Czytaj książkę: «Сказочники, или Мир в капельке росы»

Памяти Кателиной Татьяны Григорьевны посвящается

В начале Мира было слово

Оно живительной струей

Перевернуло, раскололо,

Взорвало светом тьмы покой!

С тех пор прошли тысячелетья,

Где свет и тьма сплелись в борьбе.

И мрак, порою, на столетья

Господство возвращал себе.

И снова тьма была б над миром,

Но Логос рвется вновь и вновь

И созидает с новой силой

Судьбу, и душу, и любовь!

Глава 1

Наваждение

Солнечный луч пробился сквозь листву, поплясал на поверхности лужи, встревоженной колесом телеги и начал играть с ресницами юноши, мирно спавшего на козлах. Молодой человек отмахнулся как от мухи. Луч скользнул по щеке и опять начал светить в уголок глаза, как бы говоря: «Вставай, а то проспишь и не успеешь поздороваться со мной!» Юноша дернул бровью и проснулся. В просветах веток сияло чистое светлое небо.

Возница повернул голову и улыбнулся – ему показалось, что две лазурные глубины смотрят в глаза друг другу.

– Говорил тебе, Лесь, иди спать в кибитку. Тогда бы не пришлось вставать так рано.

– Но тогда бы я не увидел звезд перед грозой, не умылся бы прохладным ливнем, не услышал бы песню ветра и, наверняка, проспал бы рассвет! – Ответил юноша, продолжая смотреть в небо, – Да и ты, Петрико, без меня вряд ли смог бы помочь Чалой вытянуть телегу из той лужи, в которой мы застряли во время грозы.

Он поднялся и огляделся вокруг.

– Гляди-ка, Петрико, там, справа, кажется, поляна.

– Вот и славно! Там и остановимся для завтрака.

Кибитка выехала на зеленую опушку и остановилась. Справа от себя путники увидели небольшое озеро, а слева проходила накатанная грунтовая дорога.

– Кажется, сегодня нам удастся пополнить свой провиант, – сказал кучер и повел Чалую в направлении озера.

Молодой человек взял два ведра и пошел к берегу, бросив на ходу:

– Наберу воды для завтрака, и можно будет отмыться.

– Петрико, – сказал юноша, стоя по пояс в воде, – а ведь в таких озерах, наверное, и водятся кикиморы или русалки?

– Ты что, боишься, Лесь? – поддел его возница.

– Да нет, наоборот, было бы интересно встретиться с этаким чудом.

– Встретишься еще, успеешь! – засмеялся кучер и протянул над ведрами руки, – а пока отмывайся, и давай чуток поспим.

И Петрико тоже стал отмывать сапоги. Потом они заплыли на середину озера, окунулись несколько раз с головой, выбрались на берег и устроились для отдыха на зеленом душистом ковре.

– Надо же, а ведь здесь совсем сухо, только роса, – произнес Лесь после недолгого молчания, – а я – то думал, что ночной ливень верст на десять всю округу намочил. Почему, Петрико, иногда такие вещи случаются, которые и объяснить-то никак нельзя? Ну, к примеру, в одном месте ливень всю деревню затопил, а рядом лес стоит не политый; или молния одно дерево ударом испепелит, а другое, рядом, стоит, как ни в чем не бывало, хоть и выше оно и ветвистей?

Но Петрико спал сладким сном. Лесь подложил руку под голову, закрыл глаза, и совсем, уж было, сон его сморил, как вдруг слышит, будто в кустах плачет кто-то.

Поднялся он, раздвинул ветки, глядит, а там баба на камне сидит, нечесаная, в лохмотьях, кулаком мокрый нос утирает.

– Что это ты, тетечка, тут сырость разводишь? Что за горе у тебя приключилось?

А она молчит, да только искоса на Леся позыркивает, и глаз у нее, от слез, видимо, как-то так поблескивает.

– Да ты не бойся меня, горемычная, я тебя не обижу, – ободрил ее парень, – А, может, и помогу чем.

Тут она подвывать перестала и зубы в улыбке оскалила.

– Я и не боюсь, – говорит, – а коль помочь хочешь, так я тебе беду свою расскажу. Купалась я здесь давеча, и гребень в воду обронила, да найти не могу. Видно, под корягу угодил. А там глубоко, потонуть боюсь – плавать-то не умею. А в деревню нечесаной идти стыдно. Да и гребень новый покупать придется. Муж у меня скупой, за растрату вожжами отходит, как пить дать. Может, ты нырнешь, да гребень мой поищешь? Под корягой он, не иначе.

Лесь нагнулся над озером:

– Не видать ничего.

– Да ты нырни под корягу-то, – засуетилась баба, – там рукой и нашаришь.

– Гребень-то новый был? – поинтересовался молодой человек.

– Да бабушкин еще, – ответила она.

– Эка, нашла из-за чего так убиваться, -пожал плечами юноша, – Пора бы уж и новый гребень справить. Ладно уж, держи, расчесывайся.

Лесь достал из кармана рубахи вещицу и протянул ее бабе:

– Для Веснушки вырезал, вчера только закончил.

Баба взяла гребень, повертела в руках.

– Ишь ты, узорчатый-то какой! И зубцы не редкие и не частые, в аккурат.

– Ну, раз по сердцу тебе, забирай его, так и быть, – улыбнулся Лесь, – А я Веснушке еще вырежу.

– И не жаль тебе красоту такую незнакомой бабе отдавать? – недоверчиво покосилась на него тетка.

– Конечно, не жаль, раз ты радуешься! Да тебе только такой гребень и надобен. Другой раз и с гребнем купаться будешь, не потонет – деревянный он. Да ты в волосы-то его вколи, поглядись в воду – красавица! Муж на тебя посмотрит, да не то что вожжами накажет, а еще и шаль новую справит. Вот увидишь, гребень счастливый, с душой сделанный.

Баба волосы расчесала, гребень вколола, да и впрямь как-то похорошела, изнутри, что ли, засветилась.

– Так вот ты какой, Олесь Клязьменский, – говорит, – Недаром, значит, про тебя молва идет.

Парень глаза свои синие от удивления раскрыл и ресницами захлопал.

– Откуда знаешь меня, тетенька? Мы с балаганом в этих краях впервые.

– Да уж знаю. Земля слухами полнится, – и, вдруг, улыбнулась, и с ехидцей добавила, – А, может, ты и братцу моему поможешь? Время-то есть у тебя?

– Да я, вообще-то, поспать хотел, – опустил голову юноша, – приустал в дороге.

– Ну и не ходи, – успокоилась тетка.

– Нет, если помочь надо, то времени не жалко. Далёко идти-то?

– Да вон туда, – указала баба в чащу, – Может, сразу его найдешь, а, может, версту поплутаешь.

– А что с ним? – спросил Лесь.

– Хворый он.

– Как звать-то мне его?

– Да Силычем кличь, – вдруг тетка головой тряхнула, и взгляд опустила, – Ну, иди уже.

Он шел и шел в указанную сторону, а лес становился все гуще и гуще. Как-то зябко стало Лесю.

– Силыч, – позвал он тихонько. Никто не откликнулся.

– Силы-ыч! – крикнул он громче, но голос не подхватился эхом, а сразу смолк, будто усовестился, что тишину нарушил.

«Надо же, чаща какая! Как бы не заплутать!» – забеспокоилсямолодой человек и огляделся – поросль стояла стеной со всех сторон одинаковая. Вдруг, за спиной Лесь услышал скрип и еле успел отскочить – прямо на то место, где он стоял, рухнул ствол большого дерева с подгнившим основанием.

– Ух ты! А место-то тут гиблое, – произнес юноша, – одному и пропасть недолго. Но ты не бойся, Силыч, я тебя здесь не оставлю. Сейчас отдохну чуток, с мыслями соберусь, а то, видно, заплутал немного.

И Лесь сел прямо на свалившийся ствол, достал из шаровар свистульку в виде канарейки и засвистел. Заиграл, да и сам заслушался, забылся, где он.

«Хороший звук получился – звонкий, заливистый», – подумал он с удовольствием и обернулся – в кустах будто бы сушняк хрустнул.

– Силыч, это ты? – спросил юноша, раздвигая ветки. Там действительно стоял мужичонка, росточком ему в аккурат под мышку.

– Ну, слава Богу, нашелся!

– Чур меня! – взмахнул мужичок руками, и отступил в чащу.

– Да ты не бойся, – поспешил успокоить его Лесь, – я не нечисть какая. Я артист из балагана Петрико. Меня сестра твоя послала тебе в помощь. Ты скажи, что за беда с тобой приключилась?

– Беда не вода, не утечет, свое русло не изменит, – затараторил мужичонка.

– Это так, – согласился молодой человек, – но главное из чащи выбраться, а там в любой деревне травницы найдутся. Да хоть Петрико – наш балаганщик! Очень умелый человек. Любого больного на ноги поставит.

– Меня ставь, не ставь, а все одна нога короче, – усмехнулся старикашка.

– Вот оно что, – призадумался Лесь, – и давно ты так маешься?

– Почитай, сызмальства. Так что, ни знахарки, ни сказочник твой меня не исцелят, – грустно заключил Силыч.

– Исцелить не исцелят, а вот помочь горю твоему можно.

В глазах юноши заиграла лукавая искорка.

– И кто же мне поможет? Уж не ты ли? – захихикал мужичонка, будто веткой о ветку заскрипел.

– А хоть и я!

– Ой, хвастун, болтун, пустомелище! – скривился Силыч.

– Да ты погоди ругаться-то, – остановил его молодой человек, – Ты вот что скажи – лыко у тебя есть?

– Лыко? – захихикал старичок, – Да ентого добра здесь видимо – невидимо.

– Ну, так давай!

Силыч проворно зашнырял по кустам (даром что хромой). А через несколько минут перед Лесем была целая гора лыка, и ни какого-нибудь, а самого что ни на есть первосортного.

– Ну, а теперь сказывай, насколько у тебя нога короче будет? – спросил парень, перебирая пахучие полоски.

– Почитай, вершка на полтора, – ответил мужичок, по-птичьи склонив голову на бок, – Да ты что задумал-то, хлопец?

Олесь хитро улыбнулся:

– А вот сплету тебе сейчас лапоточки: на одну ногу – обычный, а на другую – с двойной подошвою. А меж подошвами набью его корою липовой, толщиной в аккурат в два дюйма. Вот и будешь, ты, дяденька, бегать, как лучший гонец, а про изъян свой и помнить забудешь.

– Эка невидаль – лапоточки! Кто сказал, что Силычу обувка нужна? Я и босый и хромый, а быстрей самого быстрого бегуна куда надо доберусь! – ворчит мужичонка, а сам парню за плечо заглядывает, не передумал ли тот ему лапти плести.

– Вишь, как ладно у тебя работа спорится, – сменил, наконец, Силыч гнев на милость.

– А ты не стой в стороне, а иди лапоток померяй, чтоб по размеру обувка вышла, – говорит ему Лесь.

– Ишь, че захотел – померяй! – осерчал вдруг мужичонка, да ступню в листву сухую поглубже зарыл, – вот такой у меня размер, в аккурат с енту щепку будет, – и Лесю кусок коры подает.

Тот только плечами пожал.

– Странный ты. Ну, мерить не хочешь – не меряй, но потом не обижайся, если обувка либо жать будет, либо с пятки сваливаться.

– А ты в аккурат по щепе делай – не промахнешься, – заверил старикашка.

Закончил Лесь работу, лапти перед хозяином поставил и говорит:

– Ну, пора нам отсюда и выбираться – сестра твоя о тебе беспокоится, извелась уже, наверное.

– Марфа, что ли? – с ехидцей спросил Силыч.

– Может и Марфа, имени не спрашивал. Я ее у озера встретил, она там гребень обронила.

– У, кикимора! – в сердцах воскликнул старичонка.

– Что это ты, дяденька, на сестру ругаешься? – удивилсяюноша, – Она за тебя волнуется, меня на помощь прислала…

– Кикимора и есть. Волнуется! Лишь бы свою заботу на другого спихнуть! – сморщился мужичок и заморгал часто – часто, будто ему соринка в глаз попала.

– Да разве можно женщине одной в этакую чащу ходить! Меня тут деревом вот этим чуть не пришибло, чудом увернулся, а ну как она не успела бы? – заступился за тетеньку Лесь.

А Силыч тем временем в лапоточки впрыгнул и вдоль деревьев расхаживает, да по сторонам поглядывает, всем своим видом будто сказать хочет: «Ну как я вам? Я ли не молодец?! Вот вам и убогий, вот вам и хромый».

– Ну, я ведь тоже не лыком шит, – опять заскрипел Силыч, и, вдруг, свистнул неожиданно звонким посвистом, да крикнул зычным голосом:

– Фиска!

И, как по волшебству, кусты расступились, и предстала пред Лесевым взором девушка красоты невиданной.

– Анфиса, дочка моя, – представил Силыч и для нее добавил, – парень ентот мне обувку с ходулькой смастерил. Отблагодарить надо.

Улыбнулась Анфиса ласково, взяла Леся за руку и сказала голосом ангельским:

– Пойдем со мной, парубок, не пожалеешь!

Лесь глядит на нее во все глаза, очей отвести не может и все думает, как у такого неказистого мужичонки этакая принцесса народиться сумела. Велика сила природы-матушки!

– Чем же одарить мне тебя, зорька ясная? Ведь нет у меня ничего. Был гребень резной, красоты твоей достойный, да я его Марфе отдал, – только и сумел вымолвить.

А Анфиса смеется, да за собой парня тянет.

И, вдруг, стволы да ветки разом кончились, и оказались они на берегу того же озера, где их лагерь разбит, только с другой стороны.

«Что же это я, выходит, все время вокруг озера кружил. А ведь думал, версты за две от этого места в лесу заплутать довелось», – мелькнуло в голове Леся.

Но долго удивляться ему не пришлось.

– Подружки, – позвала Анфиса, – встречайте, это гость мой!

И, вдруг, кувшинки да лилии в воде зашевелились, и увидел юноша стайку девчат с цветами в волосах. Они засмеялись, забрызгались, телами белыми засверкали и, прямо так, неприкрытыми, в воде запрыгали:

– Иди к нам, Олесь, мы тут хороводы водим, в салочки играем. Нынче праздник – Иван-Купала. А в этот день все можно!

Закружился лес и озеро, радостно и трепетно сжалось сердце. А девчата поют, за ухом щекочут, взгляды томные из-под ресниц на него бросают. А ярче всех Анфисины очи горят!

– Ты, глупый, гребнем меня одарить хотел. Не надо мне никакого гребня. Ты мне себя подари! – шепчет она, как ветром знойным обжигает. И от шепота этого вся кровь так и закипает, так и бродит.

Вот и рубаха его уже на берег полетела, и штаны вдоль камышей плывут, и стоит он уже в одном исподнем по пояс в воде. Так и до греха недалеко. Да что там – совсем близко! Закрыл Лесь глаза руками:

– Девки, милые, что же вы делаете- то! Мне ведь что – я птица вольная. Сегодня здесь, завтра там. А ты, Анфиса, вдруг что получится, потом будешь век горе маять! И все из-за лаптей со стельками!

– Да люб ты мне! Иди сюда, не думай ни о чем!

Глаза туманом заволокло, в висках застучало.

– Не по-людски это. Что ж я – нехристь какой!

И Олесь сквозь Анфисино объятие руку под ворот просунул и крестик медный в кулаке сжал.

Открывает глаза – лежит он на поляне. Рядом Петрико спит, посапывает, Чалая траву щиплет. Он в одежде своей, при поясе. Только на руке правой от крестика медного кровавый след остался.

– Надо же, приснится ведь этакое!

Нежданная гостья

– Ну, наконец-то просыпаться начали. А я думала, до полудня храпака давать будете. Марья уже завтрак приготовила, а мы с Веснушкой в лесу смородины набрали, – сказала кудрявая черноглазая девчушка и побежала к озеру.

– Смотри, Янка, осторожно, там берег скользкий! – крикнул Лесь.

– Берег скользкий, да еще и жабы водятся, – ответила она и нагнулась за увесистым камнем, – сейчас я ей покажу, как мне воду мутить.

Янка размахнулась, прицеливаясь, но Лесь быстрым и твердым движением перехватил руку, потом осторожно разжал ее пальцы, и камень упал к их ногам.

– Ну, что ты все время хочешь кого-нибудь обидеть? Что сделала тебе эта Божья тварь? – сказал он с упреком.

– Если бы я на нее наступила, то упала бы и ушиблась. А если бы она на меня прыгнула, то у меня по коже пошли бы бородавки, – загибала пальцы Яна.

– Если бы, если бы! – передразнил ее Олесь, – А она вот сидит тихо и смотрит на тебя. И пока только ты хотела прибить ее камнем.

– А что, мне нужно было ждать, когда она возьмет и прыгнет?! – тряхнула девушка кудрями.

– Янка, это ты пришла на ее озеро, зачем же сразу обижать хозяйку, – вдруг улыбнулся Олесь!

– Это она хозяйка?! – вскинула брови спорщица, – Жаба противная! Да если бы ее на свете не было, мир бы хуже не стал. Вон кувшинки да лилии – те хоть красивые, глаз радуют. А эта жаба не нужна совсем.

– Противная, говоришь? А сказку помнишь о царевне – лягушке? А, может быть, и эта жаба – принцесса заколдованная. Вот взял какой-нибудь волшебник и превратил одну принцессу в жабу сроком на три года – наказал за высокомерие. А она теперь смотрит на нас, людей, и сказать хочет: «Любите друг друга, не причиняйте зла ни одной твари Божьей, а то окажетесь, как я, в зеленой скользкой шкурке». Ой, Янка, смотри, у нее в глазу слезинка блестит! Видишь, – указал пальцем юноша, – а ты ее еще обидеть хотела!

– Знаешь, Лесь, – усмехнулась Яна, – артист ты, конечно, хороший, я не спорю, да только с головой у тебя не все в порядке. То у тебя ветер поет, то камень думает. Теперь вот жаба плачет. Брызги из озера в глаз ей угодили, вот и все слезы. Ты бы Марью попросил тебе ирный корень позаваривать, а то свихнешься совсем.

– Эх, Янка, Янка! Сколько с тобой не говорю, а все без толку. Мира в тебе нет, суета одна, – покачал он головой.

– Лесь, Янка, хватит ругаться, – прервал их перепалку низкий женский голос, – идите сюда, смотрите, кого к нам Веснушка привела!

– Кто ты? – спрашивала крутобёдрая пышногрудая женщина ничем не приметную девушку, подводя ее к костру.

– Фанька я, князей Никольских девка. Из поместья в деревню к матери иду. Отпустите меня, у меня брат болен, – со слезами в голосе залепетала гостья.

– Да мы, милая девушка, вреда тебе не причиним, – заверила ее женщина, – Нам бы узнать только, далеко ли до поместья. Что за люди князья Никольские, и любят ли они театр.

– Мы артисты, ездим по стране, спектакли да сказки показываем. Этим и живем, – пояснил Петрико.

– Правда! – обрадовалась Фанька, – так вы люди, значит, христиане?

– Ну, конечно, я тебе об этом все время и толкую, – сказала рыжая курносая девчонка и в доказательство достала свой нательный крестик, – вот, смотри.

– Родненькие вы мои, – всхлипнула девушка, – а я-то, дура, ведь думала, что это нечисть лесная меня к озеру манит, душу погубить хочет. Об озере этом, почитай, уже второй год дурная слава идет. С тех самых пор, как Марфа – хуторянка в нем утопла.

– Марфа, говоришь? – оживился Олесь.

– Ну да. Она, сказывают, колдовством промышляла и в полночь на кладбище с хутора шла, да в озере искупаться решила. Вот бабкин гребень волшебный в воду и обронила. А ей, ведьме, без гребня нельзя – колдовства не получится, – рассказывала девка, – она и нырнула его искать, да застряла под корягою. Муж ее утром там и нашел, да один не смог вытащить. Тетка Марфа дородная была, а Никифор – мужичонка хлипенький. Вот он в деревню за подмогой и прибежал. Да только когда народ у озера собрался – тела там уже не было. Но с тех пор многие Марфу у озера видели. Все, говорят, просит гребень ее из-под коряги вытащить. А случалось, что и пропадал кто из деревенских – сгинет человек, и нет его. По этой дороге поодиночке народ уж и ходить бросил.

– А ты что же, нечисти не боишься? – спросил ее бурнастый парень, аккуратно подкладывавшийветки в костер.

– Как не бояться! – откликнулась гостья, – Я как к озеру подходить стала, так «Богородицу» в голос читала, а зубы так и клацали.

– Так как же ты на такое путешествие отважилась? Или другой дороги в деревню нет? – удивилась Марья.

– Есть дорога, да на две версты длиннее. А у меня сейчас брат третий день в жару мечется, – тут Фанька носом захлюпала и говорить совсем нескладно стала, – Я всю ночь с мамкой брата выхаживала… А княжна Наталья… Голубей она разводит… А я кормила их, да клетку одну не закрыла, видно. Уж больно спать хотелось… Он и выпрыгнул. А теперь меня после обеда выпорют… А Кузьма – мужик здоровый… Я потом дня два встать не смогу. А мамка ждать будет… Мы с ней за братом по очереди ходим.

Тут девка вовсе слезами залилась. Петрико обнял ее за плечи, помолчал, подумал. Потом велел Марье кувшин принести. Налил в нее водицы, пошептал что-то, да Фаньке подает.

– Беги домой, Епифания, да водой этой брата напои, умой его, избу по углам обрызгай, да трижды прочитай «Живые в помощь». А в поместье вернешься…Ну, Бог даст, и там что-нибудь придумаем.

Фанька кувшин с водой взяла и на Петрико недоверчиво смотрит.

Веснушка улыбнулась, тряхнула рыжею косой и говорит:

– Да ты не сомневайся, делай, как дяденька сказал.

– Кто в поместье хозяин-то? – спросил балаганщик.

– Да хозяин, Андрей Алексеевич, сейчас в Польше, или в Англии. Он уже лет пять как по Европе путешествует. Как хозяйка померла, так и уехал сразу – горевал очень. Наталья и хозяйничает. Петенька есть еще, но тот совсем маленький. Хозяйка-то при родах помереть изволила…, – и тут девка понизила голос почти до шепота, – А ты кто, дяденька – волшебник?

Петрико засмеялся:

– Сказочник я, а это почти одно и то же. Ну, ты иди, времени мало остается. Да и нам торопиться надобно.

Фанька зашагала по дороге, неся перед собой кувшин и все оглядываясь на труппу.

Княжна Наталья

А артисты сели к костру завтракать.

За едой все пытались представить княжну – голубятницу, да определить, какую же сказку ей лучше всего показать.

– Ну, что молчишь, Петрико? Кто у нас сказочник? – наконец обратилась Марья к балаганщику, задумчиво смотревшему на костер, и в разговоре не участвующему, – Может, про курицу – Чернышку, или про семь гномов?

Но Петрико покачал головой, теребя серьгу в ухе.

– Нет, сегодня будет новая сказка.

Вся «труппа» – Марья, двое ее родных, да еще двое прибившихся когда-то к сказочнику ребятишек – притихла и уставилась на балаганщика. Он молчал, продолжая наблюдать за игрой огня.

– Что это будет за сказка, про кого? – наконец, осторожно спросила Веснушка.

– Как она будет называться? – подхватил чем -то похожий на Веснушку бурнастый паренек.

Петрико задумчиво пожал плечами:

– Сказка…

– И кем в этой сказке буду я? – спросила Янка.

– Ты? Ты будешь принцессой. Веснушка будет девушкой – крестьянкой. Марья – кикиморой.

– Дожила! – вполголоса зароптала Марья, – Стоит только женщине немного располнеть…

– Я буду советником принцессы, – продолжал Петрико, не обращая никакого внимания на ворчание стареющей актрисы. Вы, моя принцесса, будете выращивать цветы, не сами, конечно, но очень будете этим увлечены. Ты, Веснушка, будешь торговать парным молоком и сметаной. Ты, Костя, будешь состоять при принцессе лейб-кучером, и иметь очень независимый характер.

– А кем буду я? – тихо спросил Лесь.

– О, ты будешь счастливым человеком, – ответил Петрико, – ты будешь любить! Итак, у нас очень мало времени, давайте быстро изучать роли, до обеда мы должны быть в поместье. Боюсь, что многое недодумано, придется без конца импровизировать. Но, ведь в нашей труппе все – таланты, да и характеры получатся живее. Ну, друзья, за работу!

* * *

Кибитка, поскрипывая, подъезжала к поместью. Артисты сидели молча, уже войдя в свои роли, готовые на сцене пережить судьбу, уготованную им режиссером.

– Кто вы такие, и что вам нужно?– грубовато спросил у Петрико здоровенный чернобородый мужик, вышедший к путникам из ворот.

– Нам бы хозяйку увидать, княжну Наталью Андреевну Никольскую.

– Она, матушка, голубями занимается, – смягчился мужичина, и, подняв глаза к небу, добавил, – на седьмой круг пошли. Еще три круга, и хозяйка освободится. Как доложить-то про вас?

Балаганщик принял важный и торжественный вид.

– Скажи, что труппа народного театра Петра Васильевича Болдина осчастливила ее своим посещением.

– Ишь ты! – усмехнулся мужик и скрылся за забором. А Петрико приготовился ждать.

Примерно через полчаса калитка отворилась, и к нашим путникам вышла девушка в голубом платье со светло-русыми локонами, искусно уложенными вокруг классического овала лица. Ее большие серые глаза насмешливо сузились.

– Это, стало быть, и есть та самая благодетельная труппа народного театра Петра… как его там? – обратилась она к мужику.

Сказочник снял свою широкополую шляпу и галантно поклонился.

– Разрешите представиться. Петр Васильевич Болдин, владелец балагана, автор и режиссер – постановщик ряда пьес и сказок. Разъезжаем с гастролями по стране. В данный момент прибыли в Ваше имение и мечтаем потешить Вас своим искусством.

Наталья некоторое время изучающе смотрела на руководителя «народного театра» и его «труппу», а затем, сделав широкий жест, вновь обратилась к мужику:

– Кузьма, открой ворота, впусти «карету», – и в тон балаганщику добавила, – Милости просим в нашу скромную обитель.

Кибитка заскрипела и медленно тронулась за девушкой по выложенной красным кирпичом аллее к трехэтажному особняку, выстроенному в ложно-готическом стиле и представляющему собой одну из жемчужин русской архитектуры.

Петрико смотрел вслед хозяйке, пытаясь понять, правильно ли он угадал ее натуру. Он отметил, что, несмотря на некоторую печаль и задумчивость во взгляде, в ее движениях сквозила решительность и резкость.

Оставив кибитку вместе с труппой балаганщика неподалеку от резных дверей, Болдин и Наталья вошли во дворец. По начищенному паркету просторного коридора со стенами, украшенными фамильными портретами, княжна проводила Петрико в просторную залу, оборудованную сценой и кулисами.

– Это помещение моего домашнего театра, – сказала хозяйка.

– Карл Вольфович Блюмберг – его режиссер, – Наталья указала в сторону элегантного немецкого еврея с острой бородой и взглядом.

– Петр Васильевич Болдин, владелец народного театра и наш гость, – представила она Петрико, – Этим летом Карл Вольфович занят тем, что готовит ряд спектаклей к просмотру директора театра Ее Величества Королевы Великобритании, приглашенного погостить у нас моим отцом. Карл Вольфович, будьте любезны, соберите труппу. Мои артисты и сцена в Вашем распоряжении, господин Болдин. Сколько времени понадобится для подготовки к спектаклю?

– Не больше получаса, сударыня! Мы не заставим Вас долго ждать, – ответил балаганщик.

– Вот и чудесно! – и Наталья вышла из залы, оставив за собой легкое движение воздуха и тонкий аромат.