Пленница

Я был разбужен спозаранку Щелчком оконного стекла. Размокшей каменной баранкой В воде Венеция плыла.

Все было тихо, и, однако, Во сне я слышал крик, и он Подобьем смолкнувшего знака Еще тревожил небосклон.

Он вис трезубцем Скорпиона Над гладью стихших мандолин И женщиною оскорбленной, Быть может, издан был вдали.

Теперь он стих и черной вилкой Торчал по черенок во мгле. Большой канал с косой ухмылкой Оглядывался, как беглец.

Туда, голодные, противясь, Шли волны, шлендая с тоски, И гондолы* рубили привязь, Точа о пристань тесаки.

Вдали за лодочной стоянкой В остатках сна рождалась явь. Венеция венецианкой Бросалась с набережных вплавь. Борис Пастернак.

Я не мог отрицать, что, когда я не ревновал, моя жизнь с Альбертиной была скучна, а когда ревновал - мучительна.

Марсель Пруст написал, как преданные его читатели знают, знаменитый цикл текстов " В поисках утраченного времени" и роман "Пленница" - 5 книга из 6 произведений этого крупномасштабного цикла. Каждая книга представляет собой беспрерывный сплошной текст рассуждений, мыслей и выводов, почерпнутых жизнью Марселя Пруста. Его удивительный поток сознания, посвященный ушедшей жизни, некоторым историческим событиям, живописи, музыке, литературе , искусству, человеческому эгоизму и главным образом любви. На протяжении всего романа автор рефликсирует по утраченной свободе, самовыражению, похоти, эгоистическому началу, присутствующему в каждом человеке только в определенной степени. Свободе самовыражения подобно взлетающему одинокому аэроплану. Параллельно с этим в тексте присутствует любовь к музыкальному творчеству Вагнера, дань преклонения перед Гюго, Стендалем и что очень приятно к Достоевскому. В финале произведения Пруст показывает и подробно описывает свое отношение к Великому русскому классику и здесь мы можем стать невольными свидетелями европейского отношения того времени и их восприятие прозы Ф.М. Достоевского. В каком то смысле и сам Пруст пытается добиться подобного результата. Он, как и Достоевский хочет докопаться до истины сложной, не чуждой каждому, понимания и сознания человеческой, и порой неприглядной души. Очень интересно читать трактовку Карамазовых и Иволгиных в исполнении Марселя Пруста. Хотя, как мне показалось, отношение это слишком поверхностное. Видимо это и есть тот самый заграничный взгляд на особенности русской самоорганизации и витееватой души. Марсель Пруст занимается саможизнеописанием и следуя за его потоком сознания можно увидеть его отношение к женщине, к любви, к политическим интригам бессмертного и уродливого своим малодушием света Парижа.

Свет есть царство ничтожества; достоинства светских женщин незначительны, им могут давать бешеные цены или злопамятство, или воображение де Шарлю.

И параллельно с этим в тексте упоминаются мелкие, но жизненно важные детали, которые как отдельные кусочки единого пазла иллюстрируют мировосприятие главного героя и автора - Марселя Пруста.

Его иронический и эгоистический взгляд на мир.

Скоро забывается то, что глубоко не придумывается, то, чему вы подражаете, мелкая суета жизни. Меняется суета - и вместе с ней наша память.

Не виртуозность ли создает у великих художников иллюзию врожденной неукротимой единственности, на поверхностный взгляд - отсвет иного бытия, на самом деле - плод изощренного мастерства? Если искусство - только это значит оно не более реально, чем жизнь, и мне особенно не было о чем жалеть. Я продолжал играть "Тристана".

Если меня не убьют, - говорит он себе, - я в ту же минуту примусь за дело, и как же я буду развлекаться!

Отношение к девушке, с которой он сожительствует и которая ему порядком надоела своей с одной стороны покорностью "Пленницы", а сдругой тайными изменами с другими женщинами, неприличное и извращенное поведение которых она в свою очередь осуждает. И та житейская, семейная, светская и любовная ложь, которая так легко выявляется наружу, если внимательно следить за потоком сознания и нитью рассуждений великого Пруста. Автор не раз дает логическое объяснение не только изменам ( мужским и женским), когда надоевшая дама сердца теряет свою привлекательность для мужчины и становится его пленницей, но и демонстрирует все типичные особенности поступков и ошибок в поведении каждого человека. Это и сублимация, и необычайно точно сформулированная по всему тексту рефлексия, и тонкий психологический самоанализ, на обсуждение которого нас и вызвает замечательный французский писатель Марсель Пруст.

P.S. Путешествие было сложное. Нельзя в нем делать читателю остановки на протяжении нескольких дней. Потом чтение текста становится более трудным занятием, хотя по-началу это настоящая литературная музыка для души. Но я уверен, что со временем куплю и остальные произведения всего этого замечательного цикла и периодически ( изредка) буду их изучать. Но позже. Потому что не время еще оглядываться на поиски утраченного времени... Оно еще , как я очень надеюсь, не наступило...

Марсель Пруст, до встречи в Венеции!

"Пленница" Марселя Пруста, возможно, самая непростая часть для меня из цикла. По крайней мере, в сравнении с предыдущими. В книге почти нет событий, а большую часть повествования автор изящно и тонко препарирует ложь в разных её проявлениях и отношения главных героев. Так называемые, нездоровые отношения, я бы даже сказала изощрённо - тонко - садистские по отношению персонажей друг ко другу. Но когда описания любви-вражды стали невыносимо меня утомлять, вдруг открылось окно со свежей струёй глубоких, так мною любимых у Пруста, размышлений об искусстве - музыке, литературе, в меньшей степени в этом томе, живописи - и соотношении его с реальностью и истиной, в самом фундаментальном значении этого слова. Меня особенно зацепили абзацы о музыке и её месте в внутреннем мире человека. И уже на последних страницах я вдруг поймала себя на мысли, что вся "Пленница" напоминает мне музыкальное произведение. В моём случае, скорее всего, "Море" Дебюсси, поскольку как-то именно это я слушала, читая книгу. Хотя и весь цикл, думаю, не разделим с образом моря.

Оооооо, как это было….. Сыро )

Долго!!! Длинно!! Я еле прогрызлась, просто еле еле….

Читать сама – я не смогла. Эти километровые предложения, этот сплошняковый текст! Простыня абзаца – и это 2-3 предложения )

Ладно, так просто я не сдаюсь – есть аудиокнига! Если бы сюжет затянул – наверное всё было бы гораздо лучше ) Но и сюжет – еле еле. Размышления, размышления, думы, переживания, надумывание, переживание. Ни о чем.

Слово «подружка» меня начало бесить спустя час чтения!

Если вот очень очень вкратце сжать – наш ГГ страдает от чувств к Альбертине. То она подурнела, то он её ревнует, то она обманывает его. Это задалбывает, меня то задолбало читать, что говорить об Альбертине, которую ни что не держало ) И она приняла меры ) Молодец!! Браво!

Может книга не по характеру – она слишком медленно идет. Её читать надо по предложению – 5 страничек прочитал – обдумывай предложение. Можешь перечитать. По характеру написания – бабушку в кресле качалочке сидит и читает по 2-3 предложения в день (страниц по 20). Обдумывает, качается, не торопится. Но только сюжет для людей помладше, лет на сто…..

Однако, к великому моему разочарованию, пятый том эпопеи оказался несколько более бледным, чем восхитительные первые четыре. На то есть вполне конкретные исторические причины, связанные с ухудшением прустова здоровья, но мне сейчас не хотелось бы их касаться. Более шероховато воспринимается и сюжетная линия. Невроз и мономания главного героя как-то с трудом находят у меня отклик, хотя и выписаны они блестяще. Но на фоне этой мономании приглушается богатство звучания пышно оркестрованных автором словесных конструкций, скрадывается тонкость и изящество восприятия Марселем действительности. И чем более точно и правдиво описано погружение Марселя в пламя всепоглощающей ревности, тем большее отторжение он начинает вызывать. "Пленница" для меня - сложная интерференция неверных штрихов слабеющего мастера и подспудного неприятия его замысла в целом. Но, несмотря на это, Пруст продолжает оставаться прекрасным. Просто здесь он для меня несколько менее прекрасен, чем вдохновенный кукловод Сванов и Германтов, дергающий за нити с мягкой улыбкой на пышных усах.

Рецензия-ощущение

Ах, эти зацелованные солнцем плечи и шея Альбертины, простёртой на каком-то зачарованном берегу сна! Такое ощущение, что Альбертина ( подружка героя), попала в плен к новой Калипсо, в котором нежно дотлевает время. Мужчина, желая обнять всю природу словно женщину, обнимает в итоге лишь женщину, наделяя её качествами природы и одухотворяя её. И женщина ( у которой происходит почти обратное : она обнимает какую-то сияющую пустоту- душу) кокетливо соучаствует в этом творчестве, подспудно творя жизнь мужчины( с его творчеством) по своему образу. По Прусту, жизнь с женщиной - это тайный и уютный ад, ( адок) похожий на муки вдохновения, на сладкую утрату себя и своего одиночества в наслаждении , одиночестве и жизни другого. Так кого же "пленил" Марсель? Может, свою юность, душу, музу? Как же очаровательно французы подходят к материальному и духовному, придавая последнему черты вещественного и порочного, а первому - нечто эфемерное, стирая границы между телом и душой, между полами ( а душа, как и ангел - беспола), женщинами и любимой женщиной, душу которой он как будто разложил на чёрную радугу - всё меняется : дождём шумят дни и звёзды, обстоятельства и чувства.. и лишь радуга остаётся неподвижной, но всё же многоликой и вечно ускользающей . В радуге всегда есть что-то печальное : какая-то распятость света. Можно находиться рядом с человеком, но он словно бы будет за тысячи миль от тебя. Можно воскресить в памяти или искусстве былое чувство с этим человеком, и он предстанет рядом с тобой с такой сияющей и обнажённой близостью, какая может быть только во сне, где человек и пейзаж слеплены из одного материала. Пруст словно бы каллиграфически прорисовывает свои мысли : так осенний тёмный холодок небытия убивая цветы за окном, словно бы спиритически вызывает их души к новой жизни на заиндевелом окне. Иногда кажется, что новозаветное " и времени больше не станет", вполне сбывается лишь в мире искусства, в котором прекрасны и Бог и человек и природа. Общее ощущение от романа : душа, исповедующаяся у тонкой ширмы плоти, за которой, быть может, никого и нет.