А мы до невесомости крылаты… Девочка Грусть

А мы до невесомости крылаты…

Девочка Грусть

Марина Александрова

© Марина Александрова, 2018

ISBN 978-5-4490-2433-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Девочка Грусть

Люди птиц из клеток выпускали, чтоб самим свободными стать. (В. Высоцкий)

мне и мир без тебя…

время не сможет ни вылечить, ни спасти —

только внушить нам иллюзию дня и ночи.

ты говоришь, что мне рано ещё грустить,

я говорю, что случилось грустить досрочно.

время – лишь счетчик минут, обещаний, встреч…

в сущности – мы назначаем друг другу сроки,

ты говоришь, что не хочешь меня обжечь,

я говорю, что твои не страшны ожоги.

вот и зима на пороге, и новый круг

замкнут не нами, а теми, кто в нас не верит.

ты говоришь, что пора улетать на юг,

я говорю, что со мной ты теряешь время.

так и живём, разрывая календари…

время нам мстит, ибо «здесь и сейчас» нарушив,

ты говоришь – будут новые январи…

я говорю – мне и мир без тебя…

не нужен…

Закрываю глаза и шепчу…

У меня – тёплый вечер, коты и сплин,

Бьётся осень в окно как птица.

Закрываю глаза и шепчу: «Аминь.»

Да поможет мне Бог… смириться.

Да помогут тебе все дожди, ветра,

Все небесно-земные силы

Не познать одиночества, октября,

И осенней хандры, дождливой.

У меня – постоянство, скелет в шкафу,

Томик Бродского, плед и кресло.

А октябрь роняет всю ночь листву,

Да поможет мне Бог… воскреснуть.

Да помогут тебе не сойти с пути

Все светила в огромном небе.

Осыпая октябрьским конфетти,

Вместо пепла, дороги эти.

У меня – листопад, и лишь ты один

На душе, за печалью книжной.

Закрываю глаза и шепчу: «Аминь.»

Да поможет тебе Всевышний…

Так или иначе…

Судьба связала хитрые узлы.

А может просто стала я другая?

Но всё, что я любила, догорая,

Рассыпалось частичками золы.

Остались в небе наши журавли,

А мы синиц не выпустим из клеток.

Судьба навяжет шапочек, пинеток,

А время пролистает феврали.

Мы будем зимовать из года в год

Под крышами высоких серых зданий.

И тайно любоваться журавлями,

Устав от рук и прочих несвобод.

Судьба всё так же вяжет и прядёт,

Укутывая шарфами надежды,

Но мы мечтаем снять с себя одежды,

Как будто оперение не в счёт.

А может просто стала я собой?

Но так или иначе – несмышлёной,

Забытой богом, им же – не прощённой

За свой полёт, небесно-голубой.

Судьба подарит свитер шерстяной.

Под ним, в груди, от глаз чужих, я спрячу

Свою печаль, но так или иначе —

Останусь птицей чьей-нибудь ручной.

Мы молимся иконам и ночам

Мы молимся иконам и ночам,

И носим украшением на шее

Объятья нелюбимых, как трофеи,

И бусики с осколками сердец.

Но, дрожью, чьи-то руки – по плечам,

А губы – лепестками орхидеи,

Когда душа сжимается и млеет,

Как только что родившийся птенец.

И мы до неприличия честны,

А мы до невесомости крылаты.

Нам хочется нырнуть в прибой закатов,

И высыпать из всех часов песок.

Объятья нелюбимых так длинны!

И сдавливают горло, как канаты,

Но чьи-то руки, искренни и святы

Их рубят, как наточенный клинок.

Мы молимся иконам и ночам,

И пьём до дна вино чужих предательств.

И больно в сердце – пули доказательств

Того, что не могли никак принять.

Но даже нас – однажды приручат,

Стерев с души запреты и печати.

Руками безупречной благодати

Прижмут, согреют и освободят.

Я всем скажу…

Я всем скажу, что ты не виноват —

ни в том, что я пишу строкой, как в прозе,

ни в том, что листопады в эту осень,

в стихах моих, унынием грешат…

Я всем скажу, что ты не виноват.

Я всем скажу, что я мертва для чувств,

как этот город мёртв для нас обоих.

И, памятью, он нас в себе покоит,

запомнив наши письма наизусть…

Я всем скажу, что я мертва для чувств.

Но в эту осень будет нам тепло —

моя любовь тебе дарует силы.

Я всем скажу, что я тебя любила,

люблю и буду – искренне, светло.

И в эту осень будет нам тепло.

Но если спросят, был ли ты моим,

признаюсь честно – нет, нас было двое,

добавив вдруг, что этого ты стоил,

в реальности моей неповторим…

И никогда не будешь ты моим.

Я всем скажу, что ты почти что свят —

не для небес, а для меня, хотя бы.

И в том, что я – душевно стала слабой,

ты тоже ни на миг не виноват…

Я всем скажу что ты, как ангел – свят.

Осени…

Остыл рассвет. Ночлега просят листья,

Врываясь вместе с ветром в тихий дом,

И терпко пахнет грустью и костром,

А скоро и асфальт засеребрится,

Покрывшись леденелым полотном.

Простыл закат. Пустеют птичьи гнёзда,

И, жаждущие света и тепла,

Спешат друг к другу души и тела,

В порыве, что невнятен, неосознан,

Но так взаимен в поисках крыла.

Притихла ночь. И окна, обречённо,

Пораньше погасили жёлтый свет.

Лишь осени бездомный силуэт

По улицам блуждает отрешённо,

Дождём смывая свой багровый след.

Пошёл отсчёт – от первого тумана

До первой хриплой песни декабря,

И день за днём, в плену календаря,

Проносятся поспешным балаганом,

Нас к осени живьём приговоря.

А ночь сомкнёт усталые глаза

А ночь сомкнёт усталые глаза,

Вернув нас в быт привычно-серых комнат,

Которые молчат, но всё же помнят,

Как в них парили наши голоса,

Задерживаясь эхом в тонких стенах,

Как золотом блестели образа,

Как нас, нагих, застав в постельных сценах,

Лихой рассвет замедлила гроза.

И снова утро счастье украдёт,

Войдёт бесцеремонно в наше небо,

И, капелькой дешевого плацебо,

По нашим венам нежность разольёт,

Бесплотную, желанную как чудо,

Объятьем теплым, как живой оплот.

И руки станут символом приюта

Для наших одиноких душ-сирот.

Не изменяй

Не изменяй, не изменяйся…

Измен зима нам не простит.

Наш перемено-дефицит

Не излечить ни сном, ни спайсом…

Не изменяй, не изменяйся,

Январь не нам принадлежит.

И там, где камнем постоянство

Легло на дно твоей души,

Не изменяйся, не греши…

Зима, в своём немом убранстве,

Поёт нам рок, читает стансы,

И ветром в окнах дребезжит.

Не изменяй своим привычкам,

Всё предсказуемо зимой.

И то, что ты сейчас со мной,

Со мной – в бесчувственных кавычках —

Приказ зимы-меланхолички,

Её «больничный», типовой…

Как будто бы она решила

Меня пока не огорчать…

Мне снова велено молчать

О том, кого до слёз любила…

Виват, зима! Как это мило-

Измен его не замечать.

мы спасены

с каждым приходом твоим – всё короче сны,

руки доверчивей, а поцелуи – ниже…

всё, в чём сегодня ко мне справедлив Всевышний —

то, что он слеп, это значит, мы спасены.

с каждым признанием – вера ещё сильней…

нет, не в красивую сказку с тобой до гроба,

вера в того, кто на мне отпечатал пробу,

будто бы знак своих преданных дочерей,

и, нерадивую, выгнал с небес сюда,

прямо к тебе – попрощаться с собой и верой…

каждый приход твой – как стрелка секундомера,

час как минута, а вечность – как никогда.

руки доверчивей, время-песок, а мы

прячемся вновь в искалеченную реальность…

как же он сводит нас – чётко, но так случайно…

слеп, но всё видит, а значит…

мы спасены.

Целую твою ладонь

Знаешь, есть те, кто пойдет за тебя в огонь,

даже если он адом зовется, и будет вечен…

Я по-детски смеюсь и целую твою ладонь,

только в мыслях – бросаюсь тебе на плечи,

и как будто прошу – не запомни в себе мой след

Хорошо, что ты даже не знаешь, какой здесь смысл…

А вокруг говорят, что ни рая ни ада нет,

есть лишь прочерк в ряду из случайностей, дат и чисел.

Знаешь, есть те, кто простит тебе даже то,

что прощать невозможно, и в чём-то грешно, отчасти…

Но улыбка моя – поцелуем в твою ладонь,

только мысленно – лезвие правды в свое запястье.

И как будто дышать прекращаю, когда тебя нет со мной,

но �