Czytaj książkę: «Легенда зимних ветвей»

Звезда на запотевшем окне

Снег в ту ночь падал лениво, будто сам сомневался, стоит ли ему беспокоить город. Старые Клёны занимались любимым зимним занятием – притворялись декорациями к рождественской открытке: фонари светились мягким янтарем, витрины отражали снежинки, улицы пустели так быстро, словно вместе с сумерками включали режим самоизоляции.

Антикварный домик господина Верена, человека скандального, громогласного и вечно спорящего со всеми соседями по поводу «истинного происхождения новогодней традиции», стоял в стороне от центральной улицы, будто стеснялся собственного характера. Дом этот был старый, с узкими окнами и воротами в виде раскрытой книги – Верен считал, что так «история приветствует каждого». История, впрочем, была против: внутри всё чаще слышались странные звуки, будто кто-то открывал и закрывал несуществующие шкафы.

Именно туда, под этот уютно-зловещий фасад, и привела судьба Алессану поздним зимним вечером.

Алессана сжимала в руке ключи от лавки и мысленно ругала себя за то, что задержалась. Снег в волосах блестел, как мелкий сахар, пальцы в перчатках замёрзли, а щеки уже напоминали два помидора, оставленных в морозилке.

– Прекрасно, – буркнула она себе под нос, – ещё немного, и я превращусь в рождественское украшение. Повесить бы меня на ёлку и пусть все любуются: «Вот какая у нас милая, слегка недовольная ведьмочка…»

Она свернула в узкий переулок, ведущий к дому Верена – у старика было обыкновение заказывать у неё редкие карты и книги. Собственно, она пришла лишь для того, чтобы передать ему одну из таких находок – старинную копию «Гербария зимних духов».

Но возле ворот стояли трое людей, явно встревоженных. Снег под их ногами был перемешан, словно они топтались тут не меньше часа.

– Простите, – осторожно сказала она, подходя ближе. – Что-то случилось?

Один из мужчин, сосед Верена, махнул в сторону дома:

– Кажется… он исчез.

– Исчез? – повторила она. – В смысле – вышел гулять? Уехал? Заснул? Спрятался за шкафом, чтобы никому не открывать?

– Нет, – уныло ответил мужчина. – В смысле исчез. Мы заглянули в окно. Внутри свет горит, камин тлеет, но… никого. А дверь заперта изнутри. И через кошачью дверцу он бы точно не пролез, хотя пытался однажды.

– Потрясающе, – Алессана покачала головой. – Сразу вижу, что начинается очередной спокойный вечер.

Её слегка подтолкнули к окну – посмотреть самой. Она заглянула внутрь.

И впервые за ночь почувствовала, как по спине побежали холодные колючие мурашки.

Пол комнаты был усыпан… ёлочными игрушками. Стеклянные, фарфоровые, тончайшие, будто дышни – они лежали разбросанные, словно прошёл маленький шторм. Их блеск под светом камина напоминал осколки льда. В центре – тонкие нити, на которых их обычно развешивали, свисали из его рук.

А прямо у камина, рядом с медным совком для углей, лежала мокрая варежка. Детская? Взрослая? Определить было трудно – она была настолько промёрзшей, что словно недавно побывала в снегу.

– Варежка? – удивилась Алессана. – У Верена? Да он ненавидел зиму и перчатки в принципе. Говорил, что «ничто не должно отделять учёного от мира».

– Мы тоже удивлены, – вздохнула женщина рядом. – Может, это… убийца?

– Или призрак, – добавил мужчина с заговорщицким видом.

Алессана не смутилась, лишь отпустила короткий смешок:

– Конечно, призрак. Пришёл, разбросал игрушки, оставил мокрую варежку, и затем уважительно запер дверь изнутри. Классическая работа потусторонних сил.

Но говорить это было легко. А вот глядя внутрь – вовсе не так легко игнорировать тревогу.

Пальцы сами собой сжались вокруг рукояти зонта. Немного фальшивой защиты, но лучше, чем ничего.

Она обошла дом в поисках открытой двери или окна. Всё было закрыто. Замки в порядке. Стекло целое.

И тут на одном из окон она заметила… знак.

Нарисованную на запотевшем стекле кривую звезду.

Не красивую, не праздничную. А неуверенную, с неровными лучами, будто человек, рисуя, дрожал или торопился.

Алессана не удержалась:

– О. Шедевр. Если призрак вернулся из мира иного, то явно был не художником.

– Это не мы рисовали, – сказал сосед.

– Замечательно. Значит, либо Верен, либо кто-то внутри.

– Верена нет.

Она снова посмотрела на квартиру. Камин, разбросанные игрушки, варежка, звезда. Если бы это был трюк, он бы выглядел менее театрально. Если бы преступление – было бы больше беспорядка.

– Есть запасной ключ? – спросила она.

– Да… но он тоже внутри. Он оставлял его на крючке у двери.

Ситуация начинала приобретать неприятный, очень неприятный оттенок. И именно в этот момент раздался знакомый голос – с едва различимым раздражением, усталостью и обязательной нотой «я сейчас уже на грани сарказма»:

– Почему, как только в городе происходит что-то странное, вы обязательно оказываетесь в эпицентре, Алессана?

Она глубоко вдохнула и повернулась.

Капитан Ласточкин стоял, кутаясь в длинный тёмный шарф, с выражением лица «мне обещали тихий вечер, где моя компенсация?» На волосах – снег. На ресницах – тоже снег. Он выглядел так, будто на него только что обрушили сугроб с крыши.

– Рад вас видеть, капитан, – улыбнулась она. – Приятно, что вы так быстро реагируете на любые таинственные происшествия, в которых я совершенно случайно оказываюсь.

– Ваши «случайности» уже давно должны иметь собственный график и отчётность, – вздохнул Ласточкин. – И отдельный бюджет.

– На цветы в благодарность? – невинно спросила она.

– На моё лечение.

Соседи заговорили наперебой, Ласточкин жестом остановил их и подошёл к окну, вглядываясь внутрь.

– Игрушки… варежка… и, – он наклонился ближе, – прекрасный образец художественной самодеятельности.

Алессана покачала головой.

– Вы тоже считаете, что звезда кривоватая?

– Я считаю, что если это послание, то автор был в крайнем эмоциональном состоянии. Или просто плохо рисует.

– Подозреваю второе, – сказала она. – Но неприятное чувство всё равно есть.

Он обернулся к ней:

– Вы видите что-то, чего не замечаю я?

Она задумалась. Внутри было слишком тихо. Странно тихо, учитывая то, что камин всё ещё тлел. И игрушки. И варежка.

– Я вижу… что всё это инсценировка, – тихо сказала она.

– Объясните.

– Смотрите: игрушки разбросаны хаотично, но ни одна не разбилась. Варежка мокрая, но на полу нет талой воды. Звезда нарисована слишком аккуратно для паники – но слишком неаккуратно для символа. Что-то не сходится.

Ласточкин приподнял бровь.

– Значит, инсценировка?

– Да, но с какой целью? Увести след? Создать атмосферу ужаса? Или… что если это просто отвлекающий манёвр?

– Чтобы мы не заметили чего-то важного?

– Именно.

Он вздохнул:

– Превосходно. Только сторожевому духу зимы этого и не хватало – чтобы вы давали ему подсказки.

– Если бы дух был, капитан, я бы уже читала ему лекцию о плохой планировке преступлений.

Он закатил глаза, но уголок губ всё же дрогнул.

Через пару минут мужчина с ломиком аккуратно вскрыл дверь – иначе было никак, и ждать разрешения Верена теперь не имело смысла.

Дверь действительно была заперта изнутри.

Когда они вошли, холод ударил в лицо. Слишком сильный для комнаты с работающим камином.

– Я так и знала, – прошептала Алессана. – Здесь будто… проходил ветер.

– Сквозняка нет, – сказал Ласточкин. – И окно закрыто.

Они начали осматривать комнату.

Игрушки лежали ровно так, как они видели снаружи. Варежка – всё такая же мокрая, холодная. Звезда – действительно нарисована изнутри.

Но было ещё кое-что. Алессана заметила первой – тёмное пятно на столе. Маленькое, почти незаметное.

Она подошла ближе.

– Капитан…

– Что там?

Она провела пальцем по пятну, понюхала. Лёгкий запах… хвои? Смолы? Особенно свежей.

– Это сосновая смола, – сказала она. – Очень дорогая. Её используют при реставрации старинных деревянных объектов. И…

Она опустилась на корточки, пододвинув ковёр.

– И её капли ведут… в коридор.

Ласточкин уже был рядом.

– След?

– Похоже на то.

Она поднялась и пошла вдоль невидимой дорожки. Смола вела вглубь дома, к небольшой боковой комнате, которую соседи называли «кабинетом Верена».

Дверь была приоткрыта.

Она осторожно её толкнула.

Внутри стоял полный порядок. Но прямо в центре стола лежал раскрытый фолиант. Страница, на которой он остановился, показывала рисунок… клена, покрытого инеем. И рядом – примечание:

«Те, кто знает слишком много, могут быть найдены зимней ночью. Легенда о ветвях…»

Алессана тихо втянула воздух.

Ласточкин стоял у двери.

– Ну? Что там?

Она повернулась к нему:

– Кажется, Верен пытался нам что-то рассказать. Только теперь его нет.

– Значит, – серьёзно сказал Ласточкин, – начинаем расследование.

Он подошёл ближе, наклонился к фолианту, и на мгновение их лица оказались совсем рядом. Он заметил и отозвался с привычным сухим сарказмом:

– Вы, похоже, вляпались в очередную историю.

– Я? – фыркнула она. – Это вы врываетесь в мой спокойный вечер каждые пару недель.

– Потому что вы вечно оказываете влияние на статистику преступлений.

– Статистика сама на меня влияет.

Он улыбнулся – очень коротко, чтобы никто не заметил. Но она заметила.

Когда они вернулись в гостиную, Ласточкин ещё раз осмотрел окно со звездой.

– Что бы это ни было, – сказал он, – кажется, кто-то хотел, чтобы мы увидели именно это.

– Или чтобы мы не увидели другое, – ответила она.

Он кивнул.

– Завтра к этому вернёмся. А сейчас, – он посмотрел на неё с видом, словно собирался добавить ещё что-то важное, – вам всё же стоило бы идти домой.

– Вы беспокоитесь?

– Я беспокоюсь о том, что если вы попадёте в неприятности, мне придётся писать трёхстраничный отчёт.

– Как мило.

– Это не комплимент.

– Но я его так услышала.

Он устало выдохнул.

И в этот момент снаружи раздался звук. Дальний, странный, похожий на… треск льда.

Они оба обернулись к двери.

Алессана тихо сказала:

– Капитан… мне кажется, ночи в этом городе становятся слишком шумными.

Он кивнул:

– И слишком холодными. Что-то начинается.

Снег за окном падал всё гуще, а кривая звезда на стекле будто кривилась ещё сильнее, словно знала что-то, чего не знали они.

Но скоро они узнают. И это станет лишь началом.

Варежка, которой не было

Снег за окнами дома антиквара продолжал спадать так медленно, что казался не настоящим, а нарисованным. Ночью Старые Клёны всегда были тише обычного, но сегодня тишина чувствовалась почти плотной – будто воздух прислушивался к тому, что происходило внутри.

Алессана всё ещё стояла у окна с криво нарисованной звездой, пытаясь понять, что именно выбивает её из привычной логики. Ласточкин, который уже третий раз за пять минут осматривал комнату, испытывал примерно такие же чувства – только выражал их в более земной, громкой форме.

– Вы уверены, что не вносили изменения в архитектуру дома? – спросил он, присматриваясь к углам гостиной. – Например, не добавляли тайных лазов для инея, гуляющего по ночам?

– Если бы я добавляла тайные ходы, капитан, я бы сделала их достаточно широкими, чтобы вы туда пролезли. Чтобы вас можно было в случае чего спрятать от полномасштабного отчёта начальству.

– Забота трогательная, – буркнул он, – но отчёты пишу я, а прятаться потом приходится вам.

Она чуть улыбнулась и перестала смотреть на звезду.

Комната была всё такой же – холодной. Иней около камина не исчезал, хотя от огня должен был растаять. Запах хвои держался в воздухе, словно кто-то недавно протаскал сюда целую бутылку смолы.

Игрушки лежали кучками – в некоторой последовательности, но всё равно разбросанные. Десять или двенадцать. И чем дольше Алессана на них смотрела, тем меньше ей нравилось происходящее.

Она подошла ближе, осторожно пригнувшись над разбросанными фигурками.

– Капитан… – тихо сказала она. – Вы это видите?

Он подошёл к ней.

– Только если это не требует снимать перчатки. Я хочу, чтобы пальцы остались при мне.

– Пальцы останутся. А вот спокойствие – нет.

Она подняла одну из игрушек.

Фигурка маленькой ели, покрытая белой эмалью, с серебристыми прожилками, как инеем. Игрушка была удивительно тяжёлой для своих размеров – что уже казалось подозрительным, но не настолько, чтобы кричать о тайнике.

– Эта игрушка… – начала она.

– Не говорите мне, что она живая, – попросил Ласточкин. – У меня был тяжёлый день.

– Нет, не живая. Но она… XIX века.

Он хмыкнул:

– Может, Верен коллекционировал?

– Коллекционировал, – кивнула она. – Но обычно он хранил украшения этого периода в коробках. А не бросал их на пол. И уж точно не использовал в качестве… чего бы это ни было.

Она взяла вторую игрушку – миниатюрную клёновую ветвь из папье-маше, окрашенную белой эмалью. Тонкие трещины на поверхности имитировали ледяной узор. На основании – едва заметный символ: две перекрестившиеся веточки и точка инея над ними.

Тот самый знак.

Алессана сжала предмет крепче.

– А вот это… – она подняла взгляд. – Это уже интересно.

– Не пугайте меня, – вздохнул Ласточкин. – Я ещё не отошёл от вечернего кошмара.

– Смотрите, – она показала ему маленький символ. – Видите знак?

Он наклонился ближе, щурясь.

– Если это не подпись юного рукотворца, то знак действительно странный. Что он означает?

– Он встречается в старых записях о Кленовом Братстве. Но это не обычный символ. Это – их зимнее крыло.

Он помолчал. Потом ещё немного.

– У них было зимнее крыло?

– Да. «Хрустальный кабинет» или «Общество Ледяного Сада». Оно занималось не собиранием воспоминаний природы, а… – она поискала слово, – замораживанием. Сокрытием. Архивацией тайн, которые считались слишком опасными.

Ласточкин потер переносицу:

– Прекрасно. То есть у нас исчезновение, разбросанные игрушки, мокрая варежка и, вдобавок, древнее тайное общество? Думаю, я заслужил повышение. Или, хотя бы, отпуск.

– Я бы тоже не отказалась от отпуска. Но вот – имеем то, что имеем.

Он присел на корточки и начал осторожно подцеплять одну из игрушек.

– Между прочим, – заметил он, – эта игрушка слишком увесистая. Могла бы убить кота, если бы по ней запустить.

– Вы хотите проверить?

– Нет. Я люблю котов. А вот игрушки – не особенно.

Она усмехнулась.

Когда они закончили осмотр гостиной, холод в комнате стал ощущаться ещё сильнее. Ветер на улице поднялся, и раз в несколько секунд в стекло били лёгкие снежинки.

Ласточкин поднялся, подошёл к камину и поводил ладонью над огнём.

– Огонь есть. Тепло от него должно идти. Но в комнате морозно.

– Как будто что-то вытягивает тепло, – сказала Алессана.

Он покосился на неё:

– Только не говорите про духов.

– Я и не говорю. Скорее… про технологию или хитрость.

– Вы уверены? – уточнил он. – Потому что в предыдущий раз ваша «технология» оказалась одержимым музыкальным автоматом.

– Он не был одержим! Он просто воспроизводил записи в неправильном порядке!

– Да, особенно тот фрагмент, где он сам себе хлопал.

Она вздохнула, но улыбка всё же появилась.

– Капитан, давайте серьёзно. Кто-то хотел создать атмосферу… мистическую. Хотя на деле всё выглядит слишком продуманным.

– А то и слишком театральным, – добавил он.

Она кивнула.

– Да. Преступник явно не рассчитывал, что мы поверим в сверхъестественное. Он создаёт образ. Отвлекает. Или прячет что-то под видом паники.

– Тогда вопрос – что именно?

– Пока не знаю. Но игрушки – важная часть.

Он снова посмотрел на разбросанные предметы.

– Мы заберём их в отдел.

Она резко повернулась:

– Что? Прямо все?

– Да. Это улики.

Алессана драматично приложила руку к груди.

– Это антиквариат XIX века, капитан. С вероятностью растрескаться девяносто процентов.

– Я очень нежно отношусь к вещественным доказательствам, – уверил он.

Она скептически изогнула бровь.

– Да? А кто уронил вазу в прошлом месяце?

– Она сама выскользнула.

– Она была на столе.

– Стол был скользким.

– По-моему, это называется «вы оправдываетесь».

– Я не оправдываюсь, – сухо сказал он. – Я указываю на обстоятельства.

Спор был настолько знаком, что в комнате от него будто стало теплее.

Они снова вернулись к окну со звездой. Алессана провела пальцем по стеклу – холодно. Очень холодно.

– Что-то здесь было, – сказала она. – Или кто-то. Но дверь была заперта изнутри.

– Может быть, Верен заперся и проигнорировал гостей? – предположил Ласточкин.

– Он бы потом вышел. Или закричал из окна. Или написал бы об этом в городской газете, обвиняя соседей в заговоре. Он же любил скандалы.

– Согласен, – капитан задумчиво отступил на шаг. – Тогда… он действительно исчез.

Она посмотрела на мокрую варежку. Она лежала всё так же – холодная, чужая, не принадлежащая дому.

– Эта варежка не его, – сказала она. – Я знаю. Верен носил только кожаные перчатки. Ненавидел шерсть.

– Тогда чей же это атрибут зимней моды?

– Следующего звена в цепочке.

Он подошёл, присел рядом и поднял варежку двумя пальцами, словно она могла укусить его.

– Немного великовата для женщины. Слишком грубая для ребёнка. Мужская. – И мокрая. – — И глупая. Кто оставляет улики прямо на полу?

– Тот, кто хочет, чтобы мы увидели одну улику – и не увидели другую.

Он на мгновение замолчал.

– Вам не кажется… – начал Ласточкин, – что всё это больше похоже на предупреждение?

– Похоже, – тихо ответила она.

Через полчаса осмотр был закончен. Соседей отправили домой. Комната была опечатана. Но Алессана всё ещё не хотела уходить. Её тянуло обратно к игрушкам – что-то в них не давало покоя.

Они вышли на крыльцо вместе. Снег усилился, ветер подкрадывался под одежду, кусал за уши.

– Проводить вас? – спросил Ласточкин. – Иначе вы попадёте в неприятности в соседнем переулке, и это будет снова моя проблема.

– Ваша? – усмехнулась она. – Я думала, что это я всегда вытаскиваю вас из неприятностей.

– Мы явно читаем разные отчёты.

– Возможно.

Они стояли рядом, дыша холодным воздухом.

– Но всё же, капитан… – сказала она, взглянув на тёмный дом. – Это не обычное исчезновение.

– Я знаю, – Ласточкин посмотрел туда же. – И… да. Я тоже слышал этот звук.

– Какой?

– Треск льда. Как будто что-то ломалось… но не здесь. А где-то рядом. Или… внутри стен.

Она посмотрела на него.

– Значит, вы тоже это чувствуете.

Он выдохнул белый пар.

– Я чувствую, что зима в этом году слишком активна.

– Возможно, она скрывает что-то. Или кого-то.

– Возможно, – кивнул он. – И я не уверен, хочу ли я это «кто-то» видеть.

– Не бойтесь, капитан, – сказала она с улыбкой. – Если что – я защищу вас.

– Боюсь, если что, вам придётся защищать меня от вас же.

– Я не настолько опасна.

– Вы опасны статистически.

Она рассмеялась.

Ветер усилился.

И где-то далеко снова раздался тот самый звук – будто ледяная кора треснула под шагами.

Они оба обернулись.

Тьма. Ничего.

Но чувство, что кто-то наблюдает, не исчезло.

Когда они разошлись и Алессана направилась домой по зимней улице, она всё думала об игрушках. Особенно – о символе зимнего братства. О тяжести фигурок. О странном холоде в комнате.

Её шаги по снегу становились тише. Воздух – холоднее. А мысль – яснее.

Это не было простым исчезновением. Не было случайностью. Не было панической сценой. Это было сообщение. Очень старое. Очень точное. И очень опасное.