Ведьмино отродье

— показать, что в карманах? - спрашивает он охранников на проходной.

[...]

— у вас все чисто, мистер Герц.

Они улыбаются. Что запрещенного пронесет в тюрьму безобидный старый театрал?

Слова. Вот чего следует опасаться, мысленно обращается к ним Феликс. Реальная угроза - в словах. И ни один сканер их не обнаружит.

Нехорошая новость обычно подразумевала тривиальное письмо от негодующего патрона. Королю Лиру обязательно было раздеваться догола? Или счет из химчистки от зрительницы в первом ряду, ставшей невольной участницей интерактивного действа, когда окровавленную голову Макбета слишком рьяно швырнули на сцену, алая краска забрызгала дорогое шелковое платье, и пятна вывели с большим трудом.

Но он был дурак. С дурака мало спроса.

Не видел, что происходит у него под носом.

Сидит, носом в книги уткнется,

Его позовешь – даже не обернется.

Погрязает в своем учении,

А дела государственные в небрежении.

Я ему говорю: «Брат, ты проснись,

Ты тут, типа, герцог, вот и займись

Своими герцогскими делами,

Не сиди взаперти целыми днями.

Оденься приличней. Затей, что ли, войну.

Кто тут у нас главный босс, не пойму?»

Но он завис в своих книгах, типа, он крутой маг,

Палкой волшебной махал, как дурак.

И пока он свои заклинания пыхтел,

Я тихой сапой взял, что хотел.

Он сам виноват – сам толкнул меня на преступление.

Как устоять перед таким искушением?

Если тебе твое герцогство до фонаря,

Так отдай его брату. А брат – это я.

И пусть прослыву я коварным и злым,

Зато весь Милан будет моим.

Ооо-ха! Ооо-ха! Топ хлоп, хлоп топ, щелк-щелк топ.

"Шекспир всегда неоднозначен. Ему нравится морочить зрителю голову. У него в каждой сцене заключена куча смыслов. Всегда что-то спрятано за занавеской, чтобы потом нас удивить.""Справедливость торжествовала, зло было наказано, даже глупость была наказана, а добродетель – вознаграждена, более или менее. У Шекспира всегда все более или менее."

Но человек – это не совокупность всего, что о нем говорят другие. Он гораздо сложнее.