять, что с ними делать.

– Дайте-ка сюда. – Клюева безжалостно отстраняет меня, склоняется над Марусей и профессиональными выверенными движениями приводит в порядок шнуровку за считаные секунды.

Я надеваю на голову дочери корону, пока наш тренер снимает с ее коньков чехлы.

– Я ее забираю. – Она помогает Марусе спрыгнуть со скамьи, ставя ее на лезвия коньков. – Сразу после выступления отведу детей в раздевалку, – оповещает тренер.

– Поняла. – Прикусываю изнутри щеку, глядя на мятый край костюмной пачки сзади.

Вытянув шею, наблюдаю за тем, как русая головка дочери смешивается с толпой точно таких же «снежинок».

Сделав глубокий вдох, расправляю объемный свитер и провожу руками по выбившимся из хвоста волосам, заправляя их за уши. Я чувствую на себе пристальный взгляд слишком отчетливо, чтобы пытаться его игнорировать, поэтому перевожу глаза на Марка, сделав еще один глубокий вдох.

Зотов наблюдает за мной, склонив голову набок. Одному черту известно, откуда он здесь взялся!

– Скажешь мне «привет»? – спрашивает, выгнув брови.

– Привет, – говорю, исподлобья исследуя глазами черты лица, которые за последние годы встречались мне разве что в интернете.

На стройную высокую фигуру падает луч прожектора, обрисовывая контуры спортивного тела. Зотов стал шире в плечах и будто бы выше. Новая стрижка, которая кажется простой и неприхотливой, – уверена, дело рук стилиста, а часы на его запястье пугают меня одним своим видом, ведь я даже представить боюсь их стоимость.

Семь лет назад на его лбу не было морщинок, а теперь есть. Они стирают любые попытки отыскать в этом лице что-то близкое. Он стал взрослее. Передо мной совершенно чужой и незнакомый мужчина. Только карие глаза под густыми бровями и свитер с безумными оленями – детали, которые уверяют: это он, Марк Зотов.

Под кожей у меня собираются мурашки.

Нервозности добавляет то, что он смотрит на меня неотрывно, только теперь без удивленной улыбки, а как-то будоражаще. В глазах не веселье, а пристальное внимание, которое я ощущаю физически.

– Как поживаешь, Аглая? – произносит хрипловато.

– Отлично, а ты? – Бросаю красноречивый взгляд на закованную в фиксатор ногу и трость, на которую Марк опирается.

– Пять минут назад думал, что неплохо, – отвечает он. – Теперь думаю, что отлично. Я рад тебя видеть, – добавляет, вздергивая уголок губ в улыбке.

Эта полуулыбка – будто удар под дых, именно она превращает его из незнакомца в парня, которого когда-то я так сильно любила, выбивает из меня воздух, напоминая о том, почему сама я видеть его не рада.

К щекам приливает кровь. Может быть, за семь лет я должна была стать разумнее. Мне казалось, что такой я и стала, но сейчас здравый смысл мне изменяет.

Схватив со скамьи чехлы от Марусиных коньков, улыбаюсь и говорю:

– Рада за тебя.

– Марк Дмитриевич! – Рядом с Зотовым возникает миловидная девушка с одним наушником в ухе. – Пройдемте. Пятиминутная готовность. – Она опасливо касается его локтя ладонью и тут же ее отдергивает, когда Зотов опускает на ее руку глаза.

Воспользовавшись моментом, я разворачиваюсь на пятках и протискиваюсь через скопившуюся вокруг толпу, убираясь подальше отсюда.

Я вычеркнула Марка Зотова из своей жизни еще семь лет назад, как и он меня, так что сейчас мне совсем не больно уходить не оглядываясь, даже несмотря на то, что сердце вот-вот схлопочет инфаркт.

Глава 3

Чувствуя себя так, будто за мной гонятся, пробираюсь через основательно переполненные трибуны, спотыкаясь о чужие ноги и принося всем подряд извинения. Чтобы найти свою подругу Таню и место, которое она для меня застолбила, приходится встать на носочки и вытянуть шею.

От разгулявшегося в крови адреналина мне душно и жарко, даже несмотря на то, что на трибунах очень свежо. Свитер неприятно липнет к влажному телу, а сердце в груди продолжает лихорадочно трепыхаться, будто на меня напала горячка.

Замечаю пышные кудрявые волосы подруги в седьмом ряду сектора, как она и указала в своей эсэмэске, и поднимаюсь вверх, перепрыгивая через несколько ступеней сразу.

Таня Капустина – моя лучшая подруга и крестная мать моей дочери.

Мы вместе с детского сада. В моих детских альбомах нет ни одной фотографии, на которой Тани Капустиной не было бы со мной рядом. Мы учились в одном классе, потом вместе поступили в местный медицинский университет: я – на врача-стоматолога, Таня – на фармацевта-провизора. Наша дружба проверена временем, и она круглосуточная, прямо как аптека, в которой работает Таня.

К тому времени, как я плюхаюсь на свое место, будто резиновый шар, наполненный жидким гелем, музыка на арене становится громче, потому что начинается мероприятие.

Таня забирает на колени пальто и сумку, которые до этого свалила на занятое для меня место, и спрашивает:

– Ты что, шла из Китая?

Моя подруга очень симпатичная. На ее носу стильные круглые очки и, судя по всему, новые, ведь раньше я их не видела. Она поправляет очки пальцем, заглядывая в мое раскрасневшееся лицо.

– Я встретила Зотова, – говорю бесцветным голосом, посмотрев перед собой.

Ей требуется время, чтобы переработать полученную информацию, и на это уходит секунда.

– Зотова?! – переспрашивает изумленно. – Говнюка Зотова?!

Отодвинув ворот свитера, дую туда, отвечая:

– Да, его.

Еще секунду подруга хлопает глазами, пытаясь принять тот факт, что я не шучу, после чего бормочет:

– Ты послала его в задницу?

О моей жизни она знает больше, чем кто-либо другой, поэтому имеет полное право и все основания задать этот вопрос, хоть и задает не очень уверенно.

– Он опирался на трость, – сваливаю на нее информацию, от которой меня распирает. – Я подумала, это будет негуманно с моей стороны, посылать его в задницу.

– На трость?! – Брови Тани выразительно выгибаются. – Он так постарел?!

Марку двадцать шесть, и выглядит он, к моему сожалению, как хоккейный божок.

Фыркнув, заверяю:

– Он не постарел.

– Сколько лет прошло? – спрашивает будто между прочим. – Семь?

– Семь, – повторяю эпичную цифру.

Это любимое число Зотова: он говорил, что оно похоже на клюшку.

– Кажется, у него травма. – Устремляю взгляд на ледовую арену, на которой происходит какое-то организованное движение.

Сейчас я ничего не знаю о жизни нашей местной легенды: ни о его спортивной жизни, ни о личной. Последняя информация, которой я о нем владела, – шестилетней давности. Тогда Марк Зотов отдыхал на Гавайях в компании красоток всех цветов кожи и ребят из своей команды.

– Просто не верится, – слышу приглушенный голос Тани. – Зотов правда вернулся?! – Ее глаза всматриваются в мое лицо, когда я поворачиваю голову. – Ты как? – Подруга заботливо и обеспокоенно касается ладонью моего локтя.

– Нормально, – отвечаю, изображая улыбку.

Я не знаю, вернулся Марк насовсем или же приехал погостить, в любом случае на меня это никаким образом не должно влиять. Наша встреча такая же случайность, как три шестерки, выпавшие подряд. Если я не жду второй такой встречи, значит, со мной действительно все нормально?

– Вы разговаривали? – допытывается Таня.

– Мы поздоровались, – отвечаю и подбираюсь, когда на ледовой арене появляется губернатор.

– Это действительно он, – констатирует Капустина.

Это он, да.

Зотов стоит по правую руку от губернатора, опираясь на свою трость.

Его невозможно не заметить. Так было всегда. Он всегда отличался непредсказуемостью. Был не таким, как все. Особенным. Для меня – неповторимым, со своей страстью к яркому, дерзкому, провокационному! Красный был его любимым цветом, у него вообще была уйма фетишей, которые впоследствии становились моими слабостями.

В семнадцать мне было достаточно увидеть его в ярко-красной хоккейной форме, чтобы внизу живота рассыпался разноцветный эмемдемс, а в груди взорвался карамельный попкорн. Мне было достаточно увидеть его в безумных кислотных носках, чтобы стать от него зависимой. Сегодня эти олени на его свитере среди скучных костюмов снова заставляют выделять Зотова из толпы, черт бы его побрал!

– Там… – Таня вытягивается в струну и подозрительно сощуривает глаза. – Там что… Капустин?!

Я тоже узнаю в стоящем рядом с Марком мужчине Данилу Капустина. Они с Таней не родственники, просто однофамильцы. Естественно, всех, кроме Тани, забавляло такое совпадение, особенно самого Капустина.

Капустин и Зотов были лучшими друзьями. Играли за одну молодежную команду. Два друга, о которых говорят «не разлей вода», а я бы назвала их двумя сногсшибательными засранцами, умеющими влюблять в себя с первого взгляда.

Сейчас на Даниле деловой костюм и даже галстук.

– … слово предоставляется заместителю руководителя Департамента спорта Даниле Андреевичу Капустину! – торжественно объявляет ведущий программы.

– Что? – ошарашенно взвизгивает подруга.

Я не слушаю, о чем вещает объявленный высокопоставленный чиновник. Погружаюсь в свои мысли, мечась взглядом по лицам Зотова и Капустина, отмечая, как сильно оба возмужали.

Мне было семнадцать, когда одноклассница пригласила нас с Таней на хоккейный матч своего брата. Тогда я впервые узнала, что можно обжечься об лед. Марк был звездой матча. Творил невероятные вещи на коньках, из-под которых сыпались слепящие искры. Я как завороженная на него пялилась, а когда он мне подмигнул – улыбнулась в ответ.

Я не знаю, общались ли они с Капустиным после отъезда Марка в Канаду, не знаю, каких успехов добился Данила в спорте, но видеть его в строгом костюме мне так же неожиданно, как и видеть его дружка.

После короткой речи, которую Данила произносит так, будто делает это каждый день, ведущий объявляет, что для перерезания символической ленточки приглашается нападающий национальной хоккейной лиги и бывший ученик городской школы хоккейного мастерства Марк Зотов.

Встречая новость, трибуны содрогаются от бурных и оглушающих оваций. Марку вручают золотые ножницы, которыми под безостановочные щелчки фотоаппаратов и фанфары он делает свое дело, и процесс дублируют на огромных мониторах вокруг.

– Боже, сейчас ослепну, – сухо замечает Таня.

Зажав ладони между колен, наблюдаю, как Зотов позирует перед камерами и раздаривает улыбки, принимая рукопожатия чиновников, многие из которых пытаются сделать с ним селфи.

Слежу за ним до тех пор, пока не проваливает со льда в компании губернатора, Капустина и еще десятка человек, после чего освещение приглушают, и под аккомпанемент из «Щелкунчика» на лед высыпают снежинки, среди которых пытаюсь отыскать «свою».

Это чертовски сложно, поэтому снимаю выступление от начала до конца, решая, что мы найдем Марусю на этом видео потом, когда будем дома.

Как только дети покидают арену, оставляю Таню одну и тороплюсь в раздевалку.