Семья

© Марина Светенкова, 2021

ISBN 978-5-4498-9466-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть 1. Татьяна

Она смотрела на жизнь как на некое подобие дорогого ресторана, где в конце концов тебе обязательно предъявляют счет, однако это вовсе не значит, что тебе необходимо отказаться от полученного удовольствия.

Артуро Перес-Реверте. Фламандская доска

Глава 1

Особенностью Татьяны Семеновны было умение показательно обижаться. Не просто грустить, разочаровываться, печалиться или переживать. Нет. Именно театрально обижаться. Не утруждая себя каким-либо изяществом тонко спланированной игры на нервах близких, она, просто нахмурив брови, без эмоций и громко шаркая тапками, неделями молча ходила по квартире. С головой окунувшись в личную бездну отчаяния, жертва великодушно предоставляла домочадцам время вдоволь утомиться догадками о причинах бойкота. Ну или просто сжечь себя чувством вины. Обращаться напрямую к страдалице с вопросами о причинах грусти было абсолютно пустым занятием: Татьяна Семеновна стойко хранила молчание, а те редкие и вынужденные фразы, произнесенные по бытовой необходимости, всегда звучали тоном разочарованного в жизни человека. Знаете, есть такие нотки в голосе, выражающие тоску и неизбежность скорого конца, одновременно перемешанные с осознанием невозможности что-либо исправить. Вот тут их было с избытком. В такие периоды вся ее фигура, походка, взгляд и особенно выражение лица отчетливо изображали сцену последних дней жизни, исходя из которых обидчик обязательно должен был понять, как чудовищно был неправ. Должен был. Но не понимал. В семье знали: повод для обиды мог быть абсолютно любой, от не убранной за собой со стола кружки или позднего возвращения взрослой дочери с прогулки до ливневого дождя за окном, нарушившего планы на выходной. Истинную причину знала только она. Так и жила. Окружающий черствый люд и клубок суровых обстоятельств регулярно отравляли жизнь благочестивой дамы.

Первые лет пять муж Вовка безуспешно пытался исправить ситуацию и выяснял причину молчания безобидной фразой:

– Да что опять произошло-то?

На которую всегда получал один и тот же ответ:

– Ничего.

– Но ты ведь обиделась? – не оставлял попыток благоверный.

– Нет. Всё в порядке, – надменно отвечала жена, гордо удалялась в другую комнату и продолжала молчать.

С годами Владимир перестал придавать этому какое-либо значение. Его вообще перестало волновать ее поведение. И даже более, он научился шутить на эту тему и не упускал возможности в телефонном разговоре с друзьями или родственниками громко съязвить:

– Да нормально Танюха. Всё как обычно. Ходит молчит. Обстановка дел, как у Чехова: то ли чаю пойти выпить, то ли повеситься… Да не знаю я, что стряслось! Так особо вариантов-то нет. Может, старость одинокую репетирует, – засмеялся он, и, судя по минутной паузе и нарастающей громкости его заливистого смеха, телефонный собеседник тоже не без юмора высказался по данной теме, но вопросов всё же было больше, чем ответов, и Вовка продолжил:

– Но вообще, думаю, из-за того, что я ее капустный пирог обозвал месивом.

– Да, Танюш, это повод? – повышал он голос, убирая от уха телефон и обращаясь уже не к собеседнику, а к мимо проходящей жене, очень любящей подслушивать любые его разговоры. В ответ, конечно же, получал холодный взгляд, полный презрения и в редких случаях «Вов, не позорься», произносимое всё с той же тоской и обязательным глубоким вздохом.

– Да нормально всё у нас, – продолжал беседу муж, возвращаясь к телефонному собеседнику, и саркастически излагал свою версию происходящего:

– О-о, опять прошуршала мимо. Молча. Судя по выражению на лице, обдумывает в чем мы хоронить ее будем. И это проблема. Да ну что ты, не проблема, что помрет! Так нам, извергам, и надо будет. Проблема, что новенького ничего не прикупила. Помирать-то со дня на день. А она не готова.

– Да, Тань? – опять громко обращался он к супруге, зная, что та специально ходит рядом, чтобы не упустить тему телефонного разговора. За долгие годы совместной жизни муж достаточно изучил тонкости Таниной обиды, и опыт подсказывал ему, что ответа от нее не последует. Поэтому без лишних пауз он продолжил телефонный разговор:

– Да, короче, нормально всё у нас. Как обычно. Мы с Маринкой с пониманием. Не отвлекаем. Дело-то серьезное. Месивом ее новое блюдо назвал… Ну так оно и правда было несъедобное. Маринка своему хахалю даже притронуться не разрешила, туалет-то у нас один. Да и ехать им потом далеко, – шутя рассуждал Владимир о серьезном внутрисемейном конфликте.

Вообще, надо отдать должное огромному терпению и чувству юмора супруга, потому как довольно часто именно эти два верных спутника мягко амортизировали конфликт. Даже более. Бывали дни, когда пара на вид жестоких шуток чудесным образом, словно секретная кнопка, переключали в голове мученицы режим «смертельная обида» на «как ни в чем не бывало». И буквально за пару часов Татьяна Семеновна вполне себе выздоравливала, возвращалась к адекватному состоянию, начинала разговаривать с домочадцами и искренне улыбаться. И всё это чудо исцеления происходило без каких-либо долгих выяснений отношений, коими в первые годы брака мог обернуться тот самый безобидный вопрос «ты что, обиделась?».

Показательно-наказательное молчание Татьяна Семеновна практиковала не только внутри своей семьи, но и со свекровью. Которая, кстати, в том числе и за это ее недолюбливала.

– Ох, Вовка, ну и угораздило же тебя в этом Лядино так вляпаться. Ну вот твоя же одноклассница Наташа, ну какая прелесть! И красавица, и коса с кулак, и вежливая. Забегала тут ко мне, пенсию приносила, привет тебе передавала, – частенько причитала мать в разговоре с пятидесятилетним сыном.

– Ой, не начинай, – обычно в таких случаях отговаривался Владимир. Но мама всё равно настойчиво произносила свою любимую фразу:

– Не зря всё-таки люди это Лядино недолюбливают. Плохие там девки. А Наташка-то до сих пор не замужем. Любит тебя, наверное. Не знаю уж. Но девка хорошая.

– Ну, знаешь, мы тоже не из Лондона с тобой приехали. Что было, то и взял, – шутил в таких случаях сын, не желая обсуждать с мамой супругу. Да и как бы там ни было, но ту самую упомянутую Наташку он никогда не рассматривал как вариант.

Глава 2

Владимир и Татьяна жили в соседних поселках областного значения, она в Лядино, он в Лопушках. Лядино было раза в два меньше соседствующих населенных пунктов, но, по странному волеизъявлению областной администрации, единственный дом культуры был построен именно там. Поэтому по выходным на танцы туда рекой стекалась молодежь и из соседних Лопушков, и из Николаева. И вот, может от изобилия ухажеров на квадратный метр Лядино, а возможно и по иным причинам, но кто-то из злости или переизбытка чувства юмора, регулярно приписывал заглавную букву «Б» на дорожном указателе населенного пункта. Табличку мыли, иногда меняли, но настойчивая буква всё равно появлялась, напрочь искажая название, и очерняла репутацию всего поселка. Безусловно, это служило темой не одного анекдота и шуток у жителей соседних поселков и неизбежно вызывало опасения у трепетных мам за любовные романы их отпрысков с девушками из Лядино. Но, справедливости ради, правильно будет отметить, что и Лопушки своеобразно будоражили фантазию соседей. Так, например, девушки из Лядино умело преобразовывали название соседнего поселка в прозвище, а потому описание запомнившегося персонажа могло звучать так: «Ну этот Мишка… Высокий, темненький такой. С Юлькой в прошлые выходные который танцевал. Про которого она еще говорила, мол, всю субботу подкатывал, а потом не перезвонил. А в следующие выходные уже за Анькой бегал. Ну лопушарый, короче» – что означало «не определившийся с выбором, любвеобильный Мишка из Лопушков».

С женихами и невестами из Николаева таких проблем не было. На контрастах с Лядино в их дорожной табличке красовалась приписка «Сity». Само собой, Николаево City никак не выделяло поселок над соседями, а лишь вызывало улыбку у проезжающих. Ибо пейзаж, открывающийся взору, ну совсем уж никак не вязался ни со значением этого английского слова, ни с Англией вообще. Город и три десятка самобытных домов у дороги – два абсолютно противоположных мира. Хоть, жители, возможно, думали и иначе.

Татьяна Семеновна познакомилась с Вовкой на субботнем танцевальном вечере в том самом доме культуры. Им было по шестнадцать. Ровесники. Но исключительно за свою надменную манеру поведения молодая девушка уже тогда была для всех Татьяна Семеновна, а не молоденькая Танечка-Танюшка.

– О-о-о, Татьяна Семеновна пожаловала, – громко продекламировал Вовкин друг, заметив, что тот не сводит глаз с появившейся в зале девушки.

– Ты ее знаешь? – переспросил Вовка.

– Конечно! – быстро ответил Сева.

– Познакомишь?

– Да я сам с ней не очень-то. Но гарантирую, что она и не посмотрит на тебя.

– Почему?

– Ой, да зачем тебе Татьяна Семеновна? Здесь и попроще, и получше есть, – махнул рукой завсегдатай местной дискотеки, выражая свою незаинтересованность в этом диалоге.

– И всё же. Почему так официально – Татьяна Семеновна? – не отставал Вовка.

– Да сам посмотри. Не девка, а морозильная камера. Я даже не знаю, умеет ли она улыбаться. И вообще мне кажется, она нас всех заранее ненавидит, – пошутил Сева и ушел приглашать на танец подругу Татьяны.

Однако несмотря на столь странную характеристику и без каких-либо усилий она как-то сразу завладела всем его вниманием. Около часа он просто наблюдал, а потом пригласил на танец. Сгорал под ее взглядом и одновременно понимал, что влюбился. Ему понравились и внешность, и стать, и надменность, с которой она отказывала в танце местным. Ничем не прикрытый скверный характер бросался в глаза даже на расстоянии. Она не старалась быть любезной и лишь избранных одаривала мимолетной улыбкой. Высокая, стройная, ровные русые волосы чуть ниже плеч, аккуратные черты лица и пикантная родинка на тонкой шее. Стоит отметить, что дело было в середине 80-х, когда в стране уже стремительно менялись нравы и понятия о морали. По телевизору активно транслировали новые, в большей степени не совсем изящные, фривольные танцевальные движения и утреннюю аэробику в одежде, подчеркивающей сексуальность, граничащую с пошлостью. Но поскольку больше ориентироваться было не на что, молодежь подражала стилю телевизионных звезд и вообще всему, что видела на цветном экране телевизора. Поэтому на танцы одевались кто во что горазд, а вернее, кто что смог купить, перешить или осовременить.

Всем хотелось выделиться, в ход шли мини-юбки, цветовая гамма «вырви глаз», колготки в сеточку под джинсовые шорты и модный комплект – лосины плюс пиджак, едва прикрывающий попу. Пышные начесанные волосы, объемные челки по форме зонта, крупные цепи и броский макияж. На Татьяне же не было ни ярких лосин, ни короткой юбки, ни модного свитера из ангорки. Абсолютно вне моды, но безумно элегантная в облегающем платье чуть выше колена, она выглядела привлекательно, правда, на пару лет старше своего реального возраста. Красиво и пластично двигалась в танце, но держала эмоциональную дистанцию, ни в коем разе не позволяя партнеру опустить руку чуть ниже талии. Да ему это и не требовалось. При всех очевидных минусах она ему слишком понравилась.

Всё в ней, от взгляда до походки, кричало о высокомерно-презрительном отношению к окружающим. Ее величавая осанка рисовала в фантазиях простолюдина-Вовки даму из другого века, которая вечерами попивает чай не с мамой в доме окнами на трассу, а как минимум во дворце в компании английской королевы. Казалось, завоевать ее обычному парню из Лопушков – непосильная задача, но Владимир Шапкин никогда в себе не сомневался. Он заканчивал школу и уже точно знал, что вскоре уедет из Лопушков. Его манил городской филиал Политехнического института, а в перспективе он был уверен, что обязательно устроится работать на машиностроительный завод. В четко выстроенном плане на жизнь значилась дружная семья и обязательно дети. Татьяна, как девушка из благородных снов, очень четко вписывалась в образ жены главного инженера завода, коим к сорока годам Вовка, кстати, и стал. На момент же знакомства с ней это были лишь мечты, но то, с какой уверенностью он транслировал картинку своего безоблачного будущего, производило впечатление, сравнимое со счастливым концом благородной сказки. Расставленные приоритеты и стремления парня к хорошей жизни однозначно воплощали Татьянину мечту – опереться на стабильного спутника и покинуть это гиблое место как можно скорее. Поэтому как само собой разумеющееся Татьяна оставила его «про запас».

– Пусть будет. Не мешает, – говорила она подругам про ухаживания Вовки.

– Танюша, да он же красавец! – твердили они, но для нее он был обычным. Настойчивый, самоуверенный и очень наглый. Вот, пожалуй, таким он запомнился ей при первой встрече. Однако на удивление многим, да и самой себе, именно с ним она тогда танцевала весь вечер. А после он проводил ее до дома и по нескольку раз в неделю начал приезжать в гости. Она не была в него влюблена и не спешила с выбором, но принимала ухаживания. Как и Вовка, Татьяна планировала учиться в большом городе, но не в институте. Она хотела поступить в железнодорожный техникум. По окончании мечталось устроиться проводницей, там и денег можно подзаработать, и страну посмотреть, и мужа встретить.

Так уже через полгода они оба уехали в большой город. Жили в разных общежитиях, изредка ходили на свидания. Спустя пять лет Вовка с отличием закончил институт и по распределению, как и планировал, начал работу на машиностроительном заводе. Татьяна же, окончив техникум, передумала мотаться в душных вагонах по стране, разнимать пьяные драки пассажиров и разносить чай. Ее мама прекрасно умела шить и с детства обучала этому дочь. И, надо сказать, у Татьяны прекрасно это получалось. Изначально устроившись для подработки в центральное городское ателье, она за год заработала репутацию всемогущей швеи и поняла, что ей это куда интереснее и прибыльнее ранее выбранной профессии. Тогда, на рубеже последнего десятка уходящего века, найти в магазинах симпатичные модели одежды было трудно, да и денег у народа особо не водилось, а блистать на свадьбах, юбилеях и прочих банкетах всё же хотелось. Ателье пользовались спросом. Татьяна искусно умела перешить старое бабушкино платье в модное и молодежное, из отреза обычной ткани сотворить деловой костюм по фантазии заказчицы или облагородить старую тряпку в прекрасные шторы. Ее услуги стоили недорого, но благодаря сарафанному радио Татьяна быстро заимела стабильный поток клиентов и достойный доход. Равно как и Вовка, который, к слову, все эти годы настойчиво продолжал ухаживания. Он часто встречал ее с работы, дарил цветы, приглашал в кино и на летние концерты в Зеленый театр. После жизни в их маленьких поселках город ярко блистал для них роскошью с широтой развлекательных мероприятий. Кино, концерты, прогулки по набережной, катамараны, аттракционы и танцы по выходным никак не могли сравниться с поездкой в скучный отчий дом. Но, когда изредка Татьяна всё же отправлялась на электричке в родное Лядино, Вовка обязательно ее сопровождал, заботливо помогал нести тяжелые сумки с продуктами, а потом шесть километров шел пешком в свои Лопушки.

В 1990 году директор завода похлопотал в администрации за молодого, но очень толкового инженера, и ему выделили из городского фонда отдельную квартиру. Маленькую, на первом этаже не новой кирпичной пятиэтажки, но свою. И в центре. Пятнадцать минут пешком до работы и две минуты до центральной площади города. Квартира небольшая, но с отдельным, как называл Вовка, личным унитазом, ванной и идеальной слышимостью. Не прикладывая стакан к стене, он знал, как шумно работает холодильник у соседа сверху и во сколько, а главное с кем, он приходит с работы. Не могло остаться незамеченным и то, что в квартиру справа маленький сын соседей принес щенка Линду, которая слишком быстро превратилась в большую овчарку, научилась невыносимо протяжно выть, кусать приходящих гостей и, сметая на своем пути мебель, носиться по двадцати пяти квадратным метрам, аки адова колесница. За это, да и прочие проделки, она быстро была переименована хозяевами в «Линда, тварь ты такая». Именно это выражение, произносимое озлобленным голосом соседки, Вовка частенько слышал по ночам, когда Линде хотелось активных игр с громко падающими предметами.

Слева, в двухкомнатной квартире, проживала семейная пара интеллигентного вида. У них был относительный покой. Если бы не одно весомое «но» – регулярные скандалы. Шумные и нелитературные. Игра бранных слов на высоких децибелах всегда заканчивалась одинаково: дама переходила из простого шумного визга на ультразвук. В такие невыносимые моменты Вовке всегда хотелось громко крикнуть им «заткнитесь!», но, как человек воспитанный и не лишенный чувства юмора, он терпеливо ждал концовки драматичной сцены. А после вставал на табурет и в смежную с ними вентиляционную решетку громко аплодировал и кричал «браво!». Но так или иначе, он четко придерживался мнения, что любая квартира лучше чем общежитие. Своя плита, когда хочу, тогда готовлю, свой холодильник, из которого не пропадают продукты, паровое отопление и газовая колонка, благодаря которой всегда есть горячая вода. В сравнении с бытом в Лопушках так и вовсе рай.

Годом позже он принял решение жениться. С получки купил букет белых роз, где-то по знакомству у ювелира, заказал золотое кольцо, такое, чтобы только для Танюши, чтоб ни у кого более не было. А затем выбрал удачный момент, как полагается, припал на одно колено и сделал предложение выйти замуж. Он знал, что избранница не была в него влюблена, скорее не более чем позволяла быть рядом, но это его не смущало. Тем более что ее маме будущий зять всегда нравился. Она искренне была рада видеть Владимира в доме и всегда угощала вкусным чаем с печеньем.

– Ох, как же он на молодого Алена Делона похож. Не мужик, а картинка. Красивая вы пара, – говорила она дочери и не забывала напомнить, что та засиделась в девках и что в двадцать два года у ее одноклассниц уже дети.

– Сложно, конечно, с таким красавцем будет жить. Главное, чтобы не загулял. Ты уж свой гонор-то поубавь, дочь. Хороший парень этот твой Вовка, – отреагировала она на подаренное Татьяне кольцо и рассказ о предложении выйти замуж.

– Он вон как старается, где еще найдешь такого? Все приличные поразъехались, кто в Москву, кто в Ленинград. Остальных уже шустрые на себе женили, а те, что остались здесь у нас, либо просто пьют, либо еще и воруют. Вон недавно одноклассничек твой, Санька, выкопал ночью на моем огороде ведро картошки и продал за бутылку. Напился и сам признался мне. А я еще подумала, хорошо в дом не залез, телевизор-то у меня новый. Так что, Тань, не знаю, чего ты там ждешь, но судя по тому, что за пять лет никаких других парней ты в городе так и не нашла, надо выходить за Вовку.

Подруги тоже не отставали в аргументах: выходи, не думай, Вовка надежный и не бабник, что для его внешности вообще удивительно.

А внешность у него и правда была исключительная – высокий рост и широкие плечи заметно выделяли его из толпы. Лет до пяти за миловидность лица его путали с девочкой, а во взрослой жизни именно те самые правильные черты, аккуратные темные волосы с легкой волной, густые брови, яркие серо-голубые глаза и особенно едва заметная ямочка на подбородке безответно разбили не одно девичье сердце. При всей своей внешней привлекательности Вовка был крайне аккуратным и даже избирательным в общении. Настороженно относился к людям и не крутил романов. К учебе подходил обстоятельно, не прогуливал школу и был неравнодушен к точным наукам. Со стороны казался излишне рассудительным и не по годам взрослым.

– Это лучшее, что получилось у меня в жизни, – гордо говорила мать про сына, но растила она его одна, и никто из местных в Лопушках так и не знал, кто же был отцом этого мальчугана. Не знал и сам Вовка. Мама никогда не говорила с ним на эту тему, словно к ее тридцатилетию его и правда в дом принес аист или нашли в капусте. Но это была единственная тайна, в остальном они доверяли друг другу.

Вовка заботливо оберегал мать. Как и все в Лопушках, они жили в скромном частном доме с удобствами на улице и баней по выходным. В сравнении с соседскими сорванцами у него будто не было детства. Он не бегал по дороге с автоматом, играя в войнушку, не искал приключений на колхозном поле и в чужих огородах, не подсматривал в щели соседской бани и не увлекался гонками на мопедах. Его завораживал ремонт старого радио, паяльник, книги, и чуть позже – химические опыты, которые однажды запомнились всем соседям выплывшим на улицу содержимым выгребной ямы их уличного туалета. «Не верил, что такое возможно. Не рассчитал», – покаянно произнес тогда он, стоя рядом с кроватью мамы, которая звонко орала о том, что вот-вот помрет от стыда и инфаркта. Брошенные в дырку туалета дрожжи, пожалуй, единственный его проступок, хоть как-то напоминающий соседям о возрасте маленького мужичка. Лет с десяти он взвалил на себя хлопоты по дому, колол дрова, чинил забор, приносил с колодца воду и не позволял маме поднимать тяжести. Проще говоря, маленький сын исполнял роль главы семьи, а мать ему в этом не мешала, комфортно ощущая себя на порядок беззащитнее собственного чада.

Получив от Татьяны согласие на брак, он, конечно, сообщил эту новость своей маме. Но Анастасии Петровне потенциальная невестка не нравилась.

– Танька твоя никакая. Ни рыба ни мясо. Гордыни неуместной через край, да и замороченная она какая-то. Тоже мне, королева красоты лядинская, – описывала она характер избранницы сына, да и время для свадьбы считала неподходящим.

На календаре был опасный и непредсказуемый 1991 год – не самым простой и далеко не удачный. В ходу пока еще талоны на сахар и водку. Пустующие прилавки магазинов, в избытке только красиво расставленные в витринах банки с березовым соком, морской капустой и зеленым горошком. В разговорном обиходе лидируют слова «достать», «выбросили» и «авоська». В мире мужской моды – малиновые пиджаки. У тех, кто попроще, – заправлять в брюки свитер с орнаментом. Но более распространены всё же спортивные костюмы «Адидас». В нем ходили и на работу, и на свидания, и на драки, именуемые теперь «стрелками». Менялись нравы, порядки, кинематограф и цензура. Да и в жизни страны не менее разительные перемены: стремительная смена власти, неожиданно изъятие из обращения пятидесяти- и сторублевых купюр старого образца. В умах и стране царил хаос. Будущее уже развалившегося СССР не то чтобы казалось туманным, а вообще было непонятным. По телевизору ежедневно рассказывали о реформах Бориса Ельцина и народных митингах по этому поводу то у Московского Кремля, то у телецентра «Останкино». Привычно-советский уклад жизни, основанный на коллективном сознании, в упадке. Теперь каждый сам за себя. Подписан указ о преобразовании РСФСР в Российскую Федерацию с 89 субъектами. Предстоит замена паспортов, неустойчивая позиция рубля и сокращение рабочих мест. Появление бандитизма, барсеток, золотых цепей как атрибута достатка, рэкета, и затяжной период «новых русских». Война в Югославии, Карабахе и Южной Осетии. Друзья и одноклассники уехали работать по контракту в горячие точки, в магазинах пусто, промышленность не развивается.

– Ну какая свадьба? Ну дети пойдут, чем кормить-то будете? Заводы закроют, инженеры никому не нужны будут, – отговаривала мать.

– Сейчас вон сплошные кооперативы да бизнесмены с рэкетирами. А ты кто? Инженер. Да кому ты нужен будешь?

– Всё будет в порядке. Грузчиком пойду работать или сторожем. Не потеряюсь, – спокойно отвечал сын.

– Дак сторожить-то скоро будет нечего, а уж разгружать тем более. А на войну я тебя не отпущу. Витьку вот недавно с Югославии в гробу вернули. Ты у меня один. Я такого не переживу, – причитала она.

– Да не переживай ты. У меня всё будет по-другому. Женюсь!

– Не денется никуда твоя Татьяна. Встань на ноги, надо переждать смуту. Тебе всего 23. Ты и в 25, и в 27 можешь жениться, и на Таньке, и на ком хочешь. А не дождется если твоя королева, так и невелика потеря. Вон Наташка, одноклассница твоя, куда лучше, – отговаривала Анастасия Петровна.

– Ой, мам, не начинай! Никто не знает как лучше. Но это мой выбор.

– Нет, сынок. Я знаю как лучше. Я мать! Я старше тебя и лучше знаю жизнь.

– Мам, не начинай. У тебя своя жизнь, у меня своя. На этом и остановимся.

– Да как не начинать то? Ты телевизор вообще смотришь? Ты видел, что в Москве творится? Со дня на день страна рухнет или бомбу на нас сбросят, – не успокаивалась Анастасия Петровна, используя все доступные аргументы, чтобы отговорить сына от свадьбы.

– Не выдумывай. Мы не в Москве с тобой. Да и телевизор поменьше смотри. А если страшно, переезжай из Лопушков ко мне. Квартира есть, места всем хватит.

– Нет уж, я с Татьяной не уживусь. Тут мой дом, тут и помру.

В марте 1992 года Татьяна и Владимир поженились. Праздничный банкет отгремел в арендованной столовой Политехнического института. Местные просторные интерьеры не видели ремонта больше десяти лет, но облупившуюся на стенах краску искусно закрыли торжественными плакатами с пожеланиями счастья молодым и разноцветными воздушными шарами. Гармонично тому времени атмосферу важному событию добавлял свисающий с люстры зеркальный шар. Слепленный из осколков он эффектно запускал по залу красивые лучики при каждом попадании на него света. Свадебный наряд невесты заказали в ателье по картинке из модного журнала. Жених удачно поместился в костюм со школьного выпускного. В качестве музыкального сопровождения задействовали старый кассетный магнитофон с парой усилительных колонок и десяток популярных аудиокассет с мелодиями о двух кусочеках колбаски и девочке Ксюше в юбочке из плюша. Не обошлось и без полной подборки душераздирающих мелодий Татьяны Булановой, группы «Любэ» и Ирины Аллегровой. Тематическая «Хуторянка» Софии Ротару и песня про младшего лейтенанта одинаково быстро запускали плясовой механизм как у пожилой соседки тети Зины с ее тремя подбородками, так и у Вовкиного приятеля Вадима, не мыслящего свой танец без известных сальто Газманова.

На память о том дне у молодоженов остались пять строгих фотографий из ЗАГСа и десяток смазанных фото от гостей с пленочными фотоаппаратами. Видеосопровождение торжественного дня обеспечивал специально приглашенный из Рязани родной дядя Татьяны. За месяц до праздника он вышел на пенсию и в качестве подарка от коллег получил импортную камеру. Это автоматически делало его не просто родственником, а желанным гостем. Изображая из себя профессионала, он включал режим «запись», зачастую не снимая крышку с объектива, или наоборот, забывал нажать «стоп» и лихо отплясывал с ней в руках. Конечный видеорепортаж, записанный на кассету и подаренный участникам, безусловно, оставлял желать лучшего, но пересматривался всей родней десятки раз. В этом маленьком фильме сливались лица, судьбы и семейная драма оператора, случайно попавшая в кадр, в виде пары звонких оплеух от супруги. Причиной семейной сцены послужило излишне разгульное поведение рязанского пижона и внимание к нему одной гостьи. А именно – строгой начальницы ателье, в котором трудилась невеста. К слову, скандал был не на пустом месте. Не пропуская ни одного тоста, от души веселящийся Петр Николаевич выбрал непростой путь саморазрушения и упорно с него не сворачивал. А произнесенное женой десяток раз «Петя, мы же договаривались… Петя, тебе хватит» и прочие «Петя, не надо», с которыми он был категорически несогласен, лишь разжигали задор гуляки.

Справедливо будет отметить, что и разлучница не имела отношения к робкому десятку. Та самая начальница пришла одна и была единственным гостем, попавшим на все фото, потому как в глубине ее одинокого и немолодого декольте тонули не только нетрезвые мужские взгляды, но и завистливые женские. Яркие синие тени, эффектная перламутровая помада, аккуратно собранные в улитку волосы с выпущенными у висков кудрявыми прядями и платье с декольте прекрасно справлялись с поставленной задачей прекратить предпенсионное женское одиночество прямо здесь и сейчас. Да, ее девичья свежесть увяла лет 20 назад, но сверкающие переливами два золотых зуба подчеркивали финансовую состоятельность, одновременно характеризуя как достойную партию для любого мужчины. Не вдаваясь в детали, не пригласи Татьяна ее на свадьбу, не получил бы дядя Петя прилюдных тумаков от своей жены, Вовкин приятель Вадим остался бы без партнерши в танцах, способной исполнить всё, от низкого прогиба в спине до покачивания бедрами в стиле ламбады, а фильм получился бы менее живым.

Что касается так называемого свадебного кортежа молодых, то он был наспех слеплен из старого служебного автобуса ПАЗ, предоставленного Владимиру директором завода, и черной «волги» отца Татьяны. Кукла на капоте, ящик советского шампанского в багажнике, бокалы, разбитые на счастье о центральный памятник, то, как аккуратно жених носил невесту на руках, и искренняя вера во все добрые пожелания делали свадьбу трогательной, веселой и запоминающейся. Идеально белый снег, выпавший накануне, друзья жениха в нарядных свитерах и широких пиджаках, да и подруги невесты в платьях с большими плечами из щелкающих синтетических тканей, прилипающих к колготкам, красиво раскрасили помпезное событие. В качестве подарков гости вручали конверты, обязательно сопровождая их длинными стихами с поздравлениями. От родителей дорогой хрусталь и большой набор столовых приборов. Просто. Небогато. Но в то же самое время уютно, тепло и душевно – в духе того времени и соответственно событию. Без гламура, иллюзий, но на всю катушку.

После свадьбы Татьяна сразу переехала в квартиру Владимира и стремительно навела там свои порядки. Повесила новые шторы, красиво расставила книги, купила несколько цветочков в горшках, сшила красивое покрывало на диван, скатерть на стол и ежедневно поддерживала чистоту. В некогда холостяцкой квартире появился красивый чайник, вазочка с конфетами и отдельная полка с подаренным на свадьбу хрусталем для праздничного стола. Вовке это нравилось. По утрам они дружно завтракали, вечерами ужинали. Пожалуй, это были единственные два часа в день, когда они разговаривали. И то не всегда. Бывало, что Владимир до ночи задерживался на заводе или Татьяна уставала так, что хотела просто лежать. Молча. Несколько лет спустя вспоминая тот их первый год, Вовка поймал себя на мысли, что это был один из самых счастливых периодов их семейной жизни. Ни одного скандала. Ни одной ссоры. Просто некогда.