Czytaj książkę: «Роман без проникновения. Жизнь на безопасном расстоянии от любви. Книга-терапия»

Введение

Жить – не значит соответствовать чьим-то ожиданиям.

Эта книга появилась потому, что, несмотря на все мои успехи, я слишком долго жила в состоянии «мне чего-то недостаточно». Недостаточно любви, внимания, тепла, поддержки, ясности, признания. Мне хотелось всё это получить от мамы, друга, бывшего мужа, от кого-нибудь еще. Вот только за этим стоял один вопрос, который я не умела себе задать: «А кто я сама для себя?» Я жила не в реальности, а в своих ожиданиях, а они редко совпадают с тем, что происходит на самом деле.

Пока мы ожидаем чего-то от происходящих событий, мы живем в иллюзии того, как оно могло происходить. От этого окружающая действительность нам не нравится, а значит, и жизнь в целом тоже не нравится. Ведь мы ждем того ощущения, которого в реальности быть не может.

Есть такая пословица: «Лучше синица в руках, чем журавль в небе». С одной стороны, это убеждение, которое ограничивает человека в желании иметь большее. А с другой – если корректно его трактовать, оно говорит о том, что сначала важно научиться радоваться синице, ощутить ее в своих руках, чтобы потом встретить журавля, который порадует нас точно так же, как синица. От малого к бо́льшему. От себя к другим.

Когда вы ожидаете, что кто-то вас поймет, почувствует, услышит, уловит аромат точно так же, как улавливаете его вы, то этого в ста процентах случаев не происходит. Никто не может прочувствовать, понять, увидеть картинку, которую видите вы, события, которые проживаете вы.

Если ваша картина мира не стыкуется с «могу-хочу», например «хочу на Мальдивы, а могу в Геленджик», то это не говорит о том, что Геленджик – плохо. Это говорит только об одном: вы не умеете радоваться Геленджику. Пока нет удовлетворения от процесса, трава у соседа зеленее, мужчина у подруги лучше, зарплата у коллеги выше, а с вами что-то не то.

Я тоже когда-то так жила. Убегала от реальности, не хотела видеть ее такой, какая она есть. И пока я с ней не разобралась, то внутренней боли, ожиданий от других людей, страха одиночества было такое огромное количество, что периодически становилось трудно дышать.

Когда я научилась «радоваться Геленджику», отношениям с моей семьей таким, какие они есть, с работой, с окружающими, я получила больший контакт с собой и ощутила огромную благодарность за то, что имею. Я стала чаще спрашивать с себя, а не ожидать помощи от других в реализации своих запросов.

Теперь я не жду, что кто-то придет и даст мне то, что я хочу. Я умею спрашивать у себя и находить способы дать себе самой – любовь, тепло, признание. Это не про эгоизм. Это про взросление.

Те, кто родились и выросли в Советском Союзе, помнят, что приветствовалась помощь близкому человеку или товарищу в ущерб себе. Нас так воспитывали: «Поделись игрушкой в песочнице, поделись конфеткой, тебе же не жалко». Но кто сказал, что жалко – это плохо?

Да, мне жалко! Моя конфета – это моя конфета, и я не должна ею делиться.

Почему-то всё, что делается для себя, для собственных выгод, в обществе осуждается. Скажите мне, как можно научить ребенка ценить, уважать себя и свое мнение, если родители уважают мнение соседа или учителя больше своего? Они словно ставят их на пьедестал. Но чтобы разобраться в хитросплетениях жизненных задач, важно свое чувствование, свое ощущение наличия или отсутствия сил на решение задачи поставить выше, чем мнение толпы.

Я неоднократно бывала на турнирах по смешанным единоборствам и на каждом соревновании слышала, как спортсмену со всех сторон кричали: «Работай, не сдавайся, бей влево, в печень!» А ему, я уверена, безразлично. Спортсмен ведет бой, получает удары, и ему плевать на советы толпы. Ему важно опираться только на самого себя. Ведь если борец начнет слушать летящие ему рекомендации, то сразу уйдет в нокаут.

Чтобы быть победителем во всех чемпионатах, надо свое мнение и свои действия анализировать самостоятельно, не перекладывая ответственность на толпу. Я вовсе не убеждаю вас, что не стоит замечать напряжение, я лишь хочу сказать: важно учиться понимать, как можно изменить сложную ситуацию для собственной пользы, даже если это не понравится близким людям. Из состояния «мне хорошо» можно изменить картину мира, а из состояния «я делаю удобно для всех, но мне приходится терпеть», к сожалению, велики риски получить отрицательный результат.

В этой книге я делюсь тем, как научилась слышать свой голос и уважать его. Потому что только мы знаем, где у нас болит и как нам действовать.

Я профессиональный психолог, получала образование в Санкт-Петербургском университете им. Пушкина и педагогическом университете Екатеринбурга. Я резидент уральской школы философии «Берлога» в Екатеринбурге. Мои клиенты – собственники бизнеса, предприниматели, женщины и мужчины, все те, кто готовы измениться за короткий промежуток времени, а не ковыряться в чувствах и эмоциях на протяжении десяти лет. Моя задача – передать клиентам инструменты самовосстановления, самоанализа и самодисциплины, которые приведут к положительным изменениям. И на страницах книги я через свою историю делюсь с вами этими инструментами.

Книга состоит из двух частей, сочетающих эмоциональную и аналитическую истории. Данный формат более креативен, чем художественный роман или обычная книга по психологии.

Первые главы – это история девочки в воспоминаниях. Каждый из вас, я уверена, читая обо мне, вспомнит себя в три, пять, пятнадцать, двадцать и даже в тридцать пять лет. Вторая часть – это анализ, психологические модели, которые помогли, помогают и будут помогать разбираться в чувствах, в основе происходящих событий, формировать уверенность в завтрашнем дне и опору на себя, а не на окружение.

В этой книге много смыслов, которые, скорее всего, раскроются не сразу. Возможно, кто-то захочет прочитать книгу два, три, четыре раза, периодически возвращаясь к определенным главам, находя в них поддержку и ответы на свои вопросы. Но что я уверенно могу обещать: после прочтения у вас снизится тревожность и появится ощущение, что ответов стало гораздо больше, чем когда вы сравнивали себя с окружающими, задаваясь вопросами: «Как у него получилось?» и «Чего мне не хватает?».

Признаюсь, что одной из основных задач книги для меня была самотерапия. Я неоднократно вычитывала главу за главой, возвращалась, редактировала, читала еще раз, стараясь довести до ума то, что хотела и могла сказать. Первое прочтение стало для меня базой, второе и третье – инсайтами, а четвертое и последующие показало, что это – книга-путеводитель. Неоднократное повторение прожитого пути от начала до сегодняшнего дня – это путь преодолений. Он мог бы иметь иные последствия, если бы у меня не включилось понимание, что личная ответственность за себя и свои действия – основа всего.

Если вы хотите получить терапию, не привлекая психологов, попробуйте мой способ: запишите свои воспоминания, неоднократно прочитайте их и проанализируйте. Когда вы рассмотрите их детально и под разными углами, когда позволите посвятить своей жизни, детству, юношеству такое же количество времени, которое я посвятила написанию книги, тогда, я уверена, вы найдете ответы на все интересующие вас вопросы. Только лишь события, описанные на бумаге, мы способны увидеть объективно, а не основываться на мимолетных воспоминаниях из детства.

Эта книга – не инструкция, а компас, который поможет вам понять направление. Если вы не чувствуете себя «маминой радостью» и «папиной гордостью», то после прочтения будете твердо знать, что вы – своя собственная ценность. Это и есть основа.

Если сейчас, открывая книгу, вы чувствуете, что вас не любят так, как вы того достойны, если думаете, что ваши родители могли дать вам больше, чем дали по факту, если ожидаете от жизни бонусов, а они почему-то не приходят, то эта книга для вас. Здесь нет рецептов счастья, но есть важный инструмент – честный разговор с собой.

Главная мысль, которую я хотела донести в своей книге: кто я и что мне нужно делать для того, чтобы получить желаемое; как научиться разбираться с теми жизненными ситуациями, которые происходят сейчас; что нужно убрать или дополнить в своем процессе, чтобы получить высокий результат. И эта книга, я уверена, поможет вам из отсутствия вариантов найти свое решение. Решение есть всегда, важно лишь выбирать, каким оно будет.

Если у вас проблемы с детьми, почитайте мою историю, посмотрите, как глазами ребенка видится взаимодействие с родителем. Если проблемы с родителями, то книга подтолкнет вас к пониманию, что родители – живые люди, со своими жизненными историями. Они вовсе не обязаны соответствовать нашим ожиданиям, ведь мы их ожиданиям зачастую тоже не соответствуем.

Если у вас проблемы с позиционированием себя, вы ищете ответ на вопрос «Кем я буду, когда вырасту?» (даже если вам сейчас тридцать пять или пятьдесят лет), то, читая главу за главой, вы поймете, как убирать всё не свое, чтобы в конце осознать, что вы уже выросли и вы уже есть.

Если вы несчастны – будете счастливыми, если нелюбимы – станете любимыми, если вы мало обращаете на себя внимания – будете больше обращать на себя внимания. Почему? Потому что главный человек, который может это сделать, – вы сами.

Вас не любят – любите себя сами, вас никто не обнимает – обнимите себя, у вас тоже есть руки, вам не купили конфету – идите, заработайте и купите ее себе. Попросите, чтобы конфетку вам подарили, но умейте слышать отказ. Совершайте действия, чтобы получить результат, а не обижайтесь на людей, потому что они не воплотили ваши мечты.

Главное – не ждать, что кто-то даст вам ответы. Они уже есть внутри вас. Я люблю говорить: «Ной не ныл, и вы не нойте», пойдемте лучше читать книгу.

Часть 1. ДАНО: как когда-то нас учили в школе

Перед вами – первая часть моей истории. Воспоминания и живые эмоции, сохраненные в том виде, в каком они остались в памяти. Эта часть книги похожа на старый фотоальбом: в ней запечатлены лица, места, поворотные моменты, смех и слезы – всё то, из чего сложилась моя жизнь. Давайте познакомимся. Позвольте мне рассказать вам, как всё было.

Глава 1. Когда мама берет меня за руку

Выходной день суббота или воскресенье, неважно, я не любила выходные. За окном сгущались сумерки. Дома были я, бабушка, дед и мамин брат. Я бродила по квартире – это моя обычная вечерняя суета. В комнате, где жили мы с мамой, работал телевизор, и дядя его смотрел, показывали вечерние новости. «Смотреть новости скучно», – подумала я и пошла на кухню. Там пахло куриными шейками, бабушка готовила суп. Я невольно вздрогнула: «Брр, опять суп! Опять дед будет клацать вставными зубами, высасывая мясо и обгладывая косточки».

Аромат еды распространялся по всей квартире, отчего становилось невыносимо душно. Пытаясь спрятаться от запахов, я убежала в комнату бабушки и деда. «Почему у них всегда так тесно?» – думала я, оглядывая знакомые предметы. От большого количества вещей в комнате как будто всё перемешалось: две больших старых кровати, кресло, стул, шкаф-пенал, холодильник, еще один огромный шкаф с кладовкой внутри.

Я подошла к окну, прилипла к нему носом и лбом, чтобы ощутить холодное стекло перед собой (это была у меня такая привычка), и, повернув голову, посмотрела четко влево. Если к стеклу прислониться правой щекой и смотреть влево, то можно увидеть начало дома. «Мне нужно видеть начало дома, там тропинка, по которой придет мама», – думала я, вглядываясь в темноту и пытаясь разглядеть прохожих.

Вот показалось несколько отдельно идущих друг от друга людей. Они шли по дорожке навстречу моим окнам. «Среди них точно есть мама», – обрадовалась я, всё плотнее прижимаясь к холодному стеклу. Но ее там не оказалось. Расстроившись, я снова вернулась на кухню, и, немного потоптавшись около бабушки, пошла обратно на свой пост к окошку смотреть на прохожих и выискивать среди них маму.

Почему я в детстве не любила выходные?! Каждый мой вечер субботы или воскресенья проходил в бесконечных движениях: я курсировала между своей комнатой, кухней и комнатой бабушки с дедом, ожидая прихода мамы. Когда она задерживалась, у меня начиналась паника. Мне казалось, что с ней что-то случилось и я ее больше никогда не увижу. От этих мыслей всё внутри замирало и становилось трудно дышать.

Наконец послышался шум открывшейся входной двери, и я помчалась в коридор. Мама обняла меня, и, успокоенная ее присутствием, я вернулась в свою комнату.

Иногда мама задерживалась допоздна: или на работе, что реже, или уходила за продуктами в магазины на РТИ (это спальный район Екатеринбурга), расположенными достаточно далеко от нашего дома. В такие дни страх окутывал меня так плотно, что, когда мама приходила, я пряталась у себя в комнате, обижаясь и злясь.

Мама всегда возвращалась с работы усталая, молча ужинала на кухне приготовленным бабушкой супом и приходила в нашу с ней комнату. Она почти никогда со мной не играла. Не было сил. Немного отдохнув, шла мыть ванную, чтобы я могла искупаться.

Купал меня дед, а затем, завернув распаренную и раскрасневшуюся в огромное полотенце, относил в кровать и укладывал спать. Присутствие деда меня успокаивало. Он всегда напевал песню: «Шел солдат по бережку, шел издалека. Шел под красным знаменем командир полка».

Мне нравилось, что он или мама сидели возле меня, ожидая, когда я засну. Чаще всего укладывал именно дед, ведь маму я просила держать меня за руку и, бывало, долго не засыпала, поэтому эта миссия почетно доставалась деду. Ему было некуда спешить, и он пел, а я спала.

Если это была суббота, то воскресенье вновь начиналось с утренней суеты. Не всегда, но чаще всего мама куда-то уходила, а я оставалась с бабушкой и дедом. Я без дела слонялась по квартире: играла или просто сидела в комнате. Рисовать я не умела, у меня плохо получалось, а читать не любила.

Вечером всё повторялось. Как только за окном темнело, я начинала движение по привычному маршруту: из своей комнаты на кухню, оттуда в комнату бабушки с дедом, чтобы посмотреть, идет мама или нет, затем опять к себе, до тех пор, пока не открывалась дверь и домой не заходила мама. Я выбегала навстречу, мы вместе разбирали сумки, доставая гостинцы, которые она принесла, и потом возвращалась в комнату.

С понедельника по пятницу я ходила в садик. Мама будила меня рано, заплетала косы, пока я, сидя на стуле, смотрела мультик или утреннюю зарядку. Завтракать я не любила, ни дома, ни в садике, поэтому шла в сад, с трудом проглотив кашу или прожевав оладьи. Путь в сад короткий, но мне он казался вечностью. Наконец мы заходили внутрь – и мама сразу становилась заведующей детского сада. Она никогда не отводила меня в группу, на второй этаж я бежала самостоятельно. Но во время завтрака мама всегда приходила на обход в группы детского сада. Заходила и в мою. И вот тут-то я и гордилась моей самой важной частью жизни – МАМОЙ. Все взрослые относились к ней с уважением, а все дети с восхищением. А я ее дочь, и значит, часть уважения и восхищения доставались и мне.

В садике каждый новый день был похож на предыдущий: занятия, прогулка, обед, сон-час. На прогулке я могла забежать к маме, и тогда она хлопала меня по попе и отправляла обратно, говоря, чтобы я не мешала ей работать. В отличие от нее, нянечка Алевтина Николаевна сидела со мной в сон-час и ждала, когда я засну, иначе своей болтовней я могла всех разбудить.

Несмотря на однообразие, в садике мне нравилось больше, чем дома. Другая обстановка, игрушки, другие люди. Я чувствовала, что меня там все любят и уважительно ко мне относятся, а Алевтина Николаевна ставила разные пластинки и занималась, бывало, только мной.

Дома я скукоживалась, как изюм, стараясь быть незаметной. Словно в этой захламленной квартире для меня не было места. Каждый жил своей жизнью, не обращая внимания на маленькую девочку. Я чувствовала, что им со мной неинтересно. Хотя мне всегда отдавали лучшие конфеты, которые были в доме, но это ведь конфеты, это не внимание.

Лучших подруг у меня не было, я могла спокойно общаться со всеми ребятами из нашего двора. Вот только гулять одну меня не отпускали, а если такое случалось, то под присмотром кого-то из взрослых, обычно бабушки. Она сидела на скамейке, расположенной в березах между двух домов, а я тихонько играла на площадке или находилась поблизости. И как только видела маму, идущую по дорожке к дому, бежала ей навстречу.

В один из дней мы с мамой шли через лес возле школы. Я высматривала в траве первые весенние цветы. Был май, яркое солнце ласково припекало макушку, деревья стояли в зеленой дымке, в воздухе разливалось тепло. Вдруг тишину нарушил мамин голос:

– Маша, я хочу тебе кое-что сказать. Там пришел твой папа, и сейчас ты его увидишь, – негромко произнесла она.

Я удивленно посмотрела на нее снизу вверх. «Интересно, а какой он, мой папа?» – подумала я, втайне мечтая о том, чтобы он был похож на папу Лены Абловой, которого я считала идеалом. Он занимался спортом, красивый, статный мужчина, с большими усами, похожий на актера Михаила Боярского.

Мы повернули к проходной военного городка, вышли за нее, и я увидела своего отца – высокого худощавого мужчину с лицом, покрытым ямками и бугорками. Джинсы, джинсовая рубашка, джинсовая куртка и темные туфли. Мои мечты о статном красавце с лицом Михаила Боярского тут же улетучились. Отец был похож скорее на крокодила Гену, чем на отца Лены. Разглядывая его, я почувствовала отвращение.

Вспомнилось, как в один из дней я крутилась на кухне, где бабушка что-то готовила и разговаривала с дедом. В их беседе прозвучало странное слово – «потюремщик». Бабушка говорила о моем отце, и сейчас я подумала, что это его она тогда так презрительно обозвала. Дед в тот момент ничего не ответил. Он вообще хорошо относился к моим родителям, а бабушка считала маму излишне доверчивой и неразборчивой в жизни, раз она родила меня от «потюремщика». По ее мнению, мама «не смогла найти нормального мужчину». Вот мамины сестры – Люся, Нина и Рая – это пример хороших детей.

Когда мы вернулись домой, мама сказала родным, что мы переезжаем жить к отцу на Посадскую улицу. Бабушка поджала губы, вновь проскрипев это странное слово «потюремщик». Дед промолчал. Мы собрали вещи и втроем отправились к отцу. Он проживал в большой трехкомнатной квартире вместе с братом и своей мамой – бабушкой Машей.

Моя жизнь у папы ничем особо не отличалась от жизни в прежней квартире. Разве что свободы побольше, да бабушка Маша иногда общалась со мной. А еще мне купили кота, и он поселился в коробке из-под обуви. Правда, от животного вскоре избавились, объяснив тем, что у меня аллергия на кошек.

Наша жизнь вместе с отцом продлилась недолго. К осени мы с мамой переехали обратно к бабушке с дедом, чему я только обрадовалась. Всё же мне не понравилось жить с папой. В садик приходилось ездить на автобусе, а в доме все были какими-то чужими. От папы иногда неприятно пахло. Как-то мы играли в прятки, и отец предложил мне схорониться у него на груди под покрывалом. Я забралась, накрылась и тут же почувствовала такое же отвращение, как в первый день, когда увидела его. Я молча вылезла из-под одеяла и убежала в другую комнату.

Моя жизнь у бабушки с дедом, в девятнадцатом военном городке¹, шла своим чередом. Для них я была маленьким божком, они отдавали мне всё самое лучшее, как я уже говорила: конфеты, игрушки иногда покупали, еду самую вкусную для Машеньки оставляли.

Мама рассказывала, что бабушка с дедом переехали в город Екатеринбург из деревни, бросив дом и продав скотину. Они собирались как бегущие пленники, оставив в старом доме часть вещей, даже кухонную утварь. Дом так никто и не купил, и спустя десятилетия он всё еще стоял, только уже ветхой развалиной. Бабушка с дедом вынуждены были переехать, потому что мама ждала моего рождения и ей надо было помочь.

Я помню бабушку грузной женщиной с длинной, тощей, белесой косой, которую она заплетала в кулю и скрепляла на затылке гребешками. А деда – поджарым, амбициозным, интересным стариком. Он ни минуты на месте не сидел: то они с мамой картошку сажали, то за овощами на рынок ехали, то осенью шли ягоды собирать. Бабушка, в отличие от деда, была менее деятельна – сварливая, всегда у плиты. Она говорила, что ее задача приглядывать за мной.

До пенсии дед работал уездным бухгалтером. Он был малоразговорчивым и физически сильным мужчиной, хотя и невысоким. Когда Леня, мамин брат, буянил пьяный, дед мог легко его завалить и связать, несмотря на то что тот был выше, сильнее и моложе.

Дед – тишайший уравновешенный человек, он никогда ни на кого не злился и всегда насвистывал. Помню, лежит на кровати, ногу на ногу поставит и насвистывает. Бабушка ему что-то говорит, пилит его, пилит, а он свистит. После его контузии на войне поведение деда воспринималось окружающими как само собой разумеющееся. Позже я предположила, что дед свистит просто потому, что ничего не хочет в этой жизни менять. Бабушка старенькая, и все ее недовольства он воспринимал как данность, проявляя уважение к ее неуравновешенному, но любимому характеру.

Дед всегда ходил в одном и том же, новых вещей не любил покупать, кроме тапок. Они регулярно обновлялись, и лучшим подарком для него были тапки. Дома дед носил теплую жилетку и валенки. Они вместе с бабушкой ходили в валенках по квартире, потому что «на первом этаже дуло». А я смотрела на них и не понимала: «Как можно ходить в валенках, ведь колет же все?»

Оба они – всегда причитающая домашняя бабушка и вечно активный дед – делали всё для внучки. Даже переехали из родной деревни и дома в город в маленькую квартиру. На первый взгляд старики меня обожали, но если посмотреть глубже, то они интересовались мной, только когда я болела. Вернее, не болела, а постоянно чесалась, но мама говорила, что болею, хотя сама я этого не чувствовала. Интерес ко мне со стороны взрослых просыпался, когда кожу покрывали красные пятна. Они боялись, что с «божеством» что-то случится. А когда у меня всё было хорошо, я становилась для них непонятным существом, бегающим под столом, суетящимся и вечно просящимся гулять.

«Чесотка» временами слабела, а временами меня мазали какой-то вонючей мазью и накладывали бинты. В эти дни я оставалась дома и в сад не ходила, даже на праздники. Когда чесалась сильнее, меня возили по врачам. Однажды я даже какое-то время лежала в больнице. Это было летом. Я закончила первый класс, начались каникулы, и меня положили в стационар. Мама навещала каждый вечер, привозила шоколадные сырки, но быстро уходила. Я оставалась одна, ожидая следующего вечера и переживая несправедливость судьбы.

Хотя чесаться и неприятно, но мне нравились периоды болезни, потому что тогда все начинали интересоваться мной. Я становилась важной и нужной, даже мама в рабочее время забывала про свои обязанности заведующей и ходила со мной куда-нибудь. В моей жизни появлялся хоть какой-то интерес и игра. Мама брала меня за руку, и мы шли на прием в больницу и после заходили в магазин за чем-нибудь. Она переключалась со своих финансовых забот, и в этот момент я чувствовала, что нужна ей по-настоящему.

Вся наша жизнь была обычная и обыденная. Мне всегда казалось, что мама живет без радости. Она редко улыбалась, всегда была серьезная и усталая. Зато меня называла Марья Разгульная, потому что мне постоянно хотелось куда-то ехать и что-то праздновать. Вот только поводов особо не было.

Веселыми моментами были лишь дни рождения: мой и мамин. На кухне в детском саду из купленных мамой продуктов повара делали медовик, даже два. Я всегда с нетерпением ждала, когда их испекут. Это были самые вкусные торты в моей жизни. Один мы съедали в кабинете методиста с мамиными близкими коллегами, а другой несли домой, и к нам приходили мамины родственники. Всегда, кстати, только мамины. Папа и его родня никогда не появлялись на семейных событиях.

Иногда мама готовила торт сама или пекла пирожные «Персики». Я их очень любила: румяные, в сахаре, с джемом или сгущенкой, они были невероятно вкусными. Мама готовила от души, полностью вкладываясь в процесс, а я помогала. Такие моменты становились нашей общей радостью: месить руками тесто в кастрюле или слеплять половинки «Персика», наполняя их сгущенкой. Печь что-то сладкое – было наше единство. Ведь так здорово приготовить вместе торт и съесть его. «Разве у мамы не так же?» – думала я, глядя на ее уставшее и нерадостное лицо и не понимая, как так получалось, что наши с мамой радости никогда не совпадали.

На свое первое – самое первое – сентября я мечтала, что мама попросит поваров в садике испечь медовик или сама приготовит «Персики». Я с нетерпением ждала вечера, но ни того, ни другого на столе не оказалось. Ощущения радости опять не было. «Может, всё дело в моем костюме?» – думала я, разглядывая пустой стол.

Незадолго до первого сентября я придумала образ, в котором пойду в школу. Белые туфли без каблука, белая блузка с бантом, бордовый шелковый костюм с лямками и юбкой на пуговицах. Надо отдать должное маме, она всегда спрашивала меня, что я хочу, и интересовалась, как я хочу выглядеть.

Костюм мы поехали покупать вместе с мамой. Долго ходили и выбирали подходящий по цвету. Везде были только синие, но синий мне не нравился, мне хотелось темно-бордовый. Наконец мы его увидели, купили и принесли домой. Костюм оказался большого размера, а значит, надо было ехать обратно и менять. Это привело маму в раздражение. Я смотрела на ее сердитое лицо и не могла ничего понять: «Она же сама с такой любовью покупала мне его, что же произошло? Почему мама снова сердится?» – думала я, отчаянно пытаясь вспомнить, в чем еще виновата.

На следующий день мама вернулась с новым костюмом, подходящим по размеру. Когда она вошла в комнату, внутри меня появилось желание обидеться и спрятаться, как тогда, когда она задерживалась на работе, а я пряталась в комнате и не выходила ее встречать. Внутри было тяжелое ощущение, словно лопнул воздушный шарик. Вместо чувства радости какое-то разочарование, что я опять нехорошая и всё делаю не так.

Из-за всех этих событий первое сентября прошло без ощущения праздника. Я прочитала стих, вручила цветы учителю и отправилась домой, втайне ожидая увидеть торт или пирожные, которых там не оказалось.