Граф Анри де Барвиль вернулся домой под утро, когда на небосклоне уже поднималось солнце, обливая своей краснотой спящий Париж, и устало сел в кресло, предоставив заспанному слуге возможность снять с себя сапоги.

Сзади прозвучали легкие шаги, сопровождаемые шуршанием ткани, и молодой женский голос сказал:

– Дорогой супруг, вы сегодня играли дольше обычного…

– Моя Луиза, прости, ты совершенно права! – тот повернул голову и посмотрел на жену. – В клубе в этот раз было чрезвычайно интересно, – граф вытянул ноги и, жестом подозвав к себе молодую жену, усадил её на свои колени. – Если бы я был беден, то после сегодняшнего вечера мог бы стать богат.

– Анри! – с укором воскликнула Луиза. – Ты пользуешься правом сильного игрока, разве это правильно?

– Ничего подобного. Я играю ради процесса, а не результата. Ты представляешь, бедняга все проиграл. Всё. Совсем. Даже заложил под расписку фамильное кольцо жены, – граф нервно хохотнул. – А ведь я и другие не раз просили его прекратить делать ставки. Эх, игра-игра…

– И… – девушка пристально посмотрела на мужа. – Что вы теперь с друзьями хотите сделать?

– Ничего. Завтра я хочу навестить его и предложить реванш, – граф почесал под усами. – Конечно, я поддамся, позволю ему вернуть назад все, что он проиграл. Может быть, даже сверх этого… Эх, игра-игра! Вся жизнь – это игра! Никогда нельзя чрезмерно увлекаться! Ты бы видела лицо этого бедного нотариуса, я уж хотел оплатить ему кучера, чтобы он мог добраться домой, но он ушел пешком… О, жизнь это загадка! Дорогая, ты почему не в постели?

– Я там уже была. По традиции жду, когда мой муж возвратится с клуба…

– Семейная жизнь тоже, как игра, Луиза… – граф встал с кресла. – Идем спать…

* * * *

Доктор Сажо поневоле подумал о том, как удачлива его новая пациентка. Лестница дома четы Обедьен была высокой и довольно крутой. Упасть оттуда – могло быть равносильным самоубийству, но, к счастью, молодая женщина была абсолютно цела. Правда, прежде, чем осмотреть её, доктору пришлось настойчиво попросить слуг отвести подальше убитого отчаяньем и ужасом мужа молодой женщины. Жанну Обедьен перенесли на второй этаж и уложили в постель.

– Доктор, и что теперь? – спросила горничная Аннет, теребя свои манжеты.

– Будем ждать, – он развел руками. – Очень затяжной обморок, ушиб на лбу. Больше никаких травм я не увидел. Она везучая. Как её угораздило?

– Потеряла равновесие, – немного сухо ответила служанка и покосилась в сторону двери. – Бедный месье Жан…

– Сварите ему что-нибудь горячее и угомоните хоть как-нибудь, а то мне придется заняться ещё и им… – вздохнул доктор и сочувственно покачал головой. – Тут не знаешь, что пожелать этому бедняге…

Прошло несколько минут гнетущей тишины. Ничего не менялось. В просторной комнате вокруг постели стояли врач и служанка. Огромный подсвечник на прикроватной тумбочке придавал происходящему оттенок мрачной суровости. Дверь в спальню осторожно открылась и внутрь заглянула слегка лохматая седая мужская голова.

– Есть изменения?

– Никаких, Жером, – ответила Аннет. – Как месье Жан?

– Мари внизу все продолжает свои маневры и пытается заставить его съесть что-нибудь…

Горничная снова потеребила свои манжеты и бросила на постель робкий взгляд.

Жанна Обедьен была высокой изящной блондинкой с аристократически длинными руками и пухлыми губами. Её нельзя была назвать красавицей, но и дурнушкой она не слыла. Гасконский профиль странно сочетался со светлой кожей молодой женщины, порой, порождая странные сплетни о ее происхождении, которое было малоизвестным. Сейчас практически весь Сен-Жермен её знал, как мадам Объеден, несколькими месяцами ранее её девичье имя звучало иногда только в Париже.

Доктор Сажо наклонился к больной, потрогал её лоб, пощупал пульс и снова вздохнул.

– Может, ещё нашатырь? – предложила Аннет.

На удивление, это сработало. Жанна Обедьен конвульсивно дернулась и широко открыла глаза. Растерянный взгляд уставился в потолок, на котором плясали тени от свечей.

– Боже! – Аннет подняла руки к потолку. – Хвала тебе! Мадам! Мадам, как вы себя чувствуете? Жером, скажи месье!

Тот быстро скрылся за дверью.

– Я… – Жанна беспомощно пискнула и замолчала, завертев головой по сторонам. Доктор Сажо коснулся её руки:

– Мы перенесли вас в постель. Вы упали с лестницы. Все хорошо, не волнуйтесь. Вы больше двух часов были без сознания, сейчас вам надо отдохнуть…

Молодая женщина молчала, ноздри её раздувались, губы дрожали. Темно-синие глаза беспомощно бегали туда-сюда.

– Аннет, открой окно! – сказал доктор, и та бросилась выполнять просьбу.

– Жанна, поговорите со мной. У вас что-нибудь болит? Вы понимаете меня? – доктор показал ей кисть руки. – Вы видите мою руку? Сколько на ней пальцев?

Та нервно закивала:

– Пять пальцев. Да, я вижу вас… Я только…

В этот момент в спальню буквально ворвался взъерошенный молодой человек и плюхнулся на колени перед кроватью.

– Жанна! – он схватил её руку и прижал к своим тонким губам. – Жанна, любимая моя… Боже… Я чуть с ума не сошел…

Голос его прерывался.

Она смотрела на него несколько секунд в недоумении, потом довольно резко вырвала свою руку. Тот со стоном раненого отпрянул назад и повторил её имя, в карих глазах стояло нечеловеческое отчаяние.

– Я прошу прощения… – вдруг неуверенно сказала Жанна, втягивая голову в плечи и не сводя с него глаз. – Но… Кто вы? – она перевела взгляд на доктора. – И кто вы все?

Повисла тишина. Глаза хозяина дома буквально остекленели от шока, Аннет вдавилась в стену, возле которой стояла. Хладнокровие сохранил только доктор Сажо.

– Я – врач, которого к вам вызвали. Это – ваш супруг. Месье Жан Обедьен. Вы у себя дома в Сен-Жермене…

Она поморщилась и замотала головой:

– Не помню! Я не помню!

– Жанна… – доктор сжал её ладонь. – Главное – не надо паники! Никакой паники! Я не в силах вернуть вам память, это последствия вашего падения. Может быть, завтра все вспомнится…

– А… – она жалобно смотрела по сторонам. – А если нет?

– Не волнуйтесь вы так. Вас окружают любящие вас люди, вам все расскажут, вам не о чем волноваться. Отдыхайте…

Жан снова схватил руки жены, но доктор отстранил его:

– Не стоит. Вы её пугаете сейчас… Ей надо поспать… И вам тоже, дорогой коллега, выглядите вы ужасно…

* * * *

– Луиза, мой Бог, что творится?

– Пьер! – графиня д'Оливи поспешила к мужу, шурша юбками. – Да-да, я знаю, ты будешь сердит…

– Да я не сержусь, я… – граф почесал бородку, подбирая слова. – Я поражен твоему безрассудству! Только я на порог, прислуга давай мне рассказывать эту мрачную историю!

– Я не могла пройти мимо! – воскликнула та. – Я одного только не понимаю, зачем эта несчастная женщина потащила с собой дочь? И вообще не понимаю, какое отношение она имела к этой забастовке? Если только там был и её муж… – она вздохнула, расправляя складки ткани на юбках. Платье графини было расшито по последней моде конца 18 века. Конусообразный шлейф придавал ее фигуре еще большую утонченность.

– Где они? – спросил граф

–

Девочка со слугами, она как-то боится меня, поэтому находится с ними… А мать… Она бредит… и…

– И? – уточнил граф д'Оливи, поймав возникшую паузу.

– И она в нашей спальне… – графиня прикусила губу с видом провинившегося ребенка.

Граф молчал две секунды, потом громко расхохотался

– Доброта Луизы д'Оливи войдет в историю Парижа! Что ты будешь делать, если мать не придет в себя? Как хотя бы её зовут?

– Девочку зовут Жанной. Но больше я ничего не знаю. Попробую отыскать родственников каких-нибудь…

В гостиную чеканным шагом вошел дворецкий

– Графиня, вы ещё вчера просили экипаж на этот час, Карл спрашивает, вы едете или нет…

– Ой! – она прикусила губу. – Второй четверг месяца! Я же должна навестить мадам Обедьен…

– Нет, – вдруг сказал граф слуге. – Сегодня графиня больше не выезжает. Пока жандармы не успокоят рабочих – никаких выездов, а уж тем более, в те районы, – он взглянул на жену. – Я думаю, мадам Обедьен не сильно обидится, если ты заедешь к ней позднее.

* * * *

– Мари… – Аннет тихо окликнула вторую горничную. – Месье Жан не просыпался?

– Проснулся около получаса назад, – таким же тоном ответила та. – Жером убеждает его в необходимости успокоиться и побриться… Я заглядывала в спальню, мадам спит…

Аннет кивнула:

– Я тоже заглянула. Как ты думаешь, а что, если память не вернется к ней?

Мари шевельнула бровями:

– Ты спрашиваешь, хорошо это или плохо?

– Вот представь: она же ничего не помнит. Совсем ничего… Это значит, что…

– Тихо! Месье!

Наверху лестницы показался хозяин дома. Проигнорировав приветствия горничных, он лишь спросил:

– Жанна не просыпалась?

– Я пойду ещё раз посмотрю! – сказала Аннет, и быстрее, чем кто-либо успел её остановить, убежала наверх. Назад она вернулась ещё стремительнее.

– Месье! Мадам Жанна проснулась! Вас просит…

Все присутствующие обменялись пристальными взглядами, в которых сквозило напряжение.

Солнце пыталось пробраться сквозь занавески, обнимая этажерку с цветочными горшками. мебель, подобранная в синих тонах, при дневном свете уже не казалась зловещей. Жанна Обедьен полулежала на подушках и рассматривала потолок, когда вошел муж. Они несколько секунд внимательно смотрели друг на друга, потом он присел на край постели и позволил себе коснуться губами лба супруги.

– Как ты себя чувствуешь? – нежно спросил Жан.

– Хорошо, но… Ничего не помню. Что делать? – тон её был трогательно-жалобным.

– Для меня это не имеет никакого значения. Все хорошо. Ты в безопасности. Я люблю тебя и сейчас самое главное, что ты цела и невредима. А память… Она вернется, – он взял её ладони в свои. – Главное – не волнуйся…

Жанна улыбнулась:

– Я уже начала собирать сведения о себе. Меня зовут Жанна Обедьен, я замужем. Живу в Сен-Жермене. Правда, этого мало, но уже что-то… А давно я замужем?

Он вдруг легко улыбнулся с тенью облегчения:

– Это очень важно сейчас? Почти восемь месяцев.

– Ааа…. —протянула она. – Хорошо…

– А что такое?

– Я подумала, – Жанна нервно хихикнула. – Вдруг у нас есть дети…

Жан чуть смутился:

– Нет пока…

Она задумалась:

– А… – на её лбу появилась легкая морщинка.

– Спрашивай-спрашивай, – молодой человек поцеловал её руки. – Не бойся, я буду тебе помогать восстановить мир вокруг себя!

– Я вдруг подумала про маму. Моя мать наверняка все обо мне знает. У меня есть родители?

Жан помрачнел и покачал головой.

– Нет. И у меня уже тоже…

На удивление, молодая женщина не расстроилась, а даже слегка улыбнулась:

– Ой, и мы росли в одном приюте?

– Нет. И тебя и меня участь приюта и исправительных домов миновала. Да, и моей матери не стало всего шесть лет назад…

Он замолчал. Повисла пауза. За окном утренний легкий ветер шуршал ветками деревьев, играя какую-то свою мелодию. Где-то далеко пронзительно заржала лошадь.

Жанна села удобнее и смутилась:

– Наверное, зря я все это спросила, просто я ничего не помню, и чтобы собрать картину…

– Нет-нет, любимая! – отчаянно перебил её Жан. прижимая к себе её руки. – Ты ни в чем не виновата, даже не думай об этом! Тебе можно и нужно задавать вопросы. Я знаю не очень многое, касаемо тебя. Нет, мы не росли вместе, просто тем, что есть сейчас, мы обязаны одной женщине, графине д'Оливи. Она воспитывала тебя, и помогала мне и матери после смерти отца.

– Ты его помнишь?

– Отца? Да, конечно, – Жан встал и заходил по комнате, рассказывая. – Мне было почти девять. Отчетливо помню этот звук выстрела в кабинете, – он сделал паузу. – Отец вернулся домой под утро, проигравшись в прах. Совсем, даже мамино кольцо было проиграно под расписку. Вернулся, заперся в кабинете и застрелился… Стечение обстоятельств! Граф де Барвиль – первый муж графини д'Оливи – вовсе не собирался пользоваться выигранным. Он потом все годы, пока был жив, вспоминал это недоразумение, просил прощения у меня и матери. Собирался буквально на следующий день дать отцу отыграться полностью, но уже было поздно. Сама графиня Луиза и после того, как снова вышла замуж, всегда поддерживала нас и помогала. Мать не хотела принимать никаких подаяний, поэтому она устроила её швеей. Позднее они даже стали приятельницами, – он сделал паузу и прибавил. – Несколько лет моего обучения, включая учёбу в Англии, были устроены графиней Луизой д'Оливи.

– Как интересно! – прошептала Жанна, глядя на мужа округлившимися глазами. – И эта женщина воспитывала меня? А она сейчас в городе?

– Эм… – он слегка прикусил губу. – Нет… Графини сейчас нет в Париже. В отъезде.

– Жаль, – Жанна снова откинулась на подушки. – Наверняка, она много знает обо мне….

Жан снова сел на край кровати:

– Пока её нет, все, что знаю, могу рассказать тебе я…

Молодая женщина несколько секунд молчала видимо, обдумывая его слова, потом спросила:

– Ты сказал, что графини нет в Париже. Значит, я тоже жила в Париже…?

– Да. Это я после учебы обосновался в Сен-Жермене и после нашей свадьбы был куплен этот дом.

– А что сказал доктор? Я могу вставать?

– Жанна, дорогая, ты уверена…? – дернулся Жан.

– Но у меня ничего не болит, – пожала плечами та. – Я просто ничего не помню, но чувствую себя хорошо. Я бы хотела встать. Хотя бы осмотреть этот дом… дом, где я живу… – она пару раз моргнула, не сводя глаз с мужа.

Жан встал:

– Хорошо. Сейчас скажу, тебе помогут одеться. Посмотришь дом, но только со мной, чтобы я мог тебя удержать, если тебе станет дурно.

В ответ ему был послушный кивок. На лице Жанны вдруг возникло детское выражение.

Молодой человек вышел из спальни. В коридоре стояли Аннет и Мари и внимательно следили за каждым его шагом по мере приближения.

– Месье… – ахнула первая. – Вы….В розовых и белых пятнах… Что там?

– Ничего, – он мотнул головой. – Помогите Жанне встать и одеться. Хочет посмотреть дом. Только ради Бога – следите, чтобы не упала снова! Я не переживу ещё и этого… Ах, и да! Графини д'Оливи нет в Париже…

Мари взглянул на него с легким укором:

– Месье!

– Нет… – Жан устало помотал головой. – Оставьте мне хотя бы то, что есть…

* * * *

Гул, шаги, возня. Двери роскошного особняка распахнулись, показалась графиня д'Оливи, которая втащила за локоть женщину с окровавленным лицом и быстро усадила её в кресло в холле.

– Генрих! Сара! – крикнула графиня, повертев головой по сторонам. – Кто-нибудь! Пошлите за моим врачом и принесите воды!

Голос её звучал громко и уверенно. Она глубоко �

To koniec darmowego fragmentu. Czy chcesz czytać dalej?

Двадцать два дня. Из цикла «Кто я?»

Osoby, które czytają tę książkę, przeczytały również

Inne książki tego autora