Czytaj książkę: «Колдовской оберег»

1

Старуха шла по обочине дороги. Она была стара, очень стара, настолько, что скорее казалась сказочным персонажем, нежели живым человеком, но уверенно и довольно быстро шла по пустынному шоссе. Шаркая разношенными ботинками явно с чужой ноги, обходила схваченные тонким ледком лужи, сноровисто стучала по кромке асфальта кривой самодельной клюкой. Она торопилась. Но останавливалась время от времени, замирала, глядя вдаль подслеповатыми глазами, к чему-то прислушивалась, кивала собственным мыслям, бормотала что-то неразборчиво. Иногда она попадала клюкой в блестящую ледяную лужицу, ломался с треском хрупкий лёд, старуха морщилась досадливо. Весна… Вроде бы и снег сошёл, ан нет, снова подморозило, серебром легла изморозь на острые клювики травы, засверкали на солнце затянутые льдом лужи. Ничего, к полудню распогодится, вот и ветер уже меняется…

Следом за старухой быстрой и бесшумной тенью кралась трёхцветная полосатая кошечка. Маленькая совсем – котёнок-подросток, любопытный и бесстрашный. Изредка старуха бросала на питомицу снисходительный взгляд, обращалась к ней, что-то рассказывала. Чувствовалось – котейка единственная собеседница старухи вот уже долгое время, слишком привычным выглядел разговор старухи с четвероногой спутницей.

Возле развилки старуха остановилась. Задумчиво убрала под платок выбившуюся седую прядь, тяжело опустилась на поваленное дерево, прислонила к стволу клюку. Кошечка тут же привычно прыгнула к ней на колени, принялась ластиться, бодая хозяйку круглой головой.

– Вот тут и подождём, Маруська, хозяев твоих будущих, – поглаживая неловкими руками шелковистую шкурку, бормотала старуха. – Не хочется? Страшно? Понимаю… Мне тоже вовсе не хочется делать то, что должна, и тоже страшно. Очень страшно… – она потрепала кошечку по ушам, почесала шейку, улыбнулась. – А тебе, лапа, дом новый нужен, и он у тебя будет, обещаю. Никто тебя в нём не обидит, ладно жить станешь. Со мной остаться хочешь? – Старуха снова почесала ластящуюся кошечку за ухом. – Нельзя со мной. Я и сама не знаю, что дальше будет. Стара я, Маруська, очень стара, на твой век жизни моей всяко не хватит. А по лесу бродить беспризорницей я тебе не позволю… Ну… иди, пересядь на брёвнышко, дело делать буду. Пора.

Из многочисленных складок одежды старуха достала чёрную свечу, утвердила её в подмороженной земле, подпалила фитиль вспыхнувшей спичкой, зашептала что-то быстрой скороговоркой. Сухонькие пальцы сжали тонкую веточку, застыли в тревожном ожидании.

Вдалеке показалась машина. Старуха закрыла глаза, будто так ей было лучше видно, забормотала что-то ещё быстрее. По мере приближения автомобиля, её голос всё нарастал, неразборчивые слова, произносимые речитативом, слились воедино, превратившись в невнятный вибрирующий гул. Вот приблизилась машина, старуха замерла на миг, прервав странный ритуал, и резко преломила веточку, зажатую в пальцах.

Автомобиль, будто повинуясь неслышимому приказу, сбросил скорость, съехал на обочину, с треском расколотив хрупкую наледь, и застыл.

– Ну что, Маруська, – тяжело опираясь на руку, поднялась с бревна старуха, – Пришёл наш черёд. Мне некому сказать будет, а ты, лапа, запомни: по принуждению делаю это, не по собственной воле. Не по-людски это, преступление, но иначе нельзя. Да что я… перед животиной неразумной оправдываться надумала… – Она дошла до автомобиля, открыла пассажирскую дверь.

Водитель и его женщина сидели, уставившись в одну точку, и ни на что не реагировали. Казалось, мужчина за рулём всё ещё ведёт автомобиль, его взгляд упирается в серую ленту выщербленного асфальта. Женщина безучастно смотрит в окно, думает о чём-то.

Старуха протянула руки, повозилась с пряжками и замками, вытащила из автомобильного детского кресла ребёнка – двухлетнего мальчугана, с любопытством уставившегося на неё внимательными чёрными глазами.

– Ну, Макар? – старуха крепко прижала его к себе, – Кричать не будешь?

Мальчик молчал. Сопел сосредоточенно и молчал, но на всякий случай старуха тихонько подула ему в лицо. Мальчик улыбнулся и, сладко зевнув, заснул. Старуха захлопнула дверь автомобиля и торопливо двинулась в обратный путь. С ребёнком на руках, но уже без кошки, Маруська благополучно укрылась под водительским сиденьем.

Старуха уходила быстро и шла уже не по обочине, спешила к лесу. Кто знает, сколько продлятся чары – она не могла рисковать, для неё жизненно необходимо доставить этого ребёнка до места назначения.

Она была уже далеко и не слышала, как полетел по лесу отчаянный женский крик: «Макар!»…, но почувствовала что-то, остановилась на мгновенье, прислушалась.

– Прости, Макарушка, так надо… – и поспешно зашагала дальше, забираясь по одной ей известным тропам всё дальше в лес.

А мальчик на её руках спокойно спал, чему-то улыбаясь во сне.

1870 год

Асенька шла по мокрому чужому лесу. Она спешила. Добраться до искомого места нужно так, чтобы успеть вернуться домой до темноты, чуть сумерки – и заблудится она, собьётся с едва заметной, вьющейся среди деревьев тропки, чего доброго в трясину попадёт. Но возвращаться нельзя, дело, отправившее её в путь, не терпит отлагательств.

Пустой лес казался враждебным. Теснились тени, пугали звуки – Асенька то и дело останавливалась, крутила головой, беспокойно прислушиваясь. То сухая ветка хрустнет под ногой, и замирает девочка, колотится от страха сердечко. То птица вырвется из кустов – снова остановка. Страшно. Жутко, но… маменька больна и единственный шанс спасти её – обратиться к ведьме. Она поможет, о ней, живущей в глухом лесу, ходят легенды. Половина из них, конечно, небылицы, которыми детишек непослушных пугают, но есть и другие, заставляющие верить в настоящие чудеса.

Асенька не боится сбиться с пути, всего-то и надо придерживаться края трясины, раскинувшейся за кромкой леса на многие вёрсты, боится девочка другого. Ну как зверь какой выскочит из леса, в этих местах, нехоженых, имеющих славу дурную, зверья дикого видимо-невидимо, да необычное тут зверьё, говорят, что ни волк, так оборотень, а медведи захаживают ну просто гигантские, и ещё кабаны размером едва ли не с корову, и лоси, цепляющие ветвистыми рогами пушистые облака… У страха глаза велики, да и деревенские байки дело своё сделали, вот и пугалась Асенька каждого шороха, даже шагов собственных, но упрямо шла вперёд, стараясь ступать босыми ногами как можно тише.

Ей всё казалось, что кто-то, ломая кустарник, топает следом, сперва звук чужих шагов был отдалённым, его можно было списать на разыгравшееся воображение, но теперь… что-то изменилось, преследователь, кем бы он ни был, подбирался всё ближе и ближе. Человек. Явно человек, но кто может преследовать её здесь, в глухом лесу, куда даже отчаянные мальчишки заходить опасаются? Не иначе лиходей в лес забрёл, много их, лихих людей в последнее время к деревне из лесу выходит.

Ох… Ног под собой не чуя от ужаса, Асенька побежала. Хотелось кричать, крик рвался из груди сам собой, чего стоило девочке сдерживать его, сама потом не вспомнит, но держалась, понимая, что криком привлечёт к себе ненужное внимание. Она летела стрелой, не разбирая дороги, продираясь сквозь кустарник, ломая ветви, но… запутались в высокой траве ноги, девочка, вскрикнув, плашмя упала на землю. Перехватило дыхание, Асенька так и лежала пластом, не в силах шевельнуться. Только голову раскрытыми ладонями прикрыла и зажмурилась. Вот сейчас нагонит… Вот уже… слух обострился до предела, чужие шаги, приближаясь, гремели в ушах набатом. Вот уже можно различить звук чужого дыхания, чужак сопит так, будто вынужденная гонка отняла у него все силы.

– Васька! – вдруг раздался над головой знакомый голосок, – Ты чего разлеглась, коровища? Застудишься…

– Заинька?! – Ася нашла в себе силы повернуться, уставилась на младшую сестренку, будто на привидение. – Ты как здесь?– Голос противно дрожал, привычные слова давались с трудом. Вот уж верно, у страха глаза велики, насочиняла небылиц с перепугу и сама в них поверила. Ну в самом деле, кто на ведьмину заимку за ней отправиться мог? Только Зоя, сестрёнка-погодка, всё-то она об Асе знает, смекнула, умница, куда та собралась спозаранку.

– От самой околицы за тобой топаю, а ты вона как летишь! Не угнаться! – ворчливо попеняла сестрица. Сорвала с головы платочек, принялась обмахиваться им.

– Так это ты?… – хихикнула Ася.

– Нет, медведик косолапый по лесу за тобой поспешает… – девочка устало опустилась на траву, утёрла подолом пот со лба, откинула за спину длинные косы. – Ты, Васька, к Таисии так спешишь, да?– деловито поинтересовалась она.

– Откуда знаешь? – Ася насторожилась. Никому не говорила она о своих планах, но пронырливая сестрёнка, кажется, всегда всё про всех знает.

– Знамо дело, разговор бабули с Афанасьевной подслушала. Так же, как и ты. – Дразнясь, сестрица высунула розовый язычок, смешно наморщила веснушчатый нос. – Вот только ты не подумала, а я смекнула, что к ведьме с подношениями идти на поклон надобно. – И она кивнула на корзинку, стоявшую поодаль.

– Ох… А я мне и невдомёк, – растерялась старшая сестрица. – Что бы я без тебя делала, Заинька, милая?

– Глазами бы хлопала, стоя возле избушки, – хихикнула проказница. – На вот, хлебца покушай… – и выудила из корзинки, накрытой чистой тряпицей, румяную булочку.

– Не хочется, – покачала головой Ася. – Что же мне делать с тобой, а? Домой отправлять? Да далече уже, и боязно одну тебя отпускать.

– А и не надо. Вместе пойдём. Вдвоём не так боязно, правда?– в глазах Зои так и плясали озорные бесенята, всё-то ей, стрекозе вертлявой, забавным кажется.

– Правда… – Ася хмурилась. Негоже тащить к ведьме в логово меньшую сестрёнку. А той всё будто нипочём.

– И до дому не страшно будет идти вдвоём, да, Васька?– предвкушая приключение, находила всё новые доводы Зоя.

– А ведьма? – колебалась старшая сестра. – Не надо бы тебе ей на глаза показываться. Кто её разберёт, на что она способна… ну как порчу нашлёт? Люди говорят, на любое лихо она способна, даже смерть наслать может.

– Да за что? Мы с миром придём да с гостинцем. Слыхала я, Таисия только на тех порчу насылает, кто пакостит ей.

– Что же, находятся такие? – Ася смотрела недоверчиво, ответа от сестры ждала, будто та наверняка всё знать могла.

Зоя неуверенно пожала плечами.

– Раз насылает, стало быть, находятся. Ведьмы обижаться любят. Но мы-то с бедой к ней… не обидит она нас.

– Ну и заноза ты! – засмеялась Ася. Смех вышел жалким, выдавал все сомнения и страхи старшей сестры. Стыд царапнул что-то внутри, зарделись щёки. Вот ведь малая как держится, будто и вовсе страха не ведает, а она, старшая, расквасилась совсем. – Добро! – решилась Ася. – Идём скорее, нам ещё до сумерек домой поспеть надо.

– Далече идти? – живо откликнулась Зоя. Она с любопытством крутила головой по сторонам, то и дело наклоняясь, вытаскивая из мха очередной боровик или подосиновик, складывала найденные грибы всё в ту же корзинку, поверх тряпицы.

– Сказала бы, да коли знать… Брось ты грибы, Заинька, и давай вместе корзину понесём, надорвёшься.

– Да не! – отмахнулась малая. Глаза её так и светились любопытством и озорством, не понимает ещё по-малолетству, насколько серьёзен и опасен их поход. – Василис, сестрица, а ты видала Таисию?

– Нет.

– И я нет. А как мы узнаем, она ли?

– Что ж знать тут, Заинька, в диком лесу некому больше жить. Она, да звери диковинные.

– Белочки? – издевалась Зоя.

– С волчьими зубами.

– Поглядеть бы! – ликовала девочка.

– Да будет тебе веселиться-то! – рассердилась Ася. – Беду накличешь!

– А вот и нет! – Зоя засмеялась, полетел по лесу хрустальный звон колокольчика.

Ася шикнула на сестру, опасливо огляделась и, прибавив шагу, выскочила на залитую солнцем небольшую лесную полянку.

– Пришли! – с восторгом воскликнула сестрёнка и кинулась к избушке, притулившейся под деревьями. Ася успела поймать её за подол длинной юбки.

– Куда поскакала, сестрица? Обожди меня здесь, под ёлочкой. Одна я схожу.

– Вот ещё! Вместе пойдём! – не приняла условия игры Зоя. – У нас обеих беда, не только у тебя, Васька, стало быть, вместе держаться надо.

Ася вздохнула. Ей, конечно, с сестрой было бы не так страшно, но ради безопасности Зои она готова идти одна. Трусливо шевельнулось что-то в душе, может и правда, вдвоём сподручнее, но она решительно одёрнула себя. Если уж и пропадать, то одной дочке, вторая родителям отрадой будет.

– Нет, Зоя, ты останешься! – решительно возразила она.

– Ну вот всегда так… – заныла Зоя. – Я корзинищу тяжелючую пёрла через весь лес, а ты шугаешь меня под ёлочку…

– Да пойми же, глупая, нельзя нам вдвоём. Ну как со мной что случится, хоть ты вернёшься к маменьке с папенькой.

– Что же это станется с тобой? – раздался за спинами сестрёнок старческий надтреснутый голос.

Обе обернулись в панике, вот только-только одни на полянке были, ни шагов, ни шума не слышали, и на тебе! Появилась за спинами древняя старушенция с туеском полным ягод в высохшей морщинистой руке.

– Ко мне ли шли? – хмуро спросила она, глядя, как жмутся друг к дружке перепуганные девочки, как плещется страх в распахнутых глазёнках обеих.

– Вы Таисия? – дрожащим голосом уточнила Ася.

– А ты Василиса будешь? – усмехнулась старуха. – И Зоенька… Зачем пожаловали?

– Беда у нас…, – едва не теряя сознания от ужаса, промямлила Ася. – За подмогой мы… Пособите, окажите милость…

– Беда ли? Да такая, что самим не сдюжить? Ой ли… Да негоже в лесу разговаривать, ты, Василиса, в избу ступай, там о беде своей и поведаешь. А ты, Зоя, в сараюшку сходи, за избой она, там обожди. Да гостинец свой на крыльце оставь, пригодится.

Зоя вцепилась в Асю, не оторвать, та еле разжала ручонки, подтолкнула сестру к сараю.

– Обожди там, – шепнула она, – Да в избу не лезь, поняла?

Зоя кивнула, вот-вот разревётся, и куда только пропала смелость безудержная…

Ветхая изба встретила нежданную гостью невыносимым печным жаром, натоплено было так, что у Аси голова закружилась, чтобы не упасть девочка прислонилась к стене. Старуха будто и не заметила состояния девочки, прошла к столу, поставила туесок, опустилась на лавку. Она с интересом разглядывала Василису, та, вжавшись в стену, молчала, не в силах и слова вымолвить.

Всё здесь казалось страшным: ветхая избушка посреди леса, крохотная горница, большую часть которой занимает печь, маленькие слепые оконца, грязные до такой степени, что с трудом и неохотно пропускают дневной свет, пыль, грязь, дурманящий запах от развешанных повсюду трав, а страшнее любого лиха хозяйка избушки – не потому, что старость не красит никого, веет от Таисии силой тёмной, неведомой. Тьма стоит за её спиной, и Ася никак не могла понять, от невыносимой ли жары померещилось, или зрение подводит. Моргнула, потрясла головой, но нет, тьма за спиной ведьмы никуда не далась.

– Да не мерещится тебе, девонька, – усмехнулась старуха, – Видишь то, что есть. Все дела мои тёмные, все грехи смертные. Зря пришла ко мне.

– Почему? – почти беззвучно прошептала Ася.

– Пособить могу, мамка твоя уже на третий день на ноги встанет, но плату я беру высокую. Готова ли?

Лишь на мгновение задумалась девочка, секундочку с ответом помедлила, но ответила. Громко и чётко, глядя в старческие водянистые глаза, прожигающие её едва ли не насквозь.

– Готова.

– И даже не спросишь, что мне от тебя понадобится?

– Спрошу. А вы ответите? – вопрос прозвучал смело, даже дерзко, поняв это, Василиса сжалась у стены, смотрела выжидающе и настороженно. Чего ожидать от ведьмы? Такая способна зажарить и съесть, до того страшна и безобразна.

Старуха медлила с ответом, сидела и, не таясь, разглядывала отважную девочку. И то, чего девочка о себе ещё даже не знала, не ускользало от её пристального взгляда. А видела старуха в девочке силу наследную, что дремала в душе, пока никак не проявляя себя. В сущности, девочке не нужна была помощь ведьмы, чтобы избавить мать от недуга, хватило бы и собственных сил, но она даже не подозревает, на что способна. И её незнание старуха решила использовать в собственных целях.

Она понимала, что жизненный путь подходит к концу, сомневалась, дотянет ли до первого снега, а способности ведьмовские утрачены ещё раньше, но девочка… если тянуть из неё силы, годков пять ещё протянуть можно, и не всё ли равно, что станет с девочкой, одной душой загубленной больше, одной меньше, счёт открыт ох как давно… Уж больно не хотелось старухе навсегда покидать этот мир, хоть сколько протянуть – и то дело.

– Пойдёшь ко мне в услужение да в обучение, – изрекла, наконец, ведьма. – Стара я стала, с хозяйством всё труднее управляться, помощница мне нужна.

– Но… – в глазах девочки плескался неподдельный испуг.

– Что? Ты же на всё согласна была.

– Да, но я не ведала… – не смея поднять глаз, Василиса теребила поясок сарафана.

– За всё в этом мире платить приходится, всё свою цену имеет. А жизнь тем паче. Я от маменьки твоей смерть отведу, от немочи и следа не останется, а плата… Тебе решать, я не неволю. Ты можешь прямо сейчас взять сестрицу и домой уйти, я не задержу и зла во след желать не стану. Уходи прямо сейчас.

– Нет! – решилась Ася, выпустив из одеревеневших пальцев измочаленную кисточку пояса. – Пусть так. Согласна я.

– Уверена, девонька? Пути назад не будет.

– Коли нет другого способа, сойдёт и этот, – обречённо проговорила Ася.

Старуха кивнула.

– Тогда к столу иди, расскажу, что делать надо.

3

Девочка вот уже полтора часа стояла под окном дома и не решалась зайти. Ей казалось, да нет, она знала наверняка, что в доме произошла трагедия. Откуда пришло это знание, она и сама объяснить не могла, знала и всё тут. То ли запах у беды особый, то ли слух уловил неестественную и неживую тишину, но стояла девочка, никак решиться не могла к порогу шагнуть.

Она замёрзла, довольно тёплый весенний день сменился вечером, холодным и хмурым, и таким же одиноким, как этот вечер, казался родной дом. Девочке было невыносимо страшно, хотелось плакать, кричать, повернуть этот мир вспять, хотя бы на несколько часов вернуть время назад. Туда, где ещё не случилась трагедия, где на кухне мама с дочкой пекли тонюсенькие кружевные блинчики, смеялись, пачкая друг друга мукой, и не нависала безмолвной угрозой тень самой настоящей беды.

Не подойти к телефону, не снять трубку, отказаться, в конце концов, от предложения друга сыграть в новую «бродилку». Но нет…

– Мам…, – тянула девочка, когда всё ещё было хорошо, – Я добегу до Пашки, ему отец крутую игрушку купил, я хоть одним глазком взгляну…

– Ясенька, солнышко, – обняла дочь молодая женщина, поцеловала в темноволосую макушку, – Посидела бы дома, поздно уже.

– Да где ж поздно-то? – ворчливо спорила девочка, выворачиваясь из материнских рук. – Посмотри за окно, мам, ещё светло совсем. Да и Пашка рядом живёт, если дворами идти, то всего-то три минуты. А если бегом, то полторы. Ты даже заметить не успеешь, что меня нет, я туда и обратно, нигде задерживаться не буду.

– Ну хорошо. Иди. Только обещай мне явиться через час.

– Может, полтора? – хитро улыбнулась Яся.

– Уболтала, плутовка. Беги, беги к своему Пашке.

Порывисто обняв мать и подхватив с тарелки румяный блинчик, девочка умчалась одеваться. Знать бы тогда! Знать бы!

Они жили на окраине города, в заводском посёлке, где блочные высотки спокойно соседствовали с деревенскими домишками – не город, не деревня, да и жизнь была соответствующей, не настроенной на современный лад. Носились по улицам ватаги детворы, играя в прятки и казаки-разбойники, гоняли на велосипедах, разрисовывали девочки классиками щербатый асфальт, прыгали через скакалку и резиночку, крутили обруч. Кричали из окошек родительницы, зазывая домой загулявшихся чад, и никто из местных родителей не боялся отпускать детей на улицу, те, сбиваясь в стайки, до темноты бегали по тихим дворикам.

Яся жила с мамой в деревенском доме, бегала в школу на соседнюю улицу, после уроков спешила в музыкальную студию и была вполне благополучным ребёнком, если бы не одно «но», так отличающее её от сверстников. Девочка частенько видела то, что только должно произойти, а также многое из того, что уже произошло. Мама с раннего детства внушала ей, чтобы никому и никогда не говорила она о своих способностях, уверяла, что от них только беды ждать, и Яся настолько привыкла скрывать свою особенность, что никто даже не догадывался о таковой.

Она стояла под окном и дыханием согревала покрасневшие, озябшие ладошки. Дом манил освещённым кухонным окном, но идти туда Яся боялась. Нет там больше мамы, нигде её больше нет, не чувствует Яся связи с ней. Девочка тихонько поскуливала от бессилия и отчаяния и не понимала, что ей делать теперь.

Скрипнула калитка за спиной, Яся невольно пригнулась, оборачиваясь на звук.

– Рудакова! – раздался от калитки звонкий мальчишеский голос, – Ты математику сделала? Дашь списать «домашку»?

Яся выдохнула. Всего лишь друг и одноклассник Генка Троицкий, а она-то чуть от страха не умерла.

– Сделала, – справившись с нервной дрожью, кивнула девочка. – Вот только…

– А ты чего здесь? – внимательно разглядывал Ясю мальчишка. От него не укрылось, что девочка сильно замёрзла. Покрасневшие руки, обветренное лицо, застывшие дорожки от слёз на щеках… – Чего домой не идёшь?

– Там… там… – Яся всё-таки разревелась. – Беда в доме, Трояк.

– Беда? – недоверчиво протянул Генка. – А что случилось?

– Не знаю…

– А говоришь беда… Что с тобой, Яська? Кукушка поехала? – посочувствовал мальчишка.

– Просто… я могу чувствовать то, что другим недоступно, – призналась девочка. – Я не была дома, но знаю, что с мамой беда. Её нет больше… А я вот… боюсь зайти. Уже, наверное, два часа стою, – доверительно пожаловалась она.

– Точно кукушка… – вынес вердикт мальчик. – Идём.

Яся вдруг поняла, как рада видеть рядом Генку, отчаянного хулигана и двоечника. С ним не страшно. Что бы ни случилось – не страшно. Одна бы она так и стояла, не решаясь зайти в дом. А появился Генка, всё решил за неё, взял за руку решительно, не слушая возражений, потащил к крыльцу.

– Не бойся. Я с тобой.

Яся нервно хихикнула. С тобой! Как громко сказано! Чем он, мальчишка двенадцати лет сможет помочь ей? Разве что беду разделить, но и это уже немало.

Дом встретил их неестественной тишиной, настолько гулкой, что уши закладывало. Ясин мандраж передался и мальчику.

– Ясь…, – прошептал он. – А мама твоя точно дома была?

– Да. Точно. Она никуда не собиралась. И потом… видишь, свет на кухне, так же шёпотом ответила девочка.

– Странно…

Щёлкнул выключатель, узкая прихожая осветилась жёлтым светом. Яся зажмурилась.

– Рудакова… ты это… постой здесь, я посмотрю.

Генка храбрился изо всех сил, показывать свой страх девчонке он не намеревался, но Яся слышала страх в неуверенном шёпоте, видела в скованности движений. Ничего. Она никому и никогда не расскажет, главное, чтобы не сбежал Генка, не оставил её один на один с потусторонним ужасом. Она кивнула, застыла, спиной вжавшись в стену, Генка неслышно двинулся по коридору, скрылся в комнате.

Одной стало невыносимо страшно, девочка, превозмогая накатившую слабость в ногах, медленно двинулась следом за другом.

Он перехватил её у двери в комнату, схватил в охапку, оттеснил обратно к двери, совсем по-взрослому, что-то торопливо зашептал в ухо. Девочка не понимала, мотала головой, вырывалась, но Генка держал крепко, увлёк на кухню, плеснул ей в лицо водой из стакана.

Яся тяжело и неуклюже осела на потёртый кухонный диванчик, Генка, не размыкая объятий, всё что-то неразборчиво шептал, ни слова не разобрать. Губы разомкнулись с трудом, сил хватило едва слышно выдохнуть два слова:

– Что там?

– Яся… Яся… – мальчишка растерял всю свою взрослость и стойкость, губы его дрожали, слова давались с трудом. – Там мама твоя… Она… Она…

– Умерла? Да?

Он лишь кивнул обречённо.

– Я хочу её видеть! – решительно заявила Яся. Ужас отступил. Чего уж бояться, когда всё, что могло случиться, свершилось. Самое страшное, да, но поправить… обратного хода нет, время не отмотать назад.

– Не надо, Ясь. Нам нужно вызвать… ну кого там положено… не знаю…

– Я пойду, – мотнула головой Яся. – Ты со мной, Трояк?

– Ты уверена? – Генка смотрел с сомнением. А сорвётся в истерику, и что он будет делать с ней? Пожалуй, присоединится.

– Да. С тобой. – мальчик протянул руку, уверенно сжал холодные пальцы девочки.

– Идём.

Мама лежала на кровати. На ней был серый домашний костюм с розовым зайцем на груди и почему-то одна тапочка на ноге. Вторая валялась возле двери. Шикарные каштановые волосы, предмет Яськиной зависти, разметались по подушке, казалось, женщина просто спит, но невидящий взгляд в потолок говорил сам за себя.

Яся смотрела на мать отстранённо, находясь в состоянии близком к шоковому, но, тем не менее, цепкий взгляд улавливал всё вокруг, складывая увиденное на полочку памяти. Пустые упаковки из-под снотворного, ополовиненный стакан воды на прикроватной тумбочке, горшок с цветком не на месте, земля в горшке мокрая, этого совершенно точно быть не могло, Яся всегда поливала цветы сама, сегодня – забыла. Так же не ускользнули от цепкого взгляда синяки на мамином запястье – но всё это вспомнится потом, когда придёт время, сейчас же Яся замерла почти у дверей каменным истуканом, не в силах ни пошевельнуться, ни даже заплакать. Так и смотрела на маму расширенными от ужаса глазами, забыв о Генке.

– Что она носила на шее? – вопрос друга прозвучал как бы издалека, только теперь Яся вспомнила о мальчике, медленно повернула голову, увидела, что он, хмурясь и кусая губы, крутит в руке пустую упаковку из-под таблеток.

– В смысле? – прошептала она.

– У неё на шее след, как будто сдёрнули что-то…, – торопливо пояснил мальчик. – Что это было?

– Шнурок кожаный с оберегом, – до девочки вдруг дошло. – Так… Генка, именно за ним они и приходили!

– Кто они? – Генка моргнул растерянно, взлетели вверх длинные белёсые ресницы.

– Те, кто убил её.

– Убил?! Она же… – он протянул Ясе упаковку. – Она же сама…

– Нет! – решительно тряхнула головой девочка. – Не сама. Здесь были двое. Одного она знала. Раз дверь открыла… Я чувствую запах мужского парфюма… И ещё… Запах лекарств. Таблетки не пахнут, тут другое… Да и таблеток таких в нашей аптечке не было.

– Офигеть! Яська, идём ко мне. Переночуешь, успокоишься… Нельзя тебе здесь.

– Ты думаешь, я сочиняю? – глаза девочки подозрительно сощурились, Генка отступил.

– Да нет… Но не оставаться же тебе здесь.

– Нет. Нельзя. Мне бежать надо, и как можно дальше. Мне здесь опасно, теперь на меня охоту откроют.

– Ты чего, умом тронулась? Кому ты нужна? – не поверил паренёк.

– Ты не понимаешь, Генка… – отчаялась что-либо объяснить Яся. – Ладно, идём к тебе. Я только вещи соберу… А ты протри упаковку от таблеток и всё, чего касался.

Мальчик не ответил. Спорить с человеком, который от горя разум потерял, себе дороже. Ну в самом деле, два часа под окном стояла, никто и не заметил, а говорит, опасность… Правда послушно сделал то, что девочка велела, протёр блистер краешком собственной футболки.

– Только…, – доставая из шкафа небольшую спортивную сумку, обернулась к нему девочка, – Ты своим, пожалуйста, не говори, что мама… – Яся осеклась, Генке показалось, невероятными усилиями ей удалось сдержать слёзы, но справилась, мотнула головой, снова посмотрела на него. – Не надо пока никому ничего знать. Я тебе потом всё-всё расскажу, а пока не спрашивай, ладно?

– Ну хорошо. Только… Ясь, полицию бы вызвать.

– Не нужно. Завтра с утра участковый дядя Ваня зайдёт, он всегда заходит, у него с мамой… отношения. А я сюда не вернусь.

– Совсем?

– Совсем. Мне опасно. И вообще, если оберег найти не удастся, через год… и меня не станет.

– Какие страшные вещи ты говоришь! – содрогнулся мальчишка. – Не сочиняешь?

– Нет. Мама чувствовала, будто знала, что погибнет из-за этого оберега, это не просто поделка из дерева, Ген. Это старинный оберег, его история начинается в середине девятнадцатого века. Он передаётся от матери к старшей дочери.

– И куда же ты? У тебя родня есть? – История оберега Генку не интересовала, куда больше волновал вопрос, что теперь станет с подружкой.

– Нет. Не знаю. Куда-нибудь.

– Ладно, подумаем. Ты собралась? Идём отсюда скорее, мне как-то не по себе, – стесняясь собственной трусости, признался Генка.

– Да. Пошли. Свет только не гаси, пусть так останется. Мы и так глупость сделали, в коридоре и в маминой комнате свет зажгли. – Яся подумала. – Давай через окно из моей комнаты выберемся, – решила она.

Генка жил с родителями в красивом трёхэтажном коттедже, попасть на третий этаж, которым мальчик владел безраздельно, можно было как из дома, так и со двора, что Ясю в сложившейся ситуации не могло не порадовать. Общаться с Генкиными родителями она была не готова. Более того, никому не нужно знать, где она проведёт эту глухую ночь, полную безысходной тоски и отчаяния.

Они пробирались огородами, Яся была уверена, что за домом кто-то наблюдает, выбрались из окна в задней комнате, пролезли через дыру в заборе, ломились напрямки, ломая голые ветки густого кустарника, стараясь не попадать в круги света, отбрасываемые тусклыми фонарями. Погони не было. Страх, в разы усиливающий восприятие, дал бы знать, он заставлял прислушиваться, ловил звуки, тени, доносил запахи. Всё спокойно кругом. Если и существовал надзор за домом девочки, то был он со стороны улицы, Генка и не подумал бы, рванул на улицу, так гораздо ближе, но Яся оказалась умнее, как бы ни была напугана и потеряна, а сообразила, как от слежки избавиться.

В Генкином доме всё было знакомо ей. Они дружили с самого детства, и сколько раз Яся была в гостях у него – не сосчитать. Стоило Генке протянуть руку в темноте, Яся перехватила её.

– Не включай свет, с дороги увидят, заинтересуются. Давай сначала шторы задвинем, – и сама уверенно двинулась к окну.

– Какая ты! – искренне восхитился мальчишка. – Всё просчитываешь!

– Это потому, что мне опасность угрожает, и тебя подставлять под удар не хочу, – устало ответила девочка, повалилась на пуфик и разразилась слезами. Генка, не зная, как утешить, мялся рядом, что-то говорил растерянно, больше междометьями, чем связным текстом, не знал, куда руки деть, а оттого беспрерывно чесал голову, взлохмачивая отросшие белобрысые вихры.

– Ясь, – наконец вымучил он что-то связное, – А хочешь, я дяде позвоню? Он с твоей бедой быстро разберётся. Он военкором работает, все горячие точки объездил.

– И что с того? – всхлипнула девочка. – Где тут боевые действия?

– Ты не понимаешь… Он крутой, он всё может! – Столько уверенности и гордости было в его словах, что Яся улыбнулась невольно.