Czytaj książkę: «Онтологически человек: Истинное желание», strona 3

Какого круга, хотел спросить Ланс – но тут дану неуловимо покачнулась, и от нее отделились два двойника – справа и слева. И еще раз, и еще… С разных сторон, на самой грани слуха, поплыл шепот – Нимуэ… Нимье… Нинева… Ниниан… Ниниэн… Вивиэн. Вивьен. Вивиана.

Хоровод вокруг сомкнулся.

Двойники не были полностью идентичными – они отличались кроем серой одежды, прической, выражением лица – но глаза у всех были одинаковые, прозрачные и бешеные. Ланс вспомнил, как шарят прожектора в темном небе. Он попытался рассмотреть, что делает Мерлин.

Колдун стоял спиной к хороводу, лицом к озеру. Вдруг он припал на одно колено, упираясь ладонью в берег – и день вокруг померк, резко, как выключили свет.

На темном небе высыпали звезды – будто опрокинули солонку. Земля под ногами задрожала. Ланс прижал к себе Джиневру.

Слева, справа, со всех сторон вокруг них из земли рванулся черный лес, вспарывая небеса. Необъятные стволы, узловатые корни, извивающиеся, схлестывающиеся друг с другом ветви – выше, выше, выше, раскалывая на части небесный свод.

Джиневра вскрикнула, как пронзенная, и спрятала лицо на груди у Ланса.

Дева Озера напротив смотрела на них сурово и прямо. У той, что была слева, из неморгающих глаз катились слезы. Та, что была справа, запрокинула лицо к темному небу и беззвучно ахнула. По хороводу бежала рябь, но двойники не размыкали рук.

– Где мы? – спросил Ланс.

– В русле Реки… Реки… Реки… – отозвались голоса. Кто-то застонал за его спиной. Кто-то засмеялся.

Та, что стояла напротив, вскинула руку, не разжимая ладони – как в игре в «ручеек».

– Идите, – сказала она.

Куда, хотел спросить Ланс.

Джиневра высвободилась из его объятий и шагнула вперед, как сомнамбула. Ланс вдруг увидел, как от ее сердца тянется тонкая, не толще волоса, золотистая нить, и Джиневра нанизана на нее, как бусина на нитку.

Королева сделала шаг вперед. Потом другой – привставая на носки и выгибаясь, как лук, готовая то ли взлететь, то ли рухнуть лицом вниз.

Она вышла из хоровода и шагнула в тьму.

Ланс шагнул за ней.

[3x04] лилии

Ланс не видел и не знал, куда идет – просто что-то внутри него указывало направление, как стрелка компаса. Только его север был там, где была королева – даже если он ее не видел.

Он шел и шел, раздвигая тьму грудью, как стоячую воду, проталкивая себя сквозь нее – пока не лопнула какая-то невидимая граница, и Ланса не повлекло вперед, как ручей под склон холма – быстрее, быстрее, быстрее, с каждым шагом мир вокруг проявлялся все четче, четче и четче, тьма стала фиолетовой, потом розоватой, потом вспыхнула и превратилась в ослепительно-яркий день.

Ланс обнаружил себя посреди города.

Это был Камелот – и не Камелот.

Где-то внутри Ланса завыла предупредительная сирена.

Он не мог сказать, что ее вызвало – ватные облака в синем небе, беглая тень тополей на брусчатке, праздничный гомон толпы, развевающиеся штандарты на шпилях, дети, гоняющиеся друг за другом и размахивающие флажками, запах сладкой ваты и жженого сахара от лотков, крики газетчиков, гудки машин – все сливалось в равномерный гул, слитный, как шум прибоя.

Королева шла впереди, и толпа расступалась перед ней, как морские воды. Ланс побежал за ней.

Он нагнал ее у дверей собора.

Королева стояла на красном ковре, запрокинув голову вверх, туда, где солнечный луч плясал на золотом циферблате. Ланс вдруг понял, что не может разглядеть времени – стрелка двигалась, но, стоило ему моргнуть, оказывалась на прежнем месте. Он огляделся вокруг – люди по-прежнему улыбались и махали флагами, но церемониальные гвардейцы, вытянувшиеся у входа, не замечали пришельцев, и никто не обращал на них с королевой внимания – все взгляды скользили мимо, мимо, мимо, будто тут никого не было.

Королева оторвала глаза от часов и перевела взгляд на Ланса:

– Это наша свадьба, – тихо выговорила она. – Идеальное мгновение Артура – это наша свадьба. Коронация, объединение страны, свадьба… последняя галочка в списке.

Ланс понял, почему их не замечают – потому что на самом деле их тут не было. Он был в это время… где? В своей части в Кармартене, наверное. А королева была внутри.

Она вдруг закрыла лицо ладонями и замотала головой. Быстрый луч выхватил растрепавшиеся пряди вокруг ее головы – как корону во время затмения – и скрылся за облаком. Джиневра уронила руки, и стало видно, насколько она измотана – под глазами залегли тени, скулы заострились. Лансу захотелось обнять ее, чтобы утешить.

– Я должна, – прошептала она. – Я должна… – но не двинулась с места.

– Мы должны, – сказал Ланс, взял ее за руку и толкнул высокую дверь собора.

Она распахнулась без скрипа, но Ланс не столько услышал, сколько ощутил, как на высокой башне щелкнул, запускаясь, часовой механизм.

Между колоннами собора стелился красный ковер, упираясь в алтарь, и у алтаря стоял священник в странном наряде. А рядом с ним – король, в алом мундире и с лентой через плечо.

А рядом с ним стояла невеста – в платье с белым шлейфом, в диадеме, рассыпающей алмазные блики, и прозрачная фата трепетала вокруг нее облаком, скрывая ее черты.

Ланс почувствовал, как задрожала рука у Джиневры.

Ему вдруг стало очень спокойно, как за штурвалом. Гости, толпящиеся по обе стороны прохода, отдалились. Все стало четким, как чертеж. Голос священника приблизился рывком – будто настроили частоту.

– …и если у кого-то есть возражения против этого брака, пусть скажет сейчас – или молчит вечно.

– Есть, – громко сказал Ланс.

Слово раскатилось под сводами, дробясь эхом.

Медленно, медленно король повернулся – будто сквозь воду.

– Почему?

Они стояли уже совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки. С деталями творилось что-то странное – Ланс совершенно четко видел короля – светлые глаза, светлые брови, совсем молодое лицо – они что, ровесники? – и узор на наряде епископа – красная тесьма, золотые полоски и ромбы, какие-то сиреневые камушки, блики на стеклах очков над седой бородой – и полотнища флагов за его спиной – длинные, длинные полотнища шелка, львы и драконы, стоящие на задних лапах, вышитые стежок к стежку – но все, что вокруг, меркло, как при выходе из штопора.

Но это было неважно. Ланс посмотрел прямо на короля.

– Потому что вы уже клялись, – сказал Ланс.

Король мучительным усилием свел брови, будто пытаясь вспомнить:

– Я вас знаю?

– Меня зовут Ланселот, – сказал Ланс. – Вы посвящали меня в рыцари. После своей свадьбы.

Король не отнял руки от невесты, но заозирался. Ланс понял, куда он смотрит – сбоку стоял колдун, очень похожий.

– Мерлин, ты их знаешь? – спросил король.

Фальшивый Мерлин открыл было рот, чтобы что-то сказать, но Ланс посмотрел на него в упор и спросил:

– Как мое первое имя?

Тот застыл, будто остановили кадр кинохроники.

Ланс начал терять терпение.

– Он ненастоящий, Ваше Величество. Здесь все ненастоящее.

Король нахмурился:

– Кроме тебя?

– Нет, – сказал Ланс.

Джиневра выступила вперед.

Зрачки у короля расширились.

Ланс отступил на шаг. Теперь он видел их обеих ясно – одну, в белом шелке, в алмазном блеске, у алтаря, и другую, усталую, в измятом платье, у его подножия, и короля между ними. Странно было видеть, как король делает выбор – тот самый, который когда-то делал Ланс, и ошибся.

– Как… как тебя зовут? – запинаясь, спросил король.

Джиневра сделала шаг вперед и взяла его за руку. Сбоку, из тени, Ланс видел, как она улыбается, и как дрожит, бликуя, капля на ее ресницах.

– Это неважно, – тихо сказала она. – Неважно, кто я. Я пришла говорить с тобой от имени Камелота.

Король вздрогнул.

Джиневра продолжила:

– Ты нужен своей земле. Ты нужен своей стране, король Артур. Она ждет тебя.

– Кто ты? – спросил король. – Почему ты здесь?

Джиневра опять мотнула головой:

– Это неважно. Я здесь, потому что я… – она на миг отвела глаза, – потому что я поклялась однажды. Я… – она замерла, переводя дыхание, – я не могу предложить тебе ничего. Ты никогда не будешь счастлив там, как здесь. Там… там только пот, кровь и слезы. То, что там, снаружи… никогда не будет лучше того, что тут. Никогда не будет лучше твоей мечты. Просто… просто вырвать мечту из реальности – это все равно, что вырвать сердце.

Пожалуйста… – голос ее упал до шепота. – Пожалуйста, возвращайся.

Король медленно посмотрел на нее. Потом на свою невесту.

Джиневра тоже повернула голову и посмотрела на стоящую у алтаря. Медленно и очень печально улыбнулась.

– Если хочешь, возьми ее с собой. Я не смогу дать тебе больше.

Король провел рукой по лбу, не отрывая глаз от невесты. Она все это время не проронила не слова. Всех остальных она как будто не видела.

– Джин, – спросил вдруг король. – Какие у тебя цветы любимые?

Невеста нахмурилась:

– Почему ты спрашиваешь?

Король мотнул чубом:

– Неважно. Просто скажи.

– Какое это имеет значение?

– Я тебя прошу. Просто ответь.

– Да какая разница?!

Король поднял голову к потолку – туда, где сходились своды, и по узорному потолку летели друг за другом облака, птицы и ангелы.

Послышался тихий шорох, как от дождя. Ланс оглянулся – это с тихим звоном осыпались вниз разноцветные витражные стекла, пропуская внутрь лучи, прямые и острые, как копья.

Король, не отрываясь, смотрел вверх, на осыпающуюся под его взглядом мозаику.

– Я стоял на страже у менгиров… однажды, – сказал он. – Дева Озера привела меня туда. Я говорил ей о том, что знаю… о том, что люблю в Камелоте. Чтобы защитить его. И оно уходило… уходило от меня насовсем. Она спросила меня – какие букеты любит Джиневра? Я ответил ей. И забыл. – Он опустил голову и посмотрел прямо на Джиневру. – Так и не смог запомнить заново.

Губы у Джиневры задрожали.

– Лилии, – едва слышно выговорила она.

– Лилии, – король кивнул и решительно шагнул к ней.

Король наклонился поцеловать ее – и свод собора обрушился, погребая их под собой.

Если бы мир и правда кончился на этом, было бы легче. Но он померк – и возник снова.

Артур поднял голову и огляделся.

– А, – сказал он. – Авалон.

Он обнял ее за плечи и повел куда-то сквозь сиреневые сумерки. Джиневра прижималась к теплому боку и кусала губу, радуясь, что ее лица не видно в темноте. Следовало договорить недоговоренное, но стоило ей об этом подумать – и ноги подгибались. Еще немного, уговаривала она себя, утыкаясь носом ему в плечо и жадно втягивая запах. Еще немного, еще не сейчас.

Впереди показался дом, мягко светящийся, как аквариум. Артур подошел к нему, и тот открылся. Джиневра даже не удивилась, откуда Артур тут все знает.

Внутри… внутри было очень похоже на их охотничий домик – вешалка из оленьих рогов в прихожей, пол из светлого дерева, пестрое покрывало на постели. Только камин был авалоновский – стеклянный куб, в котором танцевали языки пламени, и странные свечи, расставленные по всему периметру вокруг – холодные, не источающие тепла. Джиневра задела одну подолом, но свеча даже не дрогнула.

Артур остановился посреди комнаты, стаскивая перевязь с ножнами.

Джиневра отступила к окну.

В парадном мундире, нарядный и красивый, Артур был очень похож на того, фальшивого, который остался в Камелоте. Только этот был настоящий, а тот… Джиневра до сих пор не могла объяснить волну стылого ужаса, которая поднималась откуда-то из живота при каждом воспоминании.

Артур почувствовал взгляд, поднял голову и улыбнулся ей.

– Не смотри на меня так! – Джиневра отвернулась к окну и закрыла лицо руками. – Не смотри на меня так, иначе я не смогу!

– Что не сможешь, Джин? – озабоченно спросил Артур.

За окном стоял мрак. В стекле проступало ее отражение, и сквозь него – призрачный силуэт за ее спиной.

– Не смогу сказать, – Джиневра сжала себя за плечи. Лица Артура у отражения не было видно, и это было хорошо. Так было проще. – Я просила… я просила тебя возвратиться ради Камелота. И это была правда. Я сказала, что я никогда не сравнюсь с твоей мечтой. И это тоже правда. Чего я не сказала… – горло ныло, как один сплошной синяк, и слова приходилось выталкивать наружу через силу. – Что, когда ты ушел в Аннуин, я пожелала, чтобы ты вернулся ко мне. И никогда не покидал меня. И ты вернулся… только я быстро поняла, что это не ты. Потому что я знаю, что ничто и никогда не встанет выше Камелота в твоем сердце. Тогда… тогда мне стало страшно, и я попросила Ланса увезти меня. Блейз привез нас на Авалон, Мерлин отправил нас в Аннуин… остальное ты знаешь. Теперь ты здесь. Но этот… это… этот… в Камелоте. На твоем троне.

Джиневра замолчала. Артур тоже молчал, и его молчание наполняло комнату, как вода – трюм тонущего корабля.

Но, когда он заговорил, он сказал совсем не то, что она ожидала.

– Правду сказала Грейс…

Джиневра резко обернулась:

– Кто?

Артур отошел и сел на постель, упершись локтями в колени.

– Я не рассказывал тебе про Грейс?

– Нет.

Артур резко откинулся на спину, будто его толкнули в грудь ладонью. Потер переносицу, закинул руку под голову и уставился в потолок. Под потолком от свечей ходили тени. Джиневра не выдержала, подошла и села рядом на край, чтобы видеть его лицо.

– Это было еще до тебя… и еще до моей коронации. Дела шли ни шатко ни валко, на окраинах шла вялая грызня, Пеллинор был регентом и тащил большую часть обязанностей, я очень старался не отставать, но… я был мальчишка, сама понимаешь. Я встретил Грейс и потерял голову. Она была авиатрикс. Самолет ее назывался «Тифон», она звала его «Ворчун», из-за двигателя… она постоянно с ним разговаривала в воздухе – «давай, малыш», «молодчина, поддай газу…» Я иногда путался, к кому из нас она обращается… – Артур заметил, как Джиневра на него смотрит и осекся. Вздохнул и продолжил. – В общем, так все и шло. Потом меня короновали – наконец-то! – и я пришел к ней и сказал, что хочу видеть ее своей королевой. Она засмеялась и сказала – у меня нет титула. Я сказал – я дам тебе какой угодно титул. Тогда она взяла мою ладонь, приложила к своему животу и сказала – чувствуешь шрам? Это мой первый самолет разбился. Я никогда не дам тебе наследника, сказала она. Но я был мальчишка, и я был упрямый, и я сказал – разве император Пий не усыновил Марка Аврелия? И тогда она поцеловала меня и сказала – Артур, я никогда не буду твоей королевой. Почему, спросил я. И она ответила – потому что я не хочу.

Меня будто молния ударила, а она сказала – Артур, королевой при тебе может быть или хорошенькая куколка на троне – или женщина, которая ради долга умеет наступать себе на сердце. Я слишком сильна для первого и слишком слаба для второго. У меня есть мой самолет и мои небеса, Артур. Ты хороший мальчик, но я не брошу свою жизнь под ноги твоей судьбе.

Все, что я смог выдавить – значит, ты с самого начала знала, что это не навсегда? А она посмотрела на меня удивленно и спросила – разве Пеллинор не сказал тебе?

Я пошел к Пеллинору. Наговорил ему глупостей, конечно… Пеллинор посмотрел на меня и сказал – я служил Утеру до того, как он сошелся с Игрейной, и я служил тебе все это время. У Пендрагонов горячая кровь, а нам уже хватило одной усобицы. Разве я не прав, попытавшись предусмотреть все?

Ты прав, сказал я. Но скажи, сколько ты предложил Грейс за меня, чтобы я знал, во сколько меня оценили.

Новый двигатель для ее самолета и содействие в перелете до Хай-Бразил, сказал Пеллинор.

Хорошо, сказал я. Пусть получит и то, и другое.

Мне… мне надо было попрощаться с ней, но, правду сказать, я не смог.

Но потом я поклялся, что буду сам выбирать, кого любить… И я выбрал тебя.

Артур сел и посмотрел на Джиневру серьезно и без улыбки:

– Я смотрел, как ты ведешь себя, как ты говоришь с людьми… как ты улыбаешься, как ты двигаешься, как ты принимаешь решения… Мне… – он протянул руку, будто хотел коснуться ее щеки, но тут же отдернул, – мне всегда было легко любить тебя. Но я король. Я не могу выбирать только сердцем. Я мог желать других женщин… но я никогда не желал другой королевы. Ты пожелала другого – но вернулась за мной в Аннуин, хотя могла оставить себе трон, корону и короля, который бы больше тебя устраивал. Это единственное, что имеет значение.

– Значит, ты не сердишься на меня? – спросила Джиневра.

Артур покачал головой:

– Ты так спрашиваешь, будто у меня есть выбор, сердиться или нет. Эту ситуацию заварили мы оба, и больше решать ее некому.

Джиневра взяла его лицо в ладони:

– Я спрашиваю не короля, – тихо сказала она. – Я спрашиваю любимого.

Артур судорожно вздохнул. У него сделалось совсем юное лицо – мальчишеское и беспомощное.

– Джин, – выдохнул он. – Ох, Джин. Поцелуй меня, и все пройдет.

Ланс пришел в себя посреди леса. Уже по запаху было ясно, что это не Авалон – откуда-то тянуло костровым дымом. Ланс пошел в ту сторону, отбиваясь от зудящего комарья, и вскоре вышел к костерку.

У огня сидел Блейз и чистил грибы.

Ланс молча подошел и сел к огню.

Блейз так же молча зачерпнул из котелка чая и протянул ему. Ланс взял помятую жестяную кружку и сел рядом.

Огонь трещал. Снизу от реки тянуло холодом. Над рекой медленно проступали бледные звезды. Чай был черный как чернила и на вкус такой же.

– Блейз, – спросил Ланс. – Зачем все?

Блейз моргнул близорукими глазками, вздохнул и пошурудил в костре. Вверх ринулся сноп искр.

– А что, было б лучше, если бы ничего не было?

Ланс поболтал кружкой. В черном отразился алый блик.

– Не знаю. Нет, наверное.

[3х05] мальчик

– Бифштекс. И салат. И апельсиновый сок, Джин, хочешь апельсиновый сок? – В стене белел квадрат матового стекла. Артур прикладывал к нему руку, загадывал желание, стекло исчезало, и появлялось то, что он просил. Артур сиял, как фокусник, вытащивший зайца из шляпы. – Давай попробуй, это просто!

Джиневра приложила ладонь к стеклу. Отняла и с сомнением посмотрела на Артура.

Стекло исчезло, и на полке обнаружился кусок торта на фарфоровом блюдце.

– Видишь! – обрадовался Артур. – Я же сказал, что просто!

Джиневра взяла блюдце и села за стол. Торт был многослойный, с розовой глазурью и толстым слоем крема между коржами. Джиневра отломила кусочек, положила его в рот и поняла, что сейчас заплачет.

– Невкусно? – встревожился Артур.

– Вкусно. Именно это меня и беспокоит. – Она принялась разламывать ложечкой бисквит – пополам, еще раз пополам, еще раз пополам. – Мне было пять лет. Няня испекла мне торт на день рождения – сама, представляешь? Розочки эти кремовые… – Джиневра закусила губу. – Все, как я помню! – Она отбросила ложечку. Ложечка жалобно зазвенела. – Но это же не он! Не тот самый торт!

Артур пожал плечами:

– Магия, – пробурчал он с набитым ртом. Похоже, это нисколько не портило ему аппетит.

Джиневра бросила взгляд в окно. За крыльцом шла высокая трава и чуть заметная тропа через нее. За травой на камне, обхватив колено, сидела дану, бледная и неподвижная, как кладбищенская статуя.

– Я не доверяю этому месту, – сказала она вслух. – Мне нужно многое с тобой обсудить, но не здесь.

Артур внимательно посмотрел на нее.

– Дану помогли нам.

– Да. Но мы не знаем, почему. Что вообще Мерлин забыл в Камелоте?

Артур взъерошил себе затылок:

– Мерлин воюет с нечистью. Фир болг и дану были когда-то одним народом, у них какая-то старая распря. В этом наши интересы совпадают.

Джиневра незаметно сжала запястье за спиной. Не сейчас. Вместо этого она сказала:

– Нам пора домой. В Камелот.

– Согласен, – сказал Артур. – Давай так – я сейчас пойду найду Мерлина, выясню, что да как, и вернусь. Я быстро. Это безопасное место, с тобой ничего не случится. Даю слово. Ты продержишься без меня?

Джиневра потеребила цепочку на шее.

– Да.

– Умница, – Артур поцеловал ее. – Ничего не бойся.

Дверь захлопнулась за ним, отрезая солнце.

Снаружи было так ярко, что Артур сперва зажмурился. Он пересек поляну и обнаружил за травой широкую желтую полосу, выбегавшую из-за деревьев справа и уходившую за деревья слева. Артур пригляделся и понял, что это листья, только выложенные плотным рядом, как черепица на крыше.

По ту сторону полосы на валуне, обхватив колено, сидела Нимуэ.

Артур помахал ей рукой. Дану кивнула, поднимаясь.

– Не наступай на черту, пожалуйста.

– Ладно… – он перешагнул через листья.

– Это чтобы мне не слышать ничего, – пояснила дану. – Вы… очень громко чувствуете.

Артур против воли смутился.

– У вас с Джиневрой все в порядке? – спросила дану.

Артур заложил два пальца за пояс:

– В общем, да.

– Хорошо, – дану кивнула. – Я рада, что вам удалось вернуться благополучно. Джиневра и Ланс нашли тебя.

Артур потер шею:

– Ланс, да… кстати, где он?

– С Лансом все в порядке, – сказала Нимуэ. – Его подобрал Блейз. Вы сможете встретиться с ними под Кармартеном.

Артур кивнул:

– Ладно. А где Мерлин? – спросил Артур.

Дану отвела глаза.

– Он… здесь. Но не весь.

Артур нахмурился:

– Это как?

Дану нервно заправила прядь за ухо.

– Я… я думаю, тебе лучше самому у него спросить.

Это был необъятный ствол, полый внутри. У самых корней его рассекала щель, и там, как на пороге, спиной наружу, сидел Мерлин.

Вокруг ствола шла истерически-желтая полоса. Опять листья.

– Не заступай за черту, – тихо сказала Нимуэ.

Артур кивнул.

– Э… привет, – сказал он в ссутуленную спину.

Что-то щелкнуло и заскрипело. Потом раздался треск. Мерлин положил рядом с собой вырванный листок.

Артур посмотрел на Нимуэ. Нимуэ кивнула. Артур наклонился и взял записку.

«Извини, говорить голосом не могу».

– А, – сказал Артур. – Ну, ничего, бывает.

Мерлин яростно зашуршал.

«Во-первых, я очень рад, что с тобой все в порядке. Джиневра вынула тебя из Аннуина. Она молодец.

Во-вторых, я приношу свои извинения. Я не предусмотрел всего.

В-третьих, судя по всему, мы добились своего – Камелот не может теперь быть атакован извне. Побочный эффект – Камелот закрылся. Проникнуть туда теперь не легче, чем в любой локус. Нимуэ откроет вам проход, но не сможет пройти сама. Пойдете через менгиры, Блейз вас встретит».

Почерк был инженерный, четкие печатные буквы с уставным наклоном вправо, ровные параллельные строчки – но они шли наискось и в разлиновку не попадали. Слово «не предусмотрел» было нацарапано так, что ручка почти прорвала листок.

– Ты сам-то как? – спросил Артур.

«Немного не в форме. Работаю над этим».

– Мерлин, – сказал Артур. – Повернись, а?

Затрещала вырываемая бумага. Мерлин наклонился куда-то вперед. Артур не сразу понял, что он делает, но тут колдун развернулся. К лицу его был привязан листок все той же желтоватой бумаги в клетку – собранная на коленке маска из бумаги и пары шнурков. Прорезей для глаз в ней не было. Нижний край листка колыхался – видимо, дышал Мерлин все-таки по-человечески.

Если бы он специально хотел придумать что-то жуткое, у него бы не получилось лучше. Артур открыл было рот, чтобы попросить его снять эту дрянь, но потом подумал, что, может, самому Мерлину неловко, когда на него такого смотрят.

Некоторое время они так стояли – Мерлин, замерев в узкой расщелине, и Артур, положив руку на эфес меча. Экскалибур всегда придавал ему уверенности. Потом Артур коротко склонил голову и сказал, старательно глядя в верхнюю часть листа, туда, где должны были быть глаза:

– Я благодарю тебя за все. За помощь Камелоту. Мне и Джиневре.

Мерлин резко отвернулся. Заскреб пальцами по стволу, несколько раз дернул кадыком – Артур подумал, что Мерлин что-то все-таки скажет, но тот мотнул головой и принялся поправлять кривой шнурочный узел над острым ухом.

Нимуэ скользнула мимо Артура и взяла колдуна за руку.

– Это было очень важно для нас, – сказала дану. – Может быть, еще важнее, чем для тебя.

Мерлин отсалютовал двумя пальцами, коротко поклонился и сделал шаг назад, сливаясь с тенью. Нимуэ сделала шаг вперед – почти прыгнула, стараясь не наступать на широкую желтую полосу. Подняла голову, всматриваясь куда-то поверх деревьев. Артур посмотрел туда – в голубом небе проступала луна, белая, как облако.

– Обычным путем в Камелот не попасть, – сказала дану. – Но завтра полнолуние. Менгиры откроются, и я вас проведу, а там Блейз вас встретит.

– Мерлин написал, да, – кивнул Артур.

Дану вдруг прижала руки к груди и судорожно вздохнула. Артур встревожился.

– Нимуэ?

Губы у нее задрожали, и выражение стало почти человеческое.

– Я надеялась… я надеялась, что он сможет заговорить с тобой.

– Чем его так приложило?

Дану отвела глаза.

– Это что-то людское. Я не знаю.

Нимуэ протиснулась внутрь ствола.

Дерево было не дерево и ствол был не ствол, конечно, просто лучшее, что она могла сделать, чтобы зафиксировать ситуацию. Воплощенная метафора.

Мирддин был внутри – сидел на земле, упершись спиной в одну сторону ствола и ногами – в другую. Нимуэ осторожно опустилась на колени рядом, протянула руку и сняла бумажную маску. Открылось лицо – человеческое, только застывшее в гримасе – усмешка во все зубы, будто у маски в древнем театре, и над ней – полные ужаса, совсем не смеющиеся глаза. Зрачки не реагировали на свет. Она коснулась уголка губ – лицо было застывшее, как пластиковое.

Мирддин перехватил ее руку и прижал к виску.

«Хорошо, что ты здесь. Как там снаружи?»

«Ты не видишь?»

Мирддин покачал головой.

«Не могу. Не могу перестать смотреть… – он судорожно вздохнул, – туда. Извини. Залип».

«Я могу чем-нибудь помочь?»

«Ты помогаешь».

Он попытался улыбнуться внутри себя – по-настоящему, не судорогой, но все равно сквозь эту улыбку сквозило бездной, в которой он застрял. Как в мороз холодом из-под раскрытой двери. Безнадежностью, бессмысленностью и отчаянием. Нимуэ думала, что со временем привыкнет – с людьми всегда что-то происходит, и с этим никогда нельзя ничего сделать – но получалось плохо.

Она не успела спрятать эту мысль – Мирддин встрепенулся и прижал ее к себе свободной рукой.

Стало только хуже – теперь она не видела его лица, только слышала мысли, быстрые и сбивчивые, как шепот, и чувствовала, как чужое сердце бьется где-то рядом.

«Можно. Можно что-то сделать. Хотя бы… хотя бы помнить, что на этом все не заканчивается. Не заканчивается на людях, не заканчивается на безнадежности… что есть что-то еще. Это очень много, я не могу объяснить тебе, до какой степени. Я… я не могу сейчас двигаться, и не могу говорить вслух, и не могу видеть… но я могу слышать, и могу ощущать, и могу чувствовать запах… могу помнить, что есть что-то еще. Кто-то еще. Авалон. Ты».

Слова бежали от сознания к сознанию, завиваясь цепочкой символов, это была правда, правда, ничего, кроме правды, и все время Нимуэ чувствовала напряжение – будто Мирддин говорит с ней и одновременно спиной зажимает дыру в плотине.

От всего этого хотелось плакать, но сейчас было не время и не место. Нимуэ вздохнула, делая себя как можно прозрачней – позволяя войти сюда, внутрь, через узкую щель в разбитом стволе, толще воздуха, голубой и стеклянной, зеркалу озера, опрокинутому вверх, в небеса, к верхушкам сосен, влажному запаху палых листьев, стуку дятла по стволу, треску ветвей, по которым гоняются друг за другом белки, дрожи плавников, отзывающихся на движение теней меж водорослей, в темноте, стремительно и бесшумно расступающейся перед карпом воде, солнечному лучу, внезапно рассекающему тучи, воздух и озеро до самого дна.

По другую сторону себя она чувствовала теплые руки и дыхание – как Мирддин обнимает ее, сидя на земле, вглядываясь поверх ее головы в прорезь между реальностью и реальностью.

«Ты права. Это стоит видеть».

Нимуэ ощутила, как Мирддин улыбается внутри себя – наконец-то! – и обернулась.

– Ты видишь?

Мирддин покачал головой. Он сидел, уткнувшись подбородком в колено, прикрыв веки, так что лицо в сумраке выглядело почти обычным. Белый лоб, отросшая темная прядь, широкие брови вразлет, складка между них. Нимуэ провела по ней, чтобы разгладить, но ничего не вышло.

«Я не вижу. Не смогу увидеть, пока не разберусь. Значит, нужно пойти и разобраться».

Мирддин потянулся – вслепую, но безошибочно – поцеловать ее. Потом откинулся назад, опираясь на ствол – и пропал, оставив от себя только пустую оболочку.

Оскаленный в усмешке рот, наконец, закрылся.

Мирддин сидел в пыли на середине проселочной дороги. Прямо перед ним валялся медальон на сорванной цепочке – часики со стеклом, треснувшим от удара на землю. Секундная стрелка судорожно подергивалась, не двигаясь с места. Крышка распахнулась от удара. На обратной стороне маячила миниатюра – Утер, Игрейна, Артур.

У Утера был похожий медальон – правда, не с миниатюрой, а с двумя прядями волос – его и Игрейны. Прядь Игрейна послала ему еще когда они были любовниками. Это казалось ей менее компрометирующим. Сейчас он валялся где-то под обломками машины. Потом его найдут, и Пеллинор отдаст его Артуру – предварительно приказав отмыть от крови. Потом Артур положит его в стол, потом покажет одному своему советнику… потом советник сделает анализ, выясняя отцовство, мимоходом удивится остаточным посторонним следам – и выкинет из головы.

До поры до времени, пока не провалится в прошлое. Чужое прошлое. В одно-единственное микромгновение чужого прошлого.

Мирддин уже видел это место раньше – когда они вместе с Артуром и Нимуэ пошли за Красную Реку.

Река. Великий поток, несущий кровь и слезы за пределы времени. Спаивающий разломы в человеческой душе. Наполняющий происходящее смыслом.

Это был разлом Артура. Мирддин даже представлял, как и почему произошедшее имело для Артура смысл. Как оно сделало Артура тем, кем он является. Изнутри Артура это имело смысл. С другой стороны Реки, из-за пределов времени, это имело смысл. Оттуда, где все сходится воедино. «Ничто не пропадет, но все преобразится».

Но Мирддин знал, что если сейчас поднимет взгляд от сломанных часов, валяющихся в пыли – то увидит перевернутую машину, металл, скомканный всмятку, как фольга, женскую кисть с двумя обломанными ногтями, высовывающуюся из разбитого окна, и светловолосого мальчика, у которого сбоку, слева, расплывается по рубашке темное пятно.

Это не помогало, конечно. Мирддин прекрасно знал, что даже если закрыть глаза, все это – искореженные тела, стремительно тормозящие машины эскорта, пыльная дорога – все это останется на обратной стороне век. Как вытатуированное.

Это было… это было нечестно. Пусть Река – это Река, Мирддин был готов платить собой за знание, которое она давала, но он делал это добровольно. Нимуэ делала это добровольно. Даже Артур – уже взрослый, уже ставший королем Артур делал это по своей воле. Но то, что происходило здесь… нельзя требовать, чтобы человек выдерживал такое. Не давая никакого выбора.

От мысли, что это все могло бы быть сделано… специально, Мирддина начинало тошнить. Ничто нельзя покупать такой ценой. Ничего нельзя желать за такую цену. Даже того… даже того, что ждет на той стороне Реки. В конце времени.

Но перестать желать, чтобы продолжало существовать то, что получило существование в результате… в результате того, что он видел сейчас вокруг, тоже было невозможно.