Czytaj książkę: «Отверженные. Часть 1», strona 2
Глава 2
Обречённый, никогда не знавший любви – сирота по кличке Рыжий Чёрт – настоящих успехов достиг лишь на одном поприще: криминал, грабёж, мошенничество. И в этом ему не было равных.О Рыжем Чёрте ходят легенды, особенно о его верном псе по прозвищу «Монстр с душой Ангела». Молитесь, чтобы этот псих не спустил на вас эту тварь – иначе вас ждут только смерть и боль. Никто не подозревал, что за прошлым этих психов скрывается личная история – история боли и отчаянного желания быть кому-то нужным и любимым.
Июль 1990 года. Балашиха. Типичный постсоветский двор России.
Ранним утром бомжи начали обыскивать контейнеры, пока не приехал мусоровоз и не забрал всё это добро на свалку.
Бомжиха, закутанная в поношенное бордовое пальто с дырами на локтях, копалась в мусорном контейнере без особого энтузиазма. Она торопилась, так как скоро жители двора начнут её прогонять. Но бомжиха неожиданно вскрикнула, схватилась за край бака, заскулила от боли и завыла.
Через некоторое время бомжиха вылезла из контейнера и убежала прочь со двора.
В мусорном баке кто-то громко заплакал.
Жительница этого двора, ранним утром шедшая на работу, решила по пути выбросить мусор. Непонятный звук привлёк её внимание, и она заглянула в бак.
На дне среди отходов лежал и плакал новорождённый младенец. Женщина тут же закричала на весь двор:
– О, Господи! Здесь младенец! Помогите! – Она звала на помощь всех, кого могла найти поблизости: – Вызывайте скорую и милицию!
Мужчина, который тоже собирался на работу, подбежал к мусорным контейнерам и аккуратно вынул младенца со дна. Он завернул ребёнка в свой чёрный пиджак, чтобы тот не замёрз.
– Это точно та бомжиха родила, – предположил мужчина. – Где она сейчас, бессердечная?..
Зеваки столпились вокруг мужчины с младенцем. Ребёнок спокойно лежал в его сильных руках и даже уснул тихим сном.
– Мальчик рыжий, как Фёдор. Может, это его сын? – предположила старушка, которая была в курсе всех событий во дворе. – Этот бомж около года с какой-то бабой по помойкам шлялся.
– Возможно, что это он отец… Но какой прок с этого… – грустно сказал мужчина, глядя на румяное лицо новорождённого. – Мальчика ждёт только детдом.
– Может, усыновишь мальчика, Антон? – поинтересовалась старушка.
– Нет, – резко ответил он. – У меня своих двое. Не потяну я третьего. Мальчик здоровый и крепкий – его точно кто-нибудь усыновит.
Спустя некоторое время приехали милиция и скорая. Мальчику перерезали пуповину, замотали в пелёнку и тёплое одеяло.
Врач внимательно осмотрел младенца и доложил:
– Мальчик живой и здоровый. Мы понаблюдаем за ним пару дней. Если состояние будет стабильным – отправим в дом малютки. Может, кто-то усыновит.
Мужчина, вытащивший новорожденного из мусорного бака, ещё раз посмотрел на розовое личико младенца и передал врачам свой чёрный пиджак:
– Пусть это с ним останется на память. Потом скажите, что это подарок от дяди Антона.
Антон уходил на работу с тяжёлым сердцем. Ему вслед плакал младенец, будто просился обратно в его тёплые и сильные руки.
Медики сделали всё, что было необходимо, и забрали малыша, чтобы передать в надёжные руки.
А милиция оставалась во дворе, опрашивая свидетелей происшествия.
Милиционер взял подписи у понятых и свидетелей.
– Так, дело оформили, свидетелей опросили, – отчитался он. – Мы поехали. Возможно, мамаша где-то в соседних дворах прячется, – и уехал с напарником на поиски.
Май 1998 года. Детский дом.
Жизнь в детдоме имела свой колорит. Пошарпанные стены были обклеены детскими рисунками, где у сирот есть мама и папа. Детский смех постоянно наполнял коридоры, и воспитательницам приходилось повышать голос, чтобы хоть на минуту стало тише.
Вечерами сироты проводили время в игровой и занимались своими делами – шум стоял жуткий. Но всех больше буянил рыжий мальчишка, метко стреляющий из игрушечного револьвера пластмассовыми пулями. Он играл роль бандита. На нём болтался огромный чёрный пиджак, надетый поверх футболки и шорт. Выглядело это со стороны комично, но в воображении мальчишки он выглядел как настоящий криминальный авторитет.
– Ага! Бам-бам! – крикнул Жека, опрокинув на спину нескольких мальчиков, и выстрелил в них понарошку жёлтыми шариками из пластмассового револьвера. – Ты убит!
– Ай! Женька, так нечестно! – закапризничал один из мальчишек. – Ты сильней нас! Хоть бы раз поддался!
– Быть слабаком – не мой конёк! Получай, мент хренов! – Жека ударил кулаком по голове капризу, от чего тот тут же зарыдал, как девчонка.
В этот момент в игровую комнату вошла воспитательница, забрала у Жеки револьвер и дала ему жирный подзатыльник, от которого у мальчишки заискрились искры перед глазами.
– Сколько раз тебе говорили: не бить и не драться! Какой же ты непослушный мальчик, Евгений! С таким отношением к другим тебя ждёт судьба твоей мамаши-бомжихи, которая родила тебя в мусорном баке и бросила умирать, – громко сказала воспитательница, так, чтобы услышала вся группа.
Дети тут же начали шептаться, а одна из девочек спросила у воспитательницы:
– Это правда, Ольга Сергеевна? Женька – отброс? Сын бомжихи?
– Да, – равнодушно ответила та.
Ребята сразу начали задирать и обзывать рыжего мальчугана:
– Бомж! Отброс! Нет, лучше – мусор! Ха-ха! – смеялись они, показывая пальцем на Жеку. – Ты – бомж! Мусор! Отброс!
Много детей участвовали в травле, и Жека еле сдерживал слёзы от обиды и горечи, но не мог. Все видели, как самый дерзкий и сильный мальчишка плачет, поэтому ребята ещё громче захохотали и продолжили травлю:
– Плакса! Маменькин сыночек! А хотя… где твоя мама? На помойке? Ха-ха!
– Заткнитесь! Это неправда! Мама за мной скоро придёт и заберёт меня отсюда! – Жека хотел убедить всех, что воспитательница лжёт, но его никто не слушал.
– Ага! Так и поверили! Твоя мамаша, наверное, давно сдохла. Подавилась мусором с помойки и сдохла! Ха-ха! – выдал мерзкие слова мальчишка, противный Жеке всем своим видом.
– А-а-а! Я вас всех ещё больше ненавижу! Идите к чёрту!
Жека от обидных слов словно сорвался с цепи и набросился на задир. Он стал яростно бить кулаками сверстников, особенно того мерзкого мальчишку – хотел вырвать ему язык. Но воспитательница грубо схватила его за рыжие волосы и заперла в шкафу своего кабинета. Он неистово стучал по дверцам, пытаясь выбраться, но они были наглухо закрыты.
– Выпустите меня! – кричал он, но его никто не слышал.
Мрачные стены шкафа сильно давили на неокрепшее сознание сироты. К этой неприятной ситуации добавлялся ядрёный запах дешёвых духов воспитательницы. В этом месте Жеке было страшно и одновременно противно – его окружали вещи женщины, которая его не любила и выливала на него всю злость.
Жека остро ощутил в тесном шкафу, что никому не нужен, и, обхватив себя руками, заплакал от одиночества.
«Я сбегу отсюда… – проскулил он. – Я им потом всем покажу! Я не сын бомжихи и не отброс… Мама? Мам?..» – Он сел на дно шкафа и уткнул рыжую голову в колени, обхватив их крепко руками. – «Где ты? Почему бросила? Почему? Когда ты придёшь? Когда?!»
Огромный пиджак стал для него шалашом для боли и слёз. Подарок дяди Антона – единственная вещь, что говорила о том, что у Жеки кто-то есть, и он не один. В тот день он плакал сильно, навзрыд – вся его футболка была мокрой от слёз. Он жаждал ласки и любви, хотел тепла, но этого не было. Воспитательница словно специально его обижала. Не любила рыжих, потому что её ненавистный муж был рыжим.
– Уйди! Не могу смотреть на твою рожу! Ты – копия моего мужа! Иди прочь! – прогоняла воспитательница Жеку, а другим сиротам дарила любовь и тепло.
Какое это имеет отношение к ребёнку? Но поехавшим на голову взрослым незнакомо такое понятие, как принятие и терпимость друг к другу – особенно к детям. Делают из них моральных уродов сразу, как только они появляются на свет.
Вот в чём смысл жизни Жеки? Зачем его родили? Или бомжиха не знала, что в её чреве жило дитя и готовилось к появлению на свет? Тупо ела отходы и спала под деревом, словно ничего не бывало? А когда высрала Жеку – сразу бежать? Подальше от этого недоразумения?
В тот день Жека понял: он должен всегда полагаться на свои силы и доверять только себе. Никому больше. Он хотел быть ласковым и добрым, но жизнь сделала эти чувства чёрствыми и извращёнными.
Ночью он выбрался из шкафа и понял, что нужно бежать из этого гиблого места. Он собрал вещи в рюкзак, а у воспитательницы украл деньги, пока та спала в своей комнате.
Когда он был далеко от детдома, то посмотрел на него в последний раз.
– Я сюда никогда не вернусь. Никогда! – крикнул он напоследок и ушёл в сопровождении звёзд и сестры Луны.
5 октября 2011 года. Москва.
Повзрослевший Жека открыл глаза и вернулся из воспоминаний о жизни в детском доме. Он был не один в заброшенном здании довоенных времён и первым делом стал искать знакомый силуэт, но его нигде не было.
«Куда она пропала?» – первая мысль, что пришла в голову Жеке.
Пришлось ему бродить по развалинам в поисках Яны, которая в последнее время не желала выходить с ним на диалог. Поэтому он не удивился, что, очнувшись, не увидел рядом свою верную напарницу, к которой был сильно привязан.
Он переходил из одной комнаты в другую и, наконец, увидел Яну. Она стояла у стены, разглядывая одуванчик, пробившийся сквозь бетон.
– Ты чего, одуванчики не видала? – буркнул Жека. – Пойдём!.. – и жестом позвал за собой, но она всё смотрела на цветок. – Переждём немного, может, получится прорваться.
– Я никогда не видела, как в бетоне цветёт цветок… среди мрака и тьмы, – с восхищением сказала Яна. – Это так удивительно…
– Это сорняк. Он и в говне будет цвести. Пошли! – Жека вспылил от медлительности напарницы, которая не отрывала взгляда от одуванчика.
– А я люблю цветы… – тихо сказала Яна.
– Я знаю…
Жека подошёл ближе, остановившись в паре метров, ломая руки, будто решался сказать что-то важное:
– Яна, скажешь мне всю правду о себе? Хочу знать, где твои родители. Хватит скрывать от меня. Мы давно вместе. Я для тебя открылся, показал, какой есть на самом деле, а ты…
– Нет! – Яна резко прервала его. – Если не хочешь делать мне больно, перестань спрашивать о моём прошлом.
Жека ухмыльнулся от её ответа. Его лицо стало другим.
– Вот как?! – взорвался он сорванным голосом. – Значит, ничего не скажешь? Ну, тогда слушай! Я знаю о тебе всё, Яна. И тебе лучше не знать, что я делал ради той информации, которую дал мне отец Владимир. Я видел твой мир, который ты прячешь от всех. Хотел быть его частью, но понял – для меня там нет места. Почему ты не открываешься мне?! Я три дня пытался достучаться, растопить твою ледяную стену, но ты до сих пор закрыта! Яна, мы ведь не просто напарники! Не молчи!
Она всё ещё смотрела на одуванчик. Молчала.
– Меня бесит, когда ты молчишь! – продолжал Жека. – Говори! Выскажи мне всё! Я ведь высказался! Открыл тебе душу! Я три сраных дня был собой! Хотел, чтобы ты поняла меня и мои чувства! Говори! Не молчи. Я прошу тебя…
Яна медленно оторвала взгляд от цветка и посмотрела на Жеку своими чёрными, глубокими глазами.
– Потому что ты погряз в этой безумной гонке! – впервые она закричала, и в её голосе звучала такая сила, что Жека оторопел. – Ты привык только брать, а взамен – ничего. Каждый раз ты втягивал меня в омут этого города. Использовал меня, когда хотел и игрался со мной. Ломал меня и не видел то, что у меня внутри. Я чувствую на себе твой невидимый ошейник, тянешь его, когда вздумается. Хочу порвать эти цепи! Вырваться на свободу! Но не могу… Ты слишком сильно привязал меня к себе. Держишь на поводке, как собаку.
Яна говорила всё это на одном дыхании. Её голос дрожал, лицо стало живым, в каждом движении, в каждом слове – буря чувств. Впервые за долгое время она позволила себе высказаться.
– Я не могу принять тебя… потому что знаю: ты разрушишь мой мир. Своим безумием, своим эгоизмом. Если говорить честно – то я тебя боюсь. Боюсь, что ты просто используешь меня. Что ты играешь очередную роль, чтобы насладиться… чтобы самоутвердиться. Я тебя хорошо знаю, Жека. Ты – шут. В твоей голове – ветер и безумие, больше ничего. Для тебя всё это – просто игра: кто кого переиграет и уничтожит. А я больше не хочу играть по твоим правилам.
Жека смотрел на неё с широко открытыми глазами. Он никогда не слышал от неё столько слов. Столько эмоций. Но внезапно его удивление сменилось истерическим смехом. В этот момент он был самим собой – не психом, а человеком, которого задели за живое и личное. Он хохотал и плакал. Но внезапно его лицо стало спокойным. Без эмоций.
– Ты права. Мне нет места нигде… – выдохнул он тяжело. – Такому, как я… отбросу… нужно быть одному. Всегда один. Родился в мусоре – и сдохну, как… как отброс.
Жека поплёлся в сторону выхода и позвал Яну за собой:
– Чего стоишь? Нас ждут. Мы не можем вечно прятаться в этих развалинах.
Яна последовала за рыжим напарником и не подозревала, что это была их последняя встреча. Больше она не увидит его.
***
Банда анархистов стояла у свежей могилы Жеки, чтобы проститься с другом. Яна лежала на надгробии и безутешно рыдала. Остальные просто молча стояли рядом – каждый скорбел по-своему.
– Хватит рыдать! Ты не собака, чтобы валяться тут весь день! – на всё кладбище заорал Лёха.
– Гав! Гав! Гав! – Яна выла и скулила, как бездомная собака.
– Она сошла с ума, – подытожил Димон, глядя на неё.
– Он мёртв, Яна. Нужно идти дальше. Я не могу на это смотреть, – тихо произнесла Полина.
Она первая покинула могилу Жеки. За ней ушёл и Димон.
Макс остался. Он, как и Яна, был погружён в глубокую скорбь.
– Как глупо погиб Жека… Чёрт… – прошептал он, закуривая. Он изо всех сил пытался сдержать слёзы: Жека стал ему за эти годы настоящим другом, почти как брат.
Дамей положил руку на плечо Макса:
– Оставим их. Пойдёмте, друзья.
Банда анархистов покинула кладбище. Осталась только Яна. Она мёртвой хваткой вцепилась в холодное гранитное надгробие, на котором было вырезано: «Евгений. 5 октября 2011 года».
Янины горькие слёзы пропитывали рыхлую землю – там, под ней, покоилось тело самого важного человека в её жизни. Слишком поздно она поняла, кто всегда был рядом. Чья рука вела её на этом жизненном пути. Поэтому она горько рыдала на всё кладбище, захлёбываясь слезами. Её губы дрожали, а руки всё глубже уходили под рыхлую землю словно там, под толстым слоем, она ощутит горячую руку Жеки.
Так беспомощно грудь холодела,
Но шаги мои были легки.
Я на правую руку надела
Перчатку с левой руки.
Показалось, что много ступеней,
А я знала – их только три!
Между клёнов шёпот осенний
Попросил: «Со мною умри!
Я обманут моей унылой,
Переменчивой, злой судьбой».
Я ответила: «Милый, милый!
И я тоже. Умру с тобой…»
Яна с надрывом пропела стихотворение Анны Ахматовой «Песня последней встречи». В каждом сказанном слове, в каждой ноте слышалась боль и осознание: человека, который всегда был рядом, больше нет – и никогда не будет.
Сейчас Яна осталась совсем одна в очень жестоком мире полном игр разума и безумия.
Россия, Балашиха
Жека
Глава 3
«Никто не знал прошлого Яны – оно было окутано мраком и тьмой, как и её душа.».
30 августа 2001 года. Дачные участки. Пригород Москвы.
По прогретой солнцем тропинке брела хрупкая девочка в поисках людей и еды. Она не выглядела потеряшкой или беспризорницей: у неё были чистые тёмно-русые волосы и аккуратная одежда. Сама она была маленькой и худенькой, с бледной кожей и чёрными глазами.
Маленькая девочка добралась до участка, где работал мужчина. Она молча стояла и смотрела, как крепкий мужик безмолвно колол дрова. Он заметил пристальный взгляд девочки, поэтому спросил:
– Чего стоишь? Спросить что-то хочешь?
Она не ответила, продолжая смотреть на него своими чёрными глазами.
– Где твои родители? Если ничего не надо – иди своей дорогой! – грубо сказал мужик и продолжил рубить дрова.
Но девочка не уходила и всё так же смотрела него.
– Я сейчас на тебя собаку спущу, если не уйдёшь! – рявкнул он и снял с цепи пса. Тот уже рвался, только и ждал команды, лая на странную девочку. – А ну, пошла отсюда!
Девочка не испугалась – ни собаки, ни её хозяина. По её выражению лица было видно, что она вот-вот скажет что-то. Её губы чуть приоткрылись.
Но в этот момент прозвучала команда:
– Фас, Мухтар!
Пёс рванулся вперёд со скалящейся пастью, и девочка машинально побежала прочь. Пёс мчался за ней, как за дичью, и в конце концов опрокинул её на землю, стал кусать и рычать. Она закричала, пытаясь отбиться от острых зубов агрессивного пса.
– Фу! Я сказал: «Фу»! Мухтар, уйди от неё!
Собака отпустила девочку и вернулась к хозяину, виляя хвостом. Мужик, не оборачиваясь, ушёл с псом, а девочка поднялась и пошла дальше. Она заметила, что испачкалась. Она пыталась отряхнуть кофточку, но пятна грязи не уходили. Она грустно пробормотала:
– Ну вот… Мама будет ругаться, если я в таком виде приду… – На запястье запищали детские часики. – Ой! Мне пора домой!
Как быстрая волчица, девочка помчалась в сторону домика – уже темнело, и скоро должна была прийти ночь. Когда она зашла в жилище, её никто не встретил. Она положила на стол яблоки с печеньем и сказала:
– Это всё. Больше ничего не нашла. Придётся ложиться спать на голодный желудок. Эта печенька – тебе и папе, а я с сестрёнкой поем яблочек.
Она села за пустой стол. Вокруг было тихо, очень тихо. Никто не собирался отвечать маленькой хозяйке деревянного домика.
– На меня опять собаку спустили. Испачкалась. Но я сама всё отстираю, мам. И я поняла, что значит «Фас!» – это когда надо нападать, грызть, кусать, царапать. А «Фу!» – это когда нельзя кусаться. Я правильно поняла?
Ответа не последовало – в доме было пусто и одиноко.
От скуки девочка вышла в сад, где всё цвело и пахло. Бабочки перелетали с цветка на цветок, перенося на своих тонких лапках пыльцу, которую так любила маленькая хозяйка домика на окраине. Цветов в саду было много – их аромат чувствовался повсюду. Но среди пёстрых клумб было одно тёмное пятно, где не росло ничего: только свежевскопанная земля. Девочка подошла к этому месту. Чёрные глазки с грустью смотрели на тёплую землю, затем – в сторону леса, откуда доносились песни птиц.
Девочка ушла в лес и вернулась с охапкой цветов, чтобы закрыть тёмное пятно, которое так неуместно смотрелось в яркой палитре лета. Саженцы люпинов стали частью сада и прекрасно вписались в его пейзаж.
– Я посадила сюда цветы, как ты и просил, папа.
Но ей никто не ответил – только птицы продолжали петь свою вечернюю песню о лете.
От голода девочка взяла кислое яблочко и вышла на крыльцо, чтобы полюбоваться садом, который скоро засияет при свете луны и звёзд. Пока она ела, её острый слух уловил чьи-то шаги. Кто-то медленно приближался к дому. Она спряталась в кустах малины и увидела двух мужчин в полицейской форме, которые вошли в дом.
– Вроде это тот дом. Здесь никто не живёт. Похоже, уехали, – сказал один.
– Странно, что соседям ничего не сказали, – отозвался второй.
– Эти старухи вечно паникуют. Наверняка в город вернулись, не всё же лето здесь торчать.
Полицейские ушли к машине. Внутри сидела овчарка и залаяла при виде хозяев.
– Гав! Гав! – в ответ залаяла девочка.
Машина уехала, а она, вылезая из кустов на четвереньках, снова залаяла:
– Гав! Гав! Гав!
Лето 2004 года. Москва.
– Хватит меня кусать! Не поедем мы туда! Фу! Фу-фу! – кричал Жека на Яну, которая кусала и царапала его.
Последние месяцы она стала капризничать и проситься обратно в свой домик. Жека не хотел никуда ехать, тем более в пустой и заброшенный дом, поэтому всегда отказывал своей маленькой напарнице в просьбе, чтобы её туда отвезти.
– Я сказал: «фу»! – громко крикнул Жека, и Яна отступила от него.
– «Фу» – это не кусать. Я это знаю, – тихо сказала она и перестала кусаться и царапаться.
– Это хорошо… – выдохнул Жека и увидел свои руки. – Смотри! Ты опять мне все руки исцарапала, психичка!
– Я хочу домой! Домой! – закричала Яна и снова кинулась на рыжего мальчика.
– Фу! Фу-фу! Яна, какая же ты непослушная волчица! Я отвезу тебя домой, но если там никого нет, то вернёшься со мной! Поняла?
– Да, – ответила она, перестав кусать руку мальчишки.
Почти год Жека терпел маленькую напарницу и уже устал от её истерик. Он решил поехать туда, где нашёл дикарку, чтобы убедиться, что в том доме никого нет и её никто не ждёт. Он не сразу нашёл тот дом на окраине подмосковных садовых участков. Всё заросло сорняками, а дом немного выцвел за зиму. Когда беспризорники подошли к жилищу, там, естественно, никого не было.
Яна в первую очередь побежала к клумбе, которая вся цвела и благоухала.
– Мои цветочки!
Люпины ещё сильнее разрослись и пестрили яркими красками. Яна легла рядом с ними и гладила их. Она заскулила, как собака, и заплакала, поглаживая землю, словно это был какой-то зверь.
В доме на столе лежала записка. На тетрадном листочке было написано печатными буквами: «Если кто-то жив, то жду у себя. Отец Владимир…» – прочитал письмо Жека и спросил у Яны:
– Ты знаешь отца Владимира?
Яна пожала плечами – мол, нет, не знаю – и снова начала мычать и скулить.
Тем временем Жека не понимал, что вообще происходит с Яной, и бесшумно подошёл к ней. Он опустился на корточки и посмотрел ей в глаза, уверенно сказав:
– Твоих родителей здесь нет. Мы возвращаемся! – стал поднимать Яну с земли, но она не желала покидать клумбу люпинов.
– Они здесь, – тихо сказала она.
– Никого здесь н-е-е-е-т, – также тихо ответил он.
– Есть, – прошептала она.
– А вот и н-е-е-е-т, – вполголоса сказал он.
– Ты их не видишь, – шёпотом сказала она, – они вон там, – и указала на дом. – Они ждут меня.
В этот момент Жека медленно повернул голову в сторону дома. Он посмотрел в тёмные окна жилища и почувствовал жуткий холодок. Почему-то от слов Яны ему стало не по себе. Дом был пустым и тихим. Ему привиделись призраки в окнах или что-то пострашнее. В доме послышался скрип пола, будто кто-то и вправду ходил там.
– Пошли скорее отсюда! – дрожащим голосом закричал Жека и быстро потащил Яну прочь от этого жуткого места. – Ты чокнулась! Блин, навела жути! Руки аж трясутся от страха!
Он не оглядывался и не смотрел в сторону дома. Ему казалось, что сейчас увидит что-то страшное и тут же умрёт от страха.
– Мама! Мама! – завала Яна и тянула друга к пустому дому. – Это Женя, мой друг.
– А-а! Замолчи! Никого там нет!
Жека не хотел поворачиваться к дому, но Яна всё время тянула его назад.
– Есть! Вот она! – Она дёргала испуганного мальчишку за рукав футболки, показывая рукой в сторону дома. – Мама! Мама!
Жека решился повернуться и посмотреть, кто там, в окне пустого дома.
– А-а-а! Сука! – испугался мальчишка до жути. – Пугало! Это пугало! Охренеть! Я чуть не обосрался!
В окне никого не было, только стояло пугало, поэтому сначала Жека сильно испугался, думая, что там чудовище.
Он тяжело выдохнул и дал себе время прийти в себя. Снова взглянул на дом. Теперь жилище уже не казалось таким страшным, но это было издалека и на большом расстоянии. Несмотря на это, у рыжего беспризорника руки до сих пор тряслись от страха.
– Здесь бы фильм ужасов снимать! Блин… – Жека прижал горячую ладонь к сердцу, которое словно собиралось выпрыгнуть из груди от страха. – У меня аж в сердце закололо. Никогда ещё так не ссал со страху. Больше сюда не поеду и ты – тоже. Свихнёшься окончательно.
– Ты их не видишь? – спросила Яна, не понимая Жеку.
– Иди нафиг! Молчи лучше, как обычно! – немного отстранился Жека, потому что Яна выглядела жуткой и сильно его напугала. – Я, блин, тебя боюсь…
– Меня все боятся, – пробормотала Яна, теребя между пальцами травинку. – Я что-то делаю не так?
Впервые Яна посмотрела прямо в глаза Жеке. Её чёрные, бездонные глаза словно вытягивали из него душу. Она действительно выглядела жуткой, но скорее потерянной и обречённой, словно внутри её ничего не жило и не наполняло. Жека вспомнил, что её руки всегда были холодные – всегда. Может, она и в самом деле неживая, и ему лишь мерещится?
– А ну-ка, дай мне свою руку.
Яна протянула свою ледяную ручку к испуганному мальчишке. На улице было плюс 30 градусов, жара, а её руки были как лёд. От этого холода у Жеки по коже пробежали мурашки, словно электрический ток.
– Чёрт! Ж-у-у-ть. О-х-о! Пипец! Возможно, я загнался? А ну-ка, дай я шею твою потрогаю. – Жека прикоснулся к шее девочки, но она была тёплой, как и спина. – Фу! Живая! Ну, я и загнался… Жуткая ты, Яна! Блин! Страшная! Почему у тебя руки такие холодные?
– У меня ещё ноги всегда холодные. Мне всегда холодно, – тихо ответила она. – Зато ты всегда горячий.
– Говори громче, тебя плохо слышно. Вечно бубнишь себе под нос. Пошли отсюда! – потянул Жека маленькую напарницу за собой, чтобы скорее покинуть жуткий и одинокий дом. – Ну и напугала ты меня сегодня. Только посмей кому-то рассказать, что я здесь чуть не обделался со страху. Прибью!
Беспризорники ушли с территории дачных участков и вернулись в Москву, где пытались выжить в новой реальности. Через пару лет эти двое навели суету в городе и держали всех в страхе, потому что у Рыжего Чёрта была очень верная собака.
