Czytaj książkę: «Алена и Аспирин»
* * *
Часть первая
Воскресенье
Хрустнул осколок под каблуком.
Во всем районе не горели фонари. При свете звезд Аспирин шагал от гаража к дому.
Можно было выбрать длинный и относительно безопасный путь вдоль улицы, но Аспирин не был девицей и не боялся ночных разбойников. В подворотнях воняло, но он и к этому относился философски. Через несколько минут за ним закроется железная дверь подъезда. Консьерж Вася знает, что по воскресеньям Аспирин возвращается не в три и не в четыре, а всего лишь в полвторого, и, возможно, выйдет встречать…
Он включил карандаш-фонарик, свернул в подворотню и почти сразу остановился, увидев ее.
Поначалу ему показалось, что девочка нарисована на стене – такой неподвижной и плоской она казалась на фоне красно-сине-черных граффити. Но вот луч света упал ей на лицо, она зажмурилась, загородилась ладонью и плотнее прижала к себе плюшевую игрушку – вероятно, медведя.
– Ты что здесь делаешь? – вырвалось у Аспирина.
Он посветил фонарем туда и сюда: подворотня-тоннель была пуста. Тогда он снова перевел луч света на девочку – не на лицо, а на руки, крепко обхватившие неведому зверушку.
– Ты что здесь делаешь? – повторил он уже строго.
Девочка молчала.
На вид ей было лет десять. Никак нельзя было сказать, что это бродяжка, или нищенка, или несчастный ребенок, позабытый на улице пьяными родителями. Она не казалась даже испуганной. В движении, каким она обнимала игрушку, было больше застенчивости, нежели страха.
– Что, поссорилась с родителями? – предположил Аспирин и сразу почувствовал себя идиотом.
Девочка молчала.
– Что, так и будешь здесь стоять? – Аспирин злился все больше. – Сейчас придет злой дядя, насадит тебя на ножик… Где твои «шнурки»?
Девочка казалась удивленной. Не то перспективой встречи со «злым дядей», не то внезапным интересом, который Аспирин проявил к ее обуви.
– Ну пошли, – сказал Аспирин, в раздражении готовый отвесить девчонке оплеуху. – Пошли, сдам тебя в милицию, пусть они ищут твоих предков. Кретины, смотреть надо лучше за детьми…
Аспирин боялся, что девочка заплачет и тогда глупая ситуация перерастет в критическую. На самом деле он думал сдать находку консьержу Васе: тот был добрым человеком, раздавал в хорошие руки приблудных котят и щенков, а прошлой зимой устроил даже судьбу какого-то беспризорника.
Девочка смотрела ясным, внимательным, совершенно взрослым взглядом.
– Испугался? – спросила она наконец.
– Я?!
Он тут же понял, что девочка права. Он в самом деле испугался – не то ответственности, непонятно как свалившейся на него в этой подворотне, не то чего-то другого. Девочкиной тени проверх уродливых граффити?
– Ты что здесь стоишь совсем одна? – спросил он тоном ниже.
– Я не одна. Я с Мишуткой, – она оторвала наконец от груди и показала Аспирину светло-коричневого медвежонка с пластмассовыми глазами.
– С Мишуткой – другое дело, – устало пробормотал Аспирин. – Где твой дом?
Девочка неопределенно пожала плечами.
– Нельзя детям по ночам стоять в подворотне, – Аспирин сам себе казался старым безмозглым занудой. – Здесь опасно.
– Да, – согласилась девочка. – Он меня ищет. Он пришел за мной.
– Кто?
Девочка не ответила.
Аспирин прокрутил в голове вероятный расклад. Родители в ссоре, возможно, разведены. Или мать-алкоголичка, а ребенка отсудили отцу. Маловероятно, но мало ли. Короче, отец за ней пришел, а она с отцом почему-то идти не хочет. Бытовуха в полный рост. Ранне-подростковые проблемы.
– Так, – сказал он решительно. – Или ты со мной идешь, или… стой себе. Так что?
Девочка молча смотрела на него круглыми, как с открытки, голубыми глазищами.
– Я пошел, – сказал Аспирин с облегчением. – Семейные разборки – не по моей части.
Он направил луч света на щербатый асфальт под ногами и зашагал к выходу из подворотни. Впереди, в проеме арки, мерцали звезды. Как хорошо, что у меня нет детей, думал Аспирин, выходя под чистое летнее небо. Как хорошо, что я не женился тогда на Люське, думал он, сворачивая в проходной двор. Как хорошо, что я…
Мысль оборвалась. На детской площадке – где же еще? – под умирающей от удушья липой гнездились обкурившиеся малолетки.
А может, не обкурившиеся. А может, совершеннолетние. В темноте не разобрать. Не сосчитать огоньки сигарет, не спросить документы.
– Эй, ты! Иди сюда!
Аспирин мазнул по компании фонарем. Человек шесть. Одна девица. И, что самое неприятное – бультерьер.
– Не слепи, падла!
Рычание.
Аспирин погасил фонарь и тихонько отступил к выходу со двора. Может, сами отсохнут и сами отвалятся?
Не тут-то было.
– Иди сюда, говорят! Лучше будет!
– Что надо, ребята? – осведомился Аспирин по-деловому. – Я – ди-джей Аспирин…
Ржание. Эти дети либо не верили ему, либо не слушали радио.
– Аспирин-пидорин, прикурить не найдется? – звонко спросила девица.
Он отступал, не сводя глаз с собаки. У одного его приятеля когда-то была такая. Отгрызла средний палец на левой руке – собственному хозяину…
– Держи пса, – предложил он холодно.
Ржание. Девица заливалась громче всех. Какое неприятное сочетание, подумал Аспирин, – бабец и собака…
– Абель, фас! Оторви ему яйца!
Аспирин повернулся и побежал. Палку мне, палку, лучше железную, лучше заточку… Нет времени подобрать кирпич… темно… а баллончик, который целый год провалялся в сумке, сегодня остался в багажнике – лежит в гараже, полеживает…
Тускло вспыхнул фонарь у входа в подворотню. Этого света как раз хватило Аспирину, чтобы не налететь в темноте на мусорный бак. Он в последний момент вильнул в сторону, оглянулся и увидел в свете фонаря, как бультерьер, похожий на фаршированный бледный чулок, несется через двор, а вслед за ним бежит чудище о восьми ногах, четыре рта что-то вопят, восемь рук месят воздух…
Только теперь Аспирин вспомнил о девочке, которая по-прежнему стоит, наверное, в этой самой подвороте и прижимает к груди медвежонка.
Он подхватил с земли осколок кирпича, кинул в пса и почти попал. Тварь замедлила движение, но ненадолго.
– Скотина! Ты что делаешь! – орала девица. – Абель, взять!
Аспирин кинулся в подворотню. Свет фонаря насквозь простреливал бетонный коридор. Девочка, вопреки надеждам Аспирина, не убежала, услышав крики, топот и рычание, а только плотнее вжалась в стену.
Аспирин схватил ее за руку и потащил за собой. Зря, наверное. Он и сам, без балласта, бегал куда медленнее коротконогой собаки.
Подворотня закончилась. Девочка вырвала руку из руки Аспирина, обернулась и бросила медвежонка обратно, в проем арки, где на стенах прыгали тени.
Сначала он услышал крик – визг, вопль, разрывающий чьи-то голосовые связки.
И секундой спустя увидел огромную тень, выросшую на бетонной стенке поверх побледневших в страхе граффити.
Глухо ухнула собака. Что-то шлепнуло о стену и о пол. И сделалось тихо. Только топот ног, затихающий далеко-далеко…
В соседних домах стали зажигаться окна.
– Уходим, – сказал Аспирин, плохо соображая, ведомый инстинктом.
– Сейчас, – сказала девочка. – Мне надо забрать Мишутку.
Она вошла в проем арки, подняла что-то с асфальта, бережно отряхнула, прижала к груди. Аспирин глянул поверх ее склоненной головы: в подворотне было пусто. Далеко, у противоположного входа, лежал наполовину разорванный труп собаки.
– Идем, – сказала девочка.
Он схватил ее за руку и потащил прочь, стараясь держаться в тени и ни в коем случае не попадаться на глаза растревоженным сонным обывателям, чьи головы то здесь, то там выглядывали в окна, в форточки, с балконов.
* * *
– Неспокойно сегодня, – сказал консьерж Вася. – По всему району собаки, слышишь, разгавкались… Визжал кто-то – прямо жуть… Ты как дошел?
– Нормально, – соврал Аспирин. – Девочку вот… встретил…
Девочка смотрела на консьержа с приветливым интересом.
– Ночью? – удивился Вася. – Одна?
– С Мишуткой, – уточнила девочка.
Подошел лифт. К счастью, сквозь проем в сдвигающихся дверях Аспирин успел заметить Васино лицо: шагнул обратно и помешал дверным створкам сойтись.
– Ребенок потерялся, – сказал он Васе. – Завтра с утра буду звонить в милицию… искать родителей… не бросать же на улице, да?
Взгляд консьержа потеплел:
– Да… Это… Оставляют детей, где ни попадя… Расстреливать бы таких родителей на площадях…
Аспирин перевел дух и снова нажал на кнопку с цифрой «пять». Девочка молчала, поглядывала снизу вверх, гладила мишку по голове.
Лифт скрежетнул, останавливаясь на пятом. Аспирину пришлось несколько раз глубоко вздохнуть, прежде чем руки хоть немного успокоились и прыгающий ключ нашел замочную скважину.
– Заходи…
Зажегся свет. Девочка стояла посреди большой прихожей и щурилась – совсем как тогда в подворотне. Аспирина передернуло.
Не разуваясь, он прошел на кухню. Открыл навесной шкаф, отыскал початую бутылку коньяка. Плеснул в чайную чашку. Выпил. Если и отпустило, то совсем чуть-чуть.
Девочка по-прежнему стояла посреди прихожей – уже без туфель. Аспирин поразился, какие у нее чистенькие носки. Новые, в мелкую красную полоску.
– Как тебя зовут? – спросил он, прерывая паузу.
Она посмотрела на него укоризненно:
– А тебя как зовут?
– Ас… – он вовремя прикусил язык, потому что «Аспирин» – это непедагогично. – Алексей. Вот, надень тапки.
Она сунула ноги в «гостевые» женские шлепанцы, которые были на пять размеров больше ее ступни.
– Ты голодная? – спросил он равнодушно и чуть не взвыл от неестественности, фальши во всех этих бытовых манипуляциях. Тапки-кухня-пельмени-чай…
– Я не голодная, Мишутка голодный, – сказала девочка серьезно. – У тебя есть мед?
– Есть…
В кухне она уселась на табуретку, усадила мишку на край стола и сложила руки на коленях. Мишка сидел, скособочившись, глядя перед собой пуговичными глазами, свесив ватные лапы.
На одной был осколок стекла.
Аспирин, внутренне передернувшись, снял осколок при помощи салфетки. Выбросил в мусорное ведро.
– Так что насчет меда? – спросила девочка.
– Сейчас… Ему в блюдце положить или он может из банки?
– Все равно, – покладисто решила девочка.
– Ему гречневый, липовый или цветочный? – осведомился Аспирин.
Девочка мельком глянула на игрушку.
– Цветочный лучше. Но это не принципиально.
Аспирин чуть не выронил чашку, которую только что снял с полки.
– А ложку ему надо? – поинтересовался хрипло.
Девочка усмехнулась:
– Где ты видел, чтобы медведи ели ложками? Только в мультиках!
– А-а, – неопределенно сказал Аспирин. Поставил на стол перед мишкой стограммовую баночку цветочного меда. С усилием отвернул крышку. Отошел к мойке, встал, скрестив руки на груди, уставился, будто ожидая, что пуговичные глаза мигнут, игрушка потянется ватной лапой к баночке, зачерпнет мед и понесет, роняя капли, к вышитому на плюше рту…
Игрушка не шевельнулась. Девочка взяла медвежонка за лапу, засопела за него, наморщила нос:
– Мишутке нравится. Спасибо.
– Пожалуйста, – вздохнул Аспирин. – Ну а теперь, когда он поел…
– Где же он поел? Он только начал!
Аспирин посмотрел на часы. Половина третьего ночи. Пока удирали с места проишествия, пока плутали переулками, пока Аспирин решал, что делать дальше…
– У тебя есть домашний телефон? – спросил он безнадежно.
– Нет, – отозвалась девочка, «зачерпывая» медвежьей лапой мед и чавкая от воображаемого удовольствия.
– Ты вообще думаешь возвращаться домой?
Девочка взяла со стола салфетку и начисто вытерла мишкину морду. У нее были коротко остриженные розовые ногти. Чистые незагорелые руки. На свежей футболке – два летящих дракона, большой и маленький, и надпись: «Krakow. Learning to fly».
– Ты бывала в Кракове?
Девочка не ответила.
Аспирин плеснул себе еще коньяка. Руки почти перестали трястись.
– Что там было? – спросил он, глядя на полосатые гостьины носки.
– Где?
– Там.
Девочка вздохнула.
– Он за мной пришел… А я не хочу идти с ним.
– Отец?
– Нет. Он мне не отец.
– Отчим?
– Он.
– Кто?
Девочка вздохнула снова. Аспирин нервно потер ладони:
– Кто убил собаку?
Девочка кивнула на игрушечного медведя. Аспирин вспомнил полуразорванного бледного бультерьера.
– Вообще-то, – сказала девочка раздумчиво, – это они ее убили. Давно. Когда она гналась за тобой, она была уже мертвая.
– Взрыва вроде не было, – сам себе сказал Аспирин. – Может… у них оказалось с собой что-то вроде… ну… упало собаке под ноги и взорвалось.
– Мышка бежала, хвостиком махнула, – сказала девочка без улыбки, – яичко упало и взорвалось… Ты хочешь спать?
– Я шесть часов травил в эфире байки, – признался Аспирин. – Разговаривал с какими-то идиотами по телефону. Ставил на заказ идиотские песенки. Потом малолетние кретины подстерегли меня в подворотне и натравили бультерьера. А он возьми да и сдохни на бегу. Да не просто сдохни – разорвись…
– Ничего, – сказала девочка примирительно. – Ты выпьешь еще и заснешь.
– И когда проснусь, тебя уже здесь не будет, – мечтательно предположил Аспирин.
– Это вряд ли, – сказала девочка и обняла медвежонка.
Понедельник
Чудес не бывает, и потому в девять утра, когда Аспирин вышел, прихрамывая, на кухню, девочка сидела, скрестив ноги, на стуле перед идеально вымытым столом, смотрела в окно и еле слышно напевала сквозь зубы. Перед ней на металлическом подносе лежал обложкой вверх раскрытый паспорт Аспирина.
– Ты что?! – от возмущения Аспирин выругался, как не принято ругаться при детях, устыдился своей несдержанности и потому разозлился еще больше.
Девочка обернулась. На коленях у нее – вернее, на скрещенных пятках – сидел светло-коричневый медвежонок, смотрел на Аспирина пластмассовыми зенками. На полу у ножки стула стояла пустая баночка из-под меда.
– Значит, ты Гримальский Алексей Игоревич, тебе тридцать четыре года, – прокурорским тоном сообщила девочка.
– Слушай, ты, – выдавил Аспирин сквозь зубы. – Забирай… своего медведя и уходи. Чтобы духу твоего здесь не было. Считаю до десяти.
– Иначе что? – уточнила девочка.
– Проявил, блин, милосердие, – горько пробормотал Аспирин. – Приютил на ночь потерявшегося ребенка…
После вчерашнего ночного забега болели ноги и спина. Во рту было сухо и противно. В правом виске медленно и торжественно бухал миниатюрный кузнечный молот.
– Иначе, – он обогнул сидящую гостью, взял свой паспорт с подноса и почувствовал себя увереннее, – я вызову милицию.
– И что, ты скажешь, я делала у тебя в квартире ночью?
Аспирин позволил, наконец, ватным коленям подогнуться и тяжело опустился на табуретку. Девочка смотрела на него с интересом.
– Слушай, – глухо сказал Аспирин. – Я не знаю, кто и зачем научил тебя таким гадостям, но… есть же экспертиза, понимаешь? Мне не хочется этой грязи, но… Всем же будет ясно, что ты просто маленькая дряная испорченная вымогательница… понимаешь?
Девочка пересадила медведя на стол рядом с собой. Поудобнее сложила ему ватные лапы.
– Значит, это правда, – сказала отстраненно.
– Что? – почти выкрикнул Аспирин.
– Он говорил… он всегда говорит правду, – девочка задумалась, ее светлые брови стали похожи на два недорисованных значка «бесконечность».
– Детка, – сказал он с отвращением. – Убирайся. Иначе я никогда в жизни не совершу больше ни одного доброго дела. Даже котенку сосиску не дам.
– Напугал ежа голой задницей, – она ухмыльнулась. – Можно подумать, ты прямо мастер добрых дел! Прямо дедушка-Мороз!
Аспирин встал. Ему захотелось схватить маленькую дрянь за «хвостик» на затылке и, волоча за собой, доставить к входной двери и дальше; вместо этого он, выждав секунду, расхохотался.
Что за цирк, в самом деле. Почему он должен пугаться малолетней оторвы, которой, наверное, и одиннадцати лет еще не исполнилось?
Все еще посмеиваясь, он вернулся в комнату и поднял с постели телефонную трубку.
* * *
– Я не понял, – сказал Витя Сомов по прозвищу Вискас. – Ты притащил с улицы малолетку – в дом?
– Она ребенок совсем… Мне показалось…
– Ты притащил ее в дом?
– Ну, в общем, да.
Пауза.
– Не понял, – повторил Вискас угрюмо. – Нафига?
– Я был не в себе, – признался Аспирин. – Сперва на меня натравили бультерьера, а потом…
Он запнулся, не зная, как сказать рационально мыслящему Вискасу об иррациональном ужасе, случившемся в подворотне.
– Ты был трезвый? – уточнил Вискас.
– Я был за рулем. Я за рулем не пью.
– Молодец, – похвалил Вискас. – С охраны квартиру при девке снимал?
– Я вчера на охрану не брал.
– Почему?
– Ну… Не знаю. Забыл.
– Умница, – в голосе Вискаса было отрешенное удивление: рожает же земля таких идиотов. – Аспирин, я на тебя как-нибудь бомбил наведу. В воспитательных целях.
– Не надо, – сказал Аспирин и прислушался: девчонка в гостиной открыла, мерзавка, пианино и теперь бренчала по клавишам. – Слушай… По-моему, она ненормальная.
– Нормальнее тебя, – желчно заверил Вискас. – Присмотри там, что у тебя плохо лежит… А я приеду минут через двадцать.
– Ага, – сказал Аспирин с облегчением.
В соседней комнате девчонка беспорядочно давила на клавиши, как человек, впервые увидевший пианино. Аспирин посмотрел на часы, будто решая, успеет мерзавка разломать инструмент за двадцать минут или не успеет.
Витя Сомов заведовал службой безопасности в ночном клубе «Куклабак», где Аспирин «зажигал» по вторникам и пятницам. Однажды Витя по-дружески помог разрешить весьма щекотливую ситуацию – Аспирин въехал тогда в чей-то навороченный джип. Вискас считался интеллектуалом и всех без исключения штатных вышибал заставлял читать Мураками, но Аспирин ценил его не за это: Витя Сомов был идеальным собеседником, внимательным, немного медлительным, вокруг него, будто запах, распространялись уверенность и спокойствие, а дерганному после рабочего дня Аспирину спокойствия как раз не хватало.
Вызывать профессионала для встречи с ребенком – перебор. Аспирин проявил слабость и сам это понимал; ему было неудобно перед Сомовым. С другой стороны, девчонка по своей воле уходить отказывается, значит, надо брать ее… за руки? За плечи? За горло?.. Брать и тащить, а она, конечно же, будет визжать, и этот визг услышат соседи… Через несколько лет Аспирин поднарубит серьезных бабок и купит, наконец, дом за городом, обнесет высоким забором и посадит пса… только не бультерьера. Кавказскую овчарку. Будет жить без телефона, без телевизора, только музыкальный центр и компьютер.
Он снова прислушался: в соседней комнате звучала мелодия. Неискушенному слушателю показалось бы, что девчонка по-прежнему тупо перебирает клавиши, но Аспирин услышал: рваная, неумело исполняемая, полная странного обаяния мелодия. Несколько тактов – стоп – повтор, уже увереннее. Новые несколько тактов…
Он заглянул в комнату. Девчонка стояла перед инструментом, подбирала мелодию явно на слух, но не так, как это обычно делают дети. Не молотила одним пальцем – скользила левой рукой над октавами, а правой едва касалась клавиатуры, как слепая, читающая текстом Брайля.
Медвежонок сидел на пианино между антикварными часами и фарфоровой куклой, привезенной Аспирином из Германии.
– Ага, – сказала девчонка будто сама себе. Положила обе руки на клавиатуру. Взяла левой аккорд, правой повела мелодию – у Аспирина на секунду закружилась голова. Увиделась жизнь впереди – так безмятежно и радостно, как если бы он был школьником, отпущенным на пожизненные каникулы. Он шагнул к пианино, собираясь обнять и расцеловать эту чудесную девчонку, которая пришла, чтобы научить его по-настоящему жить – без депрессии и без страха, без мелочей, без накладок, жить и слышать музыку, жить и радоваться. Он положил ей руки на плечи; в этот момент фарфоровая кукла, надежно закрепленная на подставке, вдруг шагнула вперед, потеряла равновесие и грянулась прямо на клавиши.
Мелодия смолкла. Осколки рассыпались по ковру. Аспирин отдернул руки; кукольная голова, кудрявая и равнодушная, осталась лежать между «ми» и «фа» второй октавы.
– Это не я, – виновато сказала девчонка. – Она сама.
Аспирин потер виски. Голова все еще немного кружилась.
– Ты умеешь играть?
– Ну… нет, – призналась девчонка. – Я просто подбираю… А клавиши тут по порядку, так что ничего сложного нет.
– Что ты играла?
Девчонка присела на корточки и стала собирать черепки. Он увидел ее шею под светлым «хвостом» на затылке, позвоночник и острые лопатки.
– Это его песня, – сказала девочка, не разгибаясь. – Если ее сыграть правильно – уводит навсегда. Но сыграть правильно ее можно только на его дудке… Или, может, большим оркестром. Наверное. Если собрать виртуозов со свего мира, чтобы их было несколько тысяч человек… Тогда, наверное, получится. Наверное. Понимаешь?
Она выпрямилась. Остатки куклы лежали у нее на ладонях.
– Прости, – сказала она, глядя Аспирину в глаза. – Я тебя не очень огорчила?
– Брось в ведро, – сказал Аспирин.
Девчонка послушно прошла на кухню, и черепки грохнули о стенки полупустого мусорного ведра. Она вернулась, осторожно неся двумя пальцами голубое кукольное платье.
– Можно, я возьму себе?
– Возьми, – согласился Аспирин. – Ты кто?
– Ты бы сразу меня спросил, – девчонка робко улыбнулась.
– То есть?
– Ну, я все ждала, когда ты меня спросишь, кто я… А ты решил, что я попрошайка, или вымогательница, или еще чего похуже…
Аспирин уселся на диван. Закинул ногу на ногу.
– Ты кто?
– Я…
Она открыла рот, будто собираясь ответить тщательно выученный, давно приготовленный урок – и вдруг запнулась. Улыбка сошла с ее лица.
– Что это? – спросила она испуганно.
– Где?
– Звук…
За секунду до этого соседи сверху включили аудиосистему, и стены завибрировали, сотрясаемые басовитым «бух-бух».
– Соседи. Музыку слушают.
– Они глухие? – пробормотала девчонка после паузы.
– Они любят крутой драйв… Говори, от кого ты сбежала.
– Я не то чтобы сбежала, – девочка снова наморщила брови. – Я просто ушла.
– Что, из музыкальной школы тюремного типа?
– Нет. Из одного… очень хорошего места.
– Хорошего?
– Да. Я бы хотела когда-нибудь вернуться.
– Возвращайся сейчас!
Девочка вздохнула:
– Не могу. У нас с Мишуткой важное дело.
Она взяла медведя на руки и прижалась лицом к короткому светло-коричневому меху. Через секунду Аспирин с ужасом обнаружил, что она плачет.
– Ты чего?!
– Здесь… страшно, – пробормотала девочка. – Там, ночью… я очень… испугалась.
– Оно и понятно, – сказал Аспирин после паузы. – Я тоже. Но мы ведь… все в порядке, так?
– Нет, – девочка помотала головой, по-прежнему пряча лицо за Мишуткиной мордочкой. – Не в порядке… Ты меня боишься.
– Ерунда, – Аспирин подошел, присел рядом на корточки. – Слушай… Перестань. Хочешь, выпьем чая? У меня есть печенье…
Она кивнула, не поднимая глаз. Аспирин пошел на кухню, плеснул в чайник питьевой воды из пластикового баллона; в конце концов, его совести будет комфортнее, если нежелательная гостья уйдет накормленная и напоенная.
Чайник закипел, заурчал и громко щелкнул, выключаясь. Аспирин вытащил и картонную коробочку с пакетиками на нитках, бросил по одному в каждую чашку, залил кипятком. Выставил на стол тарелку с остатками позавчерашнего печенья.
– А Мишутке? – слабым от слез голосом спросила девочка.
Аспирин, помедлив, взял с полки третью чашку. Девочка усадила медведя на стол. Аспирин вздохнул – и плеснул ему тоже кипяточка.
– Видишь ли, – сказал, придвигая к девочке сахарницу, – я тебя не боюсь. Что за ерунда – почему я должен тебя бояться? Ты пей… Просто я разозлился, когда ты взяла мой паспорт.
– А он в коридоре под зеркалом лежал.
Аспирин вспомнил: в самом деле, получал позавчера на почте заказное письмо и потом бросил паспорт куда придется.
– Это не причина, – сказал он с нажимом. – Документы брать нельзя, особенно чужие, в чужой квартире, чужого человека…
– Мне нужно было узнать, кто ты.
Аспирин покачал головой, дивясь ее наивности:
– Разве об этом пишут в паспорте? Ну вот ты прочитала – и знаешь, кто я?
Девчонка опустила голову.
– Не обижайся, но есть же правила, – сказал Аспирин, довольный своей маленькой победой. – У тебя должны быть родители… или я не знаю, опекуны какие-то… и ты должна жить с ними. Такие правила.
– Они очень далеко, мои опекуны, – сказала девочка и странно улыбнулась. Такая улыбка пришлась бы впору морщинистой, умудренной опытом старухе. Аспирин насторожился.
– Где?
Девочка взялась за картонный «язычок» заварочного пакетика, с удивлением подняла коричневый мокрый мешочек над янтарной поверхностью чая.
– Ух ты…
Опустила и снова подняла.
– Ты что, никогда чай в пакетиках не заваривала? – тихо спросил Аспирин. – Из какой же ты глуши?
– Алеша, – девочка хлопнула сосульками слипшихся ресниц. – Не прогоняйте меня.
Аспирин едва не поперхнулся чаем.
– Я не прогоняю! Допивай себе спокойно… Ешь печенье… Но мы же не в лесу живем! У тебя должны быть документы… Свидетельство о рождении… И мне надо срочно уехать в командировку, – придумал он вдруг и загорелся этой идеей. – Да. Уехать. Надолго. Поезд через час.
Пока он говорил, девочка, кажется, внезапно потеряла к нему интерес. Ее глаза смотрели, не отрываясь, на серебряный колокольчик, украшавший кухонную полку.
– А что это?
И, не спрашивая разрешения, она протянула руку и взяла колокольчик за ушко.
– Поставь, – Аспирин нахмурился. – Ты что… тебя не учили, что надо сначала… это же чужая вещь! А ну-ка…
Девочка тряхнула колокольчиком. По кухне разнесся звон, слабенький, но чистый.
– Ля, – сказала девочка.
И тут же грянул дверной звонок – как будто раскудахталась сумасшедшая курица.
– Ну вот, – Аспирин встал. – Это пришел один человек, он тебе поможет.
Шагая к двери, он малодушно подумал, что в крайнем случае можно подарить ей колокольчик. Пусть только уйдет поскорей.
– Привет, – сказал Вискас, шагая через порог.
– Привет, – Аспирин старался не суетиться. – Чаю хочешь?
– Чаю? – Вискас подозрительно на него покосился. – Давай сначала решим твою проблему…
Они вошли на кухню, когда девочка, подняв острый локоть, осторожно наливала свой чай в блюдечко.
Вискас резко остановился, так что Аспирин едва не налетел на него, как Пятачок на Винни-Пуха.
– Чаепитие? – спросил удивленно.
– Она была голодная, – извиняющимся тоном пробормотал Аспирин.
– Вовсе нет, – тихо сказала девочка. – Просто… мы пьем чай. С Мишуткой.
И погладила медведя, отчего тот едва не упал тяжелой мордой в кипяток.
Вискас поглядел на Аспирина. Тот отвел глаза, будто говоря: ну, идиот, знаю…
– Как тебя зовут? – спросил Вискас девчонку.
Та низко склонилась над блюдцем, так что светлый волосок, выбившийся из-за уха, упал в чай и ужом поплыл по поверхности.
– Как ее зовут? – спросил Вискас Аспирина. Тот пожал плечами. – Что, даже имени не спросил?
– Н-не успел.
Вискас саркастически хмыкнул:
– Мало времени было?
– Да так как-то… – Аспирин взял с блюдца печенье и принялся лихорадочно его поедать.
– Ладно… Допивай, – сказал Вискас девчонке. – Поедем в детприемник.
– Куда?
– Если ты сейчас не скажешь, кто родители и где живешь, я отвезу тебя в приемник-распределитель, и там с тобой поговорят специалисты… педагоги, – Вискас нехорошо усмехнулся.
– Я не здесь живу, – сказала девочка тихо.
– «Сами мы люди не местные», – прогнусавил Вискас. – Значит, отправят домой. Если будут деньги. Давай, дохлебывай…
– Если надо денег на билет, я дам денег, – предложил Аспирин. Вискас покосился на него без уважения:
– Нам того и надо… Присосется и будет клянчить, клянчить, вымогать…
– Не буду, – сказала девочка еще тише. – Мне от него ничего не надо. Пусть только признает, что он мой отец.
Аспирин, жевавший печенье, все-таки поперхнулся и зашелся кашлем.
Вискас сел верхом на стул. Некоторое время смотрел на девчонку, которая прихлебывала чай, как ни в чем ни бывало. Перевел взгляд на Аспирина. Тот не мог говорить – давился печеньем.
– Че сказала-то? – спросил Вискас, буравя девочку глазами.
– Я его дочь, – девочка с достоинством выпрямилась на стуле. – Они с мамой… расстались. Я еще не родилась тогда. Вы его спросите – он помнит Любу из Первомайска, должен помнить…
– Какая Люба? – Аспирин наконец-то обрел дар речи. – Какой Первомайск?
– Люба Кальченко. Вы вместе в Крыму отдыхали.
– Какой Крым? Витя, это кошмар какой-то, она же все врет…
Профессионально-свинцовые глаза Вискаса сделались еще угрюмее.
– Алексей Игоревич, – сказала девочка тонко и жалобно. – Мне от вас ничего не надо. Мы проживем… Мама на инвалидности, работала тяжело, на вредном производстве, и у нее диабет… У бабушки пенсия… мне не надо никаких денег! Я только хотела приехать, посмотреть…
– Витя, она врет, – Аспирин нервно засмеялся. – Это… просто смешно. Просто балаган какой-то.
На широком лице Вискаса явно обозначилось отвращение.
– Эдак кто угодно может прийти и что угодно сказать, – сквозь зубы сообщил он девчонке. – Может, ты вообще моя дочь? Или Папы Римского?
По девочкиному лицу покатились слезы. Она сунула руку в задний карман джинсов и вытащила маленькую черно-белую фотографию; фото шлепнулось на стол, как козырная карта. Вискас и Аспирин одновременно над ней склонились. На когда-то глянцевой, а теперь потертой и поцарапанной карточке обнимались мужчина и женщина. Лицо женщины виделось четко, она была брюнетка лет двадцати, не красавица, но очень веселая. Лицо мужчины получилось смазанным – видно, он поворачивал голову в момент съемки. За спинами влюбленных пенилось барашками море.
– Это он, – сказала девочка и слизнула самую крупную слезу, докатившуюся уже до губ.
– Да тут же невозможно разобрать, кто это! – выкрикнул Аспирин. – И потом… – добавил он тоном ниже, – мало ли кто с кем когда обнимался… Это же не доказательство!
Вискас смотрел на фотографию. Свинцовые глаза не выражали ничего.
– Чего тебе от меня надо? – Аспирин отступил к окну. – Денег… сколько тебе надо, чтобы ты ушла?
– Ни копейки, – сказала девочка твердо.
– Леха, – Вискас поднялся со стула. – Можно тебя на минуточку?
Аспирин пошел за ним в прихожую.
– Какого хрена? – устало поинтересовался Вискас.
– Она врет, – прошептал Аспирин. – Я клянусь тебе. Не было никакой Любы из Первомайска.
– Можно подумать, ты всех их помнишь, – пробормотал Вискас. – Как она оказалась у тебя в квартире?
– Я привел…
– Ах, привел, ну так и уводи, – бросил Вискас через плечо и взялся за дверную ручку. – Сам решай свои семейные проблемы. Привет.
Дверь захлопнулась.
В кухне серебристо прозвонил колокольчик – «ля», как справедливо заметила девочка.
Аспирин поплелся в комнату. Лег на диван и закинул ногу на ногу.
Как с ним могла приключиться эта идиотская история?
Мама всегда говорила: характер – это судьба. Стоит один раз, только один раз проявить слабость, и в образовавшуюся щель потоком врываются несчастья. Аспирин даже нищим старушкам на улице никогда не подавал – навсегда исключил их из своего поля зрения. Аспирин спокойно съедал свой пляжный шашлык на глазах у шатающегося по берегу пацана-попрошайки. Как могло случиться, что он притащил в дом, в свой дом-крепость, куда не ступала нога постороннего, – приволок чужого ребенка?
