Czytaj książkę: «Моё же сердце у тебя в груди», strona 2

Тебя обидев, от страданий гнусь

О that our night of woe might have rememb'red

My deepest sense, how hard true sorrow hits,

And soon to you, as you to me then, tend'red

The humble salve, which wounded bosoms fits! [1]

Королева сразу поняла, что муж находится в крайне дурном расположении духа: он раздражённо звенел ложкой, размешивая молоко в своём кофе, с громким стуком откладывал на край резного секретера книги, скрипел по паркету ножками стула и матерился себе под нос на своём родном языке.

Никаких причин для столь дурного настроения короля-консорта она припомнить не могла, поэтому решила спросить прямо:

– Рэн? – в голосе её звучала обеспокоенность. – Что-то случилось?

Он на несколько секунд замер, пробормотал себе под нос что-то подозрительно похожее на: «Ну конечно, вечно ей всё знать надо!» – и, наконец, повернул к ней лицо весьма раздражённое и заявил:

– Вот что вы творите?!

Королева сдержанно нахмурилась. Вот ещё новости! Это он на неё, выходит, злится?

Вскочив со своего места, Канлар взмахнул руками и выразил свои претензии более чётко:

– Вот зачем вы на приёме сказали ниийскому послу, что мы будем закупать их хлопок?!

Сморгнув пару раз, Кая недовольно парировала:

– Если мне не изменяет память, именно это решение мы приняли на вчерашнем совете.

Градус его возмущения возрос.

– И это повод сразу раскрывать наши карты ниийцам?! – гневно жестикулируя, упрекнул он и с горькой досадой обвинил: – Вы мне всю дипломатическую игру испортили!

У королевы чуть не задёргалась бровь. Подумать только! Он ей на полном серьёзе выговор делает?!

В глубине её души, впрочем, мелькнула мысль, что он, конечно, прав, и она действительно поспешила, и ей не стоило лезть в сферу его ответственности и делать там что-то без согласования с ним. Однако её гордость правящей королевы была весьма задета его тоном, поэтому она с достоинством выпрямилась, оправила бархатные рукава своего платья и холодно отметила:

– Вы забываетесь, мессир.

Теперь уже бровь чуть не задёргалась у него. По лицу его прошла судорога в попытках подавить гневную мимику.

Резко развернувшись, он подхватил со своего секретера документы, с которыми работал, наскоро сделал глоток своего кофе, и понёсся на выход. На секунду притормозив возле королевы, он язвительно ей заявил:

– В самом деле, пойду-ка я на своё место! – и выскочил из кабинета наружу.

Кая нервно стиснула пальцы, глядя ему вослед. Она теперь, определённо, чувствовала себя виноватой, но всё же решила не пытаться его нагнать. Со своими длинными ногами он умудрялся развить скорость почти феноменальную, и ей приходилось бы срываться на бег, если бы она хотела его догнать, что стало бы слишком скандальным зрелищем.

«Вечером помиримся», – решила королева, зарываясь в свои рабочие документы.

Однако к вечеру муж не вернулся. Прождав его некоторое время напрасно, Кая послала разузнать, куда он запропастился, и получила закономерный ответ: он окопался в своём министерстве и, с учётом наличия там у него личных покоев, явно не планировал возвращаться.

Несколько минут она рассматривала вариант пойти к нему туда, но, в конце концов, решила, что для её статуса несолидно выглядеть женщиной, которая бегает за мужчиной, поэтому, вздохнув, она стала готовиться ко сну.

Как и ожидалось, ночью он не вернулся тоже, и в следующий раз она увидела его только на утреннем совете.

Он был привычно бодр, свеж и любезен, и поздоровался с нею вполне приветливо, и придержал для неё дверь, и пододвинул кресло – в общем, выполнил весь необходимый минимум светских ухаживаний, которые любящий муж должен оказывать своей жене.

Однако уже на совете она поняла, что обида его всё ещё горяча, и за ночь он ни капли не остыл. Хотя Канлар и был в своём рабочем настроении, и решал деловые вопросы с большим энтузиазмом, в его манере не хватало слишком много всего – беглых заговорщицких взглядов на неё, случайных прикосновений, ласково-ироничных интонаций, мимолётной нежности, которой обычно были проникнуты все его обращённые к ней взгляды, слова и жесты. Он был просто любезен, и только – ничего сверх.

И, хотя весь день они провели вместе, решая общие дела, она постоянно чувствовала словно возведённую между ними стену, и это ужасно её тяготило, и заставляло сердце сжиматься от боли и тоски, и она совершенно не знала, как подступить к этой проблеме и как заговорить с ним – а он, он просто делал вид, что всё в порядке, и что всё идёт именно так, как должно!

Наконец, стало очевидно, что проблема не решит себя сама, потому что после вечернего чая он распрощался с нею с непринуждённой любезностью и явно вознамерился повторить свой трюк с ночёвкой в своём министерстве.

Сердце Каи кольнуло горечью, обидой и виной.

– Что, так и уйдёте? – обратила она тоскливый и жалобный вопрос к его спине.

Канлар, уже почти дошедший до дверей, обернулся.

– А у нас остались какие-то нерешённые вопросы? – с совершенно естественным удивлением переспросил он, игнорируя и её грустную интонацию, и полный боли взгляд.

Кая тяжело вздохнула. Переиграть опытного дипломата на этом поле ей было, определённо, не по плечу.

– Остались, – безнадёжно призналась она, делая пару мелких, почти незаметных шагов к нему.

Он демонстративно изобразил лицом крайнюю степень внимания.

Она опять вздохнула и сделала ещё пару мелких шагов в его направлении.

– Что это вы ко мне так подкрадываетесь? – подозрительно переспросил он, заметив её маневры, и отошёл по стеночке в сторону.

Лицо её приняло страдальческое выражение, и, хотя в Канларе всё ещё сильна была обида и досада, он не смог дальше продолжать свою игру в «я не понимаю, о чём вы». Он жаждал примирения не меньше, чем она, и был готов пойти на любые уступки, лишь бы перестать играть выбранную им холодную роль. Тихо вздохнув, он тяжело опёрся о стену. Взгляд его стал унылым и усталым, и по этому взгляда она поняла, что он оставил притворство, и это отозвалось в её сердце надеждой на откровенный разговор и примирение.

– Кая, – проникновенно начал он, и она подняла на него глаза, – ты моя жена и моя королева. Это априори предполагает некоторую двойственность в наших отношениях. Но, как мне кажется, – он оторвался от стены и сделал небольшой шаг к Кае, – двойственность эта должна различаться ситуативно.

Она нахмурилась, не понимая, к чему он ведёт. Сердце её, однако, всё больше наполнялось надеждой, что страшная эта стена, которую она чувствовала между ними весь день, теперь рухнет, и они снова станут близки, как прежде.

Уловив её непонимание, Канлар устало объяснил:

– Если ты и в наших личных покоях продолжаешь себя вести, как моя королева, то ты должна быть готова к тому, что и я не стану вести себя, как твой муж.

Кая едва заметно покраснела и смущённо всплеснула руками:

– Я не нарочно! – жалобно попыталась защититься она.

Губы его тронула незлая усмешка.

– В самом деле? – насмешливо переспросил он и с юмором в голосе и улыбке добавил: – Надо же, а мне почему-то показалось, что вчера я столкнулся с типичным чувством оскорблённости монаршего достоинства, недовольного тем, что его советник смеет делать ему какие-то упрёки! Кажется, – подходя к ней вплотную и переходя на заговорщицкий шёпот, отметил он: – Там даже была попытка поставить меня на место!

– Была, – уныло признала она и поспешно добавила: – Мне так стыдно!

Он сделал последний разделяющий их шаг и обнял её.

Она незамедлительно прижалась к нему так крепко, как могла, с упоением вслушиваясь в стук его сердца, и пытаясь надышаться его запахом, и пытаясь согреть – не столько похолодевшие руки, сколько застывшее в боли сердце.

– Ну вот я и постоял, – любезно расшифровал Канлар, – на своём законном месте верного королевского советника. Не понимаю, чем вы недовольны, мадам! – хмыкнул он, пытаясь зарыться лицом в её волосы, обнаруживая докучливую строгую причёску и проворно начиная её разбирать.

Почувствовав его ловкие пальцы, привычно выбирающие шпильки из её локонов, она вздохнула совершенно счастливо.

– А давайте вы больше не будете туда вставать, на место моего советника? – просительным голосом предложила она.

Он рассмеялся, освободив, наконец, её надушенные мягкие волосы и получив возможность зарыться в них носом. Надышавшись и блаженно прижмурившись, он проворчал:

– Так ведь если вы не будете сами меня туда переставлять, я, определённо, предпочту постоять здесь, поближе к вам.

– Здесь, определённо, лучше! – пылко согласилась она, поднимая голову в попытке поймать его губы своими.

Попытка эта ей вполне удалась, потому что его губы были совсем не против того, чтобы быть пойманными.

Поцелуй получился чрезвычайно жадным и долгим: оба они успели за эти сутки истосковаться друг по другу.

– Боже мой! – вдруг воскликнула она, первой отрываясь от него. – Но ведь если я так неудачно пытаюсь встать на место вашей королевы, вы, мессир, вполне в состоянии передвинуть меня обратно на место вашей жены, разве не так?

Она выглядела в этот момент настолько возмущённой – как будто это он один был виноват в ссоре и в том, что не додумался до этой мысли раньше, – что он рассмеялся и заверил:

– Хорошо, в следующий раз именно так и сделаю!

Лицо Каи вспыхнуло радостью, нежностью, благодарностью и восторгом.

– Какие же всё-таки немыслимые глупости все эти ссоры! – проворчал он и поцеловал её снова, настойчиво и нежно.

Им обоим теперь, определённо, казалось, что они не могли придумать ничего более нелепого, чуть так долго дуться друг на друга, мучая друг друга почём зря.

1. О, если бы наша ночь горя могла хранить память о

моих глубочайших чувствах, о том, как тяжело ранит настоящая печаль,

и быстро тебе – как ты тогда мне – предложить

скромный бальзам, подходящий для раненой груди!

У.Шекспир, сонет 120